Romern"  (Лейпц.,  1834).  Лишь  после  того,  как  на   смену
морализирующего направления явилась  ученая  эллинистическая  философия,
синкретизм новоплатоников снова привлек  внимание  к  Аристотелю,  и  он
нашел себе целый ряд комментаторов в ученых александрийской школы. Между
ними особенного внимания заслуживают Александр Афродизийский (около  200
п. Р. Х.) и в VI веке Симплиций (около 520). Наконец, сам  неоплатонизм,
основателю  которого,  Аммонию  Саккасу,  приписывается  принятое  потом
афинской школой мнение о тожестве учений Платона и А., в  момент  своего
наибольшего развития, у Плотина, поставил аристотелизм на втором  месте,
рядом с  платонизмом,  и  выводил  из  платоновской  высшей  идеи  добра
аристотелевский  мировой   разум   (nouV)   -   отношение,   которое   у
систематического завершителя этого направления,  Прокла,  сложилось  еще
больше в пользу А.
   Что касается тогдашних учений  отцов  церкви,  во  многих  отношениях
проникнутых этим синкретизмом, то их религиозному чувству гораздо  ближе
были Платоновская метафизика и нравственное учение стоиков, хотя уже и в
то время они начали знакомиться с  логическими  сочинениями  А.,  как  с
формальным  органом  научного   познавания   и   изложения.   Зато   тем
могущественнее влияние А. сказалось, начиная с  VIII  века;  в  арабской
философии. С одной стороны строгий  монотеизм  магометанской  религии  с
живостью ухватился за аристотелевскую метафизику и  учение  о  божестве,
как за научное подтверждение своих учений, а с другой  стороны  -  араб.
медицина находила себе обильную пищу в богатом, тщательно распределенном
материале естественнонаучных трудов А.  И  действительно,  мы  уже  рано
находим  у  них  переводы  сочинений  А.  и   некоторых   перипатетиков,
выполненные  преимущественно  при  посредстве  сирийских  ученых,  между
которыми  в  XIII  ст.  особенно  выдавался  Григорий  Баргебреус   (или
Абульфарадж).  Ср.  Фенрих.  "De  auctorum  graecorum   versionibus   et
commentariis syriacis, arabicis, armeniacis, persicis". (Лейпц.,  1842);
Ренан, "De philosophia peripatetica apud Syros" (Пар., 1852). Однако, на
первых порах, с  влиянием  А.  соперничал,  появившийся  одновременно  в
арабских  извлечениях,  неоплатонизм.  Так,  скоро  после   комментатора
логических  сочинений  А.,  Алкенди,  мы  встречаем  философа  Альфараби
(первая  половина   X   ст.),   который   в   своей   метафизике   стоит
преимущественно на почве неоплатонической  эманационной  теории  (теории
истечения),  хотя  его  логические  исследования   насквозь   проникнуты
влиянием А. Только у Авиценны (род. 980 п. Р. Х.) аристотелизм  проложил
себе  путь  и  в  метафизику,  хотя  все  еще  не  совсем  свободный  от
неоплатонических элементов. Логико-метафизическая форма, которую  придал
этот философ  аристотелевскому  учению  об  отношении  общих  понятий  к
частному, имеет для нас тем  большее  значение,  что  уже  в  конце  XII
столетия,  благодаря  латинским  переводам  комментариев  Авиценны,  она
получила доступ на Западе и там существенным  образом  определила  собою
учете схоластиков, в особенности Альберта Великого. Большим авторитетом,
как на Востоке, так и на Западе, пользовались в течение многих  столетий
медицинские и естественнонаучные сочинения Авиценны, тоже опиравшиеся на
труды А. - Если на Востоке арабская  философия  стремилась,  при  помощи
учении А., теснее укрепить свою  связь  с  магометанским  правоверием  -
стремление, завершившееся в XI ст. у Алгацали полным  отрицанием  всяких
философских попыток и проповедью строгой ортодоксии - то в Испании,  под
влиянием А., арабская наука приняла более  свободное  и  самостоятельное
развитие. Уже в начале XII ст. Авемпаце, известный, кроме  своих  трудов
по  логике,  комментариями  к  естественнофилософским   сочинениям   А.,
развивал, главным образом, мысль о постепенном,  преемственном  развитии
человеческого духа из инстинктивного, животного состояния, до участия  в
божественном разуме. Ту же мысль проводил потом Абубаср, в  виде  явного
протеста против положительной  религии.  Наконец,  самый  знаменитый  из
арабских философов, Аверроес (1126 -  98),  создал  систему,  близкую  к
пантеизму. Почти ко всем сочинениям А. он написал краткие или  подробные
парафразы и комментарии, излагая в то же время свое собственное учение в
целом ряде важных трудов, направленных преимущественно против правоверия
Алгацали В логике он был последователем  А.  в  толковании  Авиценны,  и
главный вклад его в учение чистого аристотелизма сводится к  мысли,  что
только в самом драгоценном достоянии человека, в  знании,  личность  его
является участницей в едином, вечном, истекающем из сущности божества  и
общем всему человечеству  разуме,  и  что  это  участие  прекращается  с
угасанием органической жизни. Ср. Э. Ренан, "Averroes  et  l'Averroisme"
(Пар., 1852). Если уже Аверроесу и его сочинениям пришлось много терпеть
от  преследований  самих  магометан,  то  с  сокрушением   мавританского
господства в Испании окончательно увяла и эта последняя отрасль арабской
философии,  имевшая  свои  корни  в  А.  -  Cp.  Moxaммeд-aль-Шepecтaни,
"Geschichte der religiosen und philos. Sekten bei den Arabern  (на  нем.
яз. Гаарбрюккером, 2 т., Галле, 1850-51);  Вюстенфельд,  "Die  Akademien
der Araber und ihre Lehre" (Геттинг., 1837);Шмельдерс,  "Essai  sur  les
ecoles philosophiques chez les Arabes" (Пар., 1842); Равессон,  "Memoire
sur la philosophic d'Aristote chez les Arabes" (Париж, 1844).
   Не меньшую  притягательную  силу  аристотелевская  метафизика  и  его
учение о  Божестве  представляли  для  еврейского  монотеизма,  и  после
падения  мавританского  господства   в   Испании   наследство   арабских
аристотеликов перешло к евреям. Ср. С. Мунк,  "Melanges  de  philosophie
juive et arabe"  (Пар.,  1859).  Если  средневековый  мистицизм  евреев,
нашедший  себе  воплощение  в  каббале,   изобличает   большое   влияние
неоплатонизма  и  религиозных  систем  Востока,  то  правоверное  учение
еврейства уже в IX и X ст. стоит ближе к учению А.  Однако,  уже  учение
Соломона-бен-Гебироля (1020 - 70), которого схоластики считали за  араба
под  именем  Авицеброна,  заключает  в  себе  смесь  аристотелевских   и
неоплатонических учений. С другой стороны, около 1160,  Абраам-бен-Давид
из Толедо пытался привести учение А. в согласие с еврейской  догматикой,
а самый  значительный  из  средневековых  еврейских  богословов,  Моисей
Маймонид (1135 - 1204), до такой степени находился под влиянием А.,  что
позволял себе уклоняться от его незыблемого научного  авторитета  только
там, где это безусловно требовалось богословской догмой,  как  напр.,  в
учении о создании Мира во времени,  и  где  применявшееся  им,  с  целью
примирения разума с откровением, аллегорическое  толкование  религиозных
сказаний оказывалось недостаточным.  Следует  упомянуть  еще  жившего  в
начали  XIV  ст.  Леви-бен-Гершона  (Герсонида),   ученого   переводчика
комментариев   Аверроеса   и    самостоятельного    представителя    его
интеллектуального пантеизма. Ср. Г. Грец, "Geschichte des Judentums" (т.
7-ой, 1863).
   Если таким образом своим метафизическим учением о  Боге  аристотелизм
мог быть приведен в  соглашение  с  религиозными  умозрениями  арабов  и
евреев, то  в  развитии  христианского  богословия  первенствующую  роль
играла логика А.,  долженствовавшая,  как  совершенная  форма  мышления,
служит для подтверждения догматов. Поэтому, в то время,  как  по  своему
содержанию,  христианская  религиозная  философия  примыкала  больше   к
Платону, форма ее все более и более принимала аристотелевский  характер,
особенно под влиянием неоплатонического синкретизма. В Восточной  церкви
уже в V ст.  Немезий  пользовался  аристотелевскими  категориями;  точно
также в VI ст. мы встречаем в Иоанне Филиппоне ревностного  комментатора
А., а систематизация  догматического  учения,  совершенная  в  VIII  ст.
Иоанном Дамаскиным и авторитет которой еще и теперь признается Греческой
церковью,   вызвана,   главным   образом,   влиянием   логических   форм
аристотелизма.  Для  Западной  церкви  учение  А.   приобрело   значение
преимущественно в той форме, в которой оно было передано в  переводах  и
комментариях Боэция (478 - 525). Вообще, в  отношении  своих  логических
учений,  весь  ход  развития  схоластики   определялся   аристотелевским
материалом, по мере знакомства с ним. См. Прантль, "Geschichte der Logik
im Abendlande" (т. 2 - 4, Лейпц., 1861 -  70).  Вначале  это  знакомство
было  скудное  и  смутное;  даже  Абелар  должен  был   довольствоваться
комментарием Боэция на написанное  неоплатоником  Порфирием  введение  к
"Органону" и латинскими переводами двух сочинений "De categoriis" и  "De
interpretatione",  да  еще  отрывками  из  других  книг  А.  У  Гильбера
Порретана, в  первой  половине  XII  в.,  впервые  замечается  некоторое
знакомство с обеими "Аналитиками", но без существенного  влияния.  Около
этого же времени начинается и более близкое знакомство  с  "Топикой",  и
аристотелевская теория силлогизма мало-помалу становится, под  названием
"новой логики" на  место  "старой  логики",  впрочем,  не  без  горячего
протеста со стороны некоторых чистых богословов.  Если,  таким  образом,
благодаря близкому знакомству с "Органоном" А.,  как  логик,  приобретал
все большую и большую известность (т. напр. Иоанн Салисбюрийский  отдает
ему дань высочайшего уважения), то в цветущий период схоластики  влияние
его не знает соперничества. Этому в особенности способствовали,  начиная
с  конца  XII  ст.,  евреи,  познакомившие  Западный  мир  с   арабскими
переработками А. Но это был не чистый, подлинный А., а  сколок  с  него,
сделанный арабскими мыслителями, и следовательно не  сам  Аристотель,  а
его   арабские   последователи   доставили   орудие   к   величественной
систематизации учения Западной церкви  .  Первоначально  враждебная  А.,
церковь уже в средине XIII ст. до такой степени прониклась солидарностью
с древним философом, что признавала его за величайший авторитет по  всем
вопросам,  не  касавшимся  непосредственно  догмата.  Для  всех  великих
представителей схоластической мысли в эпоху ее наивысшего развития,  для
Александра  Галесского,  Бонавентуры,  Альберта  В.,  Фомы   Аквинского,
арабское толкование аристотелизма, именно в  изложении  Авиценны,  имело
решающее значение. Как у арабов философия совершенно исчезла  в  понятии
аристотелизма,  так  схоластики  насквозь  были   проникнуты   сознанием
согласия католической  догмы  с  их  аристотелевскими  учениями,  и  его
система  преемственного  развития  природы   превратилась   у   Фомы   в
величественную систему развитая высшей благодати. В этой форме философия
А. стала официальной наукой католической церкви и нашла свой  поэтически
апофеоз в "Божественной комедии" Данте. Но, как и следовало ожидать, чем
выше подымалась волна почитания А., тем резче должна  была  обнаружиться
противоположность между  его  идеями  и  учением  церкви.  Этот  процесс
совершился в Рожере Бэконе, Дунсе Скоте и  т.п.,  у  которых  внутреннее
единство учения церкви с философией все  более  и  более  расшатывалось,
пока, наконец, эти два элемента  средневековой  мысли  не  разъединились
окончательно. Чтобы прикрыть их противоречие, а главное, чтобы устранить
зарождение аристотелевской ереси, изобретено было учете  о  двойственной
истине, богословской и философской. За всем  тем  даже  у  номиналистов,
горячо восстававших против учения  А.,  авторитет  его  стоял  на  такой
недосягаемой высоте, что разрыв с  схоластикой,  совершенный  философией
Возрождения, повсюду разыгрался под знаменем разрыва  с  аристотелизмом.
Ср. Журден, "Geschichte der Aristotelischen  Schriften  im  Mittelalter"
(нем. пер. Штара, Галле, 1831), также Историю  схоластической  философии
Каулиха (Прага, 1863) и Штокля (З т., Майнц, 1864 - 67).
   Начавшееся в средине XV ст., при посредстве греч. ученых,  знакомство
с  оригинальными  сочинениями  А.   на   греческом   языке   привело   к
возобновлению чистого перипатетизма,  оказавшего  громадное  влияние  на
тогдашнее брожение  умов.  Правда,  в  первое  время  по  восстановлению
первоначальных текстов интерес к Платону перевешивал интерес  к  А.,  но
зато позднее, благодаря падуанскому университету,  ставшему  одно  время
главным средоточием философских изысканий, учение А.  сбросило  с  себя,
наконец, оболочки схоластических и арабских комментариев  и  явилось  во
всей своей первоначальной чистоте. В этом отношении самым  замечательным
из всех аристотеликов возрождения должны быть признаны  Петр  Помпонаций
(умер в 1525 г.) и его ученики  Симон  Порта  и  Юлий  Цезарь  Скалигер.
Против этого возрождения  аристотелевой  философии  выступили,  с  одной
стороны, новое эмпирическое направление естествознания, в том виде,  как
оно царило в неаполитанской академии, руководимой Телезием (1508 -  88),
а с другой, такие оригинальные мыслители, как Джордано Бруно, Петр Рамус
и Тауреллус. Но всего решительнее борьба против  аристотелизма  поведена
была Декартом и Бэконом, которым действительно удалось, хотя  и  разными
способами, основать новейшее мышление на его собственном принципе вполне
независимо от древней философии.  Ср.  Буле,  "Geschichte  der  modernen
Philosophie" (т. 2, 2 полов., Геттинг.,  1801);  Эверштейн,  "Ueber  die
Beschaffenheit  der  Logik  und  Metaphysik  der  reinen  Peripatetiker"
(Галле, 1801).
   В то время как новая европейская наука пошла  самостоятельным  путем,
католическая  церковь  удержала  в  своих  учениях  авторитет   А.,   не
стесняясь, где это было  возможно,  преследовать  своих  противников.  В
сущности  она  осталась  при  учении  Фомы   Аквитанского,   как   более
совершенном выражении ее  взглядов  и,  следовательно,  под  решительным
влиянием схоластического А. Но и протестантская церковь, как только  она
сознала невозможность  уклоняться  дольше  от  философского  обоснования
своего учения, поняла всю важность поддержки А., и Меланхтон  положил  в
основу  системы  протестантского  богословия   филологически   очищенный
аристотелизм, обработав для этой надобности его логику. Таким образом, в
протестантских   университетах    Германии    водворился    новый    род
аристотелизма, который  хотя  тоже  чуждался  живого  движения  новейшей
науки, но в последствии вошел в Лейбниц-Вольфовскую философию не  только
своей терминологией,  но  и  частью  своего  учения.  В  XIX  стол.  для
исторического  понимания  аристотелизма  многое  было  сделано   трудами
Тренделенбурга.
   Аристотель -  один  из  величайших  философов  Греции,  творец  самой
законченной  и  всеобъемлющей  системы   греческой   науки,   основатель
истинного естествознания и глава перипатетической школы; род. 384 до  Р.
Х. в Стагире, греческой колонии во Фракии, недалеко от Афона. Отсюда имя
Стагирита, которое часто давалось А. Отец его  Никомах  и  мать  Фестида
были благородного происхождения. Никомах, придворный  врач  македонского
царя Аминты III, прочил своего сына на ту же должность и, вероятно,  сам
первоначально обучал мальчика врачебному искусству и философии,  которая
в то время была нераздельна с  медициной.  Рано  потеряв  родителей,  он
отправился сначала в Атарней, в Малой Азии, а  затем  на  18  году  -  в
Афины, где прожил целые  20  лет.  Там,  под  влиянием  Платона,  лекции
которого А. также усердно слушал, как изучал его сочинения, дух  ученика
развился  так  быстро  и  мощно,  что  он  скоро  занял  самостоятельное
положение относительно  своего  учителя.  Если  же  позднейшие  писатели
говорят об открытом  раздоре  между  ими  и  охотно  распространяются  о
неблагодарности ученика к учителю, то против  этого  решительно  говорит
всегда почтительный  тон,  в  котором  А.  ведет  свою  полемику  против
платонова учения об идеях. Уважение А.  к  учителю  засвидетельствовано,
между прочим, отрывком  элегии  на  смерть  Эвдема,  где  А.  говорит  о
Платоне, что "дурной человек не имеет даже права  хвалить  его".  Весьма
естественно,  что  различие  взглядов  вело   к   спорам   между   двумя
мыслителями, но А. постоянно отзывается о Платоне с уважением, а  иногда
с большой нежностью. "Если подобные  отношения",  справедливо,  замечает
один  историк  философии,  "можно  назвать  неблагодарностью,  то  такую
неблагодарность  питают  все   ученики,   которые   не   были   рабскими
последователями своих учителей". Невероятно также, чтобы еще  при  жизни
Платона  А.  основал  свою  собственную  философскую  школу,  враждебную
академии Платона. Против этого говорит тот именно факт,  что  немедленно
после смерти Платона (347  до  Р.  Х.)  А.  вместе  с  любимым  учеником
последнего Ксенофонтом, переехал к атарнейскому тирану Гермию. Когда  же
Гермий изменой попал в руки Артаксеркса и был им убит, А. женился на его
племяннице Пифиаде и поселился с нею в Митилене. Отсюда македонский царь
Филипп призвал его к своему двору (343) и вверил ему  воспитание  своего
сына, 13-тилетнего Александра. С каким уменьем А. выполнил свою задачу -
об этом свидетельствует благородный дух его  воспитанника,  величие  его
политических   замыслов   и   подвигов,   щедрость,   с    которою    он
покровительствовал  наукам  и  искусствам  и,  наконец,  его  стремления
связать победу греческой культуры с успехами своего оружия.  И  если  мы
примем  во  внимание,  что  прямое  влияние  А.  на   Александра   могло
продолжаться не более трех или четырех лет, что до  того  и  после  того
молодой наследник был окружен двором, где  грубость  нравов,  придворные
интриги, доходившие до заговоров и убийств, и весь строй  жизни,  чуждый
всякой человечности, служили непроницаемым оплотом против  всякой  живой
мысли и свободного проявления человеческих чувств, то мы поймем, до чего
животворно и благодетельно было влияние великого философа.  Отец  и  сын
достойно наградили заслуги А. Филипп  восстановил  разрушенную  Стагиру,
жители которой, в знак благодарности,  ежегодно  праздновали  память  А.
(праздник был известен под именем Аристотелии), и много помогал А. в его
естественнонаучных исследованиях. С той же целью Александр  подарил  ему
сумму в 800000 талантов (около 2 млн. руб.) и, по рассказу Плиния, отдал
в  его  полное  распоряжение  несколько  тысяч  человек  для  приискания
образцов животных, послуживших материалом для  его  знаменитой  "Истории
животных".  Дружественные  отношения  А.  к  его   знаменитому   ученику
расстроились, по-видимому, после казни Каллисеена, племянника  философа,
навлекшего на  себя  гнев  царя  жестоким  порицанием  его  недостойного
поведения и павшего жертвою несправедливо возведенного на него обвинения
в покушении на  жизнь  Александра,  в  которое  недруги  А.  постарались
замешать и его имя. Еще раньше этого, в 334 г. А. снова переехал в Афины
и основал  там  свою  школу  в  лицее,  единственной  гимназии,  которая
оставалась  для  него  свободна,  потому  что   академия   была   занята
Ксенократом,  а  Киносарг  -  циниками.  Школа  его  получила   название
перипатетической, оттого ли, что А. имел привычку во время  преподавания
ходить взад и вперед (peripatein)  или  от  тенистых  аллей,  окружавших
место, где он учил. Его чтения были  двоякого  рода:  утро  он  посвящал
строго   научным   занятиям   в   тесном   кружке   ближайших   учеников
(экзотерические  или  акроаматические  лекции),  а  после  обеда   читал
общедоступные лекции для всех, кто  желал  его  слушать  (экзотерические
лекции). Но с этой тихой и мирной жизнью, отданной науке,  он  принужден
был расстаться, благодаря политическим страстям афинян, для  которых  А.
стал подозрителен по своим прежним отношениям к Александру и  вообще  по
своим македонским симпатия. Партия греческой независимости не  могла  не
воспользоваться  смертью  Александра,  чтобы  еще  раз   поднят