святых,  чтимых  на
всем пространстве Греческой империи.  Этот  менологий  лег  в  основание
позднейших  "святцев  константинопольской  церкви",  вошедших  в  состав
"святцев" Киево-Печерской лавры. Общие  правила,  которыми  руководилась
русская церковь, с самого своего  начала,  при  К.  своих  святых,  были
следующие. Главным основанием, по которому начиналось  церковью  дело  о
причислении того или иного подвижника  к  лику  святых,  служил  во  все
времена дар чудотворений, проявленный при жизни или смерти, а также  (не
всегда)  -  нетление  телесных  останков.  Самая  К.  имела  три   вида.
Подвижники благочестия признавались святыми: 1) местными в тесном смысле
слова, в м-рях или иногда в приходских црк., где почивали их останки; 2)
местными в обширном смысле слова, т.е. чтимыми в целой епархии  или,  по
крайней  мере,  в  епархиальном  городе;  3)  общецерковными.  Право  К.
местно-чтимых святых  принадлежало  епархиальному  епископу,  с  ведения
митрополита   (позже   -   патриарха)   всея   Руси,   право   признания
общецерковными святыми - самим митрополитам или патриархам, при  участии
собора русских иерархов. Местная епархиальная власть, получив сведения о
чудесах при  гробе  почившего  подвижника  и  о  начавшемся  молитвенном
чествовании его  местным  или  пришлым  населением  и  лично  или  через
доверенных удостоверившись в действительности  чудес  (а  часто  -  и  в
нетлении мощей), назначала торжественное богослужение в храме, в котором
или  близ  которого  находились  телесные   останки   почившего;   затем
устанавливалось  ежегодное  торжественное  церковное  празднование   его
памяти, в день его  кончины  или  открытия  мощей,  составлялась  особая
служба (большей частью - с каноном и акафистом) в честь святого, а также
его  "житие",  с  изображением  его  чудес,  удостоверенных   формальным
дознанием церковной власти. Одновременно с тем износились из могилы  его
телесные останки и полагались в храме в особенном украшенном гробе-раке,
открытыми или закрытыми, иногда под спудом, т.е.  под  полом  храма.  От
начала русской церкви до наших дней различают четыре периода  в  истории
К.: 1) до 1547 г.; 2)  соборы  1547  и  1549  гг.;  3)  от  1549  г.  до
учреждения  синода  и  4)  от  учреждения  синода.  До  1547   г.   было
канонизировано в разное время всего 68 святых, из них сначала лишь  семь
в качестве святых всей  русской  церкви  (св.  Борис  и  Глеб,  Феодосий
Печерский,  митроп.  Петр  и  Алексий,  Сергий  Радонежский   и   Кирилл
Белозерский). Пред самым собором 1547 г. было причислено к  лику  святых
всей русской церкви еще 15  святых.  Остальные  46  святых  до  1547  г.
оставались местно-чтимыми, в тесном или обширном смысле слова. О  первой
русской К. (Бориса  и  Глеба)  рассказывают  еще  Иаков-мних  и  Нестор.
Княгиня Ольга, хотя мощи е„ из  могилы  перенесены  в  церковь  ещ„  при
Владимире святом, и сам Владимир, хотя оба назывались  ещ„  в  древности
равноапостольными, были канонизованы  в  позднее,  сравнительно,  время:
Ольга - в период еще домонгольский, Владимир - не раньше 1240 г.,  когда
ему воздано было религиозное  чествование  в  Новгороде.  На  московских
соборах 1547 и 1549 гг., по инициативе Иоанна IV и митроп. Макария, было
одновременно канонизовано 39 святых:  из  прежних  местно-чтимых  святых
причислено к лику святых всей церкви - 23,  местно-чтимыми  признано  8,
впервые признаны святыми всей церкви  7  и  местно-чтимым  -  1.  Обоими
соборами К. производилась "со всяким тщанием и  испытанием  о  чудесах",
соверш„нных канонизуемыми.  С  1549  г.  до  учреждения  синода  тем  же
порядком канонизовано 132 святых, скончавшихся, большей частью,  задолго
до канонизации - в XV, XIV, XIII и даже XII  в.  Со  времени  учреждения
синода, в виду особенно распространившегося к  тому  времени  суеверного
чествования в простом народе разных святош,  установлены  были  духовным
регламентом самые строгие меры против такого чествования. С 1721  г.  по
настоящее время для  общецерковного  чествования  канонизованы  святыми:
Феодосий тотемский; Димитрий, митрополит ростовский;  Митрофан,  епископ
воронежский;   Иннокентий,   епископ   иркутский,   и   Тихон,   епископ
воронежский.  Каждая  из  этих  канонизаций   совершена   на   основании
исследования о чудесах от названных святых, произведенного на  месте  не
местным только епископом, но особым  комитетом  из  лиц,  избранных  св.
синодом. - В  1539  и  1544  годах  были  два  факта  отклонения  высшей
церковной властью ходатайств епархиальных епископов о причислении к лику
святых двух благочестивых подвижников, которым уже пелись на  местах  их
нахождения молебны с  стихирами  и  канонами  и  писались  иконы,  -  по
недостатку доказательств их чудотворений и  по  отсутствию  нетления  их
мощей. При патриархе Иоакиме были два факта отмены  прежде  состоявшихся
канонизаций,  по  тем  же  причинам,  а  также  в  виду   перетолкования
раскольниками в пользу своего учения некоторых фактов их жизни. -  Кроме
причтения к лику святых, местно-чтимых или общецерковных, в древней Руси
имело место молитвенное  "почитание"  усопших  подвижников  благочестия,
составляющее вид религиозного культа вне канонизации. Над могилами таких
"чтимых" народом подвижников воздвигались часовни, а если они  погребены
были в самой церкви, то над местом погребения -  особый  катафалк.  Этот
способ чествования не  канонизованных  подвижников  веры  и  благочестия
имеет место и в настоящее время; так например, в  Киево-Печерской  лавре
почитается прозорливец Досифей (умер в 1778 г.), тридцать лет  пробывший
затворником, в Саровской пустыни - игумен  Пахомий,  отшельники  Марк  и
Александр, старец Серафим, в Задонском монастыре  -  старец  Георгий,  в
Оптиной пустыни - Феофан (умер в  1819  г.)  и  недавно  (в  1893  году)
скончавшийся Амвросий. В западной церкви начало правильной К.  относится
ко времени Карла В., который  в  своих  капитуляриях  постановил,  чтобы
чествованию кого-либо святым предшествовало признание  его  святости  по
крайней мере местной церковной властью. Со времени папы  Александра  III
(1181 г.) К. всех святых  в  католической  церкви  стала  исключительным
правом папской власти. Папа Иннокентий  III  в  1215  г.  узаконил,  как
необходимое условие К., удостоверение, через назначенных  папой  лиц,  в
нетлении тела лица, предназначенного к К. В настоящее  время  для  К.  в
римской церкви  существует  такой  порядок.  Если  член  церкви  умер  с
репутацией человека безупречно благочестивой жизни, то в местности,  где
он имел пребывание, позволяется именовать его  "блаженной  памяти  рабом
Божиим" (piae memoriae servus Dei). Затем, по  желанию  населения  и  по
заявлению местного  клира  и  епископа,  делается  конгрегацией  обрядов
(congregatio ritus) троекратное исследование о его жизни, и  если  будет
найдено, что  действительно  эта  жизнь  была  непорочная  и  святая,  а
особенно если окажется, что он при жизни или по  смерти  творил  чудеса,
ему  усвояется  название  блаженного   (beatus).   Признание   блаженным
(beatificatio) может быть сделано не  ранее,  как  через  50  лет  после
кончины данного лица. "Блаженный" признается лишь местно-чтимым  святым.
Если после того сделаются известными новые его чудеса, и  они  будут,  в
установленном порядке, удостоверены, то ставится  вопрос  о  канонизации
его уже в качестве святого всей  церкви,  и,  в  случае  утвердительного
решения вопроса, сам  папа,  ex  cathedra,  провозглашает  его  святость
особой буллой, по установленной формуле. decernimus et definimus  beatum
N sanctum esse и т.д. Чинопоследование латинской канонизации находится в
книге: "Ceremoniale  Romanum".  См.  Е.Е.  Голубинский,  "К.  в  Русской
церкви", в "Богословском Вестнике" (1894); В. Васильев,  "Очерк  истории
К. русских святых", в "Чтениях Моск. Общ. Истории  и  Древностей"  (1893
г., кн. 3-я).
   Н. Барсов.
   Каносса (Ganossa) - знаменитый горный замок, в 15 км. к ЮЗ от ж. дор.
линии  Реджио-Эмилия.  По  преданию,  в  951  г.  здесь  была   осаждена
Беренгаром II Адельгейда, когда она предложила имп. Оттону Великому свою
руку и корону Италии. В XI в.  замок  принадлежал  маркграфине  Матильде
Тосканской, почитательнице папы Григория VII, перед которым  смирился  и
каялся с 25 по 23 янв. 1077 г. имп. Генрих IV. Теперь  сохранились  лишь
развалины замка. Ср. Goldschmidt, "Die  Tage  von  Tribur  und  Canossa"
(Маннгейм, 1873).
   Кантата  (ит.,  лат.,  от  canere  -  петь)  -  название   вокального
произведения. В первой половине XVII ст. вокальное сочинение для  одного
голоса  (мадригал)  называлось  К.,  в  отличие   от   инструментального
сочинения, называвшегося сонатой. С развитием оперы в Италии развилась и
форма К., которая стала заключать  в  себе  не  один  сольный  вокальный
номер, а несколько. В состав К. вошли: хоры, речитативы,  арии,  позднее
дуэты с  оркестровым  сопровождением.  К.  получила  развитие  благодаря
Кариссими, который считается е„ творцом. К. исполняется  в  концертах  и
церквах. Она бывает светского и  духовного  содержания.  Отличие  К.  от
оратории заключается в том, что в оратории более  драматизма  и  сольные
номера относятся к  известным  личностям  в  сюжете  оратории,  а  в  К.
преобладает лирический элемент и сольные номера имеют более  отвлеченный
характер.  Духовная  К.  особенно  развилась  в  протестантской  церкви.
Сочинение   К.   служит   в   консерваториях   задачей   для   выпускных
учеников-теоретиков. Н. С.
   Кантемир (кн. Антиох  Дмитриевич)  -  знаменитый  русский  сатирик  и
родоначальник  современной  нашей  изящной  словесности,   младший   сын
молдавского  господаря,  кн.   Дмитрия   Константиновича   и   Кассандры
Кантакузен, родился в Константинополе 10 сентября 1709 г. По  матери  он
потомок визант. императоров. В отличие от своего отца, кн.  Константина,
отец Антиоха, кн. Дмитрий, всецело посвятил себя мирной деятельности, не
оправдывая воинственной своей  фамилии  (К.  означает  либо  родственник
Тимура - предки К. признавали своим родоначальником самого Тамерлана,  -
либо кровь-железо; татарское происхождение фамилии К. несомненно). Семья
кн. Дмитрия, в том числе и будущий  сатирик,  сопутствовала  ему  в  его
путешествиях и походах. Этим и объясняется, что К. усвоил себе так полно
дух русского языка и проявил  в  своих  сатирах  такое  глубокое  знание
современной ему русской жизни. Первоначальными его учителями были греки,
но уже на седьмом году его жизни в семью К. поступил  воспитателем  один
из наиболее даровитых студентов Заиконоспасской  акд.,  Иван  Ильинский.
Кн. Дмитрий К., любивший литературу и  сумевший  внушить  эту  любовь  и
Антиоху, в духовном завещании отказал вс„ сво„ имущество тому  из  своих
сыновей, который проявит наибольшее  расположение  к  научным  занятиям,
причем он имел в виду именно Антиоха, "в уме и науках от всех  лучшего".
Действительно,  остальные  братья  оказались  людьми  заурядными;  вкусы
Антиоха разделяла только его сестра Марья, что и послужило основанием их
дружбы на всю жизнь. Переписка брата с сестрой во время продолжительного
отсутствия первого из России (см. Шимко, "Новые данные к биографии А. Д.
К. и его ближайших родственников", СПб., 1891)  бросает  яркий  свет  на
настроение этих двух людей, мягких  и  гуманных  в  такое  время,  когда
окружавшее их общество отличалось дикостью и жестокостью. Переписка  эта
и в других отношениях имеет большое значение для характеристики К.:  она
разъясняет, почему он отказался от выгодного брака с богатейшей невестой
того  времени,  княжной   Варварой   Алексеевной   Черкасской,   дочерью
влиятельного государственного человека. Причиной  этому  было  нежелание
отказаться  от   литературных   и   научных   занятий.   Дипломатической
деятельности К. посвятил себя главным образом потому, что пребывание  за
границей давало ему возможность расширить свое образование  и  в  то  же
время  освобождало  его  от  непосредственного  участия  в  политической
борьбе, сопряженной с кознями и  интригами.  Любовь  К.  к  науке  имела
утилитарный характер, в петровском духе: он дорожил и  самой  наукой,  и
своей литературной деятельностью лишь  настолько,  насколько  они  могли
приблизить Россию к благополучию, а русский народ  -  к  счастью.  Этим,
главным образом, определяется значение К., как общественного  деятеля  и
писателя.  На  тринадцатом  году  жизни  он   потерял   отца.   Домашнее
образование    К.    дополнилось    кратковременным    пребыванием     в
греко-славянской акд. и в акд. наук. Последняя  оказала  К.  несомненную
пользу. Особенно он ценил лекции  Бернулли  и  Гросса  и  на  всю  жизнь
сохранил большое расположение к математике и этике.  Но  своим  обширным
образованием он в значительной степени обязан лично себе. Еще юношей  он
внимательно следил за европейской литературой,  по  самым  разнообразным
отраслям знания. Об этом свидетельствуют собственноручные его пометки  в
календаре за 1728 г. Задаваясь,  еще  в  ранней  молодости,  вопросом  о
средствах распространены в России знаний,  пригодных  для  жизни,  и  об
искоренении  невежества  и  суеверий,  он  признавал   наиболее   важным
учреждение школ и считал это задачей правительства. Прельщенный  могучей
деятельностью Петра, К.  возлагал  все  свои  надежды  на  монархическую
власть и очень мало рассчитывал на самостоятельный почин  духовенства  и
дворянства, в настроении которых он усматривал явное нерасположение  или
даже  ненависть  к  просвещению.  В  самых  сильных  своих  сатирах   он
ополчается  против   "дворян   злонравных"   и   против   невежественных
представителей церкви. Когда, при воцарении императрицы Анны  Иоанновны,
зашла речь о предоставлении политических прав  дворянству  (шляхетству),
К.  решительно  высказался   за   сохранение   государственного   строя,
установленного Петром Великим. 1 января 1732 г.  К.  уехал  за  границу,
чтобы  занять  пост  русского  резидента  в   Лондоне.   Во   внутренней
политической  жизни  России  он  участия  более  не   принимал,   состоя
первоначально (до 1738) представителем  России  в  Лондоне,  а  затем  в
Париже. Деятельность К., как дипломата, ещ„ мало исследована;  даже  ещ„
не издано полное собрание его реляций; пока вышел только первый том, под
редакцией   проф.   Александренко,   обнимающий    первые    два    года
дипломатической деятельности К. в Лондоне  ("Реляции  из  Лондона",  М.,
1892).  Лучшей  оценкой  трудов  К.  на  этом  поприще  являются  работы
Стоюнина: "Кн. А. К. в Лондоне и Париже" ("Вестн. Евр."  1867  и  1880),
далеко, однако, не  исчерпывающие  вопроса.  Автор  подробно  говорит  о
неблагоприятных условиях, которыми  был  окружен  К.,  как  дипломат;  о
недостатке материальных  средств,  урезывании  или  задержке  более  чем
скромного жалованья, разносторонних поручениях, обременявших К. (в  роде
"приискания искусной прислуги" или "покупки езженных лошадей"), - но  он
недостаточно оттеняет, что К. вс„-таки успел собрать богатый материал  и
давал  своему  правительству  отчеты,  поражающие  широтой   взгляда   и
всесторонней  оценкой  политических  деятелей  и  условий.  Литературная
деятельность К. началась  очень  рано.  Уже  в  1726  г.  появилась  его
"Симфония на  Псалтирь",  составленная  в  подражание  такому  же  труду
Ильинского:  "На  четвероевангелие".  В  том  же  году  К.  переводит  с
французского "Некое итальянское письмо, содержащее  утешное  критическое
описание  Парижа  и  французов"  -  книжечку,  в   которой   осмеиваются
французские нравы, уже тогда постепенно проникавшие к нам. В 1729 г.  К.
переводит философский разговор:  "Таблица  Кевика-философа",  в  котором
выражены взгляды на жизнь, вполне соответствующие  этическим  воззрениям
самого  К.  В  том  же  году  появляется  и  первая  его  сатира,  столь
восторженно встреченная Феофаном Прокоповичем и сразу установившая между
ними самый тесный союз. Некоторые  биографы  стараются  изобразить  дело
так, как будто союз между Прокоповичем и К.  состоялся  на  почве  общей
вражды к Голицыну и что как Прокопович, так  и  К.  преследовали  личные
цели,
   - первый, опасаясь за свое политическое влияние, второй,  негодуя  на
несправедливость Голицына, влиянием которого  отцовское  наследие,  т.е.
состояние  в  10000  душ,  досталось  брату  К.,  кн.  Константину   К.,
женившемуся на дочери кн. Голицына (см. "Древняя и  Новая  Россия"  1879
г., т. X, статью Корсакова о процессе  кн.  Константина  К.  с  мачехой,
урожденной княжной Трубецкой). На самом деле Прокопович и  К.  не  могли
сочувствовать  Голицыну,  как  представителю  старой  боярской   партии,
относившейся враждебно к реформам Петра; личные соображения  играли  тут
весьма второстепенную роль. Это видно уже из того, что К.  нисколько  не
воспользовался  своим  участием  в  перевороте  1730  г.   для   личного
обогащения, хотя это было бы для него не трудно. Посвящая первой  сатире
(характерно   озаглавленной:   "На   хулящих    учение")    восторженные
стихотворения, лучшие представители нашей церкви, Прокопович  и  Кролик,
всенародно поспешили признать,  что  считают  тесный  союз  с  20-летним
преображенским поручиком вполне естественным и законным,  когда  тот,  в
талантливых стихах, ополчается вместе с ними против врагов Петра  и  его
просветительного дела. Все дальнейшие сатиры  (их  всего  9)  составляют
только более подробное развитие  мыслей,  изложенных  в  первой.  Первое
место в них занимает народ, с его суевериями, невежеством  и  пьянством,
как основными причинами всех постигающих его бедствий. Подают ли  высшие
сословия хороший пример  народу?  Духовенство  мало  чем  отличается  от
самого народа. Купечество думает только о том, как  бы  обмануть  народ.
Дворянство к практическому делу совершенно неспособно и не меньше народа
склонно к обжорству и пьянству, а между тем признает себя  лучше  других
сословий, удивляется, что ему не хотят предоставить  власть  и  влияние.
Администрация по большей части  продажна.  К.  бичует  не  одних  только
представителей низшей администрации:  вчера  еще  "Макар  всем  болваном
казался", а сегодня он временщик, и картина  сразу  изменяется.  Сатирик
наш обращается с словом горькой правды и к представителям власти. "Малож
пользы тебя звать хоть сыном царским, буде в  нравах  с  гнусным  ты  же
равнишься псарским". Он с большим мужеством  и  с  необычайной  для  его
времени силой стиха провозглашает, что "чист быть должен, кто  туда,  не
побледнев, всходит, куда зоркие глаза весь народ  наводит".  Он  считает
себя и  других  вправе  смело  провозглашать  такие  мысли,  потому  что
чувствует себя "гражданином" (это великое слово  им  впервые  введено  в
нашу литературу)  и  глубоко  сознает  "гражданский"  долг.  К.  следует
признать  родоначальником  нашей  обличительной  литературы.  Он  первый
смеялся у нас "смехом сквозь слезы"  (это  выражение  также  введено  им
впервые в нашу литературу), и смеялся им в такое время, когда, казалось,
всякое сколько-нибудь свободное слово было просто немыслимо. 1729 и 1730
были годами наибольшего расцвета таланта и литературной деятельности  К.
Он не только написал в  этот  период  свои  наиболее  выдающиеся  сатиры
(первые 3) но и перевел книгу Фонтенеля: "Разговоры о множестве  миров",
снабдив е„ подробными комментариями. Перевод этой книги составил  своего
рода  литературное  событие,  потому  что  выводы  е„  коренным  образом
противоречили суеверной космографии  русского  общества.  При  Елизавете
Петровне она была запрещена,  как  "противная  вере  и  нравственности",
кроме того, К. переложил несколько псалмов,  начал  писать  басни,  а  в
посвящениях своих сатир проложил путь позднейшим знаменитым составителям
од, причем, однако, не скупился на сатирические замечания для  выяснения
тех надежд, которые  русский  "гражданин"  возлагает  на  пред