ды, что  биологический  процессор  в  мозгу у  пациента
полностью развился и  это  отразилось на его  поведении. Человек  стал менее
эмоционален, непривередлив в еде и вовсе не стремился к общению.
     Когда  его  навестили майор Бидли и  Максимилиан Фокс,  в сопровождении
троих врачей,  он  сидел  в  своем  боксе на  кушетке и  рассматривал свежие
иллюстрированные журналы.
     Пациент вежливо  ответил на приветствие  вошедших и снова погрузился  в
созерцание  фотографий. Бидли посмотрел  на Макса  и кивнул. Тот  извлек  из
принесенного  чемоданчика прибор и, включив его, повернул  ручку  настройки.
Пациент  вздрогнул,  как  от  подозрительного  шума,  и весь  напрягся. Макс
переглянулся с  Бидли, и  тот снова кивнул. Ручку настройки повернули еще, и
все  вокруг потонуло в нечеловеческом  вопле, а  несчастный, обхватив голову
руками, забился на пластиковом полу бокса.

ГЛАВА 17

     Анупа  проснулась  от непонятных  толчков  и тряски.  Открыла  глаза  и
увидела,  что лежит в  кибитке под  тентом  из синего шелка, сквозь  который
просвечивало  яркое полуденное солнце.  Вся  кибитка была  устлана  мягкими,
богато расшитыми подушками, на которых девушка и спала. Анупа приподнялась и
села. Она с удивлением обнаружила, что на ней странная, ярких цветов одежда.
Длинные рукава, колени закрыты - красиво, но очень неудобно.
     Дикарка с детства не знала ничего из одежды,  кроме кожаной набедренной
повязки и дюжины разноцветных бус. Анупа  огляделась по  сторонам - ее вещей
нигде не было видно, и девушка даже расстроилась. "Ой, а это кто?!" Из стены
на  Анупу смотрела какая-то  красивая незнакомка.  Потрогать  ее пальцем  не
получилось -  он уперся  во что-то  твердое и  холодное:  так  Анупа впервые
познакомилась  с зеркалом и с интересом изучала невиданные  нагромождения  у
себя  на голове.  Она  еще  не знала, что  такое прическа,- волосы  муюмских
женщин развевались свободно,  послушные  только  ветру.  А  теперь  - ровный
пробор, на затылке аккуратный валик  из  тугих кос, безусловно необычных для
дикарки, но Анупа своим внутренним  женским чутьем понимала, что это красиво
и это может  нравиться. Вдруг  тревожная мысль вспыхнула у нее в мозгу: "Мой
мужчина! Мо-рис! Где он?"

     А  Морис меж  тем сидел рядом  с  рабом-погонщиком,  У него была  новая
одежда - широкая рубаха из мешковины и короткие, до  колен, штаны из того же
материала,  с деревянными застежками на поясе. На ногах - кожаные солдатские
сандалии.
     Два часа назад Морис  проснулся в повозке, следующей сразу за  экипажем
Анупы.  Чувствовал  себя  Морис неплохо.  Он попросил пить, и ему дали целый
кувшин  зе,  а заодно  и  предложили коричневую  масляную  лепешку, довольно
вкусную. И пока  он, с отросшей щетиной и  в коротких штанах,  свесив ноги с
телеги, жевал лепешку, запивая ее зе,  проходящие солдаты больше с завистью,
чем с интересом рассматривали Мориса,

     что, в свою  очередь, позволяло ему предположить  нечастое употребление
таких элитных продуктов простыми солдатами.
     Пленником  Морис  себя  не  чувствовал.  Его  никто  не  ограничивал  в
передвижении - разве что за  ним  ненавязчиво наблюдали... Шляясь по пыльной
каменистой дороге из конца в  конец  растянутой  войсковой  колонны,  Морис,
изъясняясь на нгоро, пытался выяснить, где его спутница. Никто ничего не мог
толком объяснить,  солдаты показывали  порой в разные  стороны,  сбиваясь  с
нгоро, который они знали, по- видимому, не очень хорошо, на родной язык.
     Наконец Морис  сообразил,  что  люди, восседающие  на  белых  и  желтых
буйволах, помогут ему больше простых воинов. Он подошел к всаднику, который,
важно подбоченясь, сидел на желтой спине могучего животного.
     Шлем  этого  человека  был изготовлен  из головы  большой хищной  рыбы.
Забралом  служила нижняя челюсть рыбьего черепа,  часто  утыканная острыми и
длинными зубами. Такой шлем  надежно защищал голову в бою и вдобавок наводил
ужас на врагов. Под стать шлему были и доспехи из больших голубоватых рыбьих
ребер.  Они  располагались  горизонтально,  плотно одно  к  другому  и  были
скреплены между  собой  железными колечками. Из-под  такой  костяной  рубахи
торчали штаны,  точь-в-точь как  на  Морисе,  разве что малость побогаче. От
колена  и  ниже  ногу  защищали  своеобразные  сапоги,  туго  сплетенные  из
нескольких слоев грубого длинного волоса, вроде конского.
     Всадник молча и строго смотрел из-под рыбьих клыков  на приближавшегося
человека. Морис, подойдя, не успел еще и рта  раскрыть, как из  рыбьей пасти
донеслось:
     -  Я Моххад! Я  промбиуд императора. То, что ты ищешь, в синей кибитке,
вон там! Иди туда! - И, пришпорив своего буйвола, промбиуд поехал прочь.
     Прибежав к синей  кибитке,  Морис  обратился к  рабу-вознице с просьбой
разрешить  сесть рядом на козлы. Раб  с фиолетовой кожей, по  всей видимости
очарованный такой  светской, в его представлении,  обходительностью,  охотно
подвинулся  на сиденье, освобождая  место. Усевшись поудобнее, Морис  тут же
повернулся и просунул голову меж занавесок.
     На разбросанных в большом количестве подушках, в широком пестром халате
и с аккуратно убранными волосами спящая девушка казалась еще более красивой,
чем  прежде, но  какой-то чужой.  Морису  даже захотелось  для  собственного
успокоения разбудить Анупу и скорее убедиться, что ее  глаза так же преданно
смотрят на него.

     Он глубоко вздохнул  и, выбравшись из-под полога, завел  с  возницей, у
которого вместо ушей остались только обрубки, беседу о том  о  сем. Раб живо
отвечал,  сам рассказывая  о своей  нелегкой рабской жизни,  а Морис кивал и
кивал.
     Собеседник о чем-то спросил Мориса.
     - Ты о чем? - не понял тот.
     - Я спрашиваю, почему у тебя на лице растут волосы? Ты туряк?
     - Какой еще туряк?! Нет, я не туряк! - обидчиво возразил Морис.
     - Оно, конечно, может, и не туряк, - продолжал раб, - но ведь только  у
туряков  волосы  на  лице.- А  потом  подумал и  добавил:  - И на  спине.- И
наконец, уважительно пошевелив обрубками ушей, поставил точку: - И на ногах.
     - Ха! Но ведь у меня-то нет  волос на ногах!.. Посмотри!  - И Морис для
пущей убедительности задрал штанину.
     Лысый раб нагнулся, рассматривая предъявленные  доказательства. Обрубки
ушей снова задвигались - теперь уже недоуменно. Неизвестно для  чего он даже
поскреб колено  подозреваемого заскорузлым  позеленевшим ногтем.  Мориса  аж
передернуло при этом.
     - Ну что, убедился? - победоносно, высоким фальцетом почти прокричал он
и поспешно одернул штанину.
     Возница молча  погонял  своих буйволов  дальше, не  обращая  на  своего
спутника  никакого  внимания,  "Кто его знает, о чем  он думает,  скотина? -
ворочалось у  Мориса в мозгах.-  И кто  они такие, эти  туряки? Может  быть,
бунтовщики по-ихнему.  А то,  не  ровен час, разорется,  монстр  безухий,  и
спалят меня на  обочине за несогласие с  принципами  иль  еще за что! Надо у
него побольше выведать".
     - Слушай,  дорогой, - с подчеркнутым безразличием начал Морис,  - а кто
они  такие, эти туряки?  -  Но  в  голосе послышались предательские льстивые
нотки.
     -  Туряки-то?  Вон видишь,  все воины доспехи надели - мы идем по земле
туряков.  Это  люди такие... дикие,  с большими  дубинами.  Очень  сильные и
волосатые, - тут раб покосился на Мориса, - вроде тебя!
     - Да ты что, издеваешься?!
     - Мо-рис... - раздался за спиной нежный голос.
     Морис, вздрогнув, замер, боясь повернуться.
     - Мо-рис... - повторили настойчиво.

     Они сидели на мягких подушках, взявшись за руки. Сидели и смотрели друг
на  друга. Сидели и  молчали. Морис хотел было уже что-то сказать, но  потом
передумал. И они снова молчали.
     - А-а-а-а! У-у-у-у!.. - завыли откуда-то хором. Словно взбесилась сразу
целая стая волков. И тут же:
     - А-а! Туряки!.. Туряки!..
     Слышно было, как, всхлипывая от страха, старый раб неловко шлепнулся  с
козел  на пыльную дорогу. Вот  застучали по земле его худые колени  - старик
пополз под телегу,-  удар, бедняга едва  не пробил  себе голову о деревянную
ось.  Со  всех  сторон   уже  доносился  шум  битвы:  треск  дерева,  крики,
предсмертные хрипы.
     Вдруг совсем рядом  раздались хрюкающие звуки, и кто-то, тяжело топоча,
подбежал к кибитке и с сопением и звериным нетерпением принялся выволакивать
умоляюще вопящего старика из-под  телеги. Морис вскочил с подушек и, путаясь
в  пологе,  поспешил  вылезти   наружу.   Преодолев  наконец   сопротивление
занавески, он увидел следующее:
     Огромного  роста человек, на три головы выше стоявшего с раскрытым ртом
самого  Мориса,  весь  в  черной,  не  очень  густой  шерсти,   одной  рукой
раскручивал над головой,  словно дохлую  кошку, дико орущего лысого раба,  в
другой у мохнатого гиганта была увесистая сучковатая дубина, казавшаяся  при
его  росте миниатюрной.  Он еще крутанул  раза  два,  затем  с  характерным:
"Ы-ы-х!"  - шмякнул лысого  с противным треском о твердую дорогу, подняв при
этом облако серой пыли. Визгливый, раздражающий Мориса крик старика сразу же
прекратился.
     Морис  оглянулся. Вокруг  кипел  бой.  Волосатые  великаны,  размахивая
своими  дубинами,   смело   нападали  на  превосходящего  их  по  количеству
противника,  но  солдаты  вели  бой хладнокровно и  ловко  уворачивались  от
смертельных  ударов,  причем,  в  свою очередь,  ухитрялись наносить колющие
удары железными иглами.  Недостаточно проворные храбрецы попадали под дубины
и бесформенными кулями падали на землю.
     Туряков  была  сотня  с   небольшим,   но  они  сильно  теснили  войско
императора,  к  тому  же  эти  гиганты,  несмотря  на  свои  размеры,  легко
передвигаясь,  уходили от игл  нападающих  и  мгновенно  переходили в атаку.
Вокруг испуганно галопировали буйволы без седоков, натыкаясь друг на друга и
давя солдат.  Туда-сюда  метался на  белом  скакуне Сейк. Истошно  крича, он
пытался собрать своих пращников и отчаянно драл

     шпорами окровавленные бока своего буйвола
     Туряк несколько секунд смотрел на вмятый в пыль труп, затем обернулся и
увидел новую цель. Взмах - и дубина разнесла  в куски переднее колесо телеги
и расщепила  деревянный борт. Морис прыгнул в сторону и остался цел. Упряжка
из  двух пестрых буйволов  рванула  и,  роняя доски,  оси и прочие запчасти,
поднимая за собой пыльный шлейф, понеслась прочь. Туряк досадливо заурчал, и
его  дубина  заставила  Мориса  прыгать  козлом,   валяться  в  пыли,  вновь
вскакивать на ноги и совершать самые немыслимые кульбиты. Было очевидно, что
так долго  не  протянуть. Вот  дубина скользнула по виску и содрала кожу  до
крови.  Отпрыгнув в очередной раз, Морис  пустился наутек. Добежав до первой
подходящей палки, он вооружился ею. Это была хорошая двухметровая рейка.
     - Ага! На, держи! - И Морис ударил, целясь в голову.
     Но  туряк  своей  суковатой палкой отбил удар. Отбил он  и следующий. И
еще... Гигант  оставался  неуязвимым,  и  на  его волосатом  лице  появилось
подобие издевательской улыбки. Морис не на шутку разъярился.
     - А если  вот так?!  - И деревянная рейка с низким шмелиным  жужжанием,
словно

     пропеллер, стала вращаться в его руках по очень сложной траектории. Она
летела то слева, то справа. В следующую  долю секунды появлялась сверху. Она
была нигде и везде.
     Неожиданный удар пришелся в  ухо.  Туряк  взвыл и, выронив свое оружие,
схватился за ушибленное место  - ему было  очень  больно.  Удары  продолжали
сыпаться  один  за  другим,  рассекая  лицо  волосатого  монстра   в  кровь.
Непрерывно  избиваемый,  в  каком-то порыве отчаяния,  он кинулся  на своего
обидчика. Перехватив рейку  поудобнее,  Морис  выставил  вперед острый,  как
пика, сколотый конец.  Получив  глубокое ранение и  обливаясь  кровью, туряк
опустился  на  колени и,  постояв  мгновение,  упал  лицом вниз. Из его  рта
повалила алая пена.
     Под прикрытием  обоза построились  собранные Сейком  оставшиеся в живых
пращники. Захлопали кожаные  ремни, и золотые  пули сразу нашли свои жертвы.
Два

     туряка  рухнули как  подкошенные,  остальные  получили  ранения  разной
степени тяжести. Заметно  отяжелев, они,  кто раньше, а кто позже, ненадолго
пережив друг  друга, получили железную иглу  под сердце или в затылок. После
вступления в бой пращников дело пошло, солдаты приободрились и добивали  уже
последних волосатых колоссов.
     Спустя полчаса среди сваленных в  кучу трупов солдат и  туряков бродили
рабы и, собирая оружие, стаскивали его в обоз.

     Теплая  летняя  ночь ласкала  спящий город сотнями струящихся  запахов:
разбитые  дороги  на  окраине пахли  сухим навозом  и  пылью,  стены  домов,
завоеванные буйно цветущим плющом, источали запах остывающего камня и  меда,
а  в  еле  курящихся струйках  очагов  призрачно  рыскали запахи  пряностей,
подгоревшего мяса, печеных фруктов и масла.
     Человек шел по узкой улочке, старательно разглядывая дорогу и осторожно
перешагивая через канавы с нечистотами. В неряшливых тупиках  и переулках то
там, то здесь, нарушая тишину, злобно возились орды крыс и разбойной ватагой
гонялись за кошками и собаками, не имеющими хозяина и теплого сытного угла.
     Иногда крысы пробегали прямо по ногам шарахавшегося  от их  дикой толпы
человека. Он чуть не терял сознание от прикосновения их цепких лап и грязных
хвостов. Всякий раз ему казалось,  что голодные животные набросятся  на него
всей сворой  и,  давясь внутренностями, будут ссориться из-за самых  лакомых
кусков, а уже  на  следующую ночь он, человек, растерзанный среди обгаженных
стен,  будет  существовать  только  в  виде  крысиного   помета,  равномерно
распределенного по норам в целом квартале.
     Тьфу! Что за чушь! Скорее, скорее идти! Как можно скорее! Куда идти, он
не знает. Зачем -  тоже не ответит, но надо, надо!  Эта необходимость  цепко
держит  за горло костлявой  рукой.  Душит,  заставляет  метаться по  улицам,
оккупированным сотнями, тысячами крыс.  Вот уже  их целый миллион. Они текут
рекой,  волоча  в своей  стремнине  кричащих,  упирающихся  людей,  домашнюю
утварь,  столы,  стулья, кровати,  чашки, ковры. Все  это качается на волнах
кипящей   меховой  реки,  постепенно  стачиваясь  в  тысячах  острых  зубов.
Захваченный  врасплох  крысиным  наводнением  путник  забрался  на  большой,
лежавший посреди улицы камень. Он боялся ступить в эту ужасную реку, но и не
мог оставаться на месте, чувствуя, как костлявая рука на его горле сжимается
все сильнее и сильнее.
     Дышит  он  уже с хрипом, глаза его лезут из орбит,  и, собрав последние
силы, человек  шагает в это  кишащее крысами месиво. Он  чувствует, как ноги
его  коснулись  дна. Крысы  достигают ему до  пояса,  но не трогают.  Путник
бредет  против  течения.  Теперь  дышать  стало  легче,  ему  даже  начинает
нравиться,  как крысы  щекочут его своими меховыми  спинками, греют набитыми
человечиной животами.
     Вдруг  навстречу ему по крысиной реке выплыло сердце. Самое  обычное  -
пульсирующее, живое, с  неровно обгрызенными краями торчащих  белых сосудов.
Сердце плыло  прямо на него.  Оно  было измучено  борьбой  с  крысами  и  из
последних  сил уворачивалось от крысиных зубов.  Крысы злились, но  никак не
могли сожрать вкусное сердце.  Человеку  стало жаль его, такое  усталое.  Он
подхватил сердце и  прижал к груди. Крысы, до этого приятно щекотавшие его и
обогревавшие, дружно вцепились в предателя зубами. Человек  страшно закричал
и рванулся к берегу. И, как ни странно, берег появился, Настоящий, песчаный,
с длинной белой  стеной, в которой  была дверь. Выбравшись на берег, человек
опустился  на  колени  и  принялся торопливо копать  ямку  в песке. Выкопал,
присыпал  дно сухим  песком  и аккуратно положил  на  него спасенное сердце.
Засыпал, притромбовал и огляделся. Никто не видел.
     Человек встал с колен,  отряхнул  руки  и с чувством исполненного долга
направился к двери  в бесконечной стене. Он взялся за медную ручку и, прежде
чем потянуть  на  себя,  оглянулся:  солнце садилось в успокоившееся  доброе
море. Человек открыл дверь и решительно шагнул вперед.
     Дверь  позади  не  захлопнулась, и  он, обернувшись,  чтобы закрыть ее,
отпрянул. Оказывается, человек стоял спиной  к пропасти,  на  самом ее краю.
Внизу  курился в сумраке туман и были слышны многократно повторенные  горным
эхом крики ночных  птиц.  Человек сделал от края шаг,  другой,  и под ногами
зашуршал гравий.
     Ветви деревьев с большими листьями иногда задевали человека, идущего по
аллее. Этот зеленый коридор, устланный каменным крошевом, уходил  в полумрак
синих  сумерек. Разноцветные  туманные  сполохи  сопровождались еле слышными
радостными  криками множества людей.  Где-то далеко играла музыка. Временами
веселая, а временами переходящая в  детский  плач, и тогда большие листья на
деревьях начинали шелестеть, а ветки настойчивее мешали идущему человеку.
     Неожиданно  из темноты  появились  старые развалины  - полуразрушенный,
некогда большой и  богатый  дом.  Он,  казалось, сам наползал из  могильного
мрака и наводил  дикий животный ужас, впиваясь  в человека  черными оконными
проемами - дом походил на череп слепыми глазницами.
     Человек пытался остановиться,  не идти в разинутую пасть дома-мертвеца,
дома- призрака, но неожиданно понял, что именно властно влекло его, чья рука
впивалась в горло. Понял и смело шагнул за порог.
     Он  шел по  хрустящим  черепкам,  перешагивая  через  спящих  уродливых
животных,  которые при этом сонно и глухо ворчали в  темноте.  А на одной из
увешанны  хпаутиной  и  заляпанных  чем-то  уже  засохшим  лестниц навстречу
поднимающемуся  человеку  вышла  громадная  скальпированная  собака.  Шерсть
кое-где  осталась  на  ней  -  видимо,  ее  скальпировали  второпях.  Собака
спустилась поближе и сильно толкнула человека в лицо мокрым мясистым языком,
пахнущим  парной кровью. Бедняга, кувыркаясь, слетел с лестницы и, распахнув
не замеченную ранее дверь, вкатился в какую-то комнату.
     Яркий  свет  множества свечей  ударил в  глаза.  Веселая  музыка  звала
танцевать, громкий смех женщин будоражил. Человек поднялся на ноги и подошел
к уставленному яствами  столу. Никто не обращал  на него внимания. Полунагие
люди  под  музыку  прыгали  через гору  горящих  костей и  громко  смеялись.
Музыканты играли  не переставая. Их состав все время менялся, за исключением
одного, с головой лошади. Те, кто не играл, занимались поочередно  любовью с
женщинами демонической красоты

     прямо  здесь, в  углах  и  под  столами.  Иногда в  комнате  появлялись
странные  существа в черных  хламидах. Они из-под  опущенных капюшонов зорко
выискивали нужного  им  человека  и забирали  его. А  спустя некоторое время
один, в  черном, появлялся и высыпал в  костер целую охапку свежих костей. И
тогда пламя  с  треском взвивалось к потолку, а  само веселье разгоралось  с
новой силой.
     Человек  налил себе вина из покрытого испариной кувшина и выпил - вкуса
не  понял,  но  сразу  почувствовал  себя здесь  своим,  К  нему  подскочила
красавица,  одетая  во  что-то  прозрачное  и  легкое,  В глазах  ее  горела
разбойная  жажда  и лютая ненависть. Женщина впилась  в  губы  новичка, и он
отдался во власть этой безумной. Лихорадочно  осыпая друг  друга торопливыми
поцелуями, они оба упали на пол.
     И, уже  овладевая женщиной, новичок почувствовал,  что обнимает ледяное
тело. "Она мертва! - догадался он и, глядя на ее прекрасное лицо, подумал: -
Как жаль, она так молода!"
     - Ее сердце сгорело, - раздался за спиной скрипучий голос.
     Человек  обернулся, и ужас исказил его  лицо.  Позади полукругом стояли
люди в черных одеждах.
     - Не забирайте ее!  Я принесу  ей новое сердце,  не  забирайте!  У меня
есть! - молил он.
     - Тогда спеши. Долго мы ждать не можем - костер гаснет.
     Несчастный  вскочил  и  заметался, натыкаясь  на  смеющихся,  танцующих
людей, спотыкаясь о п