лександру  II.  В  1874  г.  моск.  общество
любителей  русской  словесности   праздновало   35-летний   юбилей   его
литературной деятельности. "В лесах" и "На горах", впервые познакомившие
русское общество с бытом раскола, - произведения столь же  своеобразные,
как своеобразно их происхождение. М. совершенно не сознавал ни  свойств,
ни размеров своего таланта. Весь поглощенный служебным  честолюбием,  он
почти не имел честолюбия литературного и на писательство, в  особенности
на беллетристику, смотрел  как  на  занятие  "между  делом".  Побуждение
облечь свое знание раскола в  беллетристическую  форму  было  ему  почти
навязано: даже само заглавие "В лесах" принадлежит не ему. В 1861  г.  в
число лиц, сопровождавших покойного наследника Николая Александровича  в
его  поездке  по  Волге,  был  включен  и  М.  Он  знал  каждый   уголок
нижегородского Поволжья и по поводу каждого  места  мог  рассказать  все
связанные с ним легенды, поверья, подробности быта и т. д. Цесаревич был
очарован новизной и интересом рассказов М., и  когда  около  Лыскова  М.
особенно подробно и увлекательно распространялся о жизни раскольников за
Волгой, об их скитах, лесах и промыслах, он  сказал  М.:  "Что  бы  Вам,
Павел Иванович, все это написать - изобразить  поверья,  предания,  весь
быть заволжского народа". М. стал уклоняться,  отговариваясь  "неимением
времени  при  служебных  занятиях",  но   Цесаревич   настаивал:   "Нет,
непременно напишите. Я за вами буду считать в долгу повесть о  том,  как
живут в лесах за Волгой". М. обещал,  но  только  через  10  лет,  когда
служебные  занятия  его  совсем  закончились,  приступил  к   исполнению
обещания, без определенного плана, приготовив  лишь  первые  главы.  Все
возраставший успех произведения заставил его  впасть  в  противоположную
крайность: он стал чрезвычайно  щедр  на  воспоминания  об  увиденном  и
услышанном в среде людей "древнего благочестия"  и  вставлял  длиннейшие
эпизоды, сами по себе очень интересные, но к основному сюжету  отношения
не имевшие и загромождавшие рассказ. Особенно много длинных  и  ненужных
вставных эпизодов в "На горах", хотя редакция "Русск. Вестн." сделала  в
этом произведении М.  огромные  сокращения.  В  сущности,  ценны  только
первые две части "В лесах". Тут вполне обрисовались  почти  все  главные
типы повествования: самодур, в основе честный и  благородный  "тысячник"
Чепурин; вся в него дочь - гордая и обаятельная Настя; сестра  Чепурина,
раскольничья игуменья Манефа, которая весь сжигающий ее огонь  страстей,
после того как ей не удалось устроить свое личное счастье, направила  на
то, чтобы возвеличить и прославить свою обитель; незаконная  дочь  ее  -
огонь-девка   Фленушка,   отчаянная   пособница   всяких    романических
приключений, но тем не менее пожертвовавшая своим сердцем, чтобы угодить
матери. В первых же двух  частях  вполне  определились  и  отрицательные
типы: корыстолюбивый и низкий красавец Алексей  Лохматый,  проходимец  и
фальшивомонетчик Стуколов, его пособник  -  игумен  Михаил  и,  наконец,
сладкогласный  певун,  ревнитель  веры  и   великий   начетчик   Василий
Борисович, то и дело убегающий с девицами в  кусточки,  с  благочестивым
возгласом: "Ох, искушение". К характеристике всех этих лиц остальные две
части "В лесах" и "На горах" решительно ничего не прибавляют.
   Интерес   новизны   представляет   только   семья   рыбопромышленника
Смолокурова ("На горах"), нежного  отца  и  человека  как  будто  совсем
порядочного, но в торговом деле без зазрения совести надувающего  самого
близкого приятеля. В первых двух частях "В лесах" вполне очерчены  и  те
картины быта, на которые М. такой удивительный  мастер:  обеды,  обряды,
промыслы, гулянки, моления, скитская жизнь, прения  о  вере;  дальнейшие
повторы всего этого очень утомительны. Особенно скучны десятки  страниц,
которые М. посвящает переложению в  разговоры  раскольничьей  догматики.
Зато первые две части "В лесах" принадлежат к самым увлекательным книгам
русской литературы. Они открывают совершенно новый (теперь  уже  ставший
достоянием  истории),  удивительно  колоритный  мир,  полный   жизни   и
движения. Полудикие люди заволжских лесов в  художественном  изображении
Печерского возбуждают не только холодное любопытство, но и  самое  живое
участие. Сильнейшая сторона "В лесах"  -  в  прелести  самого  рассказа.
Самая обыкновенная вещь - обед, прогулка, парение в бане -  превращается
у М.  в  увлекательную  эпопею,  благодаря  долгому  общению  с  народом
Поволжья, М. до того усвоил народную речь, что пользуется ею не только в
разговорах, но и  там,  где  идет  повествование  от  лица  автора,  при
описаниях природы и т. д. Главный недостаток последних  произведений  М.
тот, что М. взял только  казовую  сторону  жизни.  Перед  нами  какой-то
вечный праздник. "Тысячники"  то  и  дело  задают  баснословные  пиры  с
десятками блюд; как парень  -  так  красавец,  как  девка  -  так  краля
писанная, и как парень увидит девку
   - так сейчас у них пошла любовь, а в следующей главе уже раздвигаются
кусточки и следует ряд точек. Скитскую жизнь  М.  изображает  только  со
стороны сладкоедения и гулянок. Трудовой жизни М. почти  не  коснулся  и
один только раз очень  зло  осмеял  артельные  порядки,  которые  вообще
терпеть не может, наряду с общинным землевладением.  Строго  говоря,  "В
лесах"  и  "На  горах"  рисуют  только  жизнь   богатых   и   разгульных
"тысячников" и прикрывающих мнимой святостью свое тунеядство  и  разврат
скитников. Рассказы  Печерского  не  дают  никакого  ключа  к  пониманию
внутренней сущности такого огромного, глубокого движения, каким является
раскол. Почему эти столь жизнерадостные люди,  только  и  занятые  едой,
выпивкой и девками,  так  крепко  держатся  "старой  веры"?  Есть  же  в
психологии  людей  древнего  благочестия  какие-нибудь  духовные  устои,
дающие им силу для борьбы с гонениями. И вот их-то М.  и  проглядел,  за
пирами и гулянками, почему  все  великолепное  повествование  его  имеет
значение только для внешнего ознакомления с расколом.

   Литература. Для биографии М. имеется ценный и документальный труд  П.
С. Усова в "Историч. Вест." (1884, ј 9 - 12); ср. также Лесков, в  "Ист.
Вест." (1883, ј 5); К. Бестужев-Рюмин, в "Ж. М. Н.  Пр."  (1883,  ј  3);
брошюру Н. Невзорова (Казань, 1883)  и  юбилейную  речь  Иловайского,  в
"Рус. арх." (1875, ј1). Разбор литературной деятельности М. -  и  то  не
столько разбор, сколько пересказ - дал один только Ор. Миллер  ("Pyccкиe
писатели после Гоголя", 3-е изд. 1886).
   С. Венгеров.
   Мельпомена (Melpomenh =  поющая)  -  как  указывает  само  имя,  была
первоначально представительницей песни вообще, затем жалобной, печальной
песни  и,  наконец,  трагедии.  Как  муза  более  серьезных  по  чувству
поэтических произведений, она имеет более строгий и серьезный облик, чем
остальные ее сестры. Изображалась она  девушкой  громадной  величины  (в
связи с исполинскими фигурами героев  трагедии);  голова  ее  украшалась
строфием (повязкой) и венком из виноградных листьев. Одеждой ей  служила
длинная сирма (surma) и театральная мантия;  как  символ  трагедии,  она
имела на ногах котурны. В одной руке у нее  была  трагическая  маска,  в
другой - палица, знак героической силы.
   Мельхиор - сплав,  который  имеет  обширное  применение  как  металл,
заменяющий во многих случаях серебро;  составляется  из  меди,  цинка  и
никеля. Отношение составных частей  бывает  различное:  сплав,  наиболее
похожий на серебро, содержит 50 ч. меди, 25 ч. цинка  и  25  ч.  никеля;
отливки, напр. подсвечники и т. п., делаются из сплава, в котором 60  ч.
меди, 20  ч.  цинка  и  20  ч.  никеля.  М.  тверже  серебра,  прекрасно
полируется,  имеет  серовато-белый  цвет  и  плавится  при   яркокрасном
калении, причем цинк улетучивается. Для  его  приготовления  металлы,  в
раздробленном виде и хорошо смешанные между собой, сплавляются в  тигле,
причем небольшая часть меди  помещается  тонким  слоем  сверху  и  снизу
смеси, которая затем покрывается мелким углем  и  сильно  нагревается  в
печи с обильным притоком воздуха. Или же медь и никель сперва плавятся в
тигле, а куски нагретого  цинка  прибавляются  потом.  Смесь  во  всяком
случае нужно хорошо перемешивать, чтобы облегчить плавку никеля.  Иногда
прибавляют свинец или  железо  с  целью  получить  более  белый  металл.
Анализы нескольких образцов М. дали следующие результаты: 1)  меди  50%,
никеля 20%, цинка З0%; сплав этот очень ковок и  хорошо  полируется;  2)
меди 50%, никеля 26%, цинка 24%; очень похож на серебро;  3)  меди  41%,
никеля l8%, цинка 41%, немножко хрупок; 4) меди 50%, никеля  25%,  цинка
25%; похож на серебро, белый и ковкий; 5) меди 60%., никеля  20%,  цинка
20%;  очень  тягучий  и  ковкий,  прокатывается  в  листы  и  тянется  в
проволоку; 6) меди 40, 5%, никеля 31,5%;  железа  2,5%  и  цинка  25,5%;
имеет вид и  качества  китайского  сплава;  7)  меди  50%,  никеля  50%;
рекомендуется Пелузом как сплав, превосходящий сплавы, содержащие  цинк,
по своим свойствам и внешнему виду; 8) меди 55%, никеля 24%, цинка  16%,
олова 3%, железа 2%; белый металл для ложек и т. п.
   Ю. Каменский.
   Меморандум  (лат.,  буквально:  "что  должно  помнить")  -   памятная
записка,  в  частности  дипломатическая  нота,  в   которой   излагается
историческое положение какого-либо  вопроса  и  образ  действий  данного
правительства по этому вопросу. В торговле М. называются напоминательные
письма разнообразного характера. В полисах  морского  страхования  М.  -
исчисление опасностей, по отношению к которым страховщик никакого  риска
на себя не принимает.
   Мемуары (франц. Memoires), записки современников  -  повествования  о
событиях, в которых автор М. принимал участие или которые  известны  ему
от очевидцев. От хроник современных событий М. отличаются тем, что в них
на  первый  план  выступает  лицо  автора,  со  своими  сочувствиями   и
нерасположениями,  со  своими  стремлениями  и   видами.   Очень   часто
принадлежа  лицам,  игравшим  видную  роль  в  истории,  иногда  обнимая
значительный  период  времени,  например,  всю  жизнь  автора,   нередко
соединяя важные события  с  мелочами  повседневной  жизни,  М.  являются
историческим материалом первостепенной важности. Многое из того, что  не
нашло себе места в официальных актах, может  быть  замечено  и  передано
потомству в записках  современника  и  очевидца.  Нередко  мелкая  черта
проливает много света на цели и побуждения  главных  двигателей  великих
событий:  по  замечанию  К.  Н.  БестужеваРюмина,  в  одной  строке   М.
разъясняется  иногда  то,  что  остается  темным   в   целых   фолиантах
дипломатических нот и официальных бумаг. Сообщая сведения о воспитании и
первых впечатлениях того или другого исторического лица, М. иногда  дают
ключ  к  пониманию  его  характера.  М.  различных  веков,  особенно  не
предназначавшиеся к  печати,  остаются  памятниками  разговорного  языка
данной эпохи (русские М.  XVIII  в.).  М.  и  воспоминания  литературных
деятелей указывают пути, какими шло литературное  развитие,  и  особенно
ценны для истории литературы той эпохи,  когда  печать  не  пользовалась
достаточной  свободой:  в  таких  М.  выступает   то,   что   вовсе   не
высказывалось в свое время в печати, а только думалось и  чувствовалось.
Наконец, всякого  рода  М.  представляют  живую  разностороннюю  картину
общественного быта, освещают умственный и нравственный склад общества  и
выясняют отношение общественного  мнения  к  событиям,  происходившим  в
описываемое М. время. С другой стороны, пользование  М.  представляет  и
много опасностей: современник  пристрастен  к  тому  или  другому  лицу,
принадлежит к той или другой партии; он  может  быть  человеком  лживым,
иногда даже и без явной и определенной цели. Поэтому необходимо выяснить
личность  автора  М.  и  степень  доверия,  которого   заслуживают   его
сообщения. Но и записки самые пристрастные могут служить  драгоценнейшим
материалом, раскрывая причины пристрастия или искажения  истины  и  этим
самым проливая свет на характеры, побуждения, отношения. Так,  например,
М. Лафайета, Дюмурье  и  Наполеона  I  в  сравнении  с  их  собственными
депешами и письмами, представляют как бы умышленное искажение истины. М.
маршала  Мармона  часто  опровергаются  приложениями  к  ним.  Известный
деятель французской  революции  Бертран  Барер  в  своих  М.  совершенно
отрицает  свое  участие  в  процессе  Марии  Антуанетты,   а   осуждение
жирондистов  называет  "страшной  несправедливостью",   тогда   как   из
официального "Монитора", на который он сам ссылается,  видно,  что  и  в
том, и в другом процессе Барер произносил обвинительные речи, и  что  от
него  исходило  само  предложение  о  предании  суду  Марии  Антуанетты.
Наконец, существуют М., имеющие характер анекдотов (например, М. Катта о
Фридрихе II, рассказы Штелина о  Петре  I)  и  прямо  рассчитывающие  на
занимательность и даже пикантность. Что касается формы  М.,  то  дневник
имеет несомненные преимущества  перед  записками,  составленными  спустя
какое-то время, и потому нередко смешивающими  события,  лица  и  время.
Классическая древность  знала  только  двух  авторов  М.:  Ксенофонта  и
Цезаря. Истинная родина М.  -  Франция.  Первые  опыты  в  этой  области
относятся здесь к XIII  в.  Наивные  записки  Вильгардуэна  о  латинской
империи стоят еще на рубеже между М. и хроникой, тогда как "Histoire  de
St. Louis" (около 1310 г.) по праву считается образцом  исторических  М.
Труд Фруассара, охватывающий 1322 - 1400 г.,  часто  принимает  характер
М., хотя автор и задал ему форму хроники. Воспоминания Филиппа де Комина
об эпохе Людовика  XI  и  Карла  VIII  принадлежат  к  числу  образцовых
произведений  по  вопросам  практической  политики  и  в  то  же   время
представляют собою памятник художественный. Весьма важны мемуары XVI в.,
проливающие больше света на политическую и религиозную борьбу той эпохи,
чем официальные акты. Сюда относятся М.  Мишеля  де  Кастельно,  Агриппы
д'Обинье,  Блеза  де  Монлюка  (1521  -  1572),  Гаспара  де  Со-Таванна
(Saulx-Tavannes, 1530 - 73), Маргариты де Валуа, первой жены Генриха IV,
записки которой не выходят из сферы придворной  жизни,  затем  "Memoriae
nostrae  libri  VI"  Гильома  Парадэна  и  также   полатыни   написанное
повествование де Ту. Со стороны протестантов оставили М. Лану,  Дюплесси
Морне (1572 - 1623)  и  Жан  Мержи.  Заслуживают  еще  внимания  записки
Вильруа (1567 - 1604), герцога де Невер (1574 - 1610), герцога де Бульон
(1560 - 86) и  принца  Людовика  де  Конде  (1559  -  66).  М.  Брантома
отличаются фривольностью, доходящей до цинизма, тогда как  в  "Economies
royales" Сюлли, служащих  одним  из  важнейших  источников  для  истории
Генриха  IV,  отражается  благородно  чистый  характер  их  автора.  При
Людовиках XIII и XIV М. писали герцог де Роган  (1610  -  29),  граф  де
Поншартрен (1610 - 20), маркиз  де  Бово,  Бассомпьер,  Обери,  Ришелье,
Ларошфуко, кардинал Рец, Сен-Симон, Ноайлль и др. К эпохе  регентства  и
Людовика  XV  относятся  М.  Дюкло,  аббата  Монтюна,  герцога  Шуазеля.
Особенно возросло число М. в эпоху  революции  (М.  Неккера,  Безанваля,
Феррьера, Александра Ламета, Лафайета, мадам де Сталь, Кампан,  Барбару,
БильоВаренна, Дюмурье,  мадам  Ролан,  Мирабо,  Мунье,  Барера,  Камилла
Демулена). Даже палачи, напр. Самсон, писали тогда М. Многие из  М.  той
эпохи, появившиеся с именами знаменитых деятелей, подложны. Такого  рода
подделки  широко  практиковал  Сулави  (Soulavie),   сборники   которого
вытеснены поэтому "Collection des  memoires  relatifs  a  la  revolution
francaise" (30 т., П., 1820 - 30) и нек. другими. Еще многочисленнее М.,
относящиеся к наполеоновской эпохе. Почти все генералы Наполеона  и  мн.
др. лица оставили записки; особенно большое значение имеют  М.  Биньона,
О'Меары, Констана, Лавалетта,  Савари,  герцогини  д'Абрантес,  Мармона,
Евгения Богарне, мадам де Ремюза и недавно опубликованные М.  Талейрана.
В новейшее время писали М. Карно, Брольи, Шатобриан,  Жорж  Санд,  Гизо,
Мармье, Гонкуры. Богата М.  и  английская  литература,  в  которой  они,
впрочем, приобретают значение лишь с  эпохи  королевы  Елизаветы  и  еще
более со времени внутренних войн XVII в. Для царствования Карла I особое
значение  имеют  М.  Джемса  Мельвилля  и  шотландца  Давида   Крафорда.
Важнейшие из произведений этого рода собраны в издании Гизо  "Collection
des memoires relatifs a la revolution d'Angleterre" (33 т., П.,  1823  и
сл.). Из М. позднейшего времени наиболее выдаются записки Болингброка  и
Гораса Вальполя. В Англии, как и во Франции, литература  М.  достигла  в
новейшее годы размеров, едва доступных для обозрения. В  Германии  эпоха
реформации вызвала на короткое время расцвет литературы политических  М.
Карл V оставил на исп. языке записки о своей жизни, но  они  сохранились
лишь во франц. обработке португ. перевода. К эпохе реформации  относятся
еще М. Г„ца фон Берлихингена, журнал шмалькальденской войны, который вел
Виглиус ван Цвихем,  записки  Себастиана  Шертлина  фон  Буртенбах.  Для
второй половины XVI в. особое значение имеют М.  Ганса  фон  Швейнихена.
Возрождение  литературы  М.  замечается  в  эпоху  Фридриха  II,   когда
появились  написанные  по-французски,  не  всегда  достоверные,  записки
маркграфини Вильгельмины Байрейтской, а также М. барона фон  П„ллница  и
самого  короля.  К  XIX  в.  относятся   М.   Генца,   герцога   Евгения
Вюртембергского, графини фон  Фосс,  Варнгагена  фон  Энзе,  Меттерниха,
Гагерна, Арндта, фон Ланга, Гормайра, Бейста  и  др.  В  последние  годы
большое внимание обратили на себя записки герцога Саксен-Кобург-Готского
Эрнста II. Интересен и дневник принцессы Алисы, матери ныне благополучно
царствующей императрицы Александры  Федоровны  ("Исторический  Вестник",
1894 г., ј 6 и 7). Литературные М. оставили в XVIII ст. Христиан  Волъф,
И. Я. Мозер, а  в  XIX  в.  -  Фаллерслебен,  Г.  Лео,  Густав  Фрейтаг,
Боденштедт, Гамерлинг, граф Шак, А.  Шпрингер.  Несравненный  образец  в
этом роде дал Гете в "Wahrheit und Dichtung".  В  Польше  литература  М.
начинается  при  Сигизмунде  III,  записками  Ерлича.  Лучшим   польским
мемуаристом XVII в. является блещущий юмором Хриз. В том же веке  писали
М. макароническим языком,  обильно  насыщенным  латинскими  выражениями,
Пасек, Е. Отвиновский,  Денболенцкий  и  др.  В  XVIII  в.  оставили  М.
Китович, Выбицкий, Немцевич, Карпинский, С. Букар, М. Роговский, Чацкий,
Охоцкий и др. Многие из них собрал в своем издании Zupanski, "Pamietniki
z. XVIII w." (Познань,  1860  и  сл.),  а  также  J.  J.  Kraszewski,  в
"Biblijotece pamietnikow i podrozy po dawnej Polsce" (1870).  В  XIX  в.
одно из первых мест в польской литературе М.  занял  Руфин  Пиотровский;
затем писали М. еще Дмоховсхий, Чаплицкий, Л.  Потоцкий,  М.  Чайковский
(Садыкпаша), Мохнацкий, Одынец, Ал. Чарторыжский.
   В русской литературе ряд записок начинается  "Историей  кн.  Великого
Моск. о делах, яже слышахом у достоверных  мужей  и  яже  видехом  очима
нашими", знаменитого кн. Курбского, имеющей  характер  скорее  памфлета,
чем истории, но важной, как выражение мнения известной  партии.  Смутное
время вызвало целый ряд повествований современников и  очевидцев  смуты,
но  за  немногими  исключениями  произведения  эти  не  могут  считаться
простодушными записями о виденном и слышанном: во всех  почти  сказаниях
выступает или предвзятая  точка  зрения,  или  же  влияния,  от  которых
страдает простота и  правдивость  показаний  автора.  Не  говоря  уже  о
произведениях, появившихся еще до  окончания  смуты  (повесть  протопопа
Терентия),  публицистические  черты   не   чужды   и   двум   крупнейшим
повествованиям о смуте - Временнику Ивана Тимофеева и "Сказанию о  осаде
Троицко-Сергиева