классах, и  дабы
расширить  круг  своих  баталических  сюжетов,  ограничивавшийся  дотоле
пехотою, стал изучать скелет и мускулатуру лошади под руководством проф.
А. Заурвейда. Из произведений, задуманных Ф. в эту пору,  но  оставшихся
только проектированными  в  эскизе,  замечательнейшими,  по  отзыву  его
друзей, были "Французские мародеры в  русской  деревне,  в  1812  г.  ",
"Переход егерей в брод через реку на маневрах", "Вечерние  увеселения  в
казармах по случаю полкового праздника" и несколько композиций  на  тему
"казарменная жизнь", сочиненных под влиянием Гогарта.  Однако,  живопись
военных сцен не была истинным призванием  нашего  художника:  остроумие,
тонкая наблюдательность, уменье подмечать типичные  черты  людей  разных
сословий, знание обстановки их жизни,  способность  схватывать  характер
человека  -  все  эти  свойства  талантливости,  ярко  выказывавшиеся  в
рисунках Ф., указывали, что ему следует быть не баталистом, а жанристом.
Но он не сознавал этого, компонуя  бытовые  сцены,  так  сказать,  между
делом,  для  собственного  развлечения  и  для  забавы  приятелей.   Так
продолжалось до тех пор, пока письмо баснописца Крылова не  открыло  ему
глаза. Гениальный старец, видевший некоторые из работ  Ф.,  убеждал  его
бросить  солдатиков  и  лошадок   и   заняться   исключительно   жанром.
Послушавшись этого совета, художник почти  безвыходно  заперся  в  своей
мастерской, удвоил свой труд  по  изучению  приемов  живописи  масляными
красками и, овладев ими в достаточной степени, к  весне1848  г.  написал
одну за другою, по имевшимся уже в его альбоме наброскам,  две  картины:
"Свежий кавалер" или  "Утро  чиновника,  получившего  первый  крест",  и
"Разборчивая невеста". Будучи показаны К. Брюллову, всесильному тогда  в
академии художеств, они привели его в восхищение; благодаря ему,  а  еще
больше  своим  достоинствам,  они  доставили  Ф.  от   академии   звание
назначенного в академики, позволение обратить в программу  на  академика
уже начатую им картину "Сватовство майора", и денежное  пособие  для  ее
исполнения. Картина эта была готова к академической выставке1849 г.,  на
которой и явилась вместе со "Свежим кавалером" и "Разборчивою невестою".
Совет академии единогласно признал художника академиком, когда же  двери
выставки отворились для публики, имя Ф. сделалось известно всей  столице
и из ее прозвучало по всей России. Во все  продолжение  выставки,  толпа
зрителей толкалась и жалась перед этими произведениями; всякому хотелось
вдоволь   налюбоваться   невиданными   дотоле   в    русской    живописи
изображениями, целиком выхваченными из жизни, полными мысли и  здорового
юмора, написанными с крайнею добросовестностью,  понятными  для  всех  и
каждого; в кругу художников на нового академика стали  смотреть  как  на
честь  м  гордость  русской  школы;  газеты  и  журналы  затрубили   ему
восторженную хвалу; повсюду, От аристократической гостиной и до  коморки
рыночного торговца, только и было толков, что  о  работах  новоявленного
жанриста. Популярности Ф. немало способствовало то  обстоятельство,  что
почти одновременно со "Сватовством майора" стало  известно  стихотворное
объяснение    этой    картины,    сочиненное    самим    художником    и
распространившееся в рукописных копиях. По его поводу надо заметить, что
Ф. с юных лет любил упражняться в поэзии, и  что  рисование  и  живопись
перемежались у него беседою с музою:  большинство  художественных  идей,
выраженных его карандашом или кистью, потом выливались под его  пером  в
рифмованные строки, и наоборот, та или другая тема,  сначала  давшая  Ф.
содержание для стихотворения, впоследствии делалась сюжетом его  рисунка
или картины. Кроме того, он  сочинял  басни,  элегии,  альбомные  пьесы,
романсы, которые сам перелагал на музыку, и, в пору  своего  офицерства,
солдатские песни. Поэзия Ф. гораздо ниже созданий его карандаша и кисти,
однако, и ей присущи те же достоинства, какими отмечены они, но в десять
раз больше. Впрочем, Ф. не придавал большого значения своим стихам и  не
пускался с ними в печать,  позволяя  их  списывать  только  приятелям  и
близким знакомым. И те, и другие по справедливости считали объяснение  к
"Сватовству майора" самым удачным  произведением  Федотовской  поэзии  и
охотно сообщали его всем  и  каждому.  Академическая  выставка  1848  г.
доставили  Ф.,  сверх  почета   и   известности,   некоторое   улучшение
материальных   средств:   в   дополнение   к   пенсии,   получаемой   из
государственного казначейства, повелено было отпускать ему по 300 руб. в
год  из  суммы,  ассигнуемой  кабинетом  Его  Величества  на   поощрение
достойных художников. Это  было  сколь  нельзя  более  кстати,  так  как
обстоятельства родных Ф.  в  это  время  ухудшились,  и  он  должен  был
усиленно тратиться на них. С  целью  повидаться  со  своими  и  устроить
отцовские дела, он, вскоре по окончании выставки, отправился  в  Москву.
Москвичи встретили земляка со свойственным им радушием. Из  его  картин,
красовавшихся на петербургской выставке, и из нескольких рисунков сепией
была устроена выставка, приведшая местную публику в такой же,  если  еще
не в больший  восторг,  как  и  петербургскую.  Ф.  вернулся  из  Москвы
довольным ею, здоровым, полным радужных надежд и немедленно уселся снова
за работу. Теперь ему хотелось внести в  свое  творчество,  направленное
пред тем к обличению пошлых и темных сторон русской жизни, новый элемент
- истолкование явлений светлых и отрадных.  На  первый  раз  он  задумал
представить   образ   привлекательной   женщины,   постигнутой   великим
несчастием, потерею любимого мужа, и в 1851 -  52  гг.  написал  картину
"Вдовушка", а затем принялся за  композицию  "Возвращение  институтки  в
родительский дом", вскоре им  брошенную  и  замененную  другим  сюжетом:
"Приезд  государя   в   патриотический   институт",   оставшимся   также
разработанным только наполовину.  Но  несмотря  на  успех  своих  первых
картин, Ф. все более и более убеждался, что  ему  не  достает  серьезной
подготовки для  того,  чтобы  передавать  полотну  свои  идеи  быстро  и
свободно, что в его возрасте для покорения себе  художественной  техники
надо  трудиться  настойчиво,  тратя  бездну  времени  и  пользуясь  хоть
некоторым достатком. На получаемые пенсию  и  пособие  едва  можно  было
иметь кров и прокармливаться, а между тем из них же  следовало  покупать
художественные материалы, нанимать натуру и высылать  в  Москву  пособие
родным, впавшим, при всем попечении о них художника,  в  полную  нищету.
Приходилось,   отложив   в   сторону   новозатеянные    композиции    на
неопределенный  срок,  добывать  деньги  менее  серьезными  работами   -
писанием   дешевеньких   портретов   и   копированием   своих    прежних
произведений. Заботы и разочарование, вместе  с  постоянным  напряжением
ума и воображения и с беспрерывным занятием руки и  глаз,  особенно  при
работе в вечернюю и  ночную  пору,  оказали  разрушительное  влияние  на
здоровье Ф.: он стал страдать болезнью  и  слабостью  зрения,  приливами
крови к мозгу, частыми головными болями, состарился не  по  летам,  и  в
самом его характере происходила все более  и  более  заметная  перемена;
веселость и общительность сменились в нем задумчивостью и молчаливостью.
Наконец, болезненное состояние Ф. перешло  в  полное  умопомешательство.
Друзья и академическое  начальство  поместили  его  в  одну  из  частных
петербургских лечебниц для душевностраждущих, а  государь  пожаловал  на
его содержание в этом заведении 500 руб., повелев прилагать всевозможные
старания к исцелению  несчастного.  Но  недуг  шел  вперед  неудержимыми
шагами. Вскоре Ф. попал в разряд беспокойных. Ввиду плохого ухода за ним
в лечебнице,  приятели  выхлопотали  перевод  его,  осенью  1852  г.,  в
больницу Всех скорбящих, что на Петергофском шоссе. Здесь он  промучился
недолго и ум. 14 ноября того же года, придя в рассудок недели за две  до
своей  кончины.  -  Довольно  бросить  беглый  взгляд  на   совокупность
произведений этого замечательного художника, чтобы распознать в них  два
направления, не представляющих, однако, резкого  перехода  от  одного  в
другое.  Работы,  относящиеся  к  первому  направлению,   ограничиваются
рисунками  и  эскизными  набросками.  Они  сильно  отзываются   влиянием
Гогарта. В них Ф., еще плохо  владея  рисунком,  не  столько  добивается
точного  воспроизведения  действительности,  сколько  успевает  рельефно
выставлять напоказ общечеловеческие слабости и  недостатки  и  осмеивать
пошлые или темные стороны современных ему русских нравов. Сочинение этих
произведений отличается сложностью и запутанностью;  их  основная  идея,
так сказать, подчеркивается прибавкою  к  выражающей  ее  главной  сцене
побочных эпизодов; художник не скупится на аксессуары,  могущие  усилить
вразумительность сюжета,  и  иногда  совершенно  загромождает  ими  свою
композицию; движение человеческих фигур, хотя и характерно, но  угловато
и утрированно; то же самое  надо  сказать  и  о  лицах,  которых  тип  и
экспрессия переходят в гримасу. Словом, преобладающий элемент этих работ
- карикатура. Но по мере того, как Ф. все более  и  более  покорял  себе
трудности  рисунка  и  осваивался  с  приемами  живописи,  характер  его
произведений изменялся, делаясь менее изысканным.  При  этом  типичность
изображаемых фигур, осмысленность их движений и экспрессивность  лиц  не
только не ослабевали, но и возрастали вследствие того, что художник  все
сильнее и сильнее укреплялся в привычке работать с натуры, не  навязывая
ей форм и выражений, представлявшихся  его  фантазии,  но  подыскивая  в
реальном   мире   то,   что   соответствовало    этим    представлениям;
нагроможденность композиции,  уяснение  ее  посредством  разных  мелочей
постепенно сменялись простотою и естественностью; самая идея, ложившаяся
в основу композиции, становилась все более и более серьезною и близкою к
жизни. Стремясь идти  в  этом  направлении  и  преодолевая  затруднения,
которые возникали пред ним почти на каждом шагу в недостаточно  покорной
технике, Ф., благодаря своему острому  уму,  редкой  наблюдательности  и
упорному трудолюбию, достиг блестящих результатов; но они,  вне  всякого
сомнения, были бы еще более поразительны, если бы судьба  обставила  его
жизнь лучшими условиями и не пресекла ее столь жестоко и преждевременно.
Тем не менее, и  сделанного  им  достаточно  для  того,  чтобы  его  имя
осталось на  веки  одним  из  самых  славных  имен  в  истории  русского
искусства. Он открыл новую, еще  никем  до  него  не  тронутую  в  нашей
живописи жилу национальности и сатиры, первый из всех художников показал
пример удачной ее разработки и оставил ее в наследство  возникшим  после
него талантам. Не явись Ф. - русская живопись, быть может, еще долго  не
обратилась бы от школьных, измышленных,  чуждых  общественного  интереса
задач  к  правдивому   воспроизведению   отечественного   быта   с   его
недостатками и светлыми сторонами. Ср. монографию А. И.  Сомова,  "Павел
Андреевич Ф." (отдельный оттиск из журнала "Пчела" за 1878 г.) и  альбом
Ф. И Булгакова, "П. А. Ф. и его  произведения"  (СПб.,  1893).  В  обеих
изданиях помещен список всех известных работ Ф.; в первом,  кроме  того,
перечень печатных материалов для биографии этого художника, а во  втором
- большое количество фототипических снимков с его картин и рисунков.
   А. С - в.
   Федр - древнеримский баснописец. Латинское имя его было не  Phaedrus,
а скорее Phaeder; в пользу этой формы свидетельствуют надписи и  древние
грамматики. Жил Ф. в 1 в. по Р. Хр.;  родом  был  из  римской  провинции
Македонии.  В  Италию  попал,  вероятно,  еще  очень  молодым;  судя  по
заголовку  его  произведений,   он   был   вольноотпущенником   Августа.
Честолюбие побудило его заняться поэзией. Он решил переложить латинскими
ямбами Эзоповы басни, но уже во 2-й книге вышел из  роли  подражателя  и
написал басню на сюжет из жизни Тиберия. Стремление поэта сблизить  темы
своих произведений с современностью оказалось гибельным  для  него,  так
как в это время императорская власть начинала уже  преследовать  свободу
литературы, а многочисленные доносчики жадно пользовались всяким случаем
для возбуждения процессов по оскорблению величества. Всемогущий  любимец
Тиберия, Сеян, усмотрел  в  некоторых  баснях  намек  на  свою  особу  и
причинил поэту много неприятностей,  может  быть  даже  отправил  его  в
изгнание. При Калигуле Ф., вероятно, выступил  с  третьей  книгой  своих
басен. Этой книгой поэт хотел закончить свою  поэтическую  деятельность,
чтобы "оставить что-нибудь для разработки и своим будущим собратьям", но
это не помешало издать ему четвертую и пятую книги. Умер  Ф.,  вероятно,
около 87 - 88 гг. по Р.  Хр.  Одному  из  своих  покровителей  он  гордо
заявлял, что имя его будет жить, пока будут чтить римскую литературу, но
он рассчитывал  скорее  на  будущие  поколения,  чем  на  современников,
отношение которых к нему он сравнивает с отношением петуха к  жемчужному
зерну.  Стремясь  исключительно  к  славе,  Ф.  не   домогался   никаких
материальных выгод. Главная его заслуга заключается в том, что он ввел в
римскую  литературу  басню,  как  самостоятельный  отдел;   раньше   она
встречалась  в  произведениях  разных  писателей  только   спорадически.
Несмотря    на    неоднократные    заявления    баснописца    о    своей
самостоятельности, он  в  лучших  своих  произведениях  остается  только
подражателем Эзопа. Его попытки сочинять  басни  в  духе  Эзопа  следует
признать неудачными. Так напр., Лессинг  совершенно  справедливо  осудил
басню 4, 11, которую  Ф.  выразительно  называет  своей  собственностью.
Мораль басни Ф.  часто  навязывает  своему  читателю;  иногда,  судя  по
выводу, он даже не  понимает  смысла  переводимой  им  греческой  басни;
весьма часто, наконец, он  удаляется  от  простоты  избранного  им  рода
поэзии и сбивается на сатиру. Гораздо удачнее те стихотворения  Ф.,  где
он рассказывает о событиях своего  времени;  как,  например,  эпизод  из
жизни флейтиста Принцепса (5, 7).  К  числу  несомненных  достоинств  Ф.
принадлежит его простой, ясный и чистый  язык,  благодаря  которому  его
басни, особенно в прежнее время, усердно читались в школах; единственным
недостатком в этом отношении является излишнее употребление  отвлеченных
имен.  Ямбы  Ф.  строго  сообразуются  с  законами   метрики.   Умалению
литературной славы Ф. много способствовали такие талантливые подражатели
его, как Лафонтен и Флориан. В  средне  века  Ф.  постигла  своеобразная
судьба: басни его были пересказаны прозой, и  эти  пересказы  совершенно
оттеснили оригинал; даже имя автора было забыто. До нас дошли три  таких
переделки; автором одной из них называют Ромула. Эту последнюю  редакцию
придворный капеллан Генриха II английского, Вальтер, пересказал стихами.
Только в конце XVI стол. были найдены три древние  рукописи  самого  Ф.,
одна из которых погибла. 30 басен Ф. стали известны ученому миру  только
с начала XIX стол., когда открыт был  список  их,  сделанный  кардиналом
Перотти в XV стол.; но и после нахождения записи Перотти  далеко  нельзя
ручаться,  что  мы  имеем  всего  Ф.  На  утрату  басен  указывает   уже
распределение их по книгам: в 1-й - 31, во 2-й - только 8, в З-й - 19, в
4-й - 25, в 5-й - только 10. Главная рукопись Ф.  -  "codex  Pitboeanns"
(IX в.). названная так по  имени  ее  прежнего  владельца  Ниту  ,  ныне
находится в частных руках; в 1893 г. она издана фототипически в  Париже.
Сложную историю  судьбы  басен  Ф.  передает  Hervieux,  в  книге:  "Les
fabalistes Latins" (П., 1884). Изданий Ф., как школьного  автора,  очень
много (перечень их дан в труде  Havet,  см.  ниже);  из  более  новых  и
научных выдаются работы Л. Миллера (Лпц., 1877),  Hervicox  (П.,  1897),
Шпейера (Гронинген, 1897) и особенно L. Havet (П., 1895),  где  наиболее
подробно переданы  факты  как  биографии  Ф.,  так  и  его  литературной
деятельности. Недостаток этого издания - совершенно своеобразный порядок
басен, установленный на основании чисто  субъективных  соображений  (см.
статью О. Е. Корша. "Новое издание басен Ф. " в "Филолог. Обозрении", т.
XII, 1897). К изданию  Havet  примыкают  многочисленные  работы  его  по
изучению Ф., последние из которых напечатаны в "Revue de Philologie"  за
1900 и 1901 гг. Ф. неоднократно издавался и в России: "Ph.  fabulae  cum
novo comment. Burmanni" (Митава, 1773); перевод с приложением латинского
текста Ив. Баркова (СПб., 1787,  2  изд.);  перевод,  вместе  с  баснями
Эзопа, с французского  (М.,  1792  и  2  изд.,  1810);  латинский  текст
(Полоцк, 1810); латинский текст, с объяснениями Н. Ф. Кошанского  (СПб.,
1814) - лучшее из русских изданий; басни Ф. сравниваются здесь с баснями
Крылова, Дмитриева и Сумарокова (2 изд.  СПб.,  1832);  латинский  текст
(М., 1840); латинский текст, с объяснениями В. Классовского  и  словарем
А. Ладинского (СПб., 1874); Г. Веркгаупт, "Пособие к чтению  и  изучению
Ф." (с лат. текстом, М., 1888). См. статьи Л. А. Миллера в  "Журн.  Мин.
Нар. Просв.", 1874, ј 5 ("De Ph. et Aviani fabulis"); 1875,  ј  4  ("Ph.
fabulae XX"); 1876, ј 1 ("О разрешении арзиса у Ф.");  1876,  ј  4  ("De
emendandis Pn. fabulis"). A. M - н.
   Фейербах (Людвиг Feuerbach) - замечательный немецкий философ (1804  -
72), сын криминалиста Ансельма Ф. Изучал  богословие  в  Гейдельберге  у
гегельянца Дауба, от которого и  воспринял  идеи  Гегеля;  затем  слушал
самого Гегеля в Берлине. С 1828 г. читал лекции в Эрлангене; с  1836  г.
жил около Байр„йта, потом в  Рехенберге.  Умер  в  бедности.  Яркость  и
богатство идей, блеск и остроумие сочетаются в произведениях Фейербаха с
парадоксальностью  и  большою   неустойчивостью   взглядов.   Враждебный
систематичности   дух   его    философии,    обусловленный    пылкостью,
страстностью, неуравновешенностью его  натуры,  напоминает  произведения
таких мыслителей, как Паскаль, Руссо, Шопенгауэр и Ницше. Ф. это  вполне
сознавал, говоря:  "Ты  хочешь  знать,  что  я  такое?  Погоди,  пока  я
перестану быть тем, что я теперь". Философское развитие Ф.  лучше  всего
описано им самим: "Бог был моею первою мыслью, разум - второю, человек -
третьей и последнею".  От  изучения  теологии  он  перешел  к  увлечению
гегелевской метафизикой, а от ее - к сенсуализму в теории познания  и  к
антропологической точке зрения в религии. Таким образом, он, по  меткому
замечанию Ланге, пережил последовательно три фазиса  философской  мысли,
которые Конт усматривал в  истории  всего  человечества  (теологический,
метафизический и позитивный). Мы остановимся лишь на последнем фазисе  в
развитии  Ф.  "Истина,  действительность,  чувственность   между   собою
тождественны...  Очевидно  только   чувственное...   Только   там,   где
начинается чувственность,  исчезает  всякое  сомнение  и  всякий  спор".
Поэтому чувства и суть органы познания, органы философии.  Существование
каких-либо всеобщих и необходимых  законов  или  форм  чувственности  Ф.
отвергает.  Гегель  в  начале  "Феноменологии  духа"   показывает,   что
чувственность сама по себе не  дает  никакого  общего  знания,  что  все
чувственное текуче, единично, неповторяемо и, следовательно,  несказанно
- невыразимо словом; он разъясняет, что даже выражения "это -  здесь"  и
"это - теперь" не характеризуют определенного бытия определенной вещи  в
определенном времени и месте. Ф., наоборот, убежден, что чувственность -
единый  источник  истинного  знания.  Это  неизбежно  приводить  его   к
отрицанию существования общих понятий и к признанию истинным единичного,
конкретного. Повторяя, таким образом, ошибки сенсуалистов ХVIII  в.,  Ф.
не останавливается над подробным исследованием того,  как  чувственность
может сама по себе быть источником знания; в тоже  время  Ф.,  вместе  с
Гегелем, глубоко убежден в м