итаже.
Картоны сохраняются  отчасти  в  великогерцогском  собрании  в  Веймаре,
отчасти  у  частных  лиц  в  Англии.  Некоторые   эскизы   находятся   в
венецианской академии, а первоначальный  рисунок  всей  композиции  -  в
парижском собрании оригинальных рисунков.  По  этим  материалам  сделаны
были попытки воспроизвести "Тайную вечерь" в том виде, какой  имела  она
вначале. К этим попыткам относятся: гравюра Моргена и  картон  Босси;  с
этого картона сам  Босси  снял  копии  масляными  красками,  послужившую
образцом для мозаики, находящейся в Августинской церкви  в  Вене.  Копия
Феррари находится в галерее  герцога  Лейхтенбергского  в  петербургской
академии художеств. Благодаря всем этим  попыткам,  мы  можем  иметь  по
крайней мере общее представление об этом великом произведении искусства.
   В.  работал  медленно  и  оставил  много  неоконченных   вещей,   что
объясняется частыми перерывами в его  художественной  деятельности.  Эти
произведения, в большинстве случаев, были оканчиваемы  впоследствии  его
учениками. Поэтому, картин, несомненно принадлежащих В., очень мало.
   Едва ли можно причислить к произведениям В. картины: "Vierge  au  has
relief"  (гал.  лорда  Монсона),  "Скромность   и   Тщеславие"   (дворец
Шьяра-Колонна, в Риме), три "Иродиады" (Вена), "Леда" (Берлин)  и  проч.
Знатоки искусства признают  подлинными  только  следующие  произведения:
"Тайная вечерь" (Милан), "Богородица и св.  Анна",  "Иоанн  Креститель",
"Джоконда", "Бахус", "Vierge aux rochers", портрет Лукреции Кревелли  (в
Лувре); "Vierge a la carafe"  (Ватикан):  "Голова  Медузы",  "Поклонение
волхвов" (Уффици), "Мадонна с Младенцем" (Ваприо вилла Мельци), "Мадонна
Литта", "Св. Семейство" и портрет дамы (вероятно, Лукреции  Кревелли,  в
Эрмитаже). Амброзианская  библиотека  в  Милане  обладает  целой  серией
весьма интересных мелких набросков и рисунков, в числе которых  особенно
замечательны портреты Людовика Сфорцы и  его  жены,  а  также  несколько
других портретов. В. умер в Клу, близ Амбуаза, во  Франции,  в  1519  г.
Трогательный рассказ Вазари об его кончине на руках короля  -  вымышлен.
"Трактат о живописи" был издан  несколько  раз,  сперва  на  итальянском
языке, а потом на немецком, испанском и французском. Первое издание,  по
рукописи  библиотеки  Барберини,  появилось  в  Париже  в  1651  г.  под
заглавием: "Trattato della pittura  con  la  vita  dell  istesso  autore
scritta da Rafaello da Fresne". Что касается до других рукописей В.,  то
они находятся в разных собраниях, общественных и частных.  Самая  ценная
коллекция рукописей хранится в парижской национальной  библиотеке  (один
том) и во французском институте (тринадцать томов).  Эти  рукописи  были
взяты французами в 1796 г. из Амброзианской библиотеки. В 1881 г.  Шарль
Равессон Моллиен предпринял издание этих  рукописей  с  фотографическими
facsimile, буквальной транскрипцией, французским переводом, предисловием
и систематическим оглавлением. Последний, четвертый том вышел в 1889  г.
Amoretti, "Memori storiche sulla vita, gli studjet le opere di L. da V."
(1804); Brun, в "Kunst u. Kunstler" Dohm'a, 3 части); Muller-Walde,  "L.
da V. Lebensskizze etc." (Мюнхен, 1889); Вазари, "Библиография Л. да В."
(т. 45 "Библиотеки для Чтения", 1841) и Э. Франтца, "Тайная Вечеря Л. да
В." (в "Вестнике Изящных Искусств", 1886).
   В. Чуйко.
   Ученые работы В. заключаются главнейшие в следующем. Он  изобрел  так
называемый  овальный   патрон,   служащий   для   обтачивания   эллипсов
произвольного эксцентрицитета  на  токарном  станке.  Известно,  что  он
занимался различными вопросами механики, как можно судить по  оставшимся
после него записным книжкам,  заключающим  много  весьма  разнообразного
материала; но цельных сочинений по механике не осталось. Вентури в своем
"Essai sur  les  ouvrages  physicomathematiques  de  Leonard  de  Vinci"
(Париж, 1797) указывает на то, что В.  был  известен  закон  возрастания
скорости свободно падающего тела. Либри, в своей "Histoire des  sciences
mathematiques en Italie" (Париж, 1838 -  41)  приписывает  В.  следующие
исследования: О падении тела по наклонной плоскости, о  центрах  тяжести
пирамид, об ударе тел,  о  движении  песка  на  звучащих  пластинках;  о
законах  трения,  и  изобретения:   динамометра,   одометра,   некоторых
кузнечных инструментов, лампы с двойным притоком  воздуха;  кроме  того,
Либри говорит, что В. написал сочинение по гидравлике.  Ему  приписывают
также разъяснение видения предметов зараз двумя глазами,  в  отличие  от
рассматривания только одним.
   Д. Бобылев.
   Леонкавалло (Руджиеро  Leoncavallo)  ?  один  из  известных  новейших
итальянских оперных композиторов, перенесших  вагнеровские  принципы  на
итальянскую почву и  старающихся  придерживаться  правдивой  музыкальной
иллюстрации  текста.  Это  направление  получило   в   Италии   название
"Verismo". Л. род. в 1858  г.  Его  опера  "Паяцы"  ("Pagliacci",  1892)
получила большое распространение во всем музыкальном мире. Вторая  опера
Л.: "Медичи" ("I Medici", 1893), поставленная во многих городах  Европы,
имела меньший успех чем первая. Л. написал еще оперу "Чаттертон".
   Леонтьев  (Константин  Николаевич,  1831  -   91)   -   публицист   и
повествователь,     оригинальный     и      талантливый      проповедник
крайне-консервативных взглядов; из калужских помещиков, учился  медицине
в моск. унив., был в крымскую кампанию военным врачом, потом домашним  и
сельским в Нижегородской губ. После краткого  пребывания  в  Петербурге,
поступил в азиатский дп. М. Ин. Дел и  10  лет  (1863  -  73)  прожил  в
Турции,  занимая  различные  консульские  должности  (на  о.  Крите,   в
Адрианополе, Тульче, Янине, Зице и Салониках). Выйдя в отставку,  провел
более года на Афоне и затем вернулся в Россию, где жил большей частью  в
своей деревне. В 1880 г. был помощником редактора "Варш. Дневника",  кн.
Н. Голицына, потом был назначен цензором в Москву. В 1887 г. опять вышел
в отставку, поселился в Оптиной пустыне и через 4  года,  приняв  тайное
пострижение с именем Климента, переехал в Сергиев посад, где и  умер  12
ноября 1891 г.
   Первые беллетристические произведения Л. (из русской жизни, несколько
повестей и два романа: "Подлипки" и "В  своем  краю",  в  "Отечественных
Записках" 1856 - 1866 гг.), хотя и не лишены таланта, но, по позднейшему
признанию самого автора, не представляют значительного интереса,  будучи
написаны под преобладающим влиянием Ж. Занда по  идеям  и  Тургенева  по
стилю. Литературная самобытность Л. проявилась вполне  в  его  повестях:
"Из жизни христиан в Турции" (изд. отдельно Катковым в 1876 г.; сюда  же
принадлежат рассказ "Сфакиот", роман "Камень  Сизифа"  и  начало  романа
"Египетский голубь",  не  вошедшие  в  этот  сборник).  И.  С.  Аксаков,
враждебно  относившийся  к  политическим  и  церковным  взглядам  Л.,  у
которого находил "сладострастный культ палки", был в восхищении  от  его
восточных повестей и говорил: "Прочтя их, не нужно и в Турцию ехать". Во
время жизни в грекотурецких городах произошел в Л. умственный переворот,
закончившийся на Афоне. Прежний натуралист и жорж-зандист, напечатавший,
между прочим, уже в зрелом возрасте "в  высшей  степени  безнравственное
(по его собственному, преувеличенному отзыву),  чувственное,  языческое,
дьявольское сочинение, тонкоразвратное, ничего христианского в  себе  не
имеющее"    -    сделался    крайним     и     искренним     сторонником
византийско-аскетического  религиозного  идеала.  Этой  стороной   новое
мировоззрение  Л.  далеко  не  исчерпывается.  Оно  было  вообще  лишено
цельности; одного срединного и господствующего принципа в нем  не  было,
но отдельные взгляды были  весьма  замечательны  своей  определенностью,
прямотой  и  смелой   последовательностью.   По   своему   отношению   к
славянофильству, которое он называл "мечтательным и неясным учением", Л.
представляет необходимый момент в истории русского  самосознания.  Желая
привести свои пестрые мысли и стремления к некоторому,  хотя  бы  только
формальному  единству,  он  называл  себя  принципиальным  или   идейным
консерватором (в противоположность грубопрактическому или  эмпирическому
консерватизму). Дорогими, требующими и достойными охранения  он  считал,
главным образом: 1) реально-мистическое, строго-церковное  и  монашеское
христианство  византийского  и  отчасти  римского  типа,   2)   крепкую,
сосредоточенную монархическую государственность и  3)  красоту  жизни  в
самобытных национальных формах. Все это  нужно  охранять  против  одного
общего врага - уравнительного буржуазного  прогресса,  торжествующего  в
новейшей  европейской  истории.  Вражда  к  этому  прогрессу  составляла
главный "пафос" в писаниях Л., выработавшего особую теорию развития, где
он своеобразно варьировал идеи Гегеля, Сен-Симона, Ог. Конта и  Герберта
Спенсера  (которых,  впрочем,  не   изучал   систематически).   По   Л.,
человечество в целом и в  частях  проходит  через  три  последовательные
состояния: первоначальной простоты (подобно  организму  в  зачаточном  и
незрелом,  младенческом  периоде),  затем   положительного   расчленения
(подобно   развитому   цветущему   возрасту   организма)   и,   наконец,
смесительного упрощения и уравнения или вторичной  простоты  (дряхлость,
умирание и разложение организма).  Так,  германцы  в  эпоху  переселения
народов представляли первичную простоту быта, Европа  средних  и  начала
новых   веков   -   цветущее   расчленение   жизненных   форм,    а    с
"просветительного" движения XVIII в.  и  великой  французской  революции
европейское  человечество  решительно  входит  в   эпоху   смесительного
упрощения и разложения. От  названных  европейских  мыслителей,  которые
также отмечали критически и отрицательный характер новейшей истории,  Л.
отличается тем, что считает это разложение для  Европы  окончательным  и
ждет  нового  и  положительного  от  России.  В  этом  он   сходится   с
славянофилами, но тут  же  и  расходится  с  ними  в  трех  существенных
пунктах.  1)  Современное  "разложение"  Европы   он   считает   простым
следствием общего естественного закона, а вовсе не какого-нибудь  порока
в коренных началах ее жизни, от которого будто бы Россия  свободна;  эту
славянофильскую точку зрения  Л.  так  излагает  и  осмеивает:  "правда,
истина, цельность, любовь и т. п. у нас,  а  на  Западе  -  рационализм,
ложь, насильственность, борьба и т. п. Признаюсь - у меня это возбуждает
лишь  улыбку;  нельзя   на   таких   общеморальных   различиях   строить
практические  надежды.  Трогательное  и  симпатическое  ребячество   это
пережитой уже момент русской мысли". 2)  Новая  великая  будущность  для
России представляется  Л.  желательной  и  возможной,  а  не  роковой  и
неизбежной, как думают славянофилы; иногда эта  будущность  кажется  ему
даже мало вероятной: Россия уже прожила 1000 л., а  губительный  процесс
эгалитарной буржуазности  начался  и  у  нас,  после  крымской  войны  и
освобождения крестьян. 3) Помимо неуверенности в исполнении его  желаний
для России, самый предмет этих желаний был у Л. не  совсем  тот,  что  у
славянофилов. Вот главные черты его культурно-политического идеала,  как
он сам его резюмировал: "государство должно быть пестро, сложно, крепко,
сословно  и  с  осторожностью  подвижно,  вообще  сурово,  иногда  и  до
свирепости; церковь должна быть независимее  нынешней,  иepapxия  должна
быть  смелее,  властнее,  сосредоточеннее;  быт  должен  быть  поэтичен,
разнообразен в национальном, обособленном от  Запада  единстве;  законы,
принципы власти должны быть строже, люди  должны  стараться  быть  лично
добрее - одно  уравновесит  другое;  наука  должна  развиваться  в  духе
глубокого презрения к своей пользе". Идеал Л.  был  византийским,  а  не
славянским; он прямо доказывал, что "славянство" есть термин без всякого
определенного культурного содержания, что славянские народы жили и живут
чужими началами.  Их  нынешняя  культура  слагается  отчасти  из  слабых
остатков традиционного византизма, большей же частью -  из  стремительно
усвоенных элементов прогрессивного европеизма. Этот второй,  ненавистный
Л. элемент решительно преобладает у славян австрийских,  а  в  последнее
время возобладал и у балканских. Поэтому слияние  славян  с  Россией,  к
которому стремится панславизм, не только не  может  быть  целью  здравой
политики с русской точки зрения, но было бы прямо для нас  опасным,  так
как усилило бы новыми струями уравнительного прогресса наши  разлагающие
демократические элементы и  ослабило  бы  истинноконсервативные,  т.  е.
византийские начала нашей жизни.  В  церковно-политическом  споре  между
греками и болгарами Л. решительно стал  на  сторону  первых,  вследствие
чего разошелся со своим  начальником,  послом  в  Константинополе,  ген.
Игнатьевым, а также с  Катковым.  -  Л.  пламенно  желал,  чтобы  Россия
завоевала Константинополь,  но  не  затем,  чтобы  сделать  его  центром
славянской  либерально-демократической  федерации,  а  затем,  чтобы   в
древней столице  укрепить  и  развить  истинноконсервативный  культурный
строй и восстановить Восточное царство на прежних византийских  началах,
только  восполненных  национально-русским   учреждением   принудительной
земледельческой  общины.  Вообще  Л.  во  всех   сферах   высоко   ценил
принудительный  характер  отношений,  без  которого,  по   его   мнению,
жизненные формы не могут сохранять своей  раздельности  и  устойчивости;
ослабление принудительной власти есть верный  признак  и  вместе  с  тем
содействующая причина разложения или "смесительного упрощения" жизни.  В
своем презрении к чистой этике и в своем культе самоутверждающейся  силы
и красоты Л. предвосхитил многие мысли Ницше, вдвойне парадоксальные под
пером афонского послушника и оптинского монаха. Л.  религиозно  верил  в
положительную  истину  христианства,  в  узкомонашеском  смысле  личного
спасения; он политически надеялся на торжество  консервативных  начал  в
нашем отечестве, на взятие Царьграда русскими войсками  и  на  основание
великой  неовизантийской  или  греко-российской  культуры;  наконец,  он
эстетически любил все красивое и сильное; эти три мотива господствуют  в
его писаниях, а отсутствие между  ними  внутренней  положительной  связи
есть главный недостаток его миpoсозерцания. Из идеи личного душеспасения
путем монашеским (как его понимал Л.) логически  вытекает  равнодушие  к
мирским политическим интересам и  отрицание  интереса  эстетического;  в
свою очередь политика, хотя бы консервативная, не имеет ничего общего  с
душеспасением  и  с  эстетикой;  наконец,  становясь  на  точку   зрения
эстетическую,  несомненно  должно   бы   предпочесть   идеалы   древнего
язычества,  средневекового  рыцарства  и   эпохи   Возрождения   идеалам
византийских монахов и чиновников, особенно в  их  русской  реставрации.
Таким   образом,   три   главные    предмета,    подлежащие    охранению
принципиального или идейного консерватизма, не согласованы между  собой.
Не свободно от внутреннего противоречия  и  враждебное  отношение  Л.  к
новой европейской цивилизации, которую он сам же признавал за неизбежный
фазис естественного процесса.  Справедливо  укоряя  славянофилов  за  их
ребяческое осуждение Запада, он сам впадал  в  еще  большее  ребячество.
Славянофилы были по крайней мере последовательны: представляя  всю  зап.
историю как плод человеческого  злодейства,  они  имели  в  этом  ложном
представлении  достаточное  основание  для  негодования  и  вражды;   но
ожесточенно нападать на заведомые следствия естественной необходимости -
хуже чем бить  камень,  о  который  споткнулся.  Не  имели  достаточного
основания и  надежды  Л.,  связанные  с  завоеванием  Царьграда:  почему
вступление русских солдат и чиновников  на  почву  образованности  давно
умершей естественной смертью  должно  будет  не  только  остановить  уже
начавшийся в России процесс уравнительного смешения, но  и  создать  еще
небывало великую консервативную  культуру?  Надежды  и  мечтания  Л.  не
вытекали  из  христианства,  которое   он,   однако,   исповедовал   как
безусловную истину. Ему оставалась неясной  универсальная  природа  этой
истины и невозможность принимать ее на половину. Но если главные мотивы,
из которых слагалось миросозерцание Л., не  были  им  согласованы  между
собой, то к каждому из них он относился серьезно  и  с  увлечением,  как
свидетельствует вся его жизнь.  Своим  убеждениям  он  принес  в  жертву
успешно начатую дипломатическую карьеру, вследствие чего семь лет терпел
тяжелую нужду. Свои крайние мнения он без всяких оговорок высказывал и в
такое время, когда это  не  могло  принести  ему  ничего,  кроме  общего
презрения  и  осмеяния.  Большая  часть  политических,   критических   и
публицистических произведений Л. соединена в сборнике "Восток, Россия  и
Славянство" (М., 1885 - 1886). После этого он напечатал  в  "Гражданине"
ряд статей, под общим  заглавием  "Записки  Отшельника".  Одна  из  них:
"Национальная политика как орудие всемирной  революции"  изд.  отдельной
брошюрой (М., 1889). При жизни Л.  на  него  мало  обращали  внимания  в
литературе; можно назвать только статьи Н. С. Лескова ("Голос", 1881,  и
"Новости", 1883) и Вл. Соловьева ("Русь", 1883). После его смерти, кроме
некрологов, появились следующие ст.: В.  Розанова  в  "Русск.  Вестнике"
(1892), А. Александрова (там же), Влад. Соловьева в  "Русск.  Обозрении"
(1892), кн. С. Трубецкого в "Вестн. Европы" (1892), П. Милюкова в "Вопр.
филос. и психологии" (1893), Л. Тихомирова в "Русск. Обозрении"  (1894),
свящ. И.Фуделя (т. же, 1895). По  обилию  материала  для  характеристики
особенно важны статьи о. Фуделя и г. Александрова.
   Вл. Соловьев.
   Леопард или пантера (Felis  pardus  L.)  -  крупный  вид  рода  кошка
(Felis), служащий типом для группы леопардовых (Pardina), куда относятся
крупные кошки Старого и Нового Света с круглым зрачком и  сплошными  или
кольцеобразными пятнами.  Цвет  шерсти  Л.  обыкновенно  оранжево-желтый
разных оттенков, снизу беловатый, на  голове  с  черными  точками,  шее,
передних и задних конечностях и  сплошными  пятнами,  вдоль  спины  с  2
рядами простых, по бокам с 6  -  10  рядами  разорванных  кольцеобразных
пятен; на хвосте черные пятна. Вся длина 180 - 240  см,  из  которых  на
хвост приходятся 60 - 96 см. Название Л. прилагается нередко в частности
к африканской форме, которая в общем меньше (170 - 200 см); пантерой  же
назыв. азиатскую форму, более крупную (200 - 240 см) и с более вытянутым
сложением;  кроме  того  между  этими  формами  существуют  и  некоторые
различия  в  цвете,  по  котором  отличают  африканские  экземпляры   от
азиатских. Некоторые зоологи считают Л. и пантеру  за  разные  виды.  За
особые  виды  признаются  некоторыми  также  некоторые  другие   местные
разновидности, напр. F. fontanieri  из  сев.  Китая,  с  длинной  мягкой
шерстью, короткой мордой и некоторыми особенностями в окраске и  другие.
Так называемые черные пантеры и Л., т.  е.  такие  экземпляры,  основной
цвет шерсти которых черно-бурый, так что черные пятна заметны  лишь  при
известном  освещении,  во  всяком  случае  не  составляют  даже   особых
разновидностей, так как пестрые и черные  экземпляры  встречаются  среди
детенышей  одного  помета.  Весьма  близка  к  Л.  и   составляет   лишь
разновидность зондская или длиннохвостная пантера (F. variegata) с более
удлиненной  головой,  тонкой  шеей,  длинным  хвостом  и  более   темной
окраской, водящаяся на Суматре и Яве. Вообще область распространения  Л.
обнимает Африку и зап. и южн. Азию. У нас на  Кавказе  пантера  ("барс")
достигает южн. Дагестана, а по зап. склону доходит еще далее на Север. В
средней Азии сев. граница распространения Л. проходит  по  Копет-Дагу  и
прилегающим речным долинам, в  русском  Туркестане,  на