уществующее (кроме Бога) слагается из материи  и  формы.  Существование
материи или ее реальность  независима  от  формы,  которою  определяется
только качество материального бытия.  Различные  подразделения  материи,
различаемые Д. Скотом, выражают только различные степени определенности,
которую материя получает от своего соединения с формой; сама она везде и
всегда одна и та же. Таким образом понятие материи у Д. Скота  совпадает
с понятием всеобщей субстанции, единого реального субстрата всех  вещей.
Неудивительно, поэтому, что, вопреки всем схоластическим авторитетам, Д.
Скот приписывал материальность  человеческим  душам  и  ангелам.  Весьма
замечателен следующий аргумент: чем какая-нибудь форма совершеннее,  тем
она действительнее (актуальнее),  а  чем  она  актуальнее,  тем  сильнее
внедряется она в материю и прочнее ее с собою соединяет; но формы ангела
и разумной души суть совершеннейшие и актуальнейшие,  и,  следовательно,
всецело  соединяют  с  собою  материю,  а  потому  и   не   подвергаются
количественному распадению, так как имеют свойство силы единящей.
   Полагая в основу всего существующего  в  мире  единую  неопределенную
материю  или  субстанцию  и  понимая  совершенство  как  форму   всецело
овладевшую  материей  и  определившую  ее,  Д.  Скот  представлял   себе
мироздание как постепенное восхождение от общего к  индивидуальному,  от
слитного  к  раздельному,  от  неопределенного   к   определенному,   от
несовершенного к совершенному. Невольно соединяя схоластические  понятия
с древними  образами  северной  мифологии,  он  сравнивает  вселенную  с
огромным деревом, которого корень -  первая  материя,  ствол  -  видимое
вещество,  ветви  -  физические  тела,  листья  -  организмы,  цветы   -
человеческие души, а  плоды  -  ангелы.  Д.  Скот  первый  из  философов
христианского мира стал в космологии на точку зрения генетическую,  ясно
и решительно высказал  ту  идею  постепенного  развития  (снизу  вверх),
которая во всей своей односторонности была в наши  дни  разработана  его
соотечественником  Гербертом  Спенсером.  Представление  вселенной   как
самостоятельного, из себя развивающегося целого, есть  философ.  заслуга
Д. Скота, хотя он не  сумел  связать  этой  идеи  с  основными  истинами
теологии, в которые искренно верил.  В  каком  действительном  отношении
формы природного бытия находятся к соответствующим  идеям  божественного
ума? И далее: если идеи  божественного  ума  становятся  действительными
вещами чрез привхождение к ним  актов  божественной  воли,  а  с  другой
стороны, основа всякого реального бытия в мире есть всеобщая  субстанция
или первая материя, то спрашивается: в каком же  отношении  между  собою
находятся эти два первоначала всякой реальности? Удовлетворительного,  в
философском смысле, решения обоих этих  допросов  мы  не  находим  у  Д.
Скота. Отожествляя всеобщее с неопределенным в  своей  materia  prima  и
видя в ней низшую ступень, minimum бытия, Д. Скот естественно  признавал
положительный  полюс  бытия,  maximum  реальности,   за   существованием
единичным  или  индивидуальным,  как   представляющим   высшую   степень
определенности.   Вопреки   большинству   своих    предшественников    и
современников в философии Д. Скот понимал индивидуальность не как что-то
привходящее (accidens) к сущности, а как  нечто  существенное,  само  по
себе  (entitas).  Совокупность  свойств,   характеризующих   Сократа   и
отвечающих на вопрос,  что  есть  Сократ  -  так  назыв.  у  схоластиков
quidditas - еще не  составляет  индивидуального  существа  Сократа,  как
этого  лица,  ибо  вся  эта  совокупность  мыслимых  свойств  могла   бы
принадлежать нескольким субъектам  в  следовательно  не  есть  настоящая
индивидуальность этого субъекта, действительного Сократа. Эта  последняя
не есть что-либо качественно определимое, она не  может  быть  высказана
как  что-нибудь,  а   только   указана   как   это.   Эта   неизреченная
индивидуальная сущность не есть ни материя,  ни  форма,  ни  сложное  из
обоих, а крайняя реальность всякого существа  (ultima  realitas  entis).
Ученики Д. Скота изобрели для его  principium  individuationis  название
haecceitas в противоположность с quidditas.
   В антропологии Д. Скота особенно  замечательны  следующие  положения:
человек  есть   совершеннейшее   соединение   совершеннейшей   формы   с
совершеннейшею материей. Души  творятся  непосредственными  актами  воли
Божией. Бессмертие души не может быть  доказано  разумом  и  принимается
только верою. Душа не отличается реально от своих  сил  и  способностей;
они - не ассidentia душевной субстанции, а  сама  душа,  в  определенных
состояниях и действиях или в определенном отношении к  чему-либо.  Между
известными мыслителями, не только средневековыми, но и всех  времен,  Д.
Скот - единственный, который вполне  решительно  и  отчетливо  признавал
свободу воли, с исключением всякого  детерминизма  (Из  менее  известных
схоластиков предшественником его индетерминизма был Вильгельм  Овернский
(умер  1249),  которому  принадлежит  определение:  voluntas  sui  juris
suaeque potestatis est). Воля есть  причина,  которая  может  сама  себя
определять. В силу своего  самоопределения  воля  есть  достаточная  или
полная причина всякого своего акта. Поэтому  она  не  подлежит  никакому
принуждению со стороны предмета. Никакое предметное благо не вызывает  с
необходимостью согласия воли, но воля свободно (от себя) соглашается  на
то или другое благо, и  таким  образом  может  свободно  соглашаться  на
меньшее, как и на большее благо. Наша  воля  не  только  есть  настоящая
причина наших действий, но и единственная причина  самих  хотений.  Если
воля в данном случае хотела того  или  другого,  то  этому  нет  никакой
другой причины, кроме той, что воля есть воля, как для того,  что  тепло
согревает,  нет  иной  причины,  кроме  той,  что  тепло   есть   тепло,
Замечательна по своей безукоризненной точности следующая краткая формула
"утонченного доктора": не иное что, как  сама  воля,  есть  полная  (или
цельная) причина хотения в воле  (nihil  aliud  a  voluntate  est  causa
totalis volitionis in voluntate). С учением о свободе воли тесно связано
учение  о  первенстве  (примате)  воли  над   умом.   Воля   есть   сила
самоопределяющаяся и самозаконная, она может хотеть и не хотеть,  и  это
зависит от ее  самой,  тогда  как  ум  определяется  к  своему  действию
(мышлению и познанию) с троякою необходимостью: 1) собственною природою,
в силу которой он есть только способность мышления, я не  в  его  власти
мыслить  или   не   мыслить;   2)   данными   чувственного   восприятия,
определяющими первоначальное содержание  мышления,  и  3)  актами  воли,
обращающей внимание ума на тот или другой  предмет  и  тем  определяющей
дальнейшее содержание и характер мышления.  Согласно  с  этим,  Д.  Скот
различает первое разумение или мышление,  определяемое  природой  ума  и
первоначальными предметными данными (intellectio s. cogitatio prima),  и
второе, определяемое волей (i. s. с. secunda). Акт ума должен находиться
из власти воли, дабы она  могла  отвращать  ум  от  одного  мыслимого  и
обращать его к другому, ибо иначе  ум  остался  бы  навсегда  при  одном
познании предмета, первоначально ему данного. Ум (в  "первом  мышлении")
лишь предлагает воле возможные сочетания  идей,  из  которых  водя  сама
выбирает желательное  ей  и  передает  его  уму  для  действительного  и
отчетливого познания. Таким образом, если ум бывает причиною хотения, то
лишь причиной служебною относительно воли (causa subserviens voluntati).
Все  свои  психологические  рассуждения  Д.  Скот  старается   оправдать
эмпирически, обращаясь к внутреннему опыту, как к высшей инстанции. "Что
это так
   - говорит он, - явствует из  достоверного  опыта,  как  всякий  может
испытать в себе самом". Признание первенства воли над  умом  существенно
предопределяет и этическое учение  Д.  Скота.  Основание  нравственности
(как  и   религии)   есть   наше   желание   блаженства.   Это   желание
удовлетворяется не в  теоретической,  а  в  практической  области  духа.
Окончательная цель нравственной жизни или верховное благо (summum bonum)
заключается не в созерцании абсолютной  истины  или  Бога,  как  полагал
Фома, с большинством схоластиков, а в известном аффекте воли,  именно  в
совершенной  любви  к  Богу,  реально  нас  с  Ним  соединяющей.   Норма
нравственности есть единственно Божья воля,  предписывающая  нам  законы
деятельности,  как   естественные,   так   и   религиозно-положительные.
Праведность состоит в исполнении этих законов; грех есть  функциональное
нарушение праведности, а не какое-нибудь существенное  извращение  нашей
души. Ничто, кроме Бога, не имеет собственного достоинства,  а  получает
положительное или отрицательное значение исключительно от  воли  Божией,
которую Д. Скот понимает как безусловный произвол. Бог хочет чего-нибудь
не потому, что оно добро, а напротив, оно есть добро только потому,  что
Бог его хочет; всякий  закон  праведен  лишь  поскольку  он  принимается
божественною волею. Единственно от произволения Божия зависело поставить
условием нашего спасения воплощение и крестную смерть Христа;  мы  могли
бы быть спасены и другими способами. В христологии своей  Д.  Скот,  при
всем желании быть правоверным, невольно склоняется  в  несторианскому  и
адоптианскому воззрению: по его  представлению  Христос,  рожденный  как
совершенный человек Пресв. Девою (которая т. о., по Д.  Скоту,  несмотря
на свое непорочное зачатие, не была в собственном  смысле  Богородицею),
достигает совершенного единения  с  божественным  Логосом  и  становится
Сыном Божиим. Только скептические оговорки Д. Скота о бессилии разума  в
вопросах веры не дозволили ему сделаться формальным еретиком. Впрочем, и
относительно  веры  он  допускает  сомнение,  отрицая  только   сомнение
побеждающее.
   Учение Д. Скота имеет положительные достоинства, поднимающие его  над
общим уровнем средневековой схоластики.  Сюда  относятся:  его  разумный
эмпиризм, не дозволяющий выводить конкретную действительность  из  общих
принципов; его несогласие с девизом схоластиков: philosophia  theologiae
ancilla; его более  реальное  понимание  субстанции  вообще  и  духовных
сущностей  в  особенности;  его  представление   мира   как   имманентно
развивающегося  целого,  признание  самостоятельности   и   безусловного
значения за  индивидуальным  бытием;  наконец,  его  более  верное  духу
Христову, нежели духу Аристотелеву, убеждение,  что  истинная  жизнь  не
сводится к мышлению ума и что любовь выше созерцания. Но все эти  важные
достоинства не могут искупить коренного  греха  Скотовой  системы  -  ее
безусловного волюнтаризма, который  приводить  "утонченного  доктора"  к
заключениям  нелепым  и   запутывает   его   философию   в   безысходные
противоречия.  Ясно,  в  самом  деле,  что  безусловная  самопричинность
человеческой воли несовместима с таковой же  причинностью  воли  Божией;
что нравственное безразличие и безусловный произвол,  приписанные  Богу,
противоречат понятию  божества,  как  верховного  Разума  и  совершенной
Любви;  наконец,  что  принцип  чистой  произвольности  как  со  стороны
человеческой, так  и  со  стороны  Божией  совершенно  разрушает  всякое
понятие о целесообразном мировом строе  и  о  генетическом  естественном
развитии вселенной. Ученики Д. Скота:  Johannes  a  Landuno  (сближавший
мнения своего учителя с идеями Аверроэса), Franciscus de  Mayronis  (dr.
illuminatus,  или  magister  acutus  abstractionum),  Antonius   Andreae
(doctor dulcifluus), Johannes Bassolius, Walter Berlacus (doctor  planus
et perspicuus), Nicolaus de Lyra, Petus de Aquila (doctor ornatissimus).
Ничего существенного к учению Д. Скота эти писатели не прибавили.

   Литература. Многочисленные биографии Д. Скота  (Matthaeus  Beglensis,
Wadding, Ferchi, Guzman, Janssen, Colganus) принадлежат к XVII в.  и  не
имеют значения достоверных источников. Об учении  Д.  Скота:  Albergoni,
"Resolutio  doctrenae  Scoticae"  (1643);  Hieron.  de  Fortino,  "Summa
theologica ex Scoti operibus"; Johann. de  Rada,  "Controversiae  theol.
enter Thom. et Sc." (Вен., 1599); Bonaventura Baro, "J. D. S.  defensus"
(1664); Ferrari, "Philosophia rationibus  J.  D.  S."  (Вен.,  1746).  В
новейшей литературе только  K.  Werner,  "J.  D.  S."  (Вена,  1881),  и
Pluzanski, "Essai sur la philosophie de Duns Scot" (Пар., 1887).
   Владимир Соловьев.  Дурман  (Datura)  -  род  растений  из  семейства
пасленовых; крупные травы, редко древовидные  растения.  Цветы  большие,
венчик  воронковидный.  Завязь  2-гнездая  прич„м  гнезда  нередко   еще
разделены каждое на 2 полугнезда;  плод  -  крупная,  по  большей  части
4-гнездная коробочка, совершенно высыхающая при созревании или мясистая,
распадающаяся на 4 створки, или  же  и  вовсе  не  раскрывающаяся.  Сюда
относятся до 15 видов, распространенных в умеренных  и  степных  странах
повсюду. Наш европейский вид D. stramonium L. попадается уже  начиная  с
прибалтийских земель, восточнее доходит к северу приблизительно до 55ё -
69ё с. ш.. в Сибири - до Алтая. Это - высокие травы с цельными листьями,
несущими по краям крупные зубцы. Цветы  большие,  ворончатый  складчатый
венчик белый. Коробочка усажена шипами. Растет преимущественно на  сырых
местах. Вс„ растение сильно ядовито, особенно  семена.  Содержит  особый
алкалоид датурин. В садоводстве известны D. fastuosa L.,  D.  suaviolens
R. Вг. и D. arborea (оранжерейное растение). Они также ядовиты.
   А. Б. Дурова (Надежда Андреевна; известна также под именем Александра
Андреевича Александрова) - кавалерист-девица и писательница. Род.  Д.  в
1783 г. (а не в 1789 или  1790  г.,  который  обыкновенно  указывают  ее
биографы,  основываясь  на  ее  же  "Записках"),  от  брака   гусарского
ротмистра Д. с дочерью малороссийского помещика Александровича, вышедшей
за него против воли родителей.  Д.  с  первых  дней  должны  были  вести
скитальческую, полковую  жизнь.  Мать,  страстно  желавшая  иметь  сына,
возненавидела свою дочь,  и  воспитание  последней  было  почти  всецело
поручено  гусару  Астахову.  "Седло",  говорит  Д.,  "было  моею  первою
колыбелью; лошадь, оружие и полковая музыка - первыми детскими игрушками
и забавами". В такой обстановке ребенок рос  до  5  лет  и  усвоил  себе
привычки и наклонности резвого мальчика. В 1789 г. отец Д. поступил в г.
Сарапул, Вятской губ., на место городничего. Мать стала  приучать  ее  к
рукоделию, хозяйству; но дочери не нравилось ни то,  ни  другое,  и  она
втихомолку продолжала проделывать "военные штуки". Когда  она  подросла,
отец подарил ей черкесского коня Алкида, езда на котором скоро стала  ее
любимым удовольствием. Восемнадцати лет Д. была выдана замуж и через год
у нее родился сын (об этом в "Записках" Д. не говорится). Она сблизилась
с есаулом казачьего отряда,  стоявшего  в  Сарапуле;  возникли  семейные
неприятности,  и  она  решилась  осуществить  свою  давнишнюю  мечту   -
поступить в  военную  службу.  Воспользовавшись  отправлением  отряда  в
поход, в 1806 г., она переоделась в казацкое платье и поскакала на своем
Алкиде за отрядом. Нагнав его, она назвалась Александром Дуровым,  сыном
помещика, получила позволение следовать за казаками и в Гродно поступила
в конно-польский уланский полк. Она участвовала в битвах  при  Гутшадте,
Гейльсберге, Фридланде, всюду обнаруживала  храбрость,  была  награждена
солдатским Георгием и произведена в офицеры, с переводом в мариупольский
гусарский полк. Государь, до которого дошли слухи о ее поле, позволил ей
называться Александровым и обращаться к нему с просьбами.  Вскоре  после
этого Д. уехала в Сарапул, к отцу, прожила там более двух лет и в начале
1811 г. вновь явилась в полк (уланский литовский). В Отечественную войну
она участвовала в сражениях под Смоленском, Колоцким мон., при Бородине,
где была контужена в ногу, и уехала для лечения в Сарапул. В мае 1813 г.
она снова появилась в действующей армии и приняла  участие  в  войне  за
освобождение Германии, отличившись при блокаде крепости  Модлина  и  гг.
Гамбурга и Гарбурга. Только в 1816 г., уступая просьбам отца, она  вышла
в отставку, с чином штабротмистра и пенсионом и жила то в Сарапуле, то в
Елабуге. Ходила  она  постоянно  в  мужском  костюме,  сердилась,  когда
обращались  к  ней,  как  к  женщине,  и  вообще   отличалась   большими
странностями,  между  прочим  -  необыкновенною  любовью   к   животным.
Скончалась в 1866 г.
   Литературная деятельность Д. началась появлением  в  свет  нескольких
отрывков из ее  "Записок"  (в  "Соврем."  1836,  ј  2).  Пушкин  глубоко
заинтересовался личностью Д., писал о ней хвалебные, восторженные отзывы
на страницах своего органа и понуждал ее к писательской деятельности.  В
том же году (1836) появились в 2-х частях "Записки"  Д.,  под  заглавием
"Кавалерист-Девица". Прибавление к ним ("Записки") вышло в 1839  г.  Они
имели большой успех, побудивший Д. к сочинению повестей  и  романов.  Со
следующего  же   года   она   стала   печатать   свои   произведения   в
"Современнике", "Библиотеке для Чтения", "Отеч. Записках" и  др.  журн.;
затем они  появлялись  и  отдельно  ("Гудишки",  "Повести  и  рассказы",
"Угол", "Клад"). Все они в свое время читались, вызывали даже  хвалебные
отзывы со  стороны  критиков,  но  литературного  значения  не  имеют  и
останавливают внимание только своим простым и выразительным языком.  Ср.
ст. в "Энциклопед. Лексиконе"  Плюшара  (т.  XVII);  "Биография  Д."  (в
"Вятских Губерн. Ведом." за 1866 г., ј 28); Суворин.  "Кавалерист-девица
и Пушкин" (в "Новом Времени" за 1887 г., по поводу выхода в  свет  книга
Байдарова:  "Кавалерист-девица  Александров-Дурова");  Биография  Д.  во
"Всемирной Иллюстрации" 1887 г.; Блинов; "Кавалерист-девица и Дуровы" (в
"Историч. Вестн.", 1888, ј  2);  Лашманов,  "Надежда  Андр.  Дурова"  (в
"Русск. Стар.", 1890 г., ј 9)  В.  Рудаков  Духоборцы  -  русская  секта
рационалистического направления. Думают,  что  она  получила  начало  от
неизвестного по имени иностранца-квакера, жившего в 1740 - 50 г. в  селе
Охочем,  Харьков.  губ.,  учение  которого  было  отголоском   проповеди
Кульмана и Тверитинова, связанной, в свою очередь,  с  ересью  Косого  и
Башкина.  Дальнейшее   развитие   этого   учения   принадлежит   Силуану
Колесникову, жившему в Екатеринославской  губ.  (1750  -  75),  большому
начетчику,  знакомому  с  сочинениями  Эккартсгаузена   и   Сен-Мартена.
Продолжателями Колесникова были в  1755  -  85  г.  однодворец  Илларион
Побирохин и отст. унт.-офиц. Капустин, оба - жители Тамбов.  губ.  Затем
секта обнаружена была во мн. др. губерниях. По официальным исчислениям в
1826 г. Д. было в России 27000, а в  1841  г.  -  29000.  В  первый  раз
обращено было  внимание  правительства  на  Д.  в  1773  г.;  затем  они
подвергались гонению в 1793 - 94, 1797 - 1800  гг.  Часто  им  удавалось
избегать преследований,  так  как  Колесников  учил  наружно  покоряться
церкви и правительству и только Капустин воспретил Д.  это  притворство.
Посланный в 1801 г. для собирания сведений о секте  Д.,  И.  В.  Лопухин
(масон), дал о ней  самый  хороший  отзыв.  Известный  Г.  С.  Сковорода
составил  для  них  своего  рода   катехизис:   "Исповедание   веры   Д.
Екатеринославских", поданное губернатору. По  мысли  Лопухина  состоялся
закон о переселении всех Д., в Мелитопольский уезд  (Таврич.  губ.),  на
берега р. Молочной; многие из сектантов остались на  прежних  местах.  В
1811 г. Д., в числе  4000  чел.,  просили  о  позволении  поселиться  на
новозавоеванном берегу Дуная; по причине войны 1812 года им это не  было
разрешено, а в 1817 г. прекращено было переселение Д. из других  мест  и
на Молочные воды, где им жилось как нельзя лучше, так как,  при  большом
обилии земли (79000 дес.), они пер