евернее Вадигальфа  Н.  становится  шире  и
между Эсне и Каиром его ширина от 500 до 2200  м.  Ширина  долины  между
АбуГаммедом и Эдфу от 500 - 1000 м. Севернее Эдфу Н.  расширяется  до  3
км. и до Каира его ширина от  4  -  28  км.  У  Дамера  Н.  меняет  свое
направление, обходит с 3х сторон,  в  форме  буквы  S,  Баюдскую  степь,
прорезывает горы Нубийской степи; извивы  Н.  выше  Короско  объясняются
особенным расположением слоев  песчаника.  От  27ё  с.  ш.  рядом  с  Н.
протекает канал Юсуфа (Иосифа), остаток древнеегипетских водяных работ с
многочисленными побочными каналами, и впадает на С в озеро Фаюм, имеющее
большое значение для правильного распределения воды в Н. На СЗ от  Каира
(10 м. высоты над ур. м.) начинается дельта, у моря достигает 270 км. ш.
Н. ниже Шубры разделялся на  7  рукавов  по  счету  древних  (Пелузский,
Танитский,  Мендезский;   Букольский   или   Фатнический,   Себенитский,
Болбитинский и Канопский). а теперь только на  Розетский  и  Дамиетский.
Вост. Канопский и западный Пелузский рукава были в древности важнейшими.
Важнейший из каналов Мамудиейский, соединяющий Александрию  с  Розетским
рукавом, 77 км.  дл.,  30  м.  шир.,  построен  Мегметом  Али;  короткий
Менуфский (Бар-эль-Фарунья) соединяет с Ю Дамиетский и Розетский рукава.
Танитский превращен  в  Мулский  канал,  Пелузский  в  Абу-эльМенегский.
Поверхность дельты 22194 кв. км., длина всех  каналов  13440  км.  Длина
всего Н., считая Александровский Н. за начало, 5940  км.  Расстояние  от
верховья до устья по прямой линии 4120 км. Бассейн Н. 2810300 кв. км. Из
вышеизложенного видно, что по причине порогов судоходство Н. прервано  в
средине и поэтому пространство реки, доступное для плавания, разделяется
на 2 главные части: 1) среднюю часть Н., от Ладо  до  17ё  с.  ш.  и  2)
нижнюю, от Ассуана до моря. С первой четверти XIX ст.,  когда  восточный
Судан был завоеван египтянами до половины 80-х  гг.  на  обоих  участках
производились деятельное судоходство и торговля. Нижнее течение Н. имело
преимущество по причини близости моря, но зато здесь Н. совсем не  имеет
притоков, средний же Н. богат ими, и с  60-х  годов  особенное  значение
приобрел Бар-эль-Газал, связывающий Н.  с  отдаленными  частями  Африки.
Хартум у  соединения  Белого  и  Синего  Н.  имел  большое  значение,  и
европейцы принимали большое участие  в  торговле.  С  того  времени  как
среднее течение  Н.  и  его  притоков  находится  во  власти  махдистов,
судоходство по этой части Н. и по притокам почти прекратилось.  Нильская
земля (геф), или высохший  ил,  достигает  в  Верхнем  Египте  до  8  м.
толщины, у Каира. до 4,5 м. Толщина наносного слоя (Alluvion)  в  Египте
от 10 - 12 м., у начала дельты от 13 - 16 м. Ширина  плодородной  полосы
15 км. В  постплиоценский  период  нильская  долина  представляла  узкий
морской залив, глубоко врезающийся в  материк.  Вода  во  время  разлива
правильно распределяется по всей обрабатываемой почве при помощи  плотин
и бассейнов. Наиболее благоприятная для плодородия почвы высота воды при
разливе - 71/2 или 8 м., как найдено из долголетних опытов над водомером
Н., что бывает, когда совпадают максимумы разливов Белого и Голубого  Н.
На южном конце дельты выстроены  инженером  МегметаАли,  Мугелем,  шлюзы
вроде мостов (канатир), чтобы поддерживать воду на одинаковой высоте  во
все  времена  года.  Затрачиваются  большие  суммы  на  окончание   этой
грандиозной постройки, от которой зависит благосостояние Нижнего Египта,
особенно восточных его провинций. Н. - у древних египтян  Етер  (Большая
р.), покоптски Еро, Яро, отсюда еврейское Еор. Греческое название Neilos
произошло от семитического Нагал (река). Арабы его называют Бар (Большая
вода), также Эль-Н., нубийцы -  Тосси  (разливающаяся  река).  Египтяне,
греки и  римляне  поклонялись  Н.,  в  честь  его  был  устроен  храм  в
Нилополисе, его праздник - Нилоа. В Ватикане  есть  колоссальная  группа
бога Н., который  лежит;  вокруг  него  играют  16  детей,  символически
изображающих 16 локтей Н. По древнейшим известиям (Эратосфен)  Н.  берет
начало из южных озер под  именем  Аста-Пус  (Белый  Н.),  соединяется  с
АстаЗобас  (Голубой  Н.),  принимает  Асту-Борас   (Астбара).   Птоломей
сообщает, на основании арабских источников, что  река  берет  начало  из
двух озер,. южнее экватора, воды которых соединяются в одном озере на 2ё
с. ш., откуда восходить на С Аста-Пус (река с Абессинии),  соединяющаяся
с Н. на 12ё с. ш. Арабские географы средних веков говорили, что Н, берет
начало в Комрских горах. О-в к В от Африки, населенный комрским  народом
(из зап. Азии), назывался о-вом Комр Против этого  о-ва  лежат  Комрские
горы,  с  вершиной  Алмолатам  (теперь  КилимаНаджаре,   по   Стэнли   -
Рувенцори). Воды с этих гор направляются в 2 озера к Ю от  экватора,  их
воды соединяются в одном озере к С от экватора и  из  него  вытекает  Н.
Теперь выяснено, что древние известия об источнике Н. мало расходятся  с
исследованиями новейших времен. Литература. Calliaud, "Voyage a Meroe au
Nil Blanc etc." (4 т.); Russegger, "Reisen in Europa, Asien u.  Africa";
F. Werue, "Expedzur Entdeck.  der  Nilquellen";  Linant  de  Bellefouds,
"Journ. d'un voyage sur leBahr-el-Abiad"; Brun  Rollet,  "Nil  Blanc  et
Soudan"; Lejean, "Le Babr-elGhazal"; Speke, "Discovery of the source  of
the N."; Burton, "The Nile basin"; Baker, "The Albert Nyanza"; Hartmann,
"Die Nillander"; Юнкер, "Путешествие в Центр.  Африку  1875  -  78  гг."
(СПб., 1879); Schweinfurt, "Im Herzen von Afrika";  J.  de  Lanoye,  "Le
Nil, son bassin etc."; Cbavanne, "Afrikas Strome u. Flusse"; Whitehouse,
"Nil Reservoirs".
   Нил Сорский - знам. деятель русской церкви. Сведения о нем  скудны  и
отрывочны.  Род.  около  1433  г.,  принадлежал  к  крестьянскому  роду;
прозванье его было Майков. До  поступления  в  монашество  Н.  занимался
списыванием книг, был "скорописцем". Более точный  сведения  застают  Н.
уже иноком. Постригся Н. в Кирилло-белозерском монастыре, где со  времен
самого основателя хранился глухой протест против землевладельческих прав
монашества. Препод. Кирилл  сам  не  раз  отказывался  от  сел,  которые
предлагались его м-рю благочестивы мирянами; те же взгляды были  усвоены
и его ближайшими учениками ("заволжские старцы").  Совершив  путешествие
на Восток, в Палестину, Константинополь и Афон, Н. особенно долго пробыл
на Афоне, и едва ли не Афону  был  больше  всего  обязан  созерцательным
направлением своих идей. По возвращении в Россию (между 1473 и  89  гг.)
Н. Основывает скит, собирает около себя немногочисленных последователей,
"которые были  его  нрава",  и  отдается  замкнутой,  уедин„нной  жизни,
интересуясь в особенности  книжными  занятиями.  Все  действия  свои  он
старается  обосновать  на  непосредственных   указаниях   "божественного
писания",  как   единственного   источника   познания   нравственных   и
религиозных обязанностей человека. Продолжая заниматься перепиской книг,
он подвергает списываемый материал более или менее  тщательной  критике.
Он списывает "с разных  списков,  тщася  обрести  правый",  делает  свод
наиболее верного: сличая списки и находя в  них  "много  неисправленна",
старается исправить, "елико возможно его худому разуму". Если иное место
ему кажется "неправым", а исправить, не почему, он оставляет в  рукописи
пробел, с заметкой на полях: "от зде в списках не право", или: "аще  где
в ином  переводе  обрящется  известнейшие  (правильнее)  сего,  тамо  да
чтется", - и оставляет так пустыми  иногда  целые  страницы.  Вообще  он
списывает только то, что "по возможному согласно  разуму  и  истине...".
Все эти черты, резко отличающие характер книжных занятий Н.  Сорского  и
самый взгляд его на "писания" от обычных, господствовавших в его  время,
не могли пройти для него даром.  Несмотря  на  свои  книжные  занятия  и
любовь к замкнутой, уединенной жизни, Н. Сорский принял участие  в  двух
важнейших вопросах своего времени: об отношении к так наз. "новгородским
еретикам" и о монастырских имениях. В первом случае его влияние  (вместе
с учителем его Паисием Ярославовым) мы  можем  только  предполагать;  во
втором случае, напротив, он выступил инициатором. В деле о  нoвгopoдских
еретиках и Паисий Ярославов, и Н. Сорский держались, по-видимому,  более
веротерпимых взглядов, чем большинство  тогдашних  русских  иерархов,  с
Геннадием  Новгородским  и  Иосифом  Волоцким  во  главе.  В   1489   г.
новгородский архиерей Геннадий, вступая в борьбу с ересью  и  сообщая  о
ней ростовскому архиепископу, просит последнего посоветоваться с жившими
в его епархии учеными  старцами  Паисием  Ярославовым  и  Н.  Сорским  и
привлечь их к борьбе. Геннадий и сам хочет поговорить с учеными старцами
и приглашает их даже к себе. Неизвестны  результаты  стараний  Геннадия:
кажется, они были не совсем таковы,  как  он  желал.  По  крайней  мере,
больше мы не видим никаких сношений Геннадия ни с Паисием, ни  с  Н.;  к
ним не обращается и главный борец с ересью, Иосиф  Волоколамский.  Между
тем, оба старца не относились к ереси безучастно: оба  они  присутствуют
на соборе 1490 г., разбиравшем дело еретиков, и едва  ли  не  влияют  на
самое  решение  собора.  Первоначально  все  иерархи  "стали  крепко"  и
единогласно заявили, что "вся (всех еретиков)  сожещи  достоит"  -  а  в
конце собор ограничивается тем, что проклинает двух-трех попов-еретиков,
лишает их сана в отсылает обратно к Геннадию. Важнейшим фактом жизни  H.
Сорского был его протест против землевладельческих прав м-рей, на соборе
1603 г. в  Москве.  Когда  собор  уже  близился  к  концу,  H.  Сорский,
поддерживаемый другими кириллобелозерскими  старцами,  поднял  вопрос  о
монастырских имениях, равнявшихся в то время трети всей  государственной
территории и бывших причиной деморализации монашества. Ревностным борцом
за идею H. Сорского выступил его ближайший  "ученик",  кн.-инок  Вассиан
Патрикеев. И. Сорский мог видеть только начало возбужденной  им  борьбы;
он умер в 1508 г. Перед кончиною H.  написал  "Завещание".  прося  своих
учеников "повергнуть тело его в пустыне, да изъедят е  зверие  и  птица,
понеже согрешило к Богу  много  и  недостойно  погребения".  Ученики  не
исполнили этой просьбы: они с честью похоронили его. Неизвестно, был  ли
H. Copский канонизован формально; в рукописях изредка встречаются  следы
службы ему (тропарь, кондак, икос), но, кажется, это было  лишь  местной
попыткой, да и то  не  утвердившеюся.  Зато  на  всем  протяжении  нашей
древней  литературы  лишь  за  одним  Н.  Сорским,   в   заглавиях   его
немногочисленных сочинений, осталось имя "великого старца". Литературные
произведения H. Сорского состоят из ряда посланий к  ученикам  и  вообще
близким людям, небольшого Предания ученикам, кратких отрывочных Заметок,
более обширного Устава, в II главах, и  предсмертного  Завещания.  Дошли
они в списках XVI - XVIII вв. и все изданы (большинство  и  важнейшее  -
крайне неисправно). Главным сочинением Н. является монастырский устав, в
II главах; все  остальные  служат  как  бы  дополнением  к  нему.  Общее
направление мыслей  H.  Copcкогo  -  строго  аскетическое,  но  в  более
внутреннем,  духовном  смысле.  чем  понимался   аскетизм   большинством
тогдашнего русского монашества. Иночество, по мнению Н., должно быть  не
телесным, а духовными,  и  требует  не  внешнего  умерщвления  плоти,  а
внутреннего, духовного самосовершенствования. Почва монашеских  подвигов
- не плоть, а мысль и сердце. Намеренно  обессиливать,  умерщвлять  свое
тело излишне: слабость тела может препятствовать в подвиге нравственного
самоулучшения. Инок может  и  должен  питать  и  поддерживать  тело  "по
потребе без мала", даже "успокаивать его в мале", снисходя к  физическим
слабостям, болезни, старости. Непомерному прощению Н. не сочувствует. Он
враг вообще всякой внешности, считает излишним иметь  в  храмах  дорогие
сосуды, золотые или серебряные, украшать церкви: еще ни один человек  не
осужден Богом за то, что он не украшал храмов. Церкви должны быть  чужды
всякого великолепия; в них  нужно  иметь  только  необходимое,  "повсюду
обретаемое и удобь покупаемое". Чем жертвовать в церкви,  лучше  раздать
нищим. Подвиг  нравственного  самосовершенствования  инока  должен  быть
pазумно-сознательным. Инок должен проходить его не в силу принуждений  и
предписаний, а "с рассмотрением" и  "вся  с  рассуждением  творити".  Н.
требует  от  инока  не  механического  послушания,  а  сознательности  в
подвига. Резко восставая против "самочинников" и "самопретыкателей",  он
не уничтожает личной свободы. Личная  воля  инока  (а  равно  и  каждого
человека) должна подчиняться, по взгляду Н., только одному авторитету
   - "божественных писаний". "Испытание" божественных писаний,  изучение
их - главная обязанность инока. Недостойная жизнь  инока,  да  и  вообще
человека, исключительно зависит, по мнению Н., "от  еже  не  ведети  нам
святая  писания...".  С  изучением  божественных  писаний  должна  быть,
однако,  соединено  критическое  отношение  к  общей  массе  письменного
материала; "писания многа, но не вся божественна". Эта мысль  о  критике
была одной из самых  характерных  в  воззрениях  и  самого  Н.,  и  всех
"заволжских  старцев"  -  и  для  тогдашнего   большинства   грамотников
совершенно необычной. В глазах последних всякая вообще "книга"  являлась
чем-то непререкаемым и боговдохновенным. И книги Св. Писаний  в  строгом
смысле, и творения отцов церкви, и жития святых, и правила св. апостолов
и соборов, и толкования на эти  правила,  и  добавления  к  толкованиям,
явившиеся впоследствии, наконец, даже и разного рода греческие "градстии
законы", т. е. указы и распоряжения византийских императоров,  и  другие
дополнительные  статьи,  вошедшие  в  Кормчую  -  все   это   в   глазах
древнерусского  читателя  являлось   одинаково   неизменным,   одинаково
авторитетным. Иосиф  Волоколамский,  один.  из  ученейших  людей  своего
времени, прямо,  напр.,  доказывал,  что  упомянутые  "градстии  законы"
"подобии суть пророческим  и  апостольским  и  св.  отцов  писаниям",  а
сборник Никона Черногорца смело называл  "боговдохновенными  писаниями".
Понятны, поэтому, укоры со стороны Иосифа Нилу Сорскому и его  ученикам,
что они "похулиша в русской земле чудотворцев",  а  также  тех,  "иже  в
древняя лета и  в  тамошних  (иностранных)  землях  бывших  чудотворцев,
чудесем их не вероваша, и от писания изметаша чудеса их".  Одна  попытка
сколько-нибудь критического отношения к списываемому материалу казалась,
таким образом, ересью. Стремясь к евангельскому идеалу, Н. Сорский - как
и все направление, во главе которого  он  стоял  -  не  скрывает  своего
осуждения тем настроениям, которые он видел в  большинстве  современного
русского монашества. Из общего взгляда на  сущность  и  цели  иноческого
обета.  непосредственно   вытекал   энергический   протест   Н.   против
монастырских имуществ. Всякую собственность,  не  только  богатство,  Н.
считает противоречащей иноческим  обетам.  Инок  отрицается  от  миpa  и
всего, "яже в нем" - как же он может после этого тратить время на заботы
о  мирских  имуществах,  землях,  богатствах?  Иноки   должны   питаться
исключительно своими трудами, и даже подаяния могут принимать  только  в
крайних случаях. Они не должны "не точию не имети имения, но  ни  желати
то стяжавати"... Обязательное для инока столь же обязательно и для м-ря:
монастырь есть лишь собрание людей с одинаковыми целями и  стремлениями,
и предосудительное иноку предосудительно и для м-ря. К отмеченным чертам
присоединялась, по-видимому, уже у  самого  Н.  религиозная  терпимость,
столь резко выступившая в писаниях его ближайших учеников.  Литературным
источником сочинений Н. Сорского был целый ряд патриотических писателей,
с творениями которых он познакомился особенно во время пребывания своего
на Афоне; ближайшее влияние на него имели сочинения. и  Иоанна  Kaccиaнa
Римлянина, Н. Синайского, Иоанна Лествичника, Василия  Великого,  Исаака
Сирина, Симеона Нового Богослова и Григория  Синаита.  На  некоторых  из
этих писателей Н. Сорский особенно часто ссылается; некоторые  сочинения
их и по внешней форме, и по изложению особенно близко подходят, напр., к
главному сочинению Н. Сорского - "Монастырскому уставу".  Ни  одному  из
своих источников Н., однако, не подчиняется безусловно; нигде, напр., он
не доходит до тех крайностей созерцания, которыми  отличаются  сочинения
Симеона Нового Богослова или Григория Синаита.
   Монастырский устав Н. Сорского, с присоединением в  начале  "Предания
ученикам", издан Оптиной пустынью в книге "Преп.  Н.  Сорского  предание
ученикам своим о жительстве скитском"  (М.,  1849;  без  всякой  научной
критики); послания напечатаны в приложение к книжке: "Преп. Н.  Сорский,
первооснователь скитского жития  в  России  и  его  устав  о  жительстве
скитском в переводе на русский язык, с приложением всех  других  писаний
его, извлеченных  из  рукописей"  (СПб.,  1864;  2  изд.  М.,  1869;  за
исключением "Приложений", все  остальное  в  этой  книжке  не  имеет  ни
малейшего научного значения). Литература о Н. Сорском подробно  изложена
в предисловии к исследованию А. С. Архангельского: "Н. Сорский и Вассиан
Патрикеев, их литературные труды и идеи в древней Руси" (СПб., 1882).
   А. Архангельский.
   Нимб (от латинск. Nimbus=туча,  облако)  -  блестящий  кружок,  среди
которого древнегреческие и римские художники, изображая богов и  героев,
нередко помещали их головы, дабы чрез то обозначить, что это  -  высшие,
неземные, сверхъестественные  существа.  Относительно  происхождения  Н.
мнения ученых  расходятся:  одни  полагают,  что  этот  иконографический
символ божественности ведет свое начало от мениска (mhniskoV) - круглого
металлического,  помещенного  горизонтального  кружка,  которыми   греки
прикрывали выставленные на открытом воздухе  статуи  для  защиты  их  от
непогоды, и от птичьих нечистот; другие ищут происхождения Н.  в  щитах,
которые обыкновенно привешивались на спину людям, удостоившимся триумфа;
третьи думают. что Н. первоначально явился как очень уместный атрибут  в
изображениях божеств, представляющих собою небесные светила и уже  потом
сделался принадлежностью не только всех  вообще  олимпийцев,  но  и  тех
смертных, которые взяты или достойны попасть на небо.  Всего  вероятнее,
что  Н.  обязан  своим  происхождением   народному   верованию   греков,
воображавших себе, что тело богов, когда  они  являются  в  человеческом
образе, испускают от себя ослепительный блеск и бывает окружено  сияющим
облаком, частицею того светозарного эфира, который находится над  земною
атмосферою   и   составляет   обычное   местопребывание   богов.   Такое
представление  о  богах,  с  самых  ранних  времен  усвоенное  греческою
поэзиею, впоследствии  было  перенесено  из  ее  в  образные  искусства,
главным образом в живопись, а так  как  в  картинах  сложной  композиции
изображать  богов   совершенно   окруженными   подобным   сиянием   было
затруднительно,  то  художники  стали  довольствоваться   условным   его
обозначением., а именно помещением его только вокруг голов. Точно  также
может быть объясняемо  происхождение  других  атрибутов  божественности,
употребляемых в искусстве, каковы ореол, лучезарный  венец  и  мандорла.
Изучение дошедших до нас памятников греческого искусства доказывает, что
Н. явился в нем не ранее эпохи Александра  Македонского.  От  греков  он
перешел к римлянам, в Египет), в Индию, к поклонникам Брамы и Будды, и в
христианство. В иконографии последнего Н. сделался с  древнейших  времен
принадлежностью изображении ипостасей Пресв. Троицы, ангелов, Богоматери
и святых; нередко он сопровождал также Агнца Божия  и  фигуры  животных,
служащих символами четырех евангелистов. При  этом  для  некоторых  икон
установились Н. особого рода.  Таким  об