а его потери от воровства.
   Казалось, что такое наказание подействует на всех без исключения,  однако
смельчаки или дураки по-прежнему пытались воровать, а  мистер  Гаджи,  когда
позволяло время, лично устраивал тотальные проверки.
   - Итак, Ховерчук, тут написано: печень категории "A3" - пятнадцать  штук.
Где они?
   - Вот здесь три, вон в том шкафу семь, а  остальные  пять  там,  рядом  с
ногами.
   - Почему внутренние органы у тебя перепутаны с конечностями? Ты  думаешь,
я не знаю, для чего это делается?
   -  Я  ничего  такого  не  делал,  сэр...  -  В  свете  синих  ламп   лицо
ответственного хранителя выглядело неживым.  -  Может,  вы  оденетесь,  сэр?
Здесь ведь очень холодно...
   - Ах, какой ты заботливый! - Глаза мистера Гаджи разбрасывали  молнии,  а
лицо румянилось. От его разгоряченного тела валил пар.
   Гаджи уже почувствовал, что хранитель мухлюет, и старательно его дожимал.
   - Итак, что ты украл?
   - Ничего, сэр! Я ничего не украл - клянусь!
   - Ладно, тогда продолжим проверку.
   Гаджи распахнул дверь холодильника и крикнул: - Казакис!
   - Я здесь, сэр! - подскочил к двери помощник. На его  голове  красовалась
вязаная шапочка, а шея была замотана шарфом.
   - Собери экспедиторов и поработай с каждым из них.
   - Понял, сэр.
   - Кто у нас на отгрузке?
   - Понцо Фуре.
   -  Неуверен  я  в  этом  Фурсе.  Пусть  кто-нибудь  из  твоих  ребят  его
проконтролирует.
   - Хорошо, сэр.
   Отдав необходимые распоряжения, Гаджи захлопнул дверь, и снова воцарилась
могильная тишина. Лишь журчание хладагента в теплообменных  трубках  вносило
некоторое оживление в это царство расчлененных трупов.
   - Ну, дорогой мой, - обратился Гаджи к почти закоченевшему  Ховерчуку.  -
Понцо Фуре попался и все нам рассказал.
   Мистер  Гаджи  сказал  это  наобум,  но  было  видно,  что  ответственный
хранитель испугался.
   - Ты по-прежнему не сознаешься в воровстве? - давил Гаджи.
   - Не... нет, сэр, я... я не воровал... - стоял на своем Ховерчук.
   - Ладно, тогда начнем с  самого  для  тебя  неприятного.  Давай  проверим
суставчики...
   - Извольте, сэр, с этим у меня полный порядок. - Ховерчук выдвинул поднос
с ячейками, заполненными человеческими суставными парами, - Пожалуйста, сэр,
согласно описи пятьдесят две пары.
   Одного взгляда мистеру  Гаджи  было  достаточно,  чтобы  понять  -  треть
первоклассного товара была заменена.
   Этот придурок Ховерчук, видимо, полагал, что суставы собак и свиней ничем
не отличаются от человеческих. Возможно, на взгляд непрофессионала это  так,
но Раим Гаджи имел  степень  доктора  медицины  и  с  ним  такие  фокусы  не
проходили.
   - Ну хорошо, Ховерчук, ты меня убедил, - сказал хозяин. - Пошли на выход,
а то я замерз, честное слово.
   Решив, что опасность миновала, ответственный хранитель подлетел  к  двери
холодильника и распахнул ее перед хозяином: - Прошу вас, сэр, осторожненько.
Здесь на ступеньках иней. Позвольте, я вас поддержу...
   - Не нужно, Ховерчук, я сам.
   Мистер Гаджи спустился по лесенке и сел за стол ответственного хранителя.
Ховерчук замер по стойке смирно, ожидая, что скажет хозяин. А Гаджи  смотрел
на хранителя и видел, что взять с него было нечего.
   Дряблый живот, а значит, брюшные мышцы никуда  не  годятся,  под  глазами
мешки и темные круги, стало быть, почки сработаны на восемьдесят  процентов,
а печень не справляется с избытком токсинов.
   Кости хрупкие, конечности короткие.
   Вывод: никакой  перспективы,  только  переработка  на  плазму,  да  и  то
потребует двойной перегонки, что практически съест всю выгоду. Но  оставлять
Ховерчука живым было нельзя - в раскаяния таких людей Раим Гаджи не верил.
   Вот Уолт Хольман - другое  дело.  Длинные  руки,  длинные  ноги,  немного
сухощав, но нарастить в растворе мышечную массу - пара пустяков. Насколько
   Гаджи было известно, Хольман не курил, а спиртное пил очень редко.
   Хозяин навскидку мог назвать с полдюжины заказов, на которые  подошел  бы
Уолт Хольман. Правда, пока он работал без замечаний,  а  занести  в  каталог
человека только потому, что он ему понравился, Раим Гаджи не мог.
   - Лурье, пришлите сюда Шлимана, - произнес в  трубку  Гаджи,  и  Ховерчук
напрягся. Чем занимался Шлиман,  ответственный  хранитель  хорошо  знал.  Он
попытался заглянуть хозяину в глаза, чтобы по их выражению  узнать  о  своей
участи, но Гаджи равнодушно рисовал на бумаге разные закорючки.
   Наконец появился Шлиман.
   - Звали, сэр? - пророкотал он, с трудом двигая своей квадратной челюстью.
   - Это мистер Ховерчук, - сказал Гаджи.
   - И все? - спросил Шлиман.
   - Все, - коротко кивнул Гаджи.
   - Понятно...
   Шлиман схватил Ховерчука за локоть и потащил за собой, а  тот,  скованный
смертельным  ужасом,  даже  не  сопротивлялся,  лишь  скулил  на   удивление
тоненьким голосом: - Пощадите, сэр! Пощадите!
   Дверь закрылась, и крики ответственного хранителя стали удаляться.  Гаджи
вздохнул и, оглядев рабочий стол Ховерчука, покачал головой.
   Бумаги валялись в беспорядке, карандаши  были  не  заточены,  а  в  ящике
мистер Гаджи нашел недоеденный бутерброд годичной давности.
   О том, что послал Ховерчука на смерть, он не жалел ни капли. Нашел  Гаджи
и принадлежавшую Ховерчуку записную книжку, в которой  оказалась  фотография
рано постаревшей женщины с двумя детьми. Мальчик и девочка десяти-двенадцати
лет.
   "Наверное, двойняшки", - подумал Гаджи и сразу же прикинул  пропорции  их
скелетов.
   И у детей была та же бесперспективность - руки  и  ноги  короткие,  кости
тонкие.
   "А вот если бы  они  пошли  в  мать,  то  это  было  бы  другое  дело..."
-размышлял Гаджи. Несмотря на то что женщина была  снята  сидя,  он  опытным
взглядом определил - ее конечности соответствовали каталогу.
   "Категория "К4", - уточнил Раим, - допустимое армирование скелета и  даже
добавление мышечной массы".
   Мистер Гаджи вздохнул. Последнее время  цены  на  качественные  заготовки
резко выросли. Поставщики жаловались на  активность  полиции  и  ужесточение
законодательства -  воровать  людей  стало  небезопасно.  Правда,  спрос  на
"бодигардов" позволял повышать цены, поскольку за безопасность богачи готовы
были платить любые деньги.
   Раньше бизнес Гаджи спасали войны - раненые и свежие  трупы  поступали  в
изобилии. Всегда можно было что-то выбрать, а теперь уже  не  то.  Ближайший
конфликт происходил в тридцати сутках полета. А это было слишком далеко.
   Открылась дверь,  и  появился  взъерошенный  Казакис  -  помощник  Гаджи.
Оглядевшись, он спросил: - А с этим субъектом уже все решили?
   - Да, Шлиман забрал его. Что у тебя?
   - Двое парней помогали Ховерчуку прятать товар. Они сознались в обмен  на
обещание оставить их в живых.
   - Какая у них категория?
   - "А4" и "В5"...
   - О, дефинитная комплектация. Зря ты раздавал им обещания...
   - Но вы-то, сэр, никаких обещаний им не давали, - улыбнулся Казакис.
   - А вот тут ты прав. Куда они девали товар? Судя по всему,  комплекта  на
полноценного "бодигарда" у них не было.
   - Не было. Они сделали двух уродов и продали их.
   - Вот как? И кому понабились эти уроды?
   - Одного взял некто Мо-Муг. Для своей дочки.  На  урода  сшили  седло,  и
девочка разъезжает на нем, как
   на пони.
   - Мягко  говоря,  не  эстетично,  -  поморщился  Гаджи.  -  Откуда  такие
подробности?
   - Бжезински рассказал. Это через него они вышли на покупателя...
   - Этот Бжезински порядочная свинья.
   - Человек с такой фамилией не может не быть свиньей, - заметил Казакис, и
они с хозяином расхохотались.
   Их смех был прерван появлением Майкла Лурье.
   - Сэр, у нас ЧП!
   - В чем дело?
   - На горизонте выплыл очень большой "фаршированный бычок"...
   - Говори толком, Лурье! Твой солдафонский юмор мне непонятен! -  закричал
Гаджи, вскакивая со стула.
   - Короче, сэр,  что-то  вроде  огромного  чугунного  чайника  с  толстыми
стенками... - Лурье был напуган, поэтому никак не мог  подобрать  правильные
слова.
   - Да говори нормально, изувер! Что  произошло?!  Лурье  весь  затрясся  -
сказывалось давнишнее ранение  на  военной  службе.  Наконец  он  сказал:  -
Военный корабль, сэр. Он нарисовался на правом, фланге.
   71
   Леггойн сидел на посту радиоперехвата и с  усталой  полуулыбкой  на  лице
слушал переговоры персонала станции.
   Там  царила  полнейшая  паника  и  неразбериха.  Все  кричали  наперебой,
докладывали   начальству   о   происшествии,   а   руководство   ничего   не
предпринимало, видимо впав от страха в ступор.
   Майор  Карпентер  стоял  за  спиной  адмирала,  готовый  в  любую  минуту
выполнить его приказ.
   - Майор, успокойте их и  скажите,  что  мы  заказчики.  А  то  они,  чего
доброго, уничтожат все свои запасы или что у них там имеется...
   - Есть, сэр.
   Один из офицеров-связистов осторожно покосился на адмирала, и Леггойн это
заметил.
   Он понимал, что этим ребятам не нравилось,  как  он  тут  командует,  тем
более что на нем был штатский костюм. Флотские знали, что перед ними большое
начальство, но все же отсутствие знаков различия вызывало у них недоумение.
   "Им бы только из пушек стрелять", - усмехнулся про себя Леггойн.
   - Все готово, сэр. Они ждут нас, - доложил Карпентер.
   - Как вы объяснили, кто мы?
   - Я сказал - ответственные заказчики.
   - Они поверили?
   - У них нет другого выхода.
   - Ну хорошо.
   Адмирал поднялся со стула, окинул взглядом помещение поста и сказал: - До
скорого свидания, господа. Извините за причиненное беспокойство...
   Офицеры вскочили с мест и не садились, пока Леггойн не вышел в коридор.
   - Я думаю, что нам следует взять с  собой  охрану  -  человек  двенадцать
крепких десантников, сэр, - предложил Карпентер.
   - Не стоит, майор. Мы будем говорить о вещах секретных, и лишние уши  нам
ни к чему. Ну а если нас вероломно захватят и пустят на запчасти, что  ж,  у
родины есть еще много адмиралов, да и майоров хватает тоже. Я прав?
   - Да, сэр, - после небольшой паузы согласился Карпентер.
   - Или, - остановился  адмирал,  -  или  вы  цените  себя  выше  остальных
майоров?
   - Нет, сэр, я думаю так же, как вы.
   - А вот тут вы не правы, Карпентер, если бы вы думали, как я, вы  бы  уже
были адмиралом...
   Карпентер напрягся, а Леггойн сухо рассмеялся и ткнул  майора  в  бок:  -
Ну-ну, я же шучу... - И уже совершенно серьезно, даже  с  какой-то  угрозой,
адмирал добавил: - Я же такой шутник.
   Карпентер и Леггойн подошли к двери капитанской рубки, и стоявший у входа
судовой полицейский отдал им честь.
   - Господа! - увидев адмирала, скомандовал капитан Корнвуд.
   Штурман и помощник капитана вскочили со своих мест.
   - Сидите-сидите, - поспешно замахал руками Леггойн, -  вы  на  службе,  и
никаких приветствий для гражданских лиц не требуется.
   - Сэр, я уже в курсе ваших переговоров. На первом ярусе приготовлен бот с
двадцатью солдатами для охраны.
   - Что за охрана?
   - Два отделения из контрабордажной команды.
   - Это такие ребята в броне, выглядящие как боевые роботы?
   - Примерно так, сэр.
   - Нет, капитан, мы тут с Карпентером посовещались  и  решили  отправиться
без охраны. Нам предстоят неформальные переговоры.
   - Боюсь,  сэр,  вы  недооцениваете  всей  опасности.  На  таких  станциях
командуют полные отморозки. Не хотите тащить охрану  с  собой,  возьмите  ее
просто для показа. Когда выйдете из шлюза, пусть эти ребята помаячат  у  вас
за спиной. Намек будет понятен...
   -  Спасибо  за  хороший  совет,  капитан  Корнвуд,   я   обязательно   им
воспользуюсь. Я всегда знал, что у вас, флотских, голова варит.
   72
   Центральная площадь гудела, заглушая  шум  большого  городского  фонтана.
Сегодня был  ярмарочный  день,  и  сотни  торговых  шатров  были  поставлены
длинными ровными рядами. Между толпящимися горожанами протискивались угрюмые
полицейские, которым приходилось смотреть в оба - карманники так  и  шастали
между зеваками, норовя вытащить кошелек у зазевавшегося покупателя.
   Время от времени,  отчаянно  сигналя,  через  толпу  пробивался  торговый
фургон, и тогда десятки голосов сыпали проклятия на голову шофера.
   Кончитта Роблес стояла на балконе своей небольшой гостиницы  и,  лакомясь
орешками, с интересом глазела на городскую площадь. Уже третий  раз  за  час
она становилась свидетельницей драки между продавцами и покупателями.
   Перевернутые прилавки, рассыпанный товар и радостные прохожие, быстренько
рассовывающие его по карманам.
   Однако на этот раз все закончилось слишком быстро.
   Неподалеку оказались двое  полицейских,  которые  скрутили  дерущихся,  и
развлечение для мадам Роблес закончилось.
   На стоянку, расположенную под самым балконом  въехала  машина.  Это  была
дорогая модель, и, по всей видимости, ее хозяин должен был  стать  очередным
клиентом мадам Роблес.
   - Джорж! - крикнула она, обернувшись.
   - Да, мадам, - отозвался  уже  немолодой  Джордж  Биглер,  выполнявший  в
хозяйстве мадам множество функций.
   - Пойди встреть клиентов, - Да, мадам, - поклонился Джордж и  поплелся  к
лифту.
   "Пора его менять, - подумала Кончитта,  -  совсем  не  шевелится,  старая
развалина".
   Такие мысли посещали ее не в первый раз, но найти другого человека за  то
же жалованье было невозможно.
   - Ты не поверишь, дорогая, во сколько  обходится  мне  эта  гостиница,  -
жаловалась мадам Роблес своей дальней родственнице, Хулии Бальтазар,  -  уже
давно я не получаю никаких доходов, а весь персонал, ты не поверишь,  Хулия,
я держу только из-за доброты.
   - О, Кончитта, ну кто в городе не знает о твоей доброте?
   Дамы ненавидели друг друга, но, поскольку другой компании у них не  было,
они находили утешение в обществе друг друга.
   Еще одной их компаньонкой была владелица двух булочных вдова Сальваторес.
Ее булочный бизнес процветал, однако у вдовы было много проблем  с  сыном  -
малышом Энрике-Хуаном.
   "Малышу"  было  двадцать  семь  лет,  и  он  постоянно  попадался  то   с
наркотиками, то с оружием, то с крадеными вещами.
   Вдове Сальваторес приходилось выручать сына  за  взятки,  и  со  временем
районный  комиссар  полиции  Блинтонс  сумел  выстроить   себе   симпатичный
особнячок...
   Дверца красивого автомобиля открылась, и оттуда вышел пожилой джентльмен.
Мадам Роблес перестала есть орехи  и  максимально  свесилась  вниз,  пытаясь
определить возраст гостя. Она давно была  разведенной  и  в  каждом  мужчине
видела потенциального спутника жизни.
   Наконец спустился Джордж. Ковыляющей походкой он подошел к гостю, и они о
чем-то заговорили. Как ни старалась мадам Роблес, услышать  хоть  что-нибудь
ей не удавалось. Мешал доносившийся с площади шум.
   Неожиданно из машины вышла женщина.
   "Вот так фокус!"  -  неприятно  удивилась  мадам  Роблес.  Ведь  она  уже
положила на нового гостя глаз.
   "С другой стороны, они заплатят за двоих",  -  вспомнила  она  и  немного
успокоилась. Оставалось только всучить этой парочке единственный в гостинице
люкс, который назывался так с большой натяжкой.
   Покинув балкон, Кончитта вышла  в  холл  и,  увидев  одну  из  горничных,
крикнула: - Полин!
   - Да, мадам... - отозвалась та, досадуя, что попалась на глаза хозяйке.
   - Подойди ко мне, Полин. Девушка подошла ближе.
   - Пойди в люкс и разгони тараканов.
   - Я их боюсь, мадам! - взмолилась горничная.
   - Перестань привередничать, Полин! Мы в одной команде или нет?  Когда  ты
забеременела от солдата, кто тебе помог?
   - Извините, мадам... Я уже иду.
   - То-то же. Да побыстрее, клиенты, должно быть, уже возле лифта.
   73
   Сумасшедший голод разрывал "первого" как  яростный  зверь.  Острые  клыки
впивались в иссушенную плоть и вызывали жуткие судороги. И хотя в  привычном
понимании тела не было, его боль всегда присутствовала.
   "Первый" ничего не видел, ничего не понимал и ничего не слышал. Он только
страдал и жаждал пищи.
   - Пошел вон, бродяга.  Чего  смотришь?  Иди  отсюда,  пока  я  не  вызвал
полицию! - послышался чей-то голос.
   Все  существо  "первого"  возликовало.  Вот  он  шанс  испытать  минутное
удовольствие и еще на несколько часов отдалить новые голодные судороги.
   - Чего смотришь, тварь?! У меня в доме ружье - так и знай!
   Вот он мягкий, вот он  податливый,  такой  нежный  -  сам  просится  быть
съеденным. Старик, конечно, но в нем есть достаточно плазмы, чтобы  забыться
на несколько часов.
   "Первый" сделал бросок и обволок чужое тело своей голодной оболочкой.
   Словно ключ к незнакомому замку, он подобрал  тонкое  колебание,  которое
заставило раскрыться  это  теплое  тело,  растаять,  как  свеча,  и  одарить
"первого" своей жизненной субстанцией.
   Голодные спазмы отступили, и им на смену пришли покой и  дрема.  "Первый"
блаженствовал на волнах удовольствия Он убил еще одного  и  убьет  тысячи  и
миллионы, лишь бы не испытывать этих страшных мучений.
   "Я завоюю весь мир в обмен на одну-единственную тихую смерть...  Я  жажду
смерти, как никогда не  жаждал  жизни...  Кто  из  смертных  не  желал  быть
бессмертным и кто из бессмертных не желал перемен?"
   Треск сгорающего трупа вернул "первого"  к  незнакомой  реальности.  Пищи
больше не было. Лишь обугленная оболочка того, что минуту назад  было  живым
существом.
   Теперь это была только остаточная форма. "Первый" мог поглотить и ее,  но
форма трудно разлагалась. Сейчас в этом  не  было  необходимости,  поскольку
вокруг хватало живых людей - их можно было пить, как из моря.
   "Первому" стало настолько легко, что  он  вспомнил  о  чем-то  бесконечно
далеком...
   Дыхание летнего вечера. Полумрак  заплетенной  плющом  беседки  и  шепот.
Горячий шепот, который  обжигает  лицо  и  заставляет  сердце  колотиться  с
неимоверной силой.
   - Ты знаешь закон, Замилах... Если победишь ты, я стану твоей  навеки,  а
если Алоиз, я буду вынашивать его детей.
   - Нет, принцесса, ты останешься моей.
   - Это только слова, Замилах. Ты же знаешь,  что  Алоизу  нет  равных.  Он
убьет тебя. Поговаривают, что он заключил  договор  с  черным  Магрибом.  Он
посвящает Магрибу свои жертвы, и Магриб помогает ему.
   - Но я тоже могу заключить такой договор... - страсть сжигает Замилаха, и
он готов на самый отчаянный поступок. - Я заключу договор и отдам  ему  свою
смерть!
   - Не говори так, Замилах! Я не стою такой страшной жертвы!
   - Стоишь, моя принцесса. Ты стоишь тысячи таких  смертей.  Тебе  я  отдам
жизнь, а смерть моя достанется Магрибу...
   "Первый" равнодушно пролистал картину поединка. Крики толпы, блеск  мечей
и отрубленная голова Алоиза с оскаленными  зубами  и  уставившимися  в  небо
глазами. А затем предательский удар в спину - жрец  Магриба  обманул  его  и
подослал убийцу.
   "Не верь посулам Магриба..." - это была последняя мысль  Замилаха,  перед
тем как стать вечным рабом.
   Знакомая жесткая волна  коснулась  "первого",  и  он  ощутил  приближение
собратьев.
   Они  стонали  и  плакали,  терзаемые  голодом.   Почувствовав   состояние
"первого", они остановились.  Постояли  немного,  завистливо  вдыхая  жалкие
остатки, и двинулись к дому, где нашел свою пишу "первый".
   Вот дверь, ведущая на кухню. Она затянута сеткой, чтобы надоедливые  мухи
не проникали  внутрь.  "Второй"  и  "третий"  прошли  сквозь  нее  -  долгий
мучительный голод превратил их в молочную дымку.
   Легкий холод пробежал по полу и докатился до ног старой  слепой  женщины,
сидевшей в кресле-каталке.
   - Роберт, это ты? - с некоторой тревогой спросила она.
   Слепые чувствительнее здоровых людей, и миссис Ферти не была исключением.
   - Роберт, отзовись, ты меня пугаешь!
   Но в ответ только тишина и могильный, студивший ноги холод. Миссис  Ферти
одернула плед, но и это не спасало от сквозняка.
   - Кто здесь? Воры? - Миссис Ферти попыталась встать, но у нее  ничего  не
получилось, - Роберт! Роберт! Вызывай полицию! У нас воры!
   Силы оставили ее, и она упала обратно в кресло.
   - Го