ою  для  нас
истины  необходимые.  Оба  взгляда  исключают  возможность  появления  в
содержании  мысли  чего-либо  сверхчувственного.  Затруднение   реализма
состоит в невозможности объяснить, каким  образом  предметы,  несомненно
всецело обусловленные деятельностью наших восприятий, могут существовать
независимо от восприятий. Что касается до  эмпиризма,  то  он  не  может
отрицать, что мы имеем - хотя бы ложное - понятие о сверхчувственном,  а
Герберт  Спенсер  утверждает  даже,  что  этому  понятию   соответствует
действительное,  хотя  непознаваемое  бытие.  2)  Мыслители,  признающие
возможность сверхчувственного содержания  мышления,  естественно  должны
ответить на вопрос о его  источнике.  Простейшим  и  исторически  первым
ответом на этот вопрос служит ответ мистический. Мистики предполагают  в
душе   способность   непосредственного   усмотрения   сверхчувственного,
признавая условием деятельности этой способности или существование  души
вне телесной оболочки (Платон), или, хотя бы  в  этой  оболочке,  особое
состояние  экстаза  (Плотин),  или  особую  одаренность  избранных   душ
(Шеллинг), или действие Божественной благодати, или,  наконец,  присущую
душе веру (между  прочим  -  В.  С.  Соловьев).  Из  новейших  философов
Гартманн признает первоисточником всякой философии  бессознательное,  но
могущее быть возведенным к сознанию единение с  абсолютным.  Мистическое
решение вопроса об источнике У. является, однако, произвольным, так  как
ссылается на орган по существу своему недоступный логической проверке  и
потому допускающий предположение, не  есть  ли  результат  его  действия
простая греза, нередко даже болезненно настроенного  воображения.  Новые
философы догматического направления считали понятия  о  сверхчувственном
присущими  уму  по  самой  его  природе;  во  многом  оппонирующая  этим
философам так назыв. шотландская философия в существе дела решает вопрос
об  источниках  У.  таким  же  образом.  Это   решение   вопроса   также
произвольно,  ибо  таким  путем  всякое  почему-либо  любезное  философу
положение можно защищать  как  необходимо  присущее  уму.  Поэтому  Кант
совершенно правильно поставил философии задачу - вместо  искания  в  уме
готовых присущих ему убеждений
   - исследование его познавательной  силы.  Признавая  сверхчувственное
происхождение мышления, защищая априорность представлений пространства и
времени, Кант вместе с тем отвергает возможность проникнуть познанием за
пределы  опыта.  При  этом  остается,  однако,  известный  вид  познания
сверхчувственного, именно познание самого познающего ума - и  необходимо
возникает вопрос, как оно возможно. Этот вопрос послужил  началом  новой
эпохи в учении об У. Решение его Фризом,  полагавшим,  что  самопознание
ума совершается посредством внутреннего опыта,  не  могло  удовлетворить
мыслителей, так как оно приводить к тому выводу,  что  опытом  познается
сверхопытное. Если верно положение критической философии,  что  ум  есть
единственное сверхчувственное, которое мы  знаем,  то  самопознание  ума
есть акт не опытный, а умозрительный, и надлежит определить  его  орган.
Фихте нашел такой орган в умственном воззрении,  состоящем  в  том,  что
бессознательный процесс умственной деятельности действием рефлексии,  т.
е. обращения ума  на  самого  себя,  сознается  нами.  Но  взгляд  Фихте
предполагает заранее достоверно  известною  некоторую  сверхсознательную
деятельность, т. е. нечто вне сознающего "я", и,  стало  быть,  является
возвратом к  догматизму,  который  у  Шеллинга  принимает,  сверх  того,
мистический  оттенок.  Если  источник  У.  должен  быть  обнаружен  чрез
самоисследование ума, то прежде, чем говорить  об  уме  бессознательном,
нужно  начать  с  действий  ума  в  сфере  сознания.  В  этой  сфере  ум
обнаруживает себя, как логический закон мысли, сам  в  себе  не  имеющий
ничего  воззрительного,   но   предъявляемый   всякому   воззрительному,
чувственному содержанию,  как  руководящее  мышлением  требование.  Если
допустить, что такое требование находит себе в опытном  познании  полное
осуществление, т. е. если это познание всецело удовлетворяет ум, то опыт
и У. совпадают,  и  никакой  нужды  в  особом  умозрительном  содержании
мышления не оказывается. Если же область опыта не может дать уму полного
удовлетворения,    то,    сознав,    в    чем     состоит     логическая
неудовлетворительность опытного знания,  мы  тем  самым  узнаем,  каково
должно быть то, что составляет предмет У., т.  е.  достигаем  возможного
для нас понятия о сверхчувственном. Верховное требование ума  состоит  в
том,  чтобы  в   нашем   познании   не   оставалось   ничего   логически
необоснованного,  никакого  косного  содержания,  претыкаясь  о  которое
мыслящий ум должен заявить: "это есть  нечто  для  меня  непроницаемое".
Необходимость  сделать  такое  заявление  есть  признание   необходимого
противоречия данного понятия тому, чем оно  должно  быть  по  требованию
ума. Следовательно источником  У.,  коль  скоро  оно  превышает  область
опыта,  могут  быть  только   открываемые   нашею   мыслью   необходимые
противоречия в предлежащих ей понятиях. Этот источник  У.  указан  двумя
мыслителями - Гербартом  и  Гегелем;  отвергнув  его,  необходимо  либо,
вместе  с  эмпиристами,  отвергнуть  самое   У.,   либо   обратиться   к
мистическому или догматическому решению вопроса об его источнике. 3) Для
последовательно мыслящего реалиста опытный предмет, как таковой, есть  и
предмет У. или, правильнее, того, что для реалиста  заменяет  собою  У.;
для последовательно мыслящего эмпириста нет и предмета У. Для мистика  и
догматика,  произвольно  установляющих  его  орган,  возможно  столь  же
произвольно  установить  и  открываемый  этим  органом  предмет.  т.  е.
произвольно  отнести  к  числу  неоспоримых  истин  напр.  бытие   Бога,
внесознательную реальность мира, бытие духовной субстанции до или  после
ее единения с телом и т. под. Для мыслителей, признающих источник  У.  в
необходимых противоречиях, данных нашему познанию понятий, предмет У. не
есть  нечто  заранее   предначертанное:   это   предмет   мыслимый   без
противоречия  требованиям  ума.  Мыслимо,  что  такого  предмета   можно
достигнуть,  преобразовав  по  логическим  требованиям  отдельно  взятые
понятия опыта:  так  думает  Гербарт.  Возможно,  что  для  этого  нужно
подвергнуть преобразованию всю  систему  наших  понятий,  развив  ее  по
требованиям ума: так полагает Гегель. Но мыслима и третья точка  зрения:
найти  удовлетворение  требованиям  ума  совершенно  невозможно  никаким
преобразованием ни части, ни всей совокупности понятий, содержание  коих
взято из опыта, ибо в области опыта ум  всегда  есть  только  форма,  не
могущая  отожествиться  с  содержанием;   поэтому   необходимо   мыслить
сверхчувственное,  умопостигаемое  сущее,  как   совершенно   целостный,
содержательный ум. Это положение  принадлежит  философии  феноменального
формализма. 4) Сообразно источнику и предмету У. установляется  и  метод
последнего. Произвольно признав за сверхчувственное опытный предмет, или
же установив ряд необходимых готовых истин о сверхчувственном,  реализм,
мистицизм и догматизм могут затем, путем  обыкновенных  силлогистических
приемов, делать из этих истин дальнейшие выводы, и  потому  ни  о  каком
особом умозрительном методе  у  них  не  поднимается  и  вопроса.  Кант,
поставив задачею  критической  философии  самоисследование  ума,  т.  е.
обратив (хотя и без объяснения  того,  как  это  возможно)  самый  ум  в
предмет У., указал и на основные функции самодеятельно  познающего  ума,
которые суть вместе с тем и основные приемы метода, определяя  познание,
как синтетическое суждение a priori. Кант указал тем самым на требование
творческой деятельности  ума,  так  как  синтез  a  priori  предполагает
способность  ума  из   себя   самого   умножать   содержание   познания;
установлением таблицы  категорий  он  поставил  задачу  возвести  законы
природы  к  их  логическому  и  при  том   систематическому   априорному
обоснованию; в своем учении об идеях он указал на неизбежное  стремление
ума к безусловному, к внесению  высшего  единства  в  систему  априорных
истин.  Но  употреблению  этих  умозрительных   действий   Кант   придал
исключительно субъективный характер, указав, таким образом, свойства  У.
как бы лишь для того, чтобы всемерно умалить его  философское  значение.
Немецкий идеализм  после  Канта  восстановляет  значение  умозрительного
метода; но лишь у Гегеля учение о последнем получает  свой  выработанный
вид. Логика Гегеля гораздо ближе к "Критике чистого разума"  Канта,  чем
обыкновенно думают  и  чем  утверждает  сам  Гегель.  Творчески,  т.  е.
априорносинтетический ум есть столько же принцип Гегеля,  как  и  Канта;
только у Канта говорится об этом уме лишь как  о  нашем  уме,  а  Гегель
снимает с  него  такое  ограничение.  Система  гегелевых  категорий,  по
крайней мере в начальных своих стадиях, почти совпадает с кантовскою  (у
Канта  -  количество,  качество,  отношение,  модальность;  у  Гегеля  -
качество, количество, мера, сущность; в последней категории находят себе
место и определения отношения и модальности). У Гегеля, как и  у  Канта,
высшее единство категорий есть идея: только для Канта она есть  единство
мнимое,  а  для  Гегеля  она  есть  верховная   истина.   Различие   это
обусловливается тем, что, по Канту, за умом скрывается какая-то отличная
от него и недоступная ему действительность, Гегель  же  ее  отбрасывает,
как ненужное и ни на чем не основанное предположение; поэтому для  Канта
познающая сила ума заключена в область сущего лишь для  нас,  Гегель  же
смело распространяет ее на область всякого сущего, полагая, что  система
понятий, развитых нашею мыслью,  совпадает  с  логическим  строем  всего
мироздания. Вследствие этого Кант  в  своем  отношении  к  миру,  как  к
целому, останавливается  на  отрицательной  диалектике,  на  обнаружении
необходимых и, вместе с тем, неразрешимых для нашей мысли противоречий в
его понятии; Гегель требует диалектики  положительной,  которую  именует
умозрением и которая, признавая  и  объясняя  возникновение  необходимых
противоречий в понятиях, вместе с тем должна разрешать эти противоречия.
Всякое понятие, будучи лишь  одним  из  моментов  развитая  системы,  не
соответствует полноте (конкретности) требуемых ею определений  и  потому
необходимо противоречиво. На этом разложении понятия  и  останавливается
отрицательная  диалектика,  У.  же  дает  понятию  дальнейшее  движение,
определяя его, именно как момент развитая системы, вводя  его  в  состав
того  целого,  в  котором  его  отдельность,  т.  е.   противоречивость,
исчезает. Понятие, следовательно,  полагается,  противополагается  себе,
как  противоречивое,  и  это  противоположение  разрешается  на   высшей
ступени: в такой тройственной схеме развивается система, наполняясь  тем
самым чрез собственное свое движение новым содержанием и в своей полноте
образуя разумно обоснованное целое. Таким  образом  умозрительный  метод
Гегеля направлен не к тому, чтобы на ряду  с  опытною  действительностью
создать отдельную от ее,  потустороннюю  действительность,  но  к  тому,
чтобы  превратить  опытную  действительность,  действием   мышления,   в
действительность умозрительную. В существе  дела  Гегель,  как  и  Кант,
ограничивает мышление пределами опыта; но различие их в том, что  вполне
проникнутая мыслью действительность, по взгляду Гегеля,  перестает  быть
опытною, а становится  разумно  обоснованною  и  всеобъемлющею  системою
мироздания, вне которой никакой иной действительности,  никакой  вещи  в
себе искать уже нечего. Сравнительно с грандиозным  предприятием  Гегеля
методология  Герберта  представляет   собою   нечто   весьма   скромное.
Необходимые противоречия в опытных понятиях Гербарт разрешает  не  через
систематическое развитие  последних,  а  подвергая  их,  в  отдельности,
особому  измышленному  им  приему,  именуемому  методом  отношений   или
случайных воззрений. Взяв понятая вне их систематической  связи,  т.  е.
вне того, что можно назвать логическою историею их развитая, Гербарт  не
объясняет происхождения в них необходимых противоречий, вследствие  чего
самая  необходимость  последних  остается  спорною.  Поэтому   и   метод
разрешения противоречий не вытекает у Гербарта из самого строя  понятий,
как его внутреннее логическое требование, а навязывается им  извне,  как
нечто  искусственно  придуманное  или  изобретенное.   Сущность   метода
Герберта заключается в том, чтобы содержание  необходимо  противоречивых
понятий  привести  в  новое,  логически-оправдываемое,  отношение,  чрез
присовокупление  к  этому  содержанию  нового,   для   него   случайного
воззрения. Этот прием Гербарт поясняет примером геометрии,  которая  при
доказательстве какой-либо теоремы, путем прибавочных, для данной  фигуры
случайных построений обнаруживает  новые  отношения  между  ее  частями.
Самое это уподобление доказывает, что метод Гербарта не заключает в себе
ничего умозрительного, т. е.  никакой  новой  нормы,  возвышающейся  над
нормами обычной силлогистики: прибавочные построения для  доказательства
геометрических теорем оставляют наше геометрическое мышление  на  уровне
так   назыв.   начальной   геометрии,   повышение   же   и    расширение
геометрического кругозора  достигается  уже  иными,  более  радикальными
средствами. -  Крушение,  испытанное  системою  Гегеля,  свидетельствуя,
между прочим, и о ее методологической неудовлетворительности, не открыло
само  по  себе  никаких  новых   горизонтов   для   установления   начал
умозрительного метода. Напротив, между мыслителями XIX в.  все  более  и
более  получало  господство  мнение,   что   никакого   различия   между
умозрительным  методом  и  методом  обычного  мышления  не   существует.
Зависело  это,  от  того,  что  самый  предмет  умозрения  снова   начал
пониматься или реалистически, или мистически, или догматически. Казалось
бы, что если теория умозрительного метода еще заключает в себе известную
жизнеспособность, то она должна быть построена не на огульном  отрицании
того ряда развития, который привел от Канта  к  Гегелю,  но  на  здравом
критическом рассмотрении его результатов. Понятие творческого  ума,  как
единственного законного предмета У.,  осталось  в  своей  силе  и  после
падения  гегелианизма;  оказалось  ложным  лишь  то   убеждение,   будто
человеческий ум в праве отожествить себя с этим умом и развить  из  себя
самого  содержание  мысли.  Убедившись  в  ложности  такого   убеждения,
философия должна признать, что создаваемая  ею  система  категорий  есть
система лишь феноменального мира, которую нельзя отожествлять с системою
мира  умопостигаемого  или  сверхчувственного.  Идея,  т.  е.   понятие,
мыслимое  в   полном   его   единстве,   остается   органом   постижения
сверхчувственного и руководящим  началом  для  движения  мысли  в  сфере
феноменальной; одинаково ошибочным оказывается, следовательно, и  взгляд
Канта на умствование о предметах  идей,  как  на  неизбежно  возникающее
заблуждение мышления, и взгляд  Гегеля,  мнящего  схватить  в  идее  всю
полноту  Божественной  мысли.  Обнаружить  степень  плодотворности   для
философии этих начал умозрительного метода - дело будущего.

   Литература (те или иные взгляды на  У.  так  тесно  связаны  с  общим
движением метафизики, что указание на литературу делается здесь лишь для
подтверждения подлинными произведениями философов вышеизложенных мыслей,
а не в видах перечисления  источников,  с  помощью  которых  может  быть
достигнуто полное и всестороннее  изучение  предмета):  Платон,  "Федр",
"Менон", Федон", "Политика" (VI, VII); Плотин, преимущественно "Еннеады"
V  и  VI;  Декарт,  "Meditationes  de   prima   philosophia.   Principia
philosophiae" (I); Спиноза "Ethica" (преимущ. части I  и  II);  Лейбниц,
"Nonveaux essais sur l'entendement humain" (преимущ. кн. I, IV, гл. I  -
IV, IX  -  XI);  Кант,  "Kritik  d.  reinen  Vernunft"  (преимущественно
введение, Трансцендент. аналитика, кн. I, отд. I и 27; кн. II, отд. III,
Трансценд. диалектика); Фриз, "Neue Kritik d. Vernunft" (I, 21);  Фихте,
"Grundlage d. Wissenschaftslehre"; Шеллинг, "Vom  Ich  als  Princip  der
Philosophie"; "Philos. Briefe uber Dogmatismus u. Kriticismus";  Гегель,
"Wissenschaft der Logik"  (гл.  обр.  ч.  II,  отд.  III,  "Die  Idee");
Гербарт,  "Lehrbuch  zur  Einleitung  in  d.  Philosophie";  "Allgemeine
Metaphysik"(ч. II, отд.  I,  Methodologie);  Гартманн,  "Philosophie  d.
Unbewussten" (отд. В., гл. IX); Дж. Ст. Милль, "An examination of sir W.
Hamiltons Philosophy" (преимущ. гл. II, III, IV, VI);  Герберт  Спенсер,
"First Principles" (ч. I); "The principles of Psychology" (ч.  VII);  В.
С. Соловьев, "Критика  отвлеченных  начал"  (стр.  345  и  сл.);  Н.  Г.
Дебольский, "Философия будущего"  (гл.  IV);  "Философия  феноменального
формализма. I. Метафизика" (вып. II, I т.).
   Н. Дебольский.
   Умысел (юрид.) - необходимое для  вменения  отношение  познавательной
способности и воли человека  с  совершенному  им  деянию.  Элементы  У.:
сознание  совершаемого,   предвидение   его   последствий   и   сознание
противозаконности данного действия или бездействия. Деяния,  совершенные
при наличности  этих  условий,  называются  умышленными,  в  отличие  от
случайных и неосторожных. Третий элемент,  при  всей  его  теоретической
важности, положительным правом в число признаков У. не  включается,  ибо
сознание противозаконности считается присущим всякому вменяемому лицу на
основании принципа: error jurir semper nocet. В русском законодательстве
это  начало  выражено  в  ст.  62  основных  законов:  "никто  не  может
отговариваться  неведением   закона".   У.   предполагает   сознательное
отношение  к  фактическим  условиям,  образующим  состав  деяния,  и   к
юридической его  обстановке;  вместе  с  тем  предполагается  преступное
направление воли. Новейшие кодексы, в большинстве, общего понятия У.  не
определяют,  предоставляя  установление   его   доктрине   и   практике.
Исключение  составляет  кодекс  итальянский.  Вводит  определение  У.  и
русский,  проект  уголовного   уложения   вследствие   "бедности   нашей
юридической литературы и. следовательно,  отсутствия  руководящих  начал
для практики" (объясн. зап.. т. I,  стр.  394).  Преступное  деяние,  по
проекту, почитается, умышленным, если виновный "желал его учинения,  или
сознательно  допускал  наступление  обусловливающего  преступность  сего
деяния последствия". Сознание совершаемого в число признаков У.  первого
рода не включено, но "само собою разумеется, что при разрешении в каждом
отдельном случае вопроса об умышленности этого рода, суд  должен  прежде
всего установить наличность сознания, а затем уже определить направление
воли действовавшего" (там же,  стр.  395).  Старая  доктрина  уголовного
права, преимущественно немецкая, создала  крайне  сложную  и  запутанную
систему деления У. на виды.  Система  эта  была  усвоена  партикулярными
германскими кодексами и следы ее сохранились до сих пор, напр.  в  нашем
уложении о наказаниях. У. делится, во-первых, на прямой (dolus directus)
и непрямой (dolus indirectus). Под непрямым У. до Фейербаха разумелся У.
предполагаемый,  подтверждаемый  обстоятельствами  деда  (силою   удара,
употребленным оружием и т. п.). Ныне под ним разумеется  так  называемое
преступное безразличие (dolus eventualis), когда виновный предвидел, что
его действие может  привести  к  преступному  результату  и  сознательно
допускал его наступление. По степени определенности цели различают dolus
determinatus, когда У. направляется на результат точно  определенный,  и
dolus indeterminatus, когда результат в представлении действующего  лица
индивидуально  определен  не   был.   Разновидность   определенного