а
благополучно достигла  берега и, взметнув  облако  белого  песка,  пошла  на
посадку. Едва же коснувшись тверди, она снова взмыла в высоту и вернулась на
большой корабль. Морис с недоумением следил за этими странными маневрами.
     Но судьба приготовила ему еще один сюрприз: по  косе неспешным шагом от
того места,  куда только что садилась лодка, и в направлении стоянки  Мориса
шествовал  человек  в  черной форме,  без доспехов  и  шлема.  Бонакус палил
нещадно, но человек не спешил укрыться в тенистом лесу - ему было не жарко.
     Когда незнакомец приблизился достаточно, чтобы  можно  было  разглядеть
его лицо, Морис обрадовался. Он узнал этого парня, ну, по  крайней мере, тот
был ему знаком. Сейчас  все встанет на свои места. Морис выбрался из кустов,
куда он предусмотрительно спрятался, увидев незнакомца.  Этот знакомый Листу
парень был уже шагах в двадцати, когда услышал крик:
     - Эй, здесь я! Иди сюда!

ГЛАВА 11

     Какой-то  оборванец,  отплясывая  на  огромном  валуне,  драл   глотку.
Остановка...  Поворот...  Натянутая улыбка...  Подойдя  к  подножию  обрыва,
человек стал подниматься по  крутым  ступеням. Он поднимался,  упорно смотря
себе  под ноги.  "Надо помочь", -  подумал Морис и, подойдя к краю площадки,
протянул руку:
     - Хватайся!
     Человек, по-прежнему глядя на  свои сапоги, принял услугу и, оказавшись
рядом с гостеприимным хозяином,  поднял голову. Морис  столкнулся нос к носу
с... Морисом Листом собственной персоной.
     Пятясь от  своего  наступающего двойника и бессвязно лепеча  что-то, он
оступился и упал. Это его  и спасло, так как в этот момент на уровне  горла,
со свистом  рассекая  воздух,  мелькнуло  лезвие, зажатое  в руке. Эта  рука
уперлась  в пустоту, и  двойник,  потеряв  равновесие,  чуть-чуть навис  над
лежавшим  Морисом, который только теперь осознал опасность.  Это придало ему
силы: он изловчился и, опершись плечами о землю, резко  выбросил ноги вверх.
Нападавший, не ожидавший такого поворота дела, получил чувствительный удар и
упал, перевернувшись через голову. Морис, быстро вскочив, устремился к почти
поверженному врагу, чтобы  нанести последний удар.  Но  двойник уже  был  на
ногах и в свою очередь уложил Мориса неуловимым быстрым ударом.
     Тот отлетел  на  три  метра  и  ударился о  твердый  каменистый  грунт.
Сознание покинуло  Мориса, и  он  не мог видеть  своего  противника, который
подошел  к его  распростертому  телу и,  прикидывая  на  глаз местоположение
сердца, уже собрался занести руку, вооруженную узким, как жало, стилетом...
     Кусты зашуршали,  и,  ступая мягкими лапами, на  площадку  вышел зверь,
кравшийся  по  следу  Мориса.  По его  позеленевшим клыкам  стекала тягучими
струями слюна.  Голод сводил  с ума гиганта.  Он прямо-таки  вонзил взгляд в
двойника Мориса и начал медленно приближаться .
     Двойник, казалось,  не испугался. Он только сделал шаг назад. Шерсть на
вершине  холма  мускулов зашевелилась, зверь  остановился и, как  только его
обед  попытался  улизнуть  в  лес,  в  стремительном  прыжке  с  неожиданной
легкостью  настиг  жертву.  В  его  челюстях звонко, как вишневая  косточка,
щелкнула голова двойника, а  еще мгновение спустя в пасти чудовища полыхнула
яркая  вспышка  и ахнуло  так,  что  оглушенная животина с  горящей  факелом
шерстью поднялась на дыбы, извергая из горла кровь и жуткий булькающий крик,
пронзительный и жалобный. Фонтан крови усилился, и  крик захлебнулся совсем.
Колосс замотал головой и рухнул на небольшие  деревья, хрупко ломавшиеся под
его  тяжестью,  а  острые  пеньки,  впивавшиеся  в  тушу,  довершили  гибель
несчастного животного.
     Морис пришел в  себя  от легких  щекочущих прикосновений. Он  приоткрыл
глаза.

     Затылок разламывала тупая боль, и все вокруг было размытым. Морис никак
не мог понять, где он и кто рядом с ним.
     Он  кожей чувствовал близость чего-то теплого, доброго. Может быть,  он
снова стал маленьким? Все было точь-в-точь  как в детстве -  те же ощущения.
Вот сейчас он окончательно  проснется и, если рядом не  будет мамы, зальется
горькими слезами. В глазах его медленно прояснилось, черты лица, склоненного
над Морисом, стали отчетливее, узнаваемое. Из памяти всплыли черты Юдит,  ее
волосы, глаза, голос.
     - Ю-ди... Ю-ди-ит?.. - простонал Морис.
     - Тихо, тебе лучше не разговаривать, молчи.- На губы его лег палец.
     Наконец он сумел окончательно открыть глаза. Во второй раз увидев перед
собой  лицо Юдит, Морис не стал удивляться, а  принял все как есть.  Девушка
была красива,

     приветлива и до  мелочей походила на ту, которую  Тимотеус  застрелил в
каюте Валевского. Морис поднял руку  и погладил шелковистые  волосы девушки.
Она счастливо заулыбалась и прижала его ладонь к своей щеке.
     -  Как тебя  зовут?  - разлепив потрескавшиеся  губы,  сипло проговорил
Морис.
     - Анупа, меня зовут Анупа.- Голос ее звучал приветливо и звонко.
     - Прекрасно.  - Морис  оперся на  землю и сел.  - А  меня  зовут Морис.
Понятно?
     - Понятно, Мо-рис,- ответила она с готовностью, не сводя с него глаз.
     - Откуда же ты взялась? А? Анупа? - спросил Морис и устало улыбнулся.
     -  Я убегала  от черных  демонов  и увидела  тебя, Морис. Демоны  убили
глупых лягушек Хоро и Тернику.
     - Какие демоны, о чем ты?
     -  Обыкновенные демоны. Черные и очень страшные... Мо-рис, ты войдешь в
хижину моей матери?

     - Какую еще  хижину? -  Морис все еще туго  соображал  после постоянных
травм головы.
     - Я хочу,  чтобы ты был  моим  мужчиной,  чтобы ты вошел в  хижину моей
матери! Ты рад этому? - быстро, скороговоркой выпалила она.
     Обалдевший Морис, ничего не понимая,  пялился на девушку, а потом вдруг
зашелся  в приступе хохота.  Он то падал, то вставал на ноги, но  ненадолго.
Смех валил его, ослабленного, на землю снова и  снова. Наконец это перестало
нравиться Анупе. Она  поднялась  с  камней,  схватила  хохочущего Мориса  за
шиворот, а другой  рукой коротко ударила его под дых.  Морис охнул и присел.
После некоторой паузы он сказал:
     -  Видишь ли,  крошка,  я  вроде как  на службе. Несколько  раз глубоко
вздохнув, он восстановил дыхание.  Девушка неподвижно  сидела,  не спуская с
него глаз.
     - Теперь я знаю, что среди мужчин - ты самый сильный, - продолжала она,
как ни в чем не бывало, - а среди  женщин - я! Ты понимаешь, о чем я говорю,
Мо-рис?
     - Догадываюсь, крошка, - ответил он, держась за  живот. - Скажи, Анупа,
а откуда ты знаешь мой язык?
     -  Скорее, это  ты  знаешь наш. Этот  язык знают муюмы, бактисы, жители
пустыни Ронги  и в большой стране Мго. Все,  кто поклоняется Железному Отцу,
говорят  с ним  на его  языке,  ну и  между собой,  конечно. Этот язык муюмы
называют  нгоро -  "божественная речь".  Очень давно, много лет назад, когда
мой народ существовал  в обличье рыб и питался водорослями в океане,  пришел
Железный Отец, дал нам новую жизнь, богатые дичью леса, глубокие озера и наш
новый язык  муюмов. То же он сделал и с  другими народами, но люди ссорились
между собой, убивали  друг  друга и пожирали.  Муюмы ели бактисов, а жителей
Мго  поедали  ронгийские людоеды. Ведь  каждый в иноплеменнике  видел только
зверя, еду.  Тогда Железный Отец спустился с  Саардских гор  и  подарил  нам
нгоро. Войны сразу прекратились,  мы поделили земли и стали  уважать границы
друг друга. Так говорят легенды. Беспокоясь о нас. Творец

     создавал  новых  диковинных  больших зверей,  и мы получили много мяса.
Одного такого зверя ты сегодня убил... Ты храбрый, Мо-рис, ты сильный!
     - Какого еще зверя? - не понял Морис.
     - Как же, а вон там, в кустах, забыл?
     - В каких кустах?
     Только  тут Морис обратил внимание,  что  с той стороны, куда указывала
Анупа,  был  слышен частый  писк,  шорохи, хлопанье  крыльев - одним словом,
возня.
     Когда  Морис приблизился  к  кустам,  он стал  очевидцем  того, как  по
громадной туше зверя прыгали птицы величиной с индюка, с массивными клювами,
и  сосредоточенно  долбили  тушу то  тут, то там. А  в залитой  кровью траве
кишела всякая лесная мелочь.
     Морис сплюнул под ноги и вернулся к Анупе.
     - Откуда... это здесь?
     -  Как, ты совсем  ничего не помнишь?  - И  девушка  рассказала  все до
мельчайших подробностей, особенно приукрашивая подвиги Мориса.

     Жутко надоели мухи. Они лезли в лицо, уши, глаза.  Морис так устал, что
уже не  отмахивался  от них. Вслед за  Анупой он  шел  целых  полдня, причем
только с одним привалом. Девушка несла мешочек с вяленым мясом рыбы, которую
добыл Морис, и  пару связок каких-то съедобных плодов, и  совершенно не было
заметно, чтобы она хоть чуточку устала.
     Анупа  подпрыгивала, что-то  напевала  на своем  варварском диалекте, а
Морису  оставалось только идти и любоваться ее стройными ножками. После того
как Анупа в  который  раз  обернулась  и, счастливо улыбаясь, спросила: "Как
дела?" - Морис усмехнулся и, пройдя еще несколько шагов, бросил:
     -  Дела  лучше,  чем  у  Робинзона  Крузо...  Дикарка  остановилась   и
посмотрела на своего спутника.
     - Почему? - спросила дикарка.
     - Потому что у него была только коза, - улыбнулся Морис,- а у меня есть
ты!
     Анупа недоуменно пожала плечами  и, повернувшись, продолжила свой путь,
давая понять, что больше тратить время на пустяки она не собирается. Так они
шли  в  абсолютной  тишине  около получаса, после  чего  Анупа  вдруг  резко
остановилась. Морис  даже  наткнулся на  связку фруктов, которую  она несла.
Девушка  медленно  повернулась  к своему  спутнику,  серые глаза  ее  гневно
сверкнули.
     - Когда мы придем в деревню, я обязательно подарю тебе козу, Мо-рис!  -
отчетливо произнесла дикарка и, круто повернувшись, продолжила путь.

     Колонна медленно втягивалась  в ущелье. Известковая  пыль  из-под копыт
сотен буйволов  поднималась белесыми клубами и ложилась на пропитанные потом
доспехи. Полуденный Бонакус раскалил кремниевые панцири, и вскоре можно было
видеть, как кое-кто из воинов  падал со  спины буйвола,  сраженный  тепловым
ударом. Рабы оттаскивали их на обочину и приканчивали, протыкая сердце иглой
гигантского кактуса. Оставлять раненых считалось позором, а взять их с собой
не было никакой возможности.
     Деревянные иглы длиной в  локоть, отполированные мелким речным песком и
ребрами  жертв, были опасным  оружием  в  руках тренированного  раба.  Воины
носили  железные  иглы,  но рабам  железа не доверяли. С умерщвленных иглами
воинов снимали  уже ненужные им доспехи и складывали  рядом с покойниками, а
потом рабы из арьергарда собирали тяжелое убранство.
     Главный нарвад империи с досадой наблюдал, как тают ряды вверенного ему
войска, но иначе нельзя - за каждым кустом прятались метатели. Каждое мелкое
племя  считало  правилом  хорошего  тона убить  несколько  солдат сильного и
богатого войска императора, а затем хвастать перед своими соседями, чтобы те
зауважали, а то и просто боялись.
     Вот и  стерегут  они все  от  мала  до  велика,  сидя  на  деревьях или
забившись  в какую-нибудь  щель.  Стоит  только в  рядах  колонны  появиться
легкомысленному  молодому  воину,  снявшему  тяжелые  доспехи,  как  тут  же
зашелестит в воздухе раскручиваемая

     праща  и  желтый блестящий шарик вонзится в грудь бедняги, а  в  кустах
низколобые угрюмые горцы с темной завистью в глазах будут смотреть на своего
приплясывающего удачливого сородича.
     Вот  уже авангард  колонны начал выбираться из каменных  тисков ущелья.
Передовые отряды сразу строились в боевые порядки и, ведомые своими храбрыми
бригадирами, шли в атаку  на густые заросли,  где прятались коварные  горцы.
Буйволы,  подгоняемые острыми  шпорами,  с  яростным  ревом,  словно  танки,
утюжили  кусты, и оттуда  в панике,  словно тараканы, разбегались  метатели.
Солдаты на буйволах догоняли их и вонзали им в головы четырехгранные спицы.
     После того как горцы были частью разогнаны, а частью  перебиты, колонны
войска, не стесненные ничем, выходили  из ущелья на плоскогорье и  поотрядно
становились на отдых.

     В  центре лагеря  быстро установили  шатер нарвада Аххи, и, видя издали
пурпурный купол своей походной  резиденции, нарвад повернул своего буйвола к
ней.

     Он проезжал мимо солдат, хозяйским глазом определяя, в  каком состоянии
находятся буйволы, смеются ли солдаты,  распрягая их. По запаху узнавал, что
они готовят на своих кострах.
     Нарвад  чувствовал  настроение  войска. За  Аххой  ехали  военачальники
рангом пониже, но все только на буйволах белых и желтых.
     Цвет  буйвола   говорил  о  принадлежности  всадника   к  определенному
сословию. На белом буйволе  с  рогами, покрытыми перламутром, ездили  только
сам император и члены его семьи.  Вельможи и военачальники садились на белых
или желтых буйволов. Пятнистых и  серых использовали придворные  цирюльники,
надсмотрщики за рабами и войсковые командиры. Солдатам были положены буйволы
черного цвета. Ну а пестрые, рябые, коричневые и еще невесть какие трудились
на  полях  простолюдинов. За  нарушение этого правила виновного ослепляли  и
отправляли работать в шахты, чтобы добывать для империи железо.
     Возле шатра  шустрые  рабы помогли спешиться своим  господам,  и  те  в
порядке  значимости вошли под шелковые своды.  Следом  за Аххой  шел  Ирри в
доспехах из черных морских раковин.
     Его  шлем  был  изготовлен  из  черепа  большой  лесной  обезьяны.  Все
вооружение красавца Ирри состояло из изящной тонкой спицы, длинней  обычной,
с  шариком  из драгоценной  пластмы  вместо рукояти.  Ирри  был  подчеркнуто
франтоват. Он красил волосы  по новой столичной  моде и  был жесток, как сам
дьявол. Он приходился Аххе двоюродным племянником, но старый вояка  не любил
молодого зазнайку, и  потребовалось  вмешательство самого божественного Тро,
чтобы Ахха наконец сдался и согласился взять в поход к побережью Ирри.
     Оказавшись  в  шатре нарвада,  все  уселись  в круг. Появились  рабы и,
неслышно  ступая,  подали каждому из  присутствующих по чашке  зе -  легкого
хмельного  напитка из речных водорослей.  С  минуту  все  молча прихебывали,
смотря перед собой. Но вот Ахха отставил чашку и произнес:
     - Итак, мы  дошли до границы владений муюмов - лесных людей. Они бегают
по  горам, как козы, видят в темноте, как совы, плавают,  как рыбы, и хитры,
как лисы. Основное задание  императора мы выполнили -  сожгли Сази,  столицу
Ронги,  уничтожили ронгийского  князя  Илу  и  его  солдат. Мы  имеем  право
вернуться по безопасной дороге через Кали-Нуми в наш благословенный Тротиум.
Но мы можем пойти и до побережья, увидеть своими глазами прекрасных муюмок с
очами голубыми, как озера, и руками быстрыми, как праща. Итак,  ваше мнение.
Говори ты, Моххад.
     - Я скажу! - Моххад провел по загорелому лицу огромной ладонью, вытирая
пот.  Потом пригладил длинные седые волосы.  - Я скажу,  Ахха!..  Я, Моххад,
промбиуд  императора,  сейчас  имею  желтого  буйвола,  а когда-то был очень
счастлив, получив императорской  милостью  черного. Я был червь, а император
меня  сделал  промбиудом.  И поэтому  я проливал, проливаю и  буду проливать
кровь  свою и своих врагов во славу императора. Нарвад,  я иду к океану! - И
промбиуд воинственно тряхнул седой шевелюрой.
     - Что скажет Сейк?
     Сейк, командир трех сотен пращников, вскинул вверх руку с зажатой в ней
спицей и тонким голосом крикнул:
     - Я - как Моххад! Пусть мгонеты  будут  самыми  красивыми, а красивых и
смелых детей нам нарожают женщины-муюмки.
     - Я  вижу,  остальных спрашивать нет  необходимости,  все  едины в этом
решении. Я правильно понял?
     - Да, нарвад! - ответил хор голосов.
     - Вы  все  храбрые воины,  и это хорошо,  у  императора не должно  быть
других. Но подумайте и о том, что от трех с половиной тысяч воинов у нас уже
осталось не более двух тысяч. Что вы на  это  скажете? Не получится  ли так,
что мы, ища своему императору  славы, оставим  его беззащитным перед большим
количеством врагов империи Мго?
     -  Уважаемый Ахха! Вы можете взять  с собой сотню воинов для  охраны  и
отправиться потихоньку в Тротиум! - язвительно произнес Ирри. - Вас никто не
сможет упрекнуть из уважения к вашим годам и заслугам.
     На "годах" Ирри сделал особое ударение, и Ахха заметил это.
     -  Если я уеду,  кто поведет  воинов к  океану? Уж не  ты  ли,  дорогой
племянник,  со  своей  игрушечной булавкой?..  Да  и солдаты  у  тебя  будут
заниматься не тем, чем надо,- больно уколол племянника старый Ахха.
     Шатер затрясся от взрыва смеха. Не смеялся только Ирри. Его тонкие губы
стали вообще незаметны на побелевшем лице. Сейчас ему напомнили о  его самом
любимом развлечении.
     Здесь, в  Ронги, солдаты часто  захватывали горянок  и с  удовольствием
насиловали их. Так вот. Ирри предоставлял для этого свою палатку и требовал,
чтобы жертву мучили в течение нескольких часов в его присутствии, а когда он
видел, что горянка  на последнем издыхании и жить ей оставалось минуты, Ирри
сгонял  солдата  и  набрасывался  на  умирающую,  овладевая  ею,  совершенно
растерзанной.  Для любого другого  такие,  с позволения сказать, развлечения
могли окончиться темной и сырой шахтой империи, но не для Ирри.

     Ноги у Мориса, если можно так  выразиться, завязывались в морские узлы.
Ему  даже  казалось,  что  они  натужно выписывали замысловатые кренделя уже
где-то далеко  позади. В момент, когда силы, казалось, покинули его и Морису
захотелось только тихо умереть под кустом, Анупа остановилась. Ее измученный
спутник остановился тоже и со стоном, как мешок, осел на траву. Анупа колюче
посмотрела на лежащего из-под  своих широких, с  изломом, сказочных  бровей.
Это было душераздирающее зрелище, и ее женское сердце не выдержало. Девушка,
подойдя,  присела  возле  Мориса и,  уже нежно глядя  на него,  с удивлением
провела по успевшей отрасти бороде.
     - Мо-рис, какой ты странный! -  Анупа звонко  рассмеялась.-  Как лесная
обезьяна! Почему у тебя на лице растут волосы?

     Морис  молчал, не открывая глаз, ему нравилось щебетание  этой  дикой и
ласковой  пташки.  Ее  шустрые  пальчики  приятно  щекотали  лицо. Разомкнув
наконец веки, он увидел  большие  серые глаза Анупы,  и столько  в них  было
нежности,  что  бравый легионер  напрочь забыл о своей усталости и, действуя
согласно обстановке, привлек девушку к себе, пытаясь поцеловать.
     - Грязная  лесная  обезьяна!.. - Анупа без труда вырвалась из объятий и
брезгливо отерла рукой губы, но было заметно, что ей приятно и она польщена.
     Морис уселся на земле и, обхватив руками колени, принял самую обиженную
позу. Он не ошибся...
     Спустя пять минут на плечо ему легла ладошка Анупы:
     -  Эй,  послушай,  не  сердись. Я...  Я... - Девушка искала  слова и не
находила

     их.  -  Скажи  мне,  Морис,  а  что  ты  делал...  Ну  вот  когда  я...
рассердилась?.. Это что?
     -  Это называется  "поцеловать",  крошка. У  вас что  же, и не целуется
никто?
     -  Не-а,  И волосы на лице у нас не растут.  Знаешь, если бы мне раньше
сказали,  что у  людей,  как у зверей, на  лице  растут волосы,  мне  бы...-
девушка сморщилась,- мне стало бы противно, а вот ты такой лохматый, - Анупа
снова коснулась бороды,- нравишься мне еще больше.
     - Это называется "бо-ро-да", дикая девочка.
     - Бо-ро-да, - повторила Анупа.
     - Слушай, а почему  ты не поинтересовалась: кто  я, откуда?  Ведь у вас
нет бородатых мужчин.
     - Ну-у-у!  -Девушка наморщила лоб, и ее носик смешно вздернулся.- Какая
разница? И вообще, ты, наверное, голоден, Морис?
     -  Да-да, конечно! -  Морис энергично почесал  впалый живот.-  Было  бы
очень кстати.
     - Тогда пойдем, наберем желтых камней  для  метания,  здесь недалеко, в
ручье.
     Морис пожал плечами и заковылял следом...

     -  О-о!  0-го-го!  -  Заросший, ободранный  Морис дико орал, хохотал  и
лихорадочно совал  за пазуху