дить  у  него
обыски и выемки. Поднадзорные не могут состоять на  государственной  или
общественной  службе,  быть  опекунами  и  попечителями  без  разрешения
министра внутренних дел, быть учредителями, председателями и  членами  в
частных  обществах   и   компаниях.   Им   воспрещается   всякого   рода
педагогическая  и   публичная   деятельность,   содержание   типографий,
литографий,  фотографий  и  библиотек  и  служба   при   них,   торговля
произведениями   тиснения   и   питьями.   Министру    внутренних    дел
предоставляется  в  каждом  отдельном  случае  воспрещать  поднадзорному
непосредственное    получение    частной    почтовой    и    телеграфной
корреспонденции. Неимеющие собственных средств существования получают от
казны пособие. Как мера пресечения  способов  уклоняться  от  следствия,
отдача под особый Н. полиции  упомянута  в  п.  2  ст.  416  уст.  угол.
судопр.; в чем состоит сущность этого рода Н. и с  какими  ограничениями
он связан - в Уставе не определено.
   Надир-шах  (первоначально  Надир-Кулы  и  Тахмасп-Кулы)  -  известный
завоеватель. Род. в 1688 г.  в  Хорасане.  Отец  его,  принадлежавший  к
тюркскому племени афшаров, занимался шитьем бараньих кожухов.  Два  раза
Н. делался атаманом разбойничьей шайки. В 1726 г.,  когда  у  него  была
шайка в 3000 чел., он испросил прощения у законного шаха Персии Тахмаспа
II, предлагая свою помощь для изгнания из Персии  афганцев,  считавшихся
непобедимыми.  Он  убил  своего   дядю,   начальника   крепости   Келат,
присоединил келатское войско к своему и в течение двух лет (1729  -  30)
положил конец жестокому семилетнему афганскому  игу.  Тахмасп,  опасаясь
усиления Н., приказал  было  ему  прекратить  военные  действия,  но  Н.
подступил к резиденции шаха и  принудил  его  предоставить  Н.  огромную
власть в государстве. Тахмасп отдал ему четыре лучших области:  Хорасан,
Мазендеран, Сеистан и Керман; Н. велел вычеканить для Хорасана монету со
своим собственным именем. Едва дав отдохнуть  своему  войску,  Надир-шах
двинулся на С.-З., против турок, в руках  которых  находились  до  этого
времени весь Азербайджан и лучшая часть Ирака. Н. победоносно  дошел  до
Армении, но в войну вмешался сам Тахмасп и своими  неумелыми  действиями
не только потерял все приобретения Н., но принужден был уступить  туркам
еще добавочную часть Персии. Н. постарался вызвать всеобщее  негодование
против  унизительного   договора   с   "презренными   еретиками"   (т.е.
суннитами), низверг Тахмаспа  (1732),  посадил  на  престол  малолетнего
Аббаса III и объявил себя регентом.
   Возобновившаяся война с турками сперва была неудачна, но затем  Надир
собрал новое войско (1733) и продолжал войну с турками  на  Кавказе.  По
миру 1735 г. Персия приобрела Армению и Грузию. Ребенок Аббас III в  это
время умер  или  был  умерщвлен.  Н.  предложил  военным  и  гражданским
вельможам избрать шаха, и выбор, внешне свободный, пал на  него  (1736).
Воцарившись, Надир объявил государственной  религией  суннитство  вместо
шиитства,  так  как  имел  в  виду  завоевать  суннитские   государства.
Присоединив к своему войску храбрых кочевых  разбойников  бахтияров,  Н.
вторгнулся в Афганистан (1737). В  течение  года  был  взят  Кандагар  и
другие места;  несколько  афганских  племен  составили  ядро  войска  Н.
Овладев  Кабулом,  Н.  послал  письмо  в   Дели   к   великому   моголу,
Мохаммед-шаху, с просьбой не принимать в  Индию  афганских  изгнанников.
Просьба не была уважена; Надир вступил в Индию (1738) и, быстро  покорив
все на пути, разбил все войско вел. могола  близ  Дели  (у  Карпала).  8
марта 1739 г. Н. вступил в Дели; через три дня там произошло  восстание,
и Н., ожесточившись, велел солдатам вырезывать  всех  жителей,  а  город
жечь; резня продолжалась от восхода солнца до полудня.  Через  несколько
дней блистательно была отпразднована свадьба  сына  Н.  с  дочерью  вел.
могола.  В  мае  Н.  отправился  назад  в  Персию,  взяв  все  деньги  и
драгоценности могола (в том числе знаменитый павлиний трон, сделанный из
драгоценных камней) и главных  богачей  Индии;  с  отдаленных  провинций
Индии он велел взыскать в свою пользу подати и недоимки,  а  его  хищные
сборщики вымогали у жителей, путем пыток, вчетверо и впятеро больше, чем
Н. назначил. По возвращении Н. простил жителям Персии налоги на  будущие
три года. Усмирив  восстание  в  новоприобретенной  провинции  Синд,  он
отправился в Туркестан (1740). Бухарский хан Абуль-Фейз уступил Н. земли
до АмуДарьи и  выдал  свою  дочь  за  его  племянника;  множество  татар
завербовалось в  войско  Н.  После  сильного  сопротивления  разбит  был
хивинский хан Ильберз и вместо него водворен Тагыр-хан (двоюродный  брат
Абуль-Фейза). Зимой  1740  г.  Н.  озаботился  о  благоустройстве  своей
любимой крепости Келат, свез туда свои драгоценности  и  думал  вести  в
этом неприступном месте спокойную жизнь, но сперва  предпринял  поход  в
Дагестан против лезгинов. Поход оказался очень неудачным; вдобавок еще в
Мазендеране самого Н. едва не поразил подосланный убийца  (1741).  В  Н.
развилась болезненная подозрительность: он увидел в этом покушении  дело
своего старшего сына - Реза-Кулы, которого в 1743 г. ослепил.  Раскаяние
и упреки совести  довели  Надира  до  умоисступления.  Были  казнены  50
вельмож, присутствовавших при ослеплении (по словам Н., они должны были,
видя  намерение  шаха,  предложить  свою   жизнь   для   спасения   очей
наследника), и с той поры началась эпоха беспрерывных зверств и  казней.
Последовавшая трехлетняя война с турками из-за Басры, Багдада  и  Мосула
была удачна для Н., но внутри государства росла против  него  ненависть.
Шах сделался скрягой, стал выжимать из населения последние соки, взыскал
и прощенные трехлетние подати; в то же время он с особенной  жестокостью
преследовал  и  повсюду  казнил  ревностных   шиитов.   Последовал   ряд
восстаний, за которые сплошные  казни  постигали  целые  города;  жители
укрывались в пустынях и пещерах. Наконец, когда Н. порешил  истребить  в
своем войске всех персиян, составился заговор, и Н. был  убит  одним  из
военачальников - Салех-беем (1747). Новоизбранный  шах  Алий  (племянник
Н.) для приобретения популярности объявил в манифесте, будто Н. убит  по
его приказанию. См. Malcolm, "Hist. de Perse" (III, 49 - 165; на стр. 65
указаны источники для истории Н.).
   А. Крымский.
   Надпочечные  железы  (glandulae  suprarenales),  несмотря   на   свой
незначительный размер, играют, судя по  новейшим  исследованиям,  весьма
важную роль в  организме.  Это  необходимейшие  органы  для  поддержания
жизни; они суть железы с так наз. внутренним  отделением  или  секретом,
предназначенные для выработки  особого  продукта,  который,  беспрерывно
поступая из них в общий круг кровообращения, возбуждает к  деятельности:
во 1) вазомоторные (сосудодвигательные) центры, поддерживающие сосуды  в
известной степени постоянно длящегося сокращения (тонич. сокращения); во
2) центры блуждающего нерва, задерживающие сердцебиение и во  все  время
жизни  беспрерывно  умеряющие  частоту  сердцебиений;   в   3)   центры,
ускоряющие  сердцебиения;  в  4)  центры  дыхательные,   обусловливающие
дыхательные движения и в 5) по  всем  вероятиям  центры,  поддерживающие
поперечно-полосатые  мышцы  тела  в  известном   состоянии   тонического
возбуждения. Удаление Н.  желез  или  их  заболевание  влечет  за  собою
главный  комплекс  болезненных  симптомов,  характеризующих   Аддисонову
болезнь: страшную физическую  слабость  и  утомляемость,  частый  слабый
пульс  и  слабость  дыхательных  движений.  Бронзовая  окраска  кожи  не
является необходимым  атрибутом  Аддисоновой  болезни.  После  выяснения
важности Н. желез как органов, вырабатывающих  необходимые  естественные
химические  стимулы  для  органов  кровообращения,  дыхания  и  мышечной
системы, сухой остаток вытяжки  их  под  названием  "супрареналина"  уже
вошел в ряд целебных средств, располагаемых органотерапией.
   Надсон (Семен Яковлевич) - известный поэт, род.  в  СПб.  14  декабря
1862 г.; по отцу еврейского происхождения, мать - из русской  дворянской
семьи  Мамонтовых.  Отец  -  чиновник,   человек   даровитый   и   очень
музыкальный, ум. от психического расстройства, когда  Н.  было  2  года.
Оставшаяся без всяких средств с двумя  детьми  вдова  его  сначала  жила
экономкой и гувернанткой в Киеве, потом вышла вторично замуж. Этот  брак
был крайне несчастлив. В памяти поэта осталось неизгладимое  впечатление
от тяжелых семейных сцен, закончившихся самоубийством отчима, после чего
мать Н., вместе с детьми, поселилась в СПб. у брата, но  вскоре  умерла.
Оставшийся на попечении дяди, с которым мало ладил, Н.  в  1872  г.  был
отдан пансионером во 2-ю военную гимназию (теперь  2  кадетский  корп.),
где окончил курс в 1879 г. Поступив в  Павловское  военное  училище,  он
простудился на учении. Врачи констатировали начало  чахотки,  и  его  на
казенный счет отправили в Тифлис, где  он  провел  год.  В  1882  г.  Н.
выпущен подпоручиком в Каспийский полк, расположенный в Кронштадте.  Это
был лучший период его жизни, когда  он  впервые  почувствовал  некоторое
довольство и отразил свое светлое настроение в  одном  из  немногих,  не
отравленных тяжелым раздумьем, стихотворений:
   Сбылося все, о чем за школьными стенами
   Мечтал я юношей, в  грядущее  смотря.  Быстро  растущая  литературная
известность, живой нрав, остроумный разговор, доброе сердце  -  все  это
располагало товарищей и знакомых к Н.; его баловали и  окружали  всякого
рода заботами  и  попечениями.  Военная  служба,  тем  не  менее,  очень
тяготила Н., и он  при  первой  возможности  вышел  в  отставку  (1884).
Несколько месяцев он был секретарем редакции "Недели", но вскоре болезнь
груди приняла такой печальный  оборот,  что  друзья  поэта,  при  помощи
литературного фонда, отправили его сначала в Висбаден, а потом в  Ниццу.
Ни теплый климат, ни  две  мучительные  операции  туберкулезной  фистулы
ноги, которые ему сделали в Берне, не привели ни к чему, и летом 1885 г.
друзья решили отвезти его назад в Россию. Медленно угасая, прожил Н. еще
около 11/2 лет сначала в Подольской губ., затем под Киевом и, наконец, в
Ялте, где ум. 19 января 1887 г. Много видел он хорошего  за  это  время:
популярность его все росла, вышедшее в 1885  г.  собрание  стихотворений
быстро разошлось, потребовалось второе и третье,  акад.  наук  присудила
ему Пушкинскую премию, иллюстрированные издания помещали  его  портреты,
он получал множество сочувственных писем. Когда он в Киеве устроил вечер
в пользу литературного фонда, его  встретили  бурной  овацией,  а  после
чтения вынесли на руках. Живя под  Киевом  и  ища  заработка,  чтобы  не
нуждаться  в  помощи  друзей  и  литературного  фонда,  Н.  стал  писать
литературные фельетоны в киевской газете  "Заря".  Это  вовлекло  его  в
полемику  с  критиком  "Нового  Времени"  В.П.  Бурениным,   который   в
прозрачных намеках  взвез  на  Н.  обвинение  в  том,  что  болезнь  его
притворная и  служит  для  него  только  предлогом  вымаливать  пособия.
Умирающий поэт, глубоко  пораженный  тяжким,  незаслуженным  обвинением,
собирался ехать в СПб. и устроить суд чести, но не был  допущен  к  тому
друзьями. Через некоторое время нападки  возобновились  с  новой  силой;
последний, направленный против Н. фельетон "Нового  Времени",  пришел  в
Ялту уже после его смерти. Его тело было перевезено в СПб. и  похоронено
на Волковом кладбище. Через несколько  лет,  на  собранные  по  подписке
деньги, над могилой Н. поставлен памятник. Н. начал писать  очень  рано;
уже в 1878 г. одно его стихотворение  было  напечатано  в  "Свете"  Н.П.
Вагнера; затем он помещал стихи в "Слове", "Устоях", "Мысли". В 1882  г.
с  ним  пожелал  познакомиться  А.Н.  Плещеев.  Н.  считал   его   своим
литературным крестным отцом  -  и,  действительно,  Плещеев  чрезвычайно
тепло отнесся к дебютанту и открыл ему дорогу в "Отеч. Зап.". Помещенные
здесь три стихотворения Н. сразу обратили на него  всеобщее  внимание  и
возбудили большие надежды. С тех пор успех его стихотворений  в  публике
все возрастал и интерес к ним не ослабевает до сих пор. В течение 10 лет
собрание стихотворений Н. выдержало 14 изд.  и  разошлось  в  количестве
свыше 50 тыс. экземпляров. Право собственности на них, по завещанию  Н.,
принадлежит литературному фонду, которому он,  таким  образом,  сторицей
заплатил за  поддержку.  Образованный  путем  продажи  стихотворений  Н.
"надсоновский капитал" фонда составляет в настоящее время около  50  000
руб. Небывалый успех Н., равного которому нет в истории  русской  поэзии
(в таком количестве до истечения  срока  литературной  собственности  не
расходились ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Кольцов,  ни  Некрасов),  многие
приписывали сначала сочувствию к несчастной судьбе безвременно погибшего
поэта и как бы протесту против клеветы,  отравившей  ему  последние  дни
жизни. Прошел, однако, ряд лет, невзгоды забыты, а  успех  стихотворений
Н. остается прежним. Нужно, значит, искать его объяснение в самих стихах
Н., тем более, что авторитетная критика мало занималась ими, относясь  к
Н., большей частью, как к поэту  второстепенному.  В  Н.  отразилось  то
переходное настроение, которым характеризуется  и  деятельность  лучшего
представителя литературного поколения конца 70-х и начала 80-х  годов  -
Гаршина. Н. -  олицетворение  Рябинина  в  известном  рассказе  Гаршина:
"Художники". Подобно Рябинину, он восклицает: "Но молчать, когда  вокруг
звучат рыданья и когда так жадно рвешься их унять, под грозой  борьбы  и
пред лицом страданья... Брат, я не хочу, я не могу молчать". Было время,
когда  "поэзия  несла  с  собою  неведомые  чувства,  гармонию  небес  и
преданность мечте, и был закон ее - искусство для искусства и был  завет
ее - служенье красоте". Но "с первых  же  шагов  с  чела  ее  сорвали  и
растоптали в прах роскошные цветы - и темным облаком сомнений  и  печали
покрылись девственно-прекрасные черты". Однако,  отказавшись  от  поэзии
наслаждения и безмятежного созерцания, Н., подобно тому  же  гаршинскому
Рябинину, не нашел своего назначения и в борьбе со злом.  Он  сам  очень
хорошо это сознает: "И посреди  бойцов  я  не  боец  суровый,  а  только
стонущий, усталый инвалид, смотрящий с завистью на их  венец  терновый".
Далеко не соответствует, поэтому, ансамблю поэтической  деятельности  Н.
представление  о  нем  как  о  поэте  "гражданском"   по   преимуществу.
"Гражданское" настроение Н., как  и  все  вообще  его  настроения,  было
глубоко искренно, но оно только часть его творческих порывов и  является
как бы долгом совести, исполнением  того,  что  он  считал  нравственной
обязанностью каждого любящего родину человека  и  гражданина.  По  чисто
литературным качествам своего таланта он тяготел к  лирическим  порывам,
чуждым тенденции. Это видно и из многих мест его критических  заметок  и
из преобладающего характера стихотворений, которые он оставлял  в  своем
портфеле и которые напечатаны только после его смерти, и  из  того,  что
особенно хороши в художественном отношении те стихотворения,  в  которых
он больше поэт, чем гражданин:  "На  кладбище",  "В  глуши",  прелестный
"Отрывок из письма к М.В. Ватсон", грациозная пьеска "Закралась  в  угол
мой тайком", "Сбылося все", "Снова лунная ночь", "Я пригляделся к  ней",
"Нет,  муза,  не  зови",  "Весной",   "Умерла   моя   муза"   (последнее
стихотворение - одна из трогательнейших пьес русской  поэзии,  достойная
стать рядом с стихотворением Никитина "Вырыта заступом  яма  глубокая").
Уже в одном из  ранних  своих  стихотворений,  "Поэт",  Н.  одновременно
поклоняется двум идеалам поэзии - гражданскому и чисто  художественному.
В позднейших стихотворениях, рядом с призывом к борьбе, в его душе  идет
"мучительный спор" с сомнением в необходимости  борьбы  ("Чуть  останусь
один"); рядом с верой в конечное торжество добра ("Друг мой, брат  мой",
"Весенняя сказка") слагается  горький  вывод,  "что  в  борьбе  и  смуте
мирозданья  цель  одна  -  покой  небытия"  ("Грядущее"),  царит   "мгла
безнадежности в измученной груди" ("Завеса сброшена") и крепнет сознание
ничтожества усилий  "пред  льющейся  века  страдальческою  кровью,  пред
вечным злом людским и вечною враждой"  ("Я  не  щадил  себя").  Наконец,
иногда в душе поэта возникает коллизия с стремлением к личному  счастью.
В  одном  из  популярнейших  своих  стихотворений  Н.   с   удивительной
искренностью рассказал, как он "вчера еще рад был отречься от счастья" -
но "сегодня весна, вся в цветах, и в его  заглянула  окно"  и  "безумно,
мучительно хочется счастья, женской ласки, и слез, и любви  без  конца".
Однако в этом отсутствии  у  Н.  прямолинейности  нет  ничего  общего  с
неустойчивостью; его  колебания,  как  и  у  Гаршина,  объединены  общим
гуманным настроением, не холодным и надуманным, а глубоко  органическим.
Идеал Н. - Христос: "Мой Бог - Бог страждущих, Бог,  обагренный  кровью,
Богчеловек и брат с небесною душой, и пред страданием и  чистою  любовью
склоняюсь я с моей горячею мольбою". Определение своей поэзии сам Н. дал
в стихотворении "Грезы": "Я плачу с плачущим, со  страждущим  страдаю  и
утомленному я руку подаю".  В  этих  словах  заключается  и  определение
места, занимаемого  Н.  в  истории  русской  поэзии.  Родная  дочь  музы
Некрасова, муза Н., имеет свои индивидуальные черты,  которые  и  дороги
нервному, надломленному поколению последних лет.  Она  более  склонна  к
жалобам, чем к протесту, но зато и менее сурова. Не принадлежа к сильным
и ярким художникам, Н. обладает, тем не менее,  серьезными  поэтическими
достоинствами.  У  него  очень  музыкальный,   иногда   образный   стих,
замечательно задушевный тон, а главное - он владеет  большой  сжатостью.
Любимым изречением его было правило: "Чтобы словам  было  тесно,  мыслям
просторно". Ему  удалось  создать  несколько  очень  метких  поэтических
формул, врезавшихся в память. Стихи  -  "Как  мало  прожито,  как  много
пережито", "Пусть арфа сломана - аккорд еще  рыдает",  "Облетели  цветы,
догорели огни" - стали крылатыми  и  вошли  в  обиход  речи.  К  сильным
сторонам Н. следует также  причислить  полное  отсутствие  искусственной
приподнятости и риторичности. Поэзия Н. ясна и доступна каждому среднему
читателю - и может быть в этом даже главная тайна ее успеха. Критические
опыты  Н.,  собранные  в  книжке  "Литерат.  очерки"  (СПб.,  1888),  не
представляют ничего выдающегося. Ср.  биографию  Н.  при  стихотворениях
(составлена  М.В.  Ватсон);  Арсеньев,  "Критические  этюды";  ст.  Н.К.
Михайловского в "Северном  Вестнике"  (1887),  Ор.  Миллера  в  "Русской
Старине" (1888); "Сборник статей, посвященных памяти Н."  (СПб.,  1887);
брошюру Н.А. Котляревского (М., 1890); книжку проф. Царевского  (Казань,
1890).
   С. Венгеров.
   Налим, в Южной и отчасти Средней России  также  мень,  менек  и  т.д.
(Lota vulgaris Cuv.) - единственный представитель особого рода тресковых
рыб. Тело удлиненное, цилиндрическое, с очень мелкими чешуйками в мягкой
слизистой коже; голова широкая, приплюснутая; нижняя челюсть едва короче
верхней; на подбородке усик, у передних носовых отверстий по  маленькому
усику; мелкие щетковидные зубы сидят  на  челюстных  костях  и  сошнике;
спинных плавников 2, из  них  передний  короток,  задний  очень  длинен;
заднепроходный также очень длинен, хвостовой округленный. Спина  и  бока
от серовато-зеленого или оливково-зеленого  с  черно-бурыми  пятнами  до
черного цвета, горло и брюхо беловатые. Самые крупные налимы (в  Печоре,
Оби и Иртыше) достигают более 2 м в  длину;  очень  крупны  Н.  также  в
Зауральских озерах (до 16 - 32 кг) и в Онежском озере; в Зап.  Европе  и
зап. и южной части Европейской России Н. гораздо меньше (обыкновенно  30
- 50 см). Н. - единственный пресноводный представитель тресковых рыб. О