сть единственный закон. И все, что он делает, законно
и  справедливо,  -- отчеканил  Гроу  и  пояснил: --  Это  записано в  каждом
школьном учебнике гонкуров и саваттеров.

121

     Илларион провел на редкость  тяжелую и бессонную ночь. Время шло, а его
спецслужбы не могли добыть нужной информации.
     Наконец, когда  часы показывали  пять утра,  а  на столе  рядами стояли
пустые чашки из-под кофе,  в кармане  офицера связи, дежурившего  за дверью,
загудел зуммер.
     Связист имел совершенно  определенные инструкции, однако он  откровенно
боялся входить в покои императора. Пару  секунд  он  отчаянно дрожал, затем,
собравшись с силами, толкнул позолоченную дверь.
     -- Ваше Императорское Величество! Вас по директлайн!
     --  Давай сюда,  -- неприязненно отозвался император  и  протянул  свою
длинную руку.
     -- Это "Онохайм", -- предупредил связист, называя позывной абонента.
     Илларион  взял  грубку, а офицер  отошел  в  сторону, пребывая в полном
смятении. Кто такой  "Онохайм" и какое  он имеет право беспокоить императора
среди ночи?
     Однако Иллариону был знаком  этот позывной. Они общались  не  чаще двух
раз в год, и всякий раз этого требовала ситуация.
     -- Рад тебя слышать, -- произнес Илларион.
     -- Что-то не верится, -- ответил его собеседник.
     -- Уж ты поверь -- я не спал всю ночь и выпил целое ведро кофе.
     -- Кстати,  твои пехотинцы  неплохо поработали  на  Шварцзее-Лусх.  Мои
ребята отступили в беспорядке.
     -- Ничего, твои отплатили на Пикайду... Это было ужасно.
     -- Почему не спал ночь?
     -- Ты же знаешь...
     На  том  конце  бесконечно  далекого соединения  возникла пауза.  Затем
"Онохайм" признался:
     -- Мне тоже не по себе. Даже война не радует...
     -- И давно?
     -- Что давно?
     -- Давно война не радует?
     -- Да уж тысячи четыре лет  как не в удовольствие. Оба  рассмеялись,  и
было в этом смехе что-то грустное.
     --  А  если  это не  он? -- задал  вопрос  император  Илларион. Вопрос,
который волновал обоих.
     -- Скоро узнаем. Он на одном из моих кораблей.
     -- Что ты говоришь?! -- Император Илларион даже вскочил  с кресла. -- И
куда же он направляется?..
     -- На Италон -- куда же еще.
     -- Да, действительно, -- согласился Илларион. -- Послушай...
     -- Что?
     Император посмотрел на офицера связи и жестом приказал ему убраться.
     Тот выскочил, словно его поджарили.
     -- Я вот что думаю.  -- Илларион крепче прижал к щеке маленькую трубку.
-- Может, нам пока прекратить все это безобразие...
     -- Ну...
     -- Я отменю  наступление на  линии  Кальвадос  --  Паншне.  Ну  ты ведь
знаешь, что там планировалось наступление.
     -- Да, знаю, -- ответил собеседник. -- И  я с тобой  согласен. Я отзову
своих с района Конде, ведь у тебя гам дела, кажется, совсем были плохи...
     -- Так, значит, по рукам?
     -- Слово императора.
     -- Тогда до встречи в Италоне?
     -- Да, до встречи в Италоне.
     И  все  эти  годы из  поколения в поколение  передавались  должности  и
знания, которые должны были пригодиться, когда явится новый Судья.
     Наконец высокие двери закрылись, и возгласы радости остались позади.
     Халия осторожно села  на стоявший  в приемном  зале  диван и облегченно
вздохнула. До  прихода управляющего  и  знакомства  со  штатом Судьи Шермана
оставалось около часа.
     --  Ну  и  как  ты  себя  чувствуешь, Рино? --  спросила  Халия, ощущая
какое-то изменение в поведении Лефлера.
     --  Ты  не  поверишь,  --  улыбнулся  тот,  --  Есть  чувство  какой-то
необыкновенной  легкости. Вот  только  обивку  стен  менять  не следовало --
старая мне нравилась больше...

122

     Италон встречал Рино Лефлера как победителя.  Улица  столичного города,
по которой ехал его автомобиль, была засыпана цветами, а народ скандировал:
     "Судья Шерман! Судья Шерман!"
     Рино еще и сам не понимал почему, но от этих криков в его душе рождался
какой-то торжественный подъем. Какая-то небывалая великая ответственность.
     Словно из далекого, давно забытого прошлого проносились картины великих
сражении,  многочисленных,  словно  стаи саранчи, воинских  армад  и посреди
всего его непреодолимая воля. Воля правильною и справедливого решения.
     --  Добро  пожаловать домой, Ваша Честь  --  Судья Шерман!  -- произнес
управляющий  резиденцией -- большого комплекса зданий, которые восемьсот лет
ждали своего хозяина.
     Проносилось  время,  ветшали  стены, однако  их  ремонтировали и  снова
придавали им праздничный вид.

123

     В  этот день высокие своды  зала  "Каллипсо"  отражали отблески золотых
галунов, серебристых аксельбантов и полированного металла наградного оружия.
     Традиция  нового мира, описанная в сотнях книг и повторенная в школьных
учебниках, возобновлялась.
     Бесконечные ряды заслуженных военачальников, гениев стратегии и  героев
тактических построений, стояли, разделенные небольшой  полосой, на которой с
минуты  на   минуту  должен  был   появиться   пришедший  из  прошлых  веков
долгожданный миротворец.
     На специальной возвышенности для  принесения клятв императоров и самого
Судьи  Шермана  уже стояли Его  Императорское Величество Илларион -- владыка
всех гонкуров  и  Его  Императорское  Величество  Макариос  --  предводитель
саваттеров.
     Даже издали было видно,  что  оба  они  волновались  -- ведь  по закону
каждому из них предоставлялось право усомниться в  подлинности Судьи Шермана
и расторгнуть договор о мире.
     Торжественная минута приближались,  и наконец звонкие фанфары известили
о появлении Его Чести -- Судьи Шермана.
     В  алой мантии  с  золотой  подвязкой и в  сопровождении  архидоксов  с
планеты Италон, из века в век ожидавших своего правителя, он шествовал между
рядами вчерашних врагов, соединяя их в мире.
     Его  уверенная поступь и  осанка  были узнаваемы, и каждый понимал, что
это он -- носитель согласия Судья Шерман.
     Императоры  Илларион и  Макариос  переглянулись и поняли друг друга без
слов. Они склонились  в поклоне  и встретили Шермана со слезами на глазах. А
он соединил их руки, и весь зал взорвался радостными криками.
     Так пришел мир -- и так началась новая эра.