ди
них глазами.  Наконец он заметил, кого хотел, и, нырнув с разбегу  в  толпу,
выволок за руку на середину круга Мориса.
     - Я видел, - продолжал Лело, - как он бежал откуда-то, очень спешил! А?
Куда ты так торопился,  муюм проклятый, туряк! - завизжал Лело, разбрызгивая
слюну и пытаясь вцепиться пленнику в его  роскошную бороду. Тот  невозмутимо
дал нахалу в лоб, и Лело покатился кубарем...
     - А теперь буду говорить я! Хватит, наслушался!  - Нарвад поднял руку,-
Железный Отец  поможет  нам  найти  убийцу!  Как,  вы спросите?..  Священное
животное, благородный буйвол был свидетелем убийства,  и  пусть белый буйвол
сам покажет нам убийцу своего хозяина.
     Пока  шли  разговоры,  двое  рабов  стояли  возле  буйвола-свидетеля  и
готовили  его к выступлению. Один  совал ему  свою  ладонь под нос, а другой
одновременно тыкал бедное животное  в зад деревянной  иглой. Буйвол  сначала
недовольно мотал головой, а

     затем, когда  уже раз шесть ему в нос  сунули  что-то резко воняющее да
еще кололи при этом в зад, не выдержал и попытался боднуть стоявшего впереди
раба...
     - Ну, все согласны со мной?! - обратился Ахха к толпе солдат.
     - Согласны, нарвад!
     - Делай как знаешь, мудрый Ахха! - раздались со всех сторон выкрики.
     - Становитесь, пленник и Лело, рядом! Лело удивленно расширил глаза.
     - Становись,  становись, Лело, тебе  ведь  нечего бояться, ты же больше
всех любил наследника - это все знают,- сказал  Ахха с нескрываемой издевкой
и угрозой в голосе.
     Лело  по-прежнему  не трогался с  места, поэтому  к нему подошел раб и,
взяв за одежду,  подтащил поближе и поставил рядом с Морисом. Затем зачем-то
похлопал его по плечу, по животу и  наконец отошел. Нарвад  махнул рукой,  и
еще двое рабов повели по кругу буйвола.
     Солдаты с таким интересом разглядывали  животное, как  будто видели его
впервые. Тут же  обсуждали решение Аххи, заключали  пари:  узнает  ли буйвол
злодея и если узнает, то кто окажется им?
     Все войско гудело как пчелиный рой. Но вот белый красавец, направляемый
рабами, потопал к двоим, стоявшим в центре большого круга. Разговоры стихли,
Ахха с  другими военачальниками, спешившись,  наблюдали за всем происходящим
из общего

     строя. Первым по ходу стоял Морис. Буйвол, остановившись, уставился ему
в  глаза, и казалось, что в  этой  коровьей  голове зреет  какое-то страшное
решение. Морис весь напрягся - этот нечеловеческий, бесконечно долгий взгляд
сковал его. В наступившем всеобщем оцепенении слышно было, как где-то в небе
отчаянно кричала  птица. Буйвол покачал рогами: "Что, брат,  дрейфишь?" - и,
повинуясь  погонщикам,  направился  к Лело.  До него оставалась пара  шагов,
когда  белый гигант шумно потянул носом  и,  оттолкнувшись  задними  ногами,
ударил рогами в источник этого невыносимого запаха.
     Лело, отлетев от удара  на несколько метров, пытался подняться с земли,
что-то крича, но вопли толпы заглушили его,  а еще спустя  мгновение на  его
затрещавших ребрах отплясывали сбежавшиеся учинить суд солдаты.

ГЛАВА 19

     До  города  Тротиума осталось уже  всего  ничего. Попадались  навстречу
деревни,  крестьянские  повозки.  Простой  люд  со   страхом  поглядывал  на
императорских  солдат,  опасаясь,  как  это  водится,  грабежей  со  стороны
военных.  А  воины  все были верхом и  в  полной  амуниции.  Перед  главными
воротами  города  вовсю  готовились  встречать  победителей.  На  арбах были
привезены  огромные, в человеческий  рост, глиняные сосуды с  зе из погребов
самого императора.
     Горожане в  своих разрисованных фургонах непрерывно  доставляли фрукты,
сладкий  тростник, жирных полосатых  крыс, свежую  кровь  буйволов.  Все это
раскладывалось прямо  на траве и вскоре пестрым ковром  покрыло пространство
возле дороги.
     Росла и толпа зевак. Народ скапливался еще и для того, чтобы  лицезреть
своего  императора.  Тро не  часто  показывался  на  людях.  Целенаправленно
шныряли воры и мастерски  "пощипывали" достаточно хмельных граждан. Дармовое
питье  из  императорских запасов уже ударило в  головы  наиболее патриотично
настроенной  части  собравшихся.  Один  толстый  горожанин,  взобравшись  на
повозку,  не  обращая  внимания на  протестующий визг  ее  владелицы,  начал
выкрикивать  лозунги,   прославляющие  императорский  дом.  Толпа  мгновенно
завелась  и превратилась в прыгающую  и  орущую  массу  людей  с выпученными
глазами.  На  повозку-трибуну  влез  еще  один  патриот и  начал брататься с
первым. Заключив друг друга  в объятия, единомышленники залились счастливыми
слезами.  Неожиданное  продолжение  этого  спектакля предложила  торговка  -
владелица повозки.
     С   яростью,   достойной  дикой   свиньи,  немолодая  грузная   женщина
подпрыгнула,  как  резиновый  мяч, и  повисла,  вцепившись  в  одежды  двоих
единомышленников. Те  качнули животами  раз, другой и, сметая  все на  своем
пути, упали на расставленные торговцами товары.
     Толпа  резко  активизировалась,  и  несколько  добровольцев  из  народа
принялись  самозабвенно  избивать  виновницу. Ее  коллеги, в  свою  очередь,
обиженные скоропостижной порчей товара, сами подняли дикий  скандал и начали
бить обоих,  и  без того ушибленных патриотов. В  конце концов  возникли два
враждебных лагеря.
     Граждане сразу оживились и, радуясь предоставившейся возможности выбить
ближнему  глаз,  не   стеснялись  в   средствах.  Стражники,  в  силу  своей
малочисленности, тщетно  пытались навести порядок.  Очаг драки  разрастался,
как эпидемия дизентерии, и спустя пару  минут втянутыми в баталию  оказались
даже двое слепых нищих. Они уверенно  работали своими длинными и  увесистыми
костылями,  стараясь,  видимо,  отомстить  зрячим  за свою  неполноценность.
"Бум-бум-бум" -  загрохотало  над  побоищем.  Железные  барабаны  извещали о
приближении   императора,   Безобразие   сразу   прекратилось  само   собой.
Парализованные, как будто застигнутые врасплох восходом Бонакуса, ободранные
и  вывалянные  в  грязи  подданные с  чувством  глубокого  удовлетворения  и
восторга взирали на приближавшуюся процессию с носилками императора.
     По обе стороны от  носилок шла охрана.  В короткорукавных  кольчугах из
железных бляшек,  которые  служили в империи  монетой, охрана представлялась
стаей откормленных карасей. Правда,  шлемы на этих карасях, изготовленные из
голов гигантских морских змей, выглядели устрашающе.
     Телохранители шли размеренным шагом, и только  бегавшие в  щелях шлемов
зрачки да руки, напряженно сжимавшие иглы, выдавали их постоянную готовность
к любым неожиданностям со стороны толпы.
     Народ  расступался,  освобождая дорогу  процессии. Самыми  первыми  шли
десять   барабанщиков,   за   ними  дюжина   тучных   кастрированных  рабов,
разукрашенных перьями, цветами и ленточками.
     Далее  следовал  сам  Тро  в закрытых  носилках, обтянутых  серебристой
тонкой материей, к которой было пришиты множество жемчужных шариков, так что
они создавали  диковинный  мерцающий орнамент.  Волокли  носилки здоровенные
слуги из вольных. На их голых торсах бугрились напряженные мышцы, а по лицам
стекали капли пота.
     За  носилками впритык семенил  на кривых ногах Худина. За  личным рабом
императора тянулась кавалькада придворных, все на белых и желтых буйволах.
     Не  успело  все  это сверкающее  великолепие  остановиться,  как  вдруг
одинокий крик заставил всех повернуться в противоположную сторону:
     - Иде-е-ет! Ахха идет!
     Из-за  холма,  пыля  и  пестрея парадными  флагами, выходило войско,  а
точнее, все, что осталось  от экспедиции нарвада Аххи.  Внимание собравшихся
было отвлечено от императора, который  тем временем, поддерживаемый Худиной,
выбрался   из  чрева  носилок  и   сошел  на  землю,  мгновенно   окруженный
построившимися в каре телохранителями.
     Он  сам, как  и весь народ  вокруг, со  все  возрастающим  любопытством
пытался разглядеть подробности. Пока это было трудно сделать - мешали пыль и
расстояние. Но старому императору казалось, что он  видит своего доблестного
Ирри - любимого сына, который вернул ему покой и радость в жизни.
     Колонна приближалась быстро, и уже можно было разглядеть, что Ирри,  по
крайней мере в первых рядах, нет. Не было и в последующих.
     Глаза  Тро  застлали счастливые  слезы, к горлу подступил ком  - старик
очень разволновался от радости. Он ведь так переживал за сына! Вот он видит,
как его  молодой  и  красивый  Ирри  вырвался  на своем  белоснежном буйволе
вперед. Да-да, он спешит обнять  своего  отца. Но проклятая  старость, слезы
жгут глаза, не дают рассмотреть дорогие черты.
     - Худина! Ты видишь?! Это Ирри!.. Мой сын жив!.. Мой Ирри...
     Худина смотрел широко  раскрытыми  глазами,  ничего не понимая,  то  на
приближавшегося всадника, то на императора.
     - Сын  мой...  -  прерывающимся  голосом продребезжал  Тро и,  протянув
вперед руки, сделал шаг.
     Худина наконец  понял  весь смысл происходящего и в  ужасе закрыл  лицо
руками.
     Ахха легко соскочил  с буйвола и, подбежав к императору, упал у его ног
на колени.
     - Ирри....  - Император тронул  Ахху  за плечо. - Ты-ы?!.. А где Ирри?!
Где мой Ирри?! -  закричал Тро тоскливо, как умирающее животное.  Этот  крик
заставил  напрячься  вокруг  все  живое.-  Говори!.. Нет-нет!..  Молчи!..  Я
доверил тебе самое  дорогое,  а ты... Ты предал  меня! - В голосе императора
послышалась угроза,-  Я...  я... А-а-а!  -  Тро  ухватился  рукой за сердце,
закачался, как  старый шалаш  под  ветром, и,  будто  рассыпаясь, рухнул  на
землю.
     Худина бросился к своему упавшему господину. Подбежал лекарь, несколько
придворных с испуганными  лицами, но через полминуты все они отошли на шаг и
стояли теперь, низко опустив головы.
     Худина  не  плакал,  но  лицо  его  дергалось,  а  огрызки  ушей  стали
бледно-серыми.  Ахха тем  временем  поднялся  с колен и невозмутимо принялся
отряхивать штаны.  Все происходящее здесь его, казалось, уже не интересовало
вовсе.
     Нарвад  преспокойно взобрался  на спину своего  скакуна  и  вяло махнул
рукой,  призывая  отряд  следовать за ним.  Колонна,  чуть-чуть  отвернув  в
сторону  и  потеснив толпу, обошла скучившуюся в растерянности  свиту уже не
существующего императора. Вдруг Худина, сориентировавшись первым, бросился к
Аххе и, уцепившись за стремена, завопил:
     - Да здравствует  император! Ура!  Ура! И все  окружающие, будто  ожив,
задвигались.  Охранники  и  вся  свита  быстренько  пристраивались  в  хвост
колонне.  Сверкающие  носилки  тоже  качнулись  и  поплыли  вслед  за  новым
императором.  Бывший нарвад  и  новый  правитель  хозяином входил в  богатый
Тротиум. Главная улица по обе стороны  была забита народом, кричавшим на все
лады:
     - Слава!.. Да здравствует!.. Во веки веков!..
     Последние хмельные и ободранные в драке горожане ушли от главных ворот,
и там, среди битых  черепков, раздавленных фруктов, тряпок  и выбитых зубов,
на пыльной дороге лежал всеми брошенный Тро.
     Было  жарко, и  в воздухе  над телом  вились зеленые  мухи.  А голодные
полудикие  псы, хоть и  осторожно,  все же сужали свои  круги, повизгивая от
предвкушения славного пира.

     Ахха сменил резиденцию императоров  и жил теперь на другом конце города
-- не  в  сумрачном родовом  замке, а в белом, словно мел,  дворце,  который
утопал в зелени и имел просторные и светлые залы.
     Весь уклад придворной жизни  изменился  с  приходом нового  императора.
Четыре сотни покалеченных  рабов Ахха оставил -- лишь  отменил "живой ковер"
из потных животов. Худина был  удален на кухню.  Враги бывшего раба-фаворита
ликовали, но и они, чванливые  вельможи, не были особенно  обласканы. Теперь
ценность того или  иного придворного определялась его военными заслугами или
же, на худой конец, количеством пожертвований на нужды армии.
     Ахха не устраивал пышных выходов в тронный зал. Он ежедневно встречался
только с  Моххадом, ставшим теперь нарвадом империи, с Сейком,  поставленным
во главе канцелярии, и еще с Заппой -- начальником охраны. Видеть  остальных
Ахха вовсе не хотел, и они целыми днями  просиживали  в залах первого этажа,
надеясь  хотя  бы  случайно   увидеть  императора  и  обратиться  к  нему  с
какой-нибудь просьбой.
     Прислуживали Аххе двое молодых рабов, у которых еще уши не зажили после
обрезания.  Иногда от скуки  Ахха устраивал гладиаторские  бои прямо в своем
саду или казнил кого-нибудь собственноручно, но это ему скоро надоело.
     Нужно  было либо  срочно готовиться к  новому походу, либо  жениться  и
утешаться с молодой женой. Ведь Ахха еще не стар -- ему только шестьдесят, и
он  мог бы порадовать  империю  наследниками,  а  то ведь  даже  дурачок  Ое
случайно выпал из окна и принцев в государстве не осталось.
     Императорский трон был  достигнут, но что делать дальше -- об этом Ахха
раньше как-то не задумывался, Может быть, организовать новый поход, но куда?
Если уж готовить, то в земли, которые простирались за Полем Мертвых.
     А почему бы и  нет, ведь Ахха -- удачливый  солдат.  Он дошел до океана
через земли муюмов  -- это  что-то да  значит. А удачливых  Железный Отец не
карает.  Он, наоборот,  покровительствует  смелым  и  жестоким.  Пусть  Поле
Мертвых непреодолимо, но за ним, как говорят  люди,  есть другая,  запретная
страна.

     Как-то раз, через  месяц после прибытия  в Тротиум, мучаясь  от  скуки,
Ахха вспомнил о двух пленниках.
     -- Заппа, -- позвал император.
     Он  расположился  на  третьем этаже,  в  тенистом  саду, устроенном  на
огромной террасе дворца. Ахха сидел на подушках под  деревом, крона которого
была  усыпана  пурпурными цветами. Перед божественным на специальном подносе
стояла чаша с охлажденным зе и фруктами.
     -- Заппа!
     Начальник стражи стоял поодаль  рядом с  двумя телохранителями и тут же
подбежал на зов.
     -- Я слушаю, мой повелитель! -- согнулся он в поклоне.
     -- Заппа, а где наши муюмы? Я, признаться, забыл о них. Смерть дорогого
брата так огорчила меня, что я ослаб памятью. Где они и чем занимаются?
     -- Женщина среди рабынь, а мужчина в башне в старом замке. Ђ *
     -- Ты говоришь, в башне? А что он натворил?
     -- Я полагал,  -- губы Заппы тронула еле заметная улыбка, -- что там он
будет целее. Ведь он собственность императора. К тому же он живет в башне не
как узник. У него ковры, мягкие подушки,  хорошая еда. Мы даже приводили ему
женщину.
     --  Женщину?! Ах, собачьи головы! Ну и придумали! -- засмеялся Ахха. --
Ну и как?
     -- Он отказался от нее.  Он  нам сказал, что пока он  от женщин и от зе
отказывается.
     -- Отказывается?!  Это интересно.  --  Ахха,  опершись на подставленное
плечо раба,  встал  с  подушек  и  несколько раз обошел  дерево, под которым
сидел. Похлопал по стволу и, как бы разговаривая сам с собой, добавил: -- Он
что, больной, этот Морри?
     -- Как  вы сказали? Прошу простить,  но я не расслышал, мой повелитель,
-- виновато произнес Заппа.
     -- Я сказал, Морри. Так его зовут, -- пояснил Ахха и недовольно пожевал
губами. Он подумал, что зря проговорился и показал, что знает имя пленника.
     -- Да,  я думаю, так  оно  и есть,  мой повелитель. Он  иногда начинает
прыгать, как необъезженный  буйвол, размахивает руками, ногами. Потом, когда
устанет, садится  на  пол  и  отдыхает, закрыв  глаза.  И  долго  сидит, как
мертвый. И даже,  кажется, не дышит. Так что, скорее  всего, он больной, мой
повелитель.
     -- Ну хорошо, хорошо. А как чувствует себя пленница?
     --  О  великий!  Она  прекрасно чувствует себя, только мало  улыбается.
Приходится часто менять охрану, так  как мои люди просто тают от ее красоты.
Она так держит себя, как будто ей  принадлежит полмира. Рабыни хоть и знают,
что она тоже собственность  императора,  такая же, как  они, но ухаживают за
ней, как за госпожой, а она принимает это как должное.
     -- Это  очень интересно,  Заппа.  Честно говоря, я  во время  похода не
удосужился посмотреть на нее. А что же в ней необычного?
     --  У нее  большие  глаза,  и  не  фиолетовые, как у  нас,  а,  страшно
подумать,  серого  цвета.  Волосы  напоминают  по  цвету благородных  желтых
буйволов, и кожа  -- как спелый, сладкий плод,  а не  землистая, как у наших
женщин... А  ногти у нее...--  Голос Заппы  звучал все  громче, жестикуляция
стала отчетливее и резче.-- А ногти у нее розовые.
     -- Да ты какие-то сказки рассказываешь...
     -- Он  говорит  правду,  --  подал  голос  стоявший  неподалеку  всегда
молчаливый Моххад.
     -- Ты?! -- удивленно вскинул брови Ахха. -- Ты тоже видел ее?!
     Моххад не ответил на этот вопрос, а лишь пробубнил:
     --  И  еще у наших женщин нос смотрит вниз, а у этой он дерзко  задран.
Это и раздражает и нравится... -- развел руками Моххад.
     "Что  ж,  если даже этот кремень  восхищается пленницей,  ее необходимо
увидеть", -- решил император.
     -- Заппа, сегодня до ужина доставьте этих пленников в мой дворец.

     --  Эре! Ну что ты там копаешься? Скоро придут священные  посланники, а
ты еще не одет.
     -- Иду-иду, старший жрец! -- отозвались из маленькой кладовой величиной
со шкаф.  Охая и  кряхтя,  оттуда  выбралась  хромая  старуха и заковыляла к
своему хозяину. Она  набросила на него серебристый плащ и заколола на плечах
специальной  металлической  застежкой  в  виде  человечка,  нечаянно  уколов
старшего жреца в заплывшее жиром плечо.
     -- Ой,  ведьма! Ты  специально  это делаешь,  да? Со  свету меня  сжить
хочешь, собака облезлая?!
     --  Штой, не дергайша, а  то еще брюхо  пропорю! --  сердито прошамкала
старуха. Она  не  боялась ругающегося  хозяина, поскольку  знала его не один
десяток лет.
     Давным-давно,  когда старшим жрецом был мудрый Калла, Эре была молодой,
красивой и прислуживала ему  в храме. Калла  был хотя и мудр, но  стар  и не
интересовался  ею.  А  ведь  девушке уже было двадцать  лет.  И напрасно она
строила глазки молодым жрецам, они очень боялись старого Каллу.
     Так и бесилась она четыре года, пока в храме не  появился новый ученик.
Юношу звали Алкаи, и  ему уже исполнилось  пятнадцать лет. Престарелым отцом
был  приведен скромный  и  смышленый  мальчик  и  отдан  в  виде  штрафа  за
неуважение,  проявленное  к  служителям  храма:  бедняга не успел достаточно
быстро,  по  своей  дряхлости,  сотворить тройное  падение  ниц  перед самим
Каллой.
     Рассерженный  старший   жрец   потребовал  компенсацию  за  проявленное
неуважение. Взять у  нищего  старика было  нечего, он  и так жил  в  меловой
пещере недалеко от Тротиума. И ему повелели привести в храм сына.
     Мальчик  пришелся,  что называется,  ко  двору.  Быстро  запоминал  все
культовые мероприятия  и  последовательность  действий в  них. Интересовался
содержанием старинных свитков  и поряд'ком движения небесных  светил.  Алкаи
понравился Калле,  и старший жрец  самолично взялся за  его обучение.  Калла
полагал, что со временем на него можно будет возложить заботы о храме.
     Эре  тоже  не осталась в  долгу. Она давно положила  глаз  на  новичка.
Улучив  как-  то раз  подходящий  момент, Эре  в темном  сумрачном  коридоре
подкараулила Алкаи  и, преодолев его слабое  сопротивление,  в конце  концов
добилась чего хотела.
     Так у них с тех пор и пошло и благополучно продолжалось, пока любовники
не  состарились. Алкаи,  стройный  некогда  юноша,  превратился  в  толстого
брюзжащего  старшего  жреца.   На   нем  теперь   лежала  священная  функция
докладывать обо всех событиях, больших и маленьких.

ГЛАВА 20

     В глубоком  часовом  колодце  гулко  зашумела вода  из  перевернувшейся
переполненной чаши --  это означало, что  пора идти в особую комнату. Алкаи,
громко  сопя,  протопал по  винтовой  лестнице и,  тяжело дыша,  ввалился  в
абсолютную  темноту. В брюхе у него, как обычно, завибрировало, и зачесались
пятки. Все это  происходило  от страха.  Хотя  и не  пе