в. Вскоре они нагнали своих излюбленных врагов,
и  у  них началась потасовка,  с  точки зрения  Пронина,  похожая на бодание
свиней. Мощные машины  расходились в стороны, а затем неслись навстречу друг
другу, молотя из всех пушек.
     Пока  их  танковая броня  держала удар, все шло как  нельзя  лучше, но,
когда заряд плазмы  пробивал контур генератора, происходил  такой взрыв, что
на мгновение все оптические системы "штюсов" напрочь отказывали.
     "Придурки",  --  в  который  раз   повторил  Пронин,  методично  долбая
неуклюжего противника.
     "Это тебе за Лайма, сволочь, за Лайма! За Лайма!" -- сопровождал Пронин
каждый удачный снаряд.
     Вскоре его подопечный  потерял управление и летел,  как тяжелая колода,
медленно, но верно двигаясь к своему концу.
     Только одному  ему  ведомым  способом Пронин развернул  свой  "штюс" и,
поставив  его  перпендикулярно корпусу OSRa, сумел увидеть пилота вражеского
судна.  Тот  отчаянно  дергал  за рычаги  и  вертел  головой,  упрятанной  в
уродливый  шлем. Он видел  пушки перехватчика практически перед самым носом,
ну и, конечно, натурально делал в штаны.
     Пронин  недолго  испытывал его  терпение  и сделал залп. Фонарь  кабины
разлетелся  кусками  бронестекла,  и  в  кресле  остался незащищенный  враг,
прикрытый только тонким пластиком штатного скафандра.
     Сейчас он не  думал ни о чем -- Пронин знал это по  себе.  Он был готов
умереть, и он умер -- в следующую секунду. Его тело брызнуло словно арбуз, и
Пронин посчитал Лайма отомщенным.

115

     Стремительный  полет капсул-торпред был едва ощутим, а затем последовал
жесткий толчок. Впрочем, Рино ожидал, что будет намного хуже.
     На задних рядах не выдержал страховочный ремень,  и один из журналистов
-- известный репортер Хома Рудинштейн, пролетел вдоль салона и упал в  проем
между  скамейками.  Придя  в  себя, он поднял  голову  и,  взглянув на  Рино
сумасшедшими глазами, заорал:
     -- Мы ведем наш репортаж с десантного объекта, который...
     -- Заткнись, парень! Ты налинии связи -- не ори!
     Рудинштейн потряс головой и, как показалось Лефлеру, понял, в чем дело.
     Между тем  телескопический манипулятор  вытолкнул  внутрь  "Фринсуорда"
осколочный фугас, и тот громко рванул, предупреждая сопротивление защитников
судна.
     --  Кислород! -- крикнул Рино в микрофон, и  это  означало, что следует
открыть клапан запасного резервуара. Внутри атакованного  судна  могло  быть
задымление или защитная  токсическая среда,  поэтому десантники пользовались
герметическими скафандрами.
     Створки носового выхода разошлись в стороны,  и Лефлер на всякий случай
полоснул по темному  пространству длинной очередью. Ответа не последовало, и
Рино первым ступил на территорию "Фринсуорда".
     Следом за ним, обгоняя всех остальных, выпрыгнул газоаналитик, и спустя
пять секунд его голос известил о чистоте атмосферы.
     Лефлер поднял забрало и осторожно потянул носом воздух.  Воняло горелым
железом, но это  было нестрашно. Самое главное -- нос торпеды плотно увяз  в
борту судна и никаких утечек воздуха не наблюдалось.
     -- Пошли вперед! -- крикнул Рино, и  из расколотого надвое носа капсулы
стали выпрыгивать вооруженные люди.
     В  стены ударил сноп яркого света, в котором вдруг появился пришедший в
себя репортер:
     -- Мы  ведем наш  репортаж с атакованного объекта, который прошел через
все  подконтрольное правительству пространство! Полиция уверяет нас, что это
судно,  напоминаю,  что  оно называется  "Фринсуорд",  перевозит  похищенных
людей! И во всем  этом, повторяю -- во всем этом обвиняются служащие  Единой
службы  обороны. Из слов сотрудников специального департамента следует:  ЕСО
вообще не люди!  И  что  именно они  воруют  людей,  чтобы  потом сожрать  в
замороженном виде!
     -- Эй, что ты несешь?! --  воскликнул  Рино и попытался  схватить  Хому
Рудинштейна за руку, но тот ловко увернулся, и, повинуясь его  знаку, камеру
и свет направили на Лефлера.
     -- Как раз сейчас,  -- продолжал  Рудинштейн, -- вы видите руководителя
штурма лейтенанта Рино Лефлера. Именно он будет сокрушать преступные замыслы
ЕСО и сорвет покрывала с их каннибальской сущности!
     На секунду Лефлер растерялся. Сначала он хотел  просто дать репортеру в
морду,  но потом до него дошло, что, во-первых, это прямой  эфир и обо  всем
происходящем  получают  информацию  миллиарды слушателей, а во-вторых,  этих
людей  специально  взяли с собой, чтобы никто  не  сумел  упрекнуть  команду
Смайли в подтасовке фактов.
     --  Пару слов о сложившейся ситуации, лейтенант! --  Хома сунул  тонкий
микрофон  прямо  Рино  под нос, однако  тот  по  старой полицейской привычке
промолвил:
     --  Без  комментариев, --  и подняв автомат, выстрелил в замок запертой
двери.
     В   новом   помещении   группа  встретила  ожесточенное  сопротивление.
Вооруженных людей было мало -- только персонал судна, --  однако дрались они
яростно, и в основном это была рукопашная схватка.
     В  ход шли куски арматуры, медные стержни от реакторов, разводные ключи
и   ремонтные  дрели,  которыми  защищавшиеся  размахивали,  ухватившись  за
электрические шнуры.
     О  шлем  Лефлера  дважды  разбивали  какие-то  приборы,  но  он  упорно
пробивался вперед, экономно стреляя из автомата и не  позволяя схватить себя
за горло.
     -- Докладывает Зинзивер! Дошли до стойки с теплообменниками! -- сообщил
командир второй группы, который шел этажом выше.
     -- Молодцы, -- похвалил Рино и  тут же получил по голове с такой силой,
что на секунду увидел Туссено, родной Гринстоун и свой полицейский участок.
     "Да где же я на самом деле?" -- подумал он,  но тут же услышал истошный
вопль Хомы Рудиншгейна:
     -- Лейтенант Лефлер  уронил автомат! Что же будет, дорогие телезрители,
убьет  ли его этот  здоровяк  или мы  станем свидетелями невиданного подвига
героического полицейского?!
     "Вот сволочь", -- подумал Рино и  только сейчас понял, что он  лежит на
спине, а какой-то  человек с  выпученными глазами пытается просунуть под его
шлем кусок заостренный проволоки.
     Лефлер не  успел даже толком разобрать, что  произошло, однако моторная
память  тела  сработала, как отлаженный механизм. Солдатский нож оказался  в
его  руке,  и Рино ударил сидевшего  на нем человека в левый бок. Несчастный
опрокинулся  на пол,  и  Рино, поменявшись с ним местами,  добил  его  двумя
ударами.  Затем подхватил  свой автомат и  снова услышал  восторженные крики
репортера:
     --  Такого видеть  нам  еще  не приходилось,  дорогие друзья! Лейтенант
Лефлер буквально изрезал на куски  этого  монстра! Вот она  --  схватка двух
идеологий! Вот оно -- торжество правого дела!
     Тем  временем  разгоряченные  схваткой  бойцы  уже взламывали следующую
дверь.
     Замок поддался легко, но в дверной проем сразу полетели пули, и один из
десантников был  сражен на месте. Бронебойная пуля прошла навылет  через его
кирасу, и тело павшего немедленно стало объектом интереса репортера.
     Гроу  швырнул  в проем гранату и  после  взрыва первым рванулся вперед.
Рино последовал за ним, услышав напоследок комментарии Рудинштейна:
     -- Это первая потеря, дамы и господа! Пуля настигла героя в тот момент,
когда...
     "Настоящие  сволочи", --  снова подумал  Рино,  падая  на  живот, чтобы
укрыться за  телами  двух  защитников корабля  -- за  выступавшей  из  стены
конструкцией прятался  стрелок.  Едва кто-то  высовывался  из-за  двери,  он
стрелял, и стрелял довольно метко.
     Сам  Рино, Гроу и еще несколько бойцов пытались достать этого парня, но
вскоре  ему  на помощь пришел пулеметчик,  который занял выгодную  позицию в
самом конце коридора.
     "Ну все -- кранты нам",  -- подумал Лефлер, когда одна из пуль щелкнула
по  его  шлему, заставив  увидеть  разноцветных  птичек.  Рядом упал  тяжело
раненный боец, и только тогда Лефлер вспомнил про свой пистолет.
     "Байлот" никуда  не девался, он ждал  своего часа в  кожаной, пропахшей
маслом кобуре.  И,  едва  Рино  поднял  его,  нацелив  в пространство, время
замерло и враги покорно подставили свои головы.
     И снова Лефлер нажимал на  курок,  и его пули сами находили противника,
кроша его на анатомические элементы и провозглашая силу и избранность своего
хозяина.
     --  Нет, ну вы только  посмотрите, какая изумительная стрельба, дамы  и
господа!  Напоминаю вам, что  вы  смотрите  прямой  репортаж  с атакованного
судна! Для тех, кто подошел позже, представляю лейтенанта Лефлера -- все это
время  он  бессменно  руководит операцией и  демонстрирует отличное владение
ножом, штурмовым автоматом и пистолетом.  А  вон тот человек с простреленной
головой  --  в  конце  коридора  --  это  жертва  лейтенанта  Лефлера!  Пять
выстрелов, и все в голову -- это, я вам скажу, просто показательно!
     Рино отупело  обернулся и  увидел  лежавшего неподалеку репортера.  Тот
увлеченно  описывал  происходящие события, а оператор с небольшой камерой  в
руках  снимал все, о чем  кричал  Рудинштейн. Лефлер  заметил, что эту  роль
теперь выполнял другой человек, а первый оператор лежал возле  самой двери в
большой луже крови.
     "Вот  дураки-то,  --  подумал Рино.  -- Им-то это  зачем?" Затем  убрал
пистолет в кобуру, отыскал свой автомат и крикнул:
     -- Копы, вперед! Покажем этим ублюдкам!
     Больше дверей не  было.  Отряд  вырвался в служебную  галерею,  по  обе
стороны которой находились морозильные камеры.
     Десантники побежали  дальше,  но Хома Рудинштейн потребовал, чтобы  ему
вскрыли хотя бы одну из них.
     Взрыв пехотной  гранаты  откупорил  первую дверь, и  глазам  штурмующих
предстала  картина  абсолютного  порядка,  которому  подчинялись  безупречно
ровные  штабеля  картонных коробок.  На  всех  них  были  нарисованы розовые
свинки, однако вскрытие первого же  ящика подтвердило самые худшие опасения:
корабль транспортировал усушенные и спрессованные трупы людей.
     Реакция  у всех была разная. Копы тут же помчались в коридор, вопя, что
будут мстить,  а Хома Рудинштейн потребовал отрегулировать свет  и продолжил
свой репортаж:
     --  Итак,  господа, теперь вы  видите  сами:  офицеры  из  Департамента
специальных операций вовсе не ошибались! Здесь, в этих ящиках, -- Рудинштейн
обвел рукой  весь объемистый трюм, -- быть может, десять или  даже пятьдесят
тысяч людей, женщин,  стариков и детей,  многие  из которых  еще  вчера были
нашими добрыми знакомыми, соседями или,  я  не побоюсь этих  слов,  любимыми
чадами и близкими родственниками.  А теперь они лежат этой грудой мороженого
мяса, которую везли  за тридевять  земель, чтобы потешить утробы каннибалов.
Знало ли об этом наше правительство, спросите  меня вы, и  я скажу вам: едва
ли, однако наши министры  не делали ничего, хотя и догадывались о роли ЕСО в
нашей  общественной  жизни.  Думаю,  не  ошибусь, если  от  имени  всех  вас
потребую: министров-предателей к ответу!

116

     Когда почти что все судно было под контролем нападавших,  Рино пришлось
удерживать своих  разгоряченных  бойцов, которые  убивали всех без  разбора.
Когда уговоры не действовали, Лефлер применял силу.
     Двоим досталось по шлему  пистолетной  рукояткой,  а  еще  одного  Рино
просто арестовал.
     -- Поймите,  нельзя  убивать всех! -- кричал он. -- Мы должны доставить
судно  обратно, чтобы его содержимое стаю главной уликой в судебном процессе
против этих агрессоров!
     Такое объяснение  было  принято,  поскольку все полицейские знали,  что
такое  улика.  И, восстановив таким образом порядок, Лефлер в  сопровождении
Гроу и еще пятерых бойцов приступил к штурму капитанской рубки -- последнего
оплота сопротивления.
     Помимо капитана, там находились  еще несколько  офицеров, но они упорно
отказывались от переговоров и отчаянно посылали просьбы о помощи, обращенные
к судам сопровождения.
     Однако те были заняты в битве, которую им навязали саваттеры.
     Вышибной  заряд рванул со страшным грохотом, и  прочная дверь влетела в
рубку. Она снесла одну из панелей управления и убила помощника капитана.
     В клубах дыма Лефлер ворвался в помещение и был вынужден застрелить еще
одного офицера, который пытался воспользоваться автоматом,
     --   Предлагаю  вам  сдаться,  воспользовавшись   четвертым  параграфом
военного уклада! -- неожиданно громко заявил Гроу.
     --  Провались в  преисподнюю,  подлый  саваттер!  --  завопил  в  ответ
капитан, положив  руку на рукоятку красного ключа. Не было сомнении, что это
была команда на самоликвидацию и жить  всем,  находившимся  на "Фринсуорде",
оставалось считанные секунды.
     -- Поздоровайтесь с вечностью!  Подлые  саваттеры! -- еще раз прокричал
капитан, видимо не силах принять самоубийственное решение.
     -- Не спеши, трусливый гонкур, я здесь только представитель, а эти люди
-- архидоксы. Теперь они знают все!
     -- Все равно, провалитесь вместе с архидоксами!
     --  Эй ты,  штурман!  Убери руку от ящика, --  потребовал Рино,  угадав
намерение одного из офицеров.
     Несчастный, к которому он обратился, вздрогнул и вытянулся,  как  перед
старшим чином. А затем из его глаз покатились предательские слезы.
     -- А вам, капитан, я приказываю --  оставьте в покое ключ  и немедленно
сдайте корабль по всем правилам...
     -- Я... Я не могу этого сделать... -- ответил  капитан, не понимая, что
с ним происходит.
     -- В  любом  случае  вы  не можете ослушаться моего приказа! -- тем  же
стальным голосом повторил Лефлер.
     -- К-кто вы?  --  нерешительное выражение  лица капитана  сменилось  на
гримасу страшной  догадки. -- Ва...  Ваша Честь  --  простите меня! Простите
меня, Ваша Честь! -- завопил он и упал на колени.
     Вслед за ним на колени повалились и все остальные.
     -- Хорошо,  -- незнакомым самому себе голосом  произнес Лефлер. -- Ваше
раскаяние будет учтено.  А  вы, --  тут он  обернулся  к сопровождавшим  его
бойцам, -- останьтесь с ними, мы возвращаемся.

117

     Лимузин  директора  ЕСО  Мэнса Подклава  остановился  возле  бесконечно
длинной лестницы Дворца правительства.
     Сразу  шесть  лакеев   выстроились  для  церемониального  сопровождения
высокого  должностного лица, а человек в позолоченной ливрее бесшумно открыл
дверцу автомобиля.
     Едва  макушка  директора  Подклава появилась из  машины, оркестр грянул
марш Мендельсона. В правительственном дворце очень чтили традиции, хотя и не
разбирались в них должным образом.
     Перекрывая  марш  грохотом,  рота почетного караула трижды отсалютовала
залпом из сорока  ружей. Что происходило  дальше,  Подклав  уже  не  слышал,
поскольку вошел в  вестибюль дворца и тяжелые  двери  отрезали  от него  все
звуки внешнего мира.
     -- К лифту, ваше превосходительство? -- спросил пожилой лакей из службы
внутреннего бдения.
     -- Так  точно,  --  привычно ответил  директор и, обернувшись к  своему
заместителю Пэю Гага,  обронил: -- Держаться будем  до последнего -- никаких
признаний...
     -- Ода,  сэр. Иного и быть не должно, -- подтвердил решимость босса Пэй
Гага  и  широко  зевнул.  Он  был уверен,  что  жалкие  архидоксы просто  не
посмеют... Никогда не посмеют...
     Плоское тельце кара  остановилось напротив новых гостей, и те церемонно
расселись на креслах.
     -- К лифту, -- произнес лакей-распорядитель.
     Кар плавно  взял  с места  и  помчался вдоль мраморных колонн, уходящих
вверх и терявшихся в величавом полумраке министерских покоев.
     -- По-моему, это  идиотизм --  делать  такие огромные холлы, -- обронил
помощник директора.
     -- А чего же ты хотел -- архидоксы на редкость глупые существа.
     -- Однако министры в любом обществе отличаются умственными дефектами.
     --  Тут  я  с тобой  согласен.  Мозг  министра  только  внешне выглядит
приемлемым для разумного существа, на самом деле любой министр просто дебил.
     -- А что же такое премьер-министр?
     -- Премьер-министр -- это дебил, который думает, что он не дебил.
     Оба негромко рассмеялись.
     Наконец  кар  остановился  возле лифта,  имевшего  размер  стоянки  для
трейлеров.  Пассажиры  поднялись  с  мест и  оказались под  покровительством
важного лифтера.
     -- Какой этаж, господа?
     --  Резиденция  премьер-министра,  --  важно  сообщил  директор  ЕСО  и
почувствовал, что ему льстит само произношение этой фразы.
     "Резиденция  премьер-министра", --  еще  раз  произнес  он  мысленно  и
устыдился, что ищет расположения жалкого архидокса.
     -- Да я его -- в порошок...
     -- Что, простите? -- спросил лифтер.
     -- А не твое дело! -- резко заметил директор. -- Ты этот! Как его?
     -- Задница, -- негромко подсказал помощник.
     -- Точно! Ты задница!
     -- Как вам  будет  угодно, сэр, -- учтиво произнес  лифтер и  остановил
кабину. -- Этаж премьер-министра! Прошу на выход, лифт дальше не идет!
     Пассажиры вышли, и помощник тихо произнес:
     -- По-моему, он нам хамил... Или нет?
     -- Едва ли, Пэй. Архидоксы очень трусливы.
     Пройдя  по  коридору,  отделанному  пластинами  из  природного  золота,
директор ЕСО и его помощник вошли в совещательную залу.
     Стоявший на возвышении  оркестр вашингтонских  гвардейцев грянул "Хэппи
бездей" -- традиции во Дворце правительства чтились очень ревностно.
     Как оказалось, весь  кабинет  министров был уже в сборе. И едва премьер
увидел директора ЕСО, он простер к нему руки и воскликнул:
     --  Пожалуйста, Мэне, объясните  нам, что  происходит?  Эти  чудовищные
репортажи  по  лазервижн буквально  свели  меня  с  ума!  Скажите,  что  это
неправда, Мэне!
     -- Ну разумеется, Джордж, -- в тон премьеру ответил директор Подклав.
     Он занял  своем место  за  совещательным столом  и  начал доставать  из
портфеля документы  --  то  есть  вел себя как обычно.  Впрочем,  физиономия
генерала  Сигурда, шефа Специального полицейского департамента, не позволяла
Мэнсу полностью чувствовать себя в своей тарелке.
     Несмотря на все усилия директора Подклава, Сигурд противился  допущению
в  свой аппарат комиссаров ЕСО и  методично уничтожал сотрудников,  попавших
под их  вербовку. Ему невозможно  было дать взятку,  поскольку даже  в  этих
вопросах он был крайне избирателен.
     --  Прошу  вас,  Мэне,  дайте  же  объяснение  всему  этому!  --  снова
воскликнул премьер, указывая на  большой экран,  на котором демонстрировался
ролик с записанными репортажами.
     Директор  ЕСО  чувствовал,  что  это  полный  провал, однако  мощь  его
государства поддерживала Подклава, и он сохранял известный запас  дерзости и
самообладания.
     -- Он ничего не сможет вам объяснить! -- громко  объявил генерал Сигурд
и так  посмотрел  на директора ЕСО, что  тому стало  не  по себе.  -- Он  не
человек --  он  злобное  насекомое, которое не  родилось из  чрева матери, а
вывелось из вонючего муравейника!
     --  Ты  говоришь  как саваттер, Сигурд!  -- пришел на помощь  директору
помощник Пэй Гага.
     Однако это стоило  ему очень дорого.  Откуда-то  сзади подскочили  трое
громадных сотрудников Сигурда и,  стащив Пэя на пол,  вкололи  ему лошадиную
дозу транквилизаторов.
     Несчастный изогнулся в дугу и  обмяк, а  Мэне даже не мог прийти ему на
помощь,  поскольку  рядом с ним встали  двое людей, вооруженных бронебойными
ружьями.
     Сволочь Сигурд знал, как убедить оппонента.
     --  Может,  все-таки  не  нужно,  генерал?!   --  подал  голос  министр
внутренних дел, своей лысой головой напоминавший бильярдный шар.
     -- Сядьте на  место, министр, и не  давайте  поводу усомниться в  вашей
лояльности,  -- мрачно произнес  шеф  специального департамента, и все, даже
премьер Джорж Фасьян, прикусили языки и превратились в немых наблюдателей.
     Тем временем в зал вошли несколько человек, облаченных в белые  халаты.
В  их  руках  были остро  отточенные  ножи --  совсем  непохожие  на обычные
хирургические  инструменты.  Мэне  догадывался  о  намерениях  эт