в 1504 г. 19 женских монастырей (а прежде,
кроме того, было 37 мужских). Музей. Основанный в  1498  г.  университет
перестал существовать в 1845 г. В 1,5 км. от  Т.  королевский  оружейный
завод, на котором выделываются клинки для  шпаг  (знаменитые  "толедские
клинки"), сабли, штыки, кинжалы и  ножи.  Из  других  отраслей  когда-то
процветавшей промышленности сохранилось  только  производство  шелковых,
серебряных и золотых изделий. Жителей (1887) всего 20837,  тогда  как  в
XVI ст. их считалось до 200000. Т. -  город  очень  древний.  В  римское
время (он завоеван римлянами еще в 192 г. до  Р.  х.  р.)  он  назывался
Toletum, был сильно укреплен и считался главным гор. племени  карпетанов
в Тарраконской Испании; издавна славился стальными изделиями и  оружием.
От римского периода уцелели только  развалины  цирка.  В  V  в.  он  был
последовательно во власти аланов, свевов и вестготов. При  вестготах  он
был с 567 по 711  г.  резиденцией  королей  и  в  то  же  время  центром
испанской  иерархии;  здесь   часто   созывались   соборы.   Наибольшего
процветания город достиг на время владычества мавров  (712-1085),  когда
он, под именем "Толайтела", был резиденцией  эмира  и  центром  арабской
учености,  хотя  сначала  часто  восставал  против  халифов  кордовских.
Альфонс VI Кастильский завоевал  его  в  1085  г.,  после  четырехлетней
осады, при помощи Сида, после чего город  шесть  раз  удачно  противился
нападениям мавров. С этого времени до Карла V Т.  оставался  резиденцией
королей кастильских. Его  благосостоянию  сильно  повредили  гражданские
войны 1467, 1520-22 и 1641 г. Ср. Gamero,  "Historia  de  la  ciudad  de
Toledo" (Т., 1863).
   Толокнянка - народное название некоторых растений: 1)  Arctostaphylos
Uva ursi Spr., многолетнего вечно зеленого растения из сем.  вересковых,
дико растущего по сосновым лесам в сев. и средней России, в Зап. Европе,
Сибири, Сев. Америке и в Гренландии. Это - мелкий кустарник (до  1  м.),
несколько похожий на бруснику;  стебли  у  него  приземистые,  пушистые,
покрытые блестящими, продолговатыми, обратнояйцевидными, цельно крайними
листьями; молодые листья по краю  пушистые.  Розовые  цветки  собраны  в
небольшие кисти  на  верхушке  ветвей.  Чашечка  пятираздельная,  венчик
яйцевидно-кубарчатый, с пятью отвороченными зубчиками; тычинок 10;  плод
- красная костянка о пяти косточках. Цветет Т.  в  начале  лета.  Листья
употребляются в медицине (Folia Uvae Ursi), также на дубление сафьяна  и
для окраски кож в серый и  черный  цвет.  Местами  листья  курят  вместо
табаку. 2) Pyrola umbellata L.; 3)Lianaea borealis L.; 4)  Ribes  alpina
L.; 5) Rosa canina L. (плоды) и др.
   С. Р.
   Толстой (граф Алексей Константинович) - известный поэт  и  драматург.
Родился 24 августа 1817  г.  в  Петербурге.  Мать  его,  красавица  Анна
АлексеевнаПеровская, воспитанница гр. А. К. Разумовского, вышла  в  1816
г.  замуж  за  пожилого  вдовца  гр.  Константина  Петровича  Т.  (брата
известного художника-медальера Федора Т.). Брак  был  несчастлив;  между
супругами скоро произошел открытый разрыв. В  автобиографии  Т.  (письмо
его к Анджело Де-Губернатису при I т. "Соч. " Т.) мы читаем: "еще  шести
недель я был увезен в Малороссию матерью моею и моим  дядею  со  стороны
матери, Алексеем  Алексеевичем  Перовским,  бывшим  позднее  попечителем
харьковского  университета  и  известным  в   русской   литературе   под
псевдонимом Антона Погорельского. Он меня воспитал  и  первые  мои  годы
прошли в его имении". Восьми лет Т., с матерью и Перовским,  переехал  в
Петербург. При посредстве друга Перовского - Жуковского  -  мальчик  был
представлен тоже восьмилетнему тогда наследнику  престола,  впоследствии
императору Александру II, и был в числе детей, приходивших к  цесаревичу
по  воскресеньям  для  игр.  Отношения,  таким   образом   завязавшиеся,
продолжались в течение всей жизни Т.; супруга Александра II, императрица
Мария Александровна, также ценила и личность, и таланта Т. В 1826 г.  Т.
с матерью и дядею отправился в Германию; в  памяти  его  особенно  резко
запечатлелось посещение в Beймаре Г„те и то, что  он  сидел  у  великого
старика на коленях. Чрезвычайное впечатление произвела на него Италия, с
ее произведениями искусства. "Мы начали", пишет он в  автобиографии,  "с
Венеции, где мой дядя сделал значительные приобретения в  старом  дворце
Гримани. Из Венеции мы поехали в Милан, Флоренцию, Рим и Неаполь, - и  в
каждом из этих городов росли во мне мой энтузиазм и любовь к  искусству,
так что по возвращении в Poccию я впал в настоящую "тоску по родине",  в
какое-то отчаяние, вследствие которого я днем ничего не хотел есть, а по
ночам рыдал, когда сны меня  уносили  в  мой  потерянный  рай".  Получив
хорошую домашнюю подготовку, Т. в средине 30-х гг. поступил в число  так
назыв. "архивных юношей", состоявших при московском главном архиве  мин.
иностр. дел. Как "студент архива", он в 1836 г.  выдержал  в  московском
унив.  экзамен  "по  наукам,  составлявшим   курс   бывшего   словесного
факультета", и причислился к русской  миссии  при  германском  сейме  во
Франкфурте на Майне. В том же году умер Перовский, оставив ему все  свое
крупное состояние. Позднее Т. служил во II отд. собств.  Его  Ими.  Вел.
канцелярии, имел придворное звание и, продолжая часто ездить  заграницу,
вел светскую жизнь. В  1855  г.,  во  время  крымской  войны,  Т.  хотел
организовать особое добровольное ополчение, но  это  не  удалось,  и  он
поступил в число охотников так назыв. "стрелкового  полка  Императорской
фамилии". Участия в военных действиях ему не  пришлось  принять,  но  он
едва не умер от жестокого тифа, унесшего около Одессы значительную часть
полка. Во время болезни ухаживала за ним жена полковника  С.  А.  Миллер
(урожд. Бахметьева), на которой он позднее женился. Письма его  к  жене,
относящиеся к последним годам его жизни, дышат такою же нежностью, как и
в первые годы этого очень счастливого брака. Во время коронации  в  1856
г., Александр II назначил Т. флигель-адъютантом, а затем,  когда  Т.  не
захотел остаться в военной службе, егермейстером. В этом звании, не неся
никакой службы, он оставался до самой смерти; только короткое время  был
он членом комитета о  раскольниках.  С  средины  60-х  гг.  его  некогда
богатырское  здоровье  -  он  разгибал  подковы  и  свертывал   пальцами
винтообразно зубцы вилок - пошатнулось. Жил он, поэтому, большею  частью
за границей, летом в разных курортах, зимою в Италии и Южной Франции, но
подолгу живал также в своих  русских  имениях  -  Пустыньке  (возле  ст.
Саблино, под Петербургом) и Красном Роге  (Мглинского  у.,  Черниговской
губ., близь гор. Почепа), где он и умер 28 сентября  1875  г.  В  личной
жизни своей Т. представляет собою редкий  пример  человека,  который  не
только всячески уклонялся от шедших ему  на  встречу  почестей,  но  еще
должен был выдерживать крайне тягостную для него  борьбу  с  людьми;  от
души желавшими ему добра и предоставлявшими ему возможность  выдвинуться
и достигнуть видного положения. Т. хотел быть "только" художником. Когда
в первом крупном произведении своем - поэме, посвященной душевной  жизни
царедворца-поэта Иоанна Дамаскина - Т. говорил  о  своем  герое:  "любим
калифом  Иоанн,  ему,  что  день,  почет  и  ласка"  -  это  были  черты
автобиографические. В поэме Иоанн Дамаскин обращается к калифу  с  такою
мольбою: "простым рожден я быть певцом, глаголом вольным Бога славить...
О, отпусти меня, калиф, дозволь дышать и петь  на  воле".  Совершенно  с
такими же мольбами встречаемся мы в переписке Т. Необыкновенно мягкий  и
нежный, он должен был собрать весь запас своей энергии, чтобы отказаться
от близости к Государю, которому,  когда  он  заболел  под  Одессой,  по
несколько раз в день телеграфировали  о  состоянии  его  здоровья.  Одно
время Т. поколебался  было:  ему  показалось  привлекательным  быть  при
Государе, как он выразился в  письме  к  нему,  "бесстрашным  сказателем
правды" - но просто придворным Т. не хотел быть ни в каком случай. В его
переписке ясно отразилась удивительно благородная и чистая  душа  поэта;
но из нее же видно, что изящная его личность была лишена силы и тревоги,
мир сильных ощущений и мук сомнения был ему чужд. Это наложило печать на
все его творчество. Т. начал писать и печатать очень рано.  Уже  в  1841
г., под псевдонимом Краснорогский, вышла его книжка: "Упырь" (СПб.).  Т.
впоследствии не придавал ей никакого значения и не  включал  в  собрание
своих сочинений; ее лишь в 1900 г.  переиздал  личный  друг  его  семьи,
Владимир Соловьев. Это  -  фантастический  рассказ  в  стиле  Гофмана  и
Погорельского  Перовского.  Белинский  встретил  его  очень  приветливо.
Длинный промежуток времени отделяет первое, мимолетное  появление  Т.  в
печати от действительного начала его литературной карьеры. В 1854 г.  он
выступил в "Современнике" с рядом стихотворений ("Колокольчики мои", "Ой
стога" и др.), сразу обративших на него внимание. Литературные связи его
относятся еще к  сороковым  годам.  Он  был  хорошо  знаком  с  Гоголем,
Аксаковым, Анненковым, Некрасовым, Панаевым  и  особенно  с  Тургеневым,
который был освобожден от постигшей его  в  1852  г.  ссылки  в  деревню
благодаря хлопотам Т. Примкнув ненадолго  к  кружку  "Современника",  Т.
принял  участие  в  составлении  цикла   юмористических   стихотворений,
появившихся в "Современнике" 1854 - 55  гг.  под  известным  псевдонимом
Кузьмы Пруткова. Весьма трудно определить, что именно здесь  принадлежит
Т., но несомненно, что его вклад был не  из  маловажных:  юмористическая
жилка была очень сильна в нем. Он обладал даром весьма  тонкой,  хотя  и
добродушной  насмешки;  многие  из  лучших  и  наиболее  известных   его
стихотворений обязаны своим успехом именно иронии, в них разлитой (напр.
"Спесь", "У приказных  ворот").  Юмористически-сатирические  выходки  Т.
против течений 60-х гг. ("Порой веселой мая", "Поток-богатырь" и др.) не
мало повлияла на дурное отношение к нему известной части критики. Видное
место занимают юмористические пассажи и в  цикле  толстовских  обработок
былинных сюжетов. Никогда не стесняясь в своих  юмористических  выходках
посторонними соображениями, этот, по мнению многих из своих литературных
противников,  "консервативный"  поэт  написал  несколько  юмористических
поэм, до сих пор не включаемых в собрание его  сочинений  и  (не  считая
заграничных изданий) попавших в печать только в восьмидесятых  годах.  В
ряду этих поэм особенною известностью  пользуются  две:  "Очерк  русской
истории от Гостомысла до Тимашева" ("Рус. Старина", 1878, т. 40) и  "Сон
Попова"  (ib.,  1882,  ј  12).  Первая   из   них   представляет   собою
юмористическое обозрение почти всех главных событий  истории  России,  с
постоянным припевом: "порядка только нет". Поэма  написана  в  намеренно
вульгарном тоне, что не  мешает  некоторым  характеристикам  быть  очень
меткими (напр. об  Екатерине  II:  "Madame,  при  вас  на  диво  порядок
процветет" - писали ей учтиво Вольтер и Дидерот; "лишь  надобно  народу,
которому вы мать, скорее дать свободу,  скорей  свободу  дать".  Она  им
возразила: "Messieurs, vons me comblez", и тотчас прикрепила украинцев к
земле").  "Сон  статского  советника  Попова"  еще  более   комичен.   -
Написанные в народном  стиле  стихотворения,  которыми  дебютировал  Т.,
особенно понравились моск. славянофильскому кружку; в его органе,  "Рус.
Беседе", появились две поэмы Т.: "Грешница" (1858)  и  "Иоанн  Дамаскин"
(1859).  С  прекращением  "Рус.   Беседы"   Т.   становится   деятельным
сотрудником   Катковского   "Рус.   Вестника",   где   были   напечатаны
драматическая поэма "Дон-Жуан" (1862), историч. роман "Князь Серебряный"
(1863)  и  ряд   архаически-сатирических   стихотворений,   вышучивающих
материализм 60-х гг. В "Отеч. Зап. "  1866  г.  была  напечатана  первая
часть драматической трилогии Т. - "Смерть Иоанна  Грозного",  которая  в
1867 г. была поставлена на сцене Александринского театра в С. Петербурге
и имела большой успех, не смотря на то, что соперничество актеров лишало
драму  хорошего  исполнителя  заглавной  роли.  В  следующем  году   эта
трагедия, в  прекрасном  переводе  Каролины  Павловой,  тоже  с  большим
успехом, была поставлена на придворном  театре  лично  дружившего  с  Т.
великого герцога Веймарского. С  преобразованием  в  1868  г.  "Вестника
Европы"  в  общелитературный  журнал,  Т.  становится   его   деятельным
сотрудником. Здесь,  кроме  ряда  былин  и  других  стихотворений,  были
помещены остальные две части трилогии - "Царь Федор Иоаннович" (1868, 5)
и "Царь  Борись"  (1870,  3),  стихотворная  автобиографическая  повесть
"Портрет" (1874, 9) и написанный в Дантовском  стиле  рассказ  в  стихах
"Дракон". После смерти Т. были напечатаны  неоконченная  историч.  драма
"Посадник"  и  разные  мелкие  стихотворения.  Меньше   всего   выдается
художественными достоинствами чрезвычайно популярный  роман  Т.:  "Князь
Серебряный", хотя он несомненно пригоден как чтение для юношества и  для
народа.  Он  послужил  также  сюжетом  для  множества   пьес   народного
репертуара  и  лубочных  рассказов.   Причина   такой   популярности   -
доступность  эффектов  и  внешняя   занимательность;   но   роман   мало
удовлетворяет требованиям  серьезной  психологической  разработки.  Лица
поставлены в нем слишком схематично и одноцветно, при  первом  появлении
на сцену сразу  получают  известное  освещение  и  с  ним  остаются  без
дальнейшего развития не только на всем  протяжении  романа,  но  даже  в
отделенном 20 годами эпилоге. Интрига ведена очень искусственно, в почти
сказочном стиле; все совершается по щучьему велению. Главный  герой,  по
признанию самого Т. - лицо совершенно  бесцветное.  Остальные  лица,  за
исключением Грозного, сработаны по тому условноисторическому  трафарету,
который установился  со  времен  "Юрия  Милославского"  для  изображения
древнерусской жизни. Т. хотя и изучал старину, но большею частью  не  по
первоисточникам, а по пособиям. Сильнее всего отразилось на  его  романе
влияние  народных  песен,  былин  и   лермонтовской   "Песни   о   купце
Калашникове".  Лучше  всего   удалась   автору   фигура   Грозного.   То
безграничное негодование, которое овладевает Т.  каждый  раз,  когда  он
говорит о неистовствах  Грозного,  дало  ему  силу  порвать  с  условным
умилением пред древнерусскою жизнью. По сравнению с романами Лажечникова
и Загоскина, еще меньше заботившихся о реальном воспроизведении старины,
"Кн. Серебряный", представляет собою, однако,  шаг  вперед.  Несравненно
интереснее Т. как поэт и драматурга. Внешняя форма стихотворений  Т.  не
всегда стоит на одинаковой высоте.  Помимо  архаизмов,  к  которым  даже
такой ценитель его таланта, как Тургенев, относился очень сдержанно,  но
которые можно оправдать ради их оригинальности, у Т. попадаются неверные
ударения, недостаточные риемы, неловкие выражения. Ближайшие его  друзья
ему на это указывали и в переписке своей он  не  раз  возражает  на  эти
вполне благожелательные упреки. В области  чистой  лирики  лучше  всего,
соответственно  личному  душевному  складу  Т.,  ему  удавалась  легкая,
грациозная грусть, ничем определенным не вызванная. В  своих  поэмах  Т.
является поэтом описательным по преимуществу, мало занимаясь психологией
действующих лиц. Так, "Грешница" обрывается как раз там, где  происходит
перерождение недавней блудницы. В  "Драконе",  по  словам  Тургенева  (в
некрологе Т.), Т. "достигает почти  Дантовской  образности  и  силы";  и
действительно, в описаниях строго  выдержан  дантовский  стиль.  Интерес
психологический  из  поэм  Т.  представляет  только  "Иоанн   Дамаскин".
Вдохновенному певцу, удалившемуся в монастырь  от  блеска  двора,  чтобы
отдаться внутренней духовной жизни,  суровый  игумен,  в  видах  полного
смирения  внутренней   гордыни,   запрещает   предаваться   поэтическому
творчеству.   Положение   высокотрагическое,   но   заканчивается    оно
компромиссом: игумену является  видение,  после  которого  он  разрешает
Дамаскину  продолжать  слагать  песнопения.   Всего   ярче   поэтическая
индивидуальность Т.  сказалась  в  исторических  балладах  и  обработках
былинных  сюжетов.  Из  баллад  и  сказаний  Т.  особенною  известностью
пользуется "Василий Шибанов"; по изобразительности,  концентрированности
эффектов и сильному языку - это одно из лучших произведений Т. Описанных
в старорусском стиле стихотворениях Т. можно повторить то,  что  сам  он
сказал в своем послании Ивану Аксакову: "Судя меня  довольно  строго,  в
моих стихах находишь ты, что в них торжественности много и слишком  мало
простоты".  Герои  русских  былин  в  изображении  Толстого   напоминают
французских рыцарей. Довольно трудно  распознать  подлинного  вороватого
Алешу Поповича,  с  глазами  завидущими  и  руками  загребущими,  в  том
трубадуре, который, полонив царевну, катается с нею на лодочке и  держит
ей такую речь: "..... сдайся, сдайся, девица душа! я люблю тебя царевна,
я хочу тебя добыть, вольной волей иль неволей, ты должна меня любить. Он
весло  свое  бросает,  гусли  звонкие  берет,  дивным  пением   дрожащий
огласился очерет... " Не смотря, однако,  на  несколько  условный  стиль
толстовских былинных переработок, в их нарядном архаизме нельзя отрицать
большой эффектности и своеобразной красоты.  Как  бы  предчувствуя  свою
близкую кончину и подводя итог всей своей литературной деятельности,  Т.
осенью 1875  г.  написал  стихотворение  "Прозрачных  облаков  спокойное
движенье", где, между  прочим,  говорит  о  себе:  Всему  настал  конец,
прийми-ж  его  и  ты  Певец,  державший  стяг  во   имя   красоты.   Это
самоопределение  почти  совпадает  с  тем,  что  говорили  о  Т.  многие
"либеральные" критики, называвшие его поэзию типичною представительницею
"искусства для искусства". И, тем не менее, зачисление Т.  исключительно
в разряд представителей  "чистого  искусства"  можно  принять  только  с
значительными оговорками. В тех самых  стихотворениях  на  древнерусские
сюжеты,   в   которых   всего   сильнее   сказалась   его    поэтическая
индивидуальность,  водружен  далеко  не  один  "стяг  красоты":  тут  же
выражены и политические идеалы Т., тут же он борется с идеалами, ему  не
симпатичными. В политическом отношении он является в них славянофилом  в
лучшем смысле  слова.  Сам  он,  правда  (в  переписке),  называет  себя
решительнейшим западником, но общение с московскими славянофилами все же
наложило на него яркую  печать.  В  Аксаковском  "Дне"  было  напечатано
нашумевшее в свое время стихотворение "Государь ты наш батюшка",  где  в
излюбленной им юмористической форме Т. изображает петровскую реформу как
"кашицу", которую "государь Петр Алексеевич- варит из добытой "за морем-
крупы (своя якобы "сорная"), а мешает  "палкою";  кашица  "крутенька"  и
"солона", расхлебывать  ее  будут  "детушки".  В  старой  Руси  Толстого
привлекает,  однако,  не  московский  период,   омраченный   жестокостью
Грозного, а Русь киевская, вечевая.  Когда  Поток-богатырь,  проснувшись
после  пяти-векового  сна,  видит  раболепие  толпы   пред   царем,   он
"удивляется притче" такой: "если князь он, иль царь  напоследок,  что  ж
метут они землю пред ним бородой? мы честили князей, но не  этак!  Да  и
полно, уж вправду ли я на Руси? От земного нас Бога Господь  упаси?  Нам
писанием велено строго признавать лишь небесного  Бога!"  Он  "пытает  у
встречного молодца: где здесь, дядя, сбирается вече?" В "Змее  Тугарине"
сам Владимир провозглашает такой тост:  "за  древнее  русское  вече,  за
вольный, за честный славянский народ, за колокол пью Новограда,  и  если
он даже и в прах упадет, пусть звон его  в  сердце  потомков  живет".  С
такими идеалами, нимало не отзывающимися "консерватизмом",  Т.,  тем  не
менее, был в средине 60-х гг. зачислен  в  разряд  писа