сказуемый и дьявольски умный. Они так же несхожи меж собой,
как небо и земля, и было просто невозможно представить себе такое будущее, в
котором  они  могли  бы  стать  друзьями.  Скорее  всего  этот  их   нелепый
трехмесячный поединок закончится полной  катастрофой,  и  пострадает  в  ней
отнюдь не граф.
   Сурово напомнив себе, что никто не принуждал ее являться в Эбердэр,  Клер
вновь сосредоточила внимание на книжных полках. Тома были расставлены не как
Бог на душу положит, а в строгом порядке; здесь имелась литература на  шести
языках, причем все книги, написанные на каком-то одном языке, стояли вместе.
На одной из полок Клер нашла несколько книг даже на валлийском.
   Другие разделы библиотечного собрания были посвящены таким предметам, как
история, география и даже естественная философия. Отец Клер  иногда  брал  у
старого графа книги по теологии; хотя тот почитал своим долгом оставаться  в
лоне  англиканской   церкви,   он   имел   явную   склонность   к   взглядам
диссинтеров. Возможно, именно поэтому  он
и выбрал методистского проповедника в наставники своему внуку.
   Клер бросилась  в  глаза  большая  Библия  в  кожаном  переплете,  богато
украшенном тиснением и позолотой.  Догадавшись,  что  это  и  есть  семейная
Библия Дэйвисов, девушка достала тяжелый том с полки и положила его на стол.
Потом открыла и начала рассеянно листать, время от времени перечитывая  свои
самые любимые стихи.
   На первой странице было изображено генеалогическое древо, и Клер невольно
умилилась, увидев записи рождений, браков  и  смертей,  тщательно  сделанные
разными чернилами и различными  почерками.  Одна  дата  смерти  была  слегка
размыта - быть может, на  нее  капали  чьи-то  слезы?  Выцветшая,  столетней
давности запись сообщала о  рождении  некоего  Гуайлима  Ллюэллина  Дэйвиса;
рядом была радостная приписка:  "Наконец-то  сын!"  Младенец,  чье  рождение
вызвало такой восторг, вырос и стал прадедом Никласа. Изучив схему до конца,
Клер поняла, почему старый граф так беспокоился, о наследнике. Род  Дэйвисов
был немногочислен, и Никлас совсем не имел близких родственников, во  всяком
случае, по мужской линии. Если он исполнит свое намерение никогда больше  не
жениться, графский титул Эбердэр, судя по всему, умрет вместе с ним.
   Клер перевернула страницу, чтобы взглянуть  на  самые  последние  записи.
Сообщения о двух браках старого графа  и  рождении  его  трех  сыновей  были
сделаны его  собственной  твердой  рукой.  Хотя  все  сыновья  были  женаты,
упоминаний о рождении детей у двух старших Клер не нашла.
   Губы девушки непроизвольно сжались, когда се взгляд упал на запись  рядом
с именем младшего сына, Кенрика. В  отличие  от  всех  остальных,  сделанных
чернилами, сообщение о женитьбе Кенрика на "Марте, фамилия неизвестна"  и  о
рождении "Никласа Кснрика Дэйвиса" было нацарапано  карандашом  -  еще  одно
доказательство того, насколько неохотно старый граф  принимал  существование
своего наследника. Если бы он дал Никласу хотя бы десятую долю того тепла, с
которым Оуэн принял Хью, ребенка, чужого ему по крови!
   С  этой  печальной  мыслью  о  бессмысленной   враждебности   старика   к
собственному внуку Клер перевернула еще одну страницу,  и  из  книги  выпало
несколько сложенных листков бумаги. Она бросила на них беглый взгляд, потом,
всмотревшись внимательнее, пробормотала:
   - Как странно...
   Ей вовсе не хотелось отрывать Никласа от работы,  однако  он  услышал  ее
слова и, откинувшись на спинку стула, лениво потянулся.
   - Что вы находите странным, Клариссима?
   - Ничего особенного. И все же... - Она подошла к его письменному столу  и
положила документы в круг света под  горящей  масляной  лампой.  -  Эти  две
бумаги - нотариально заверенные копии записей в  церковных  книгах  о  браке
ваших родителей и вашем рождении. Обе они истрепаны и испачканы,  как  будто
их слишком долго носили в кармане.
   Она показала на остальные два документа.
   - Эти документы - тоже копии, однако очень плохие. Странно то, что они не
заверены нотариусом, и потому не имеют юридической силы, однако при этом оба
они сложены,  истрепаны  и  испачканы  совсем  так  же,  как  и  нотариально
заверенные. Наверное, эти копии сделал  ваш  дедушка,  но  я  совершенно  не
понимаю, зачем они ему понадобились и отчего бумага так истрепалась.
   Никлас поднял к свету одну из незаверенных копий, и тотчас же все жилы па
его руке вздулись.
   Клер  взглянула  на  его  лицо:  Никлас  смотрел  на  бумагу  с  той   же
испепеляющей яростью, которая исказила его черты,  когда  он  хлестал  бичом
портрет своей жены. Клер затаила дыхание. В чем же  тут  дело?  Что  вызвало
этот внезапный приступ бешенства?
   Он схватил вторую копию и остервенело смял оба  листка  в  кулаке.  Потом
вскочил со стула, прошел через всю комнату и швырнул бумаги в горящий камин.
Пламя вспыхнуло и медленно опало.
   - Никлас, - спросила она, - в чем дело? Что произошло?
   Он неотрывно смотрел на огонь, превращающий бумаги в серый пепел.
   - Ничего такого, что имело бы отношение к вам.
   - Возможно, причина, заставившая вас так разъяриться, меня и не касается,
но сам ваш гнев касается наверняка, - спокойно ответила она, - Разве хорошей
любовнице не полагается делать все, чтобы вы  облегчили  душу,  сказав,  что
именно вас тревожит?
   - Вероятно, любовница и должна задать  такой  вопрос,  но  это  вовсе  не
означает, что  я  обязан  дать  на  него  ответ,  -  огрызнулся  он.  Потом,
по-видимому, пожалев о своей резкости, более мягко добавил:
   - Я ценю ваши добрые намерения.
   Клер решила, что уж лучше  его  капризы,  чем  такая  вот  глухая  стена.
Подавив вздох, она  положила  две  оставшиеся  бумаги  обратно  в  Библию  и
поставила ее на полку. Никлас продолжал  игнорировать  девушку,  с  каменным
лицом помешивая угли в камине.
   - Завтра воскресенье, и я с утра пойду в молельню, так что мне  уже  пора
спать. Спокойной ночи. - Клер произнесла эти  слова  только  из  вежливости,
вовсе не рассчитывая на ответ, однако Никлас поднял голову  и  посмотрел  на
нее.
   - Жаль, что на сегодня я уже выбрал свою квоту поцелуев, -  сказал  он  с
невеселой усмешкой. - С моей стороны было весьма недальновидно исчерпать ее,
когда мы были в шахте.
   Его ярость прошла, оставив после себя что-то  опасно  близкое  к  полному
отчаянию. Одному Богу было известно,  отчего  вид  тех  бумаг  так  на  него
подействовал, но сейчас Клер не могла вынести этого  выражения  безысходного
горя на его лице. С дерзостью, о которой  всего  четыре  дня  назад  она  не
смогла бы и помыслить, она прошла через всю библиотеку, положила руки ему на
плечи и робко сказала:
   - Свой поцелуй вы уже использовали, но ведь я могу поцеловать  вас  сама,
не так ли?
   Никлас заглянул ей в глаза; взгляд у него был затравленный.
   - Вы можете  поцеловать  меня,  когда  пожелаете,  Клариссима,  -  хрипло
вымолвил он.
   Она почувствовала, как напряглись  его  мышцы,  однако  он  не  двигался,
ожидая, чтобы она взяла  на  себя  инициативу.  Клер  встала  на  цыпочки  и
прикоснулась губами к его губам.
   Его руки тут же жадно сомкнулись вокруг нее.
   - О Господи, как же хорошо вас обнимать!
   Их уста слились в  глубоком  пылком  лобзании.  Тот  спокойный,  невинный
поцелуй, которого желала Клер, перешел в нечто гораздо большее.
   Когда они целовались в шахте, ей не надо было смотреть ему в глаза  -  по
крайней  мере  от  этого  потрясения  она  была  избавлена.  Смущенная   его
пристальным взглядом, девушка опустила веки - и тотчас  же  обнаружила,  что
все остальные чувства необычайно усилились. Стук дождя по  оконному  стеклу,
бархат-нос прикосновение его языка к ее  языку.  Острый  аромат,  в  котором
слились дым, хвойное мыло и запах кожи Никласа; его тяжелое жаркое дыхание -
или это ее дыхание стало таким же?.. Треск угольков, выпадающих из камина на
плиты пола; легкое трение ладоней о ткань, когда он гладит ее по спине. Звук
открывающейся двери!..
   Мигом вернувшись к реальности, она оборвала поцелуй и  посмотрела  поверх
плеча Никласа. На пороге стояла одна из новых служанок, Тегвен  Илайес.  Эта
девушка принадлежала к пенритской методистской общине, придерживалась  самых
строгих правил, и что было у нее на  уме,  то  неизменно  оказывалось  и  на
языке.
   Две женщины онемело  уставились  друг  на  друга;  лицо  Тегвен  выражало
потрясение и ужас.
   Это зрелище заставило Клер опомниться и осознать всю  греховность  своего
поведения. То, что она делала, было не правильно, порочно,  и  ее  ничто  не
могло оправдать.
   Служанка между тем вышла из остолбенения, торопливо повернулась и закрыла
за собою дверь.
   Поскольку все внимание Никласа было  сосредоточено  на  Клер,  эта  немая
сцена прошла для него незамеченной.
   - Если вы уже перевели дух, - промурлыкал он, нежно проводя рукой  по  се
бедру, - то не согласитесь ли начать все сызнова?
   Клер подняла па него взгляд, разрываемая жестоким контрастом  между  тем.
что она чувствовала в его объятиях, и тем, что увидела в глазах Тегвен.
   - Нет, - сказала она срывающимся голосом. - Нет. Мне надо идти.
   Он поднял руку, словно для того,  чтобы  удержать  ее,  но  она  поспешно
проскользнула мимо и вышла из комнаты, едва видя то, что ее окружает.
   Ах, если бы она ушла на десять минут раньше!
   Без Клер комната сразу стала пустой. Никлас смотрел на огонь  и  думал  о
том, что же нужно сделать, чтобы  ее  разум  наконец  прекратил  бороться  с
телом. Это случалось каждый раз, когда они оказывались вместе. Поначалу  она
робела и сомневалась. Потом начинала  мало-помалу  отвечать  на  его  ласку,
раскрываясь, как раскрывается цветок на рассвете. И наконец с сокрушительной
внезапностью вспоминала, что ей  не  позволено  наслаждаться  тем,  что  так
нормально и естественно.
   Он с  досадой  ударил  кулаком  по  каминной  полке.  Когда  она  наконец
преодолеет свое глупое религиозное педантство, из нее получится великолепная
любовница: пылкая, умная, чуткая. Конечно, ее страсть к  благотворительности
временами бывает утомительной, но это ничто по сравнению с блаженством иметь
ее в своей постели.
   Он не сомневался, что, став его любовницей, Клер  согласится  остаться  с
ним и после того, как истекут три месяца. Во-первых, она сама этого захочет,
а во-вторых., для нее станет  совершенно  невозможно  возвратиться  к  своей
прежней жизни в Пенрите. Главное - это все-таки заманить ее в кровать.
   Он уже чертовски устал от того,  что  всякий  раз,  когда  Клер  начинает
испытывать угрызения совести, она скрывается от него, как кролик в норе.

Глава 12

   Этой ночью Клер спала плохо. Когда она подпадала  под  чары  Никласа,  ей
было легко оправдать  свое  поведение.  Ведь  поцелуй  -  это  всего-навсего
поцелуй, штука щекотливая, но  не  греховная.  Однако  увидев  себя  глазами
Тегвен, девушка была вынуждена взглянуть на свое поведение в ином, правдивом
свете. Она не могла больше отрицать свою слабость и свое похотливое плотское
желание.
   Лежа без сна, она услыхала манящие, зовущие звуки  арфы  Никласа.  Больше
всего на свете ей хотелось  броситься  туда,  откуда  доносилась  эта  песня
сирены, и забыть свою боль в тепле его объятий. Но тогда она уподобилась  бы
мотыльку, который, чтобы излечиться от тяги к свету, бросается прямо в пламя
свечи...
   Надевая свое строгое серое воскресное платье. Клер  начала  было  гадать,
будет ли на богослужении Тегвен и расскажет ли она другим о том, что видела.
Однако гадать не имело смысла - вопрос состоял только в  том,  когда  Тегвен
раззвонит скандальную новость всем и вся. Она обожала быть центром внимания,
а история о том, как школьная учительница целовала  графа-демона,  не  имела
себе равных. Если все еще не узнали об этом, то очень скоро узнают. По  пути
в Пенрит Клер догнала миссис Хауэлл, которая тоже направлялась  в  молельню.
Когда Клер предложила подвезти ее, она с радостью согласилась и  всю  дорогу
только и делала, что благодарила девушку за то, что та  нашла  ей  работу  в
Эбердэрс. По всей видимости,  до  нее  еще  не  дошла  весть,  ставящая  под
сомнение нравственность ее благодетельницы.
   Они вошли в молельню, когда прихожане только  что  начали  рассаживаться.
Будь все как прежде. Клер обрела  бы  успокоение,  увидев  знакомые  скамьи,
выбеленные известью стены и любовно  натертые  воском  деревянные  полы.  Но
сегодня ее занимало другое: она пыталась определить, не бросает  ли  на  нее
кто-нибудь из прихожан странные взгляды.
   Тегвен нигде не было видно. Когда Клер села на свое место рядом с Маргед,
ее подруга тепло улыбнулась и кивнула в сторону  Хью,  который  сидел  между
Оуэном и Тревором, старшим из сыновей Моррисов. Узкое  личико  Хью  излучало
счастье, а его маленькое тело согревала теплая, на совесть сшитая одежда, из
которой вырос один из его приемных братьев. Когда Клер подумала о  том,  что
этот мальчик, у которого впервые за его короткую  жизнь  появился  настоящий
дом, пережил в шахте и что вытерпел от своего жестокого отца, се собственные
проблемы показались ей менее важными.  Дьякон  на  амвоне  объявил  название
сегодняшнего религиозного гимна, и  все  запели.  Музыка  была  неотъемлемой
частью методистского богослужения, и  Клер  всегда  чувствовала,  что  пение
приближает ее к Богу больше, чем молитва. Когда она запела, напряжение в  ее
душе начало понемногу спадать.
   Но ее спокойствие продлилось лишь до того момента, когда в молельню вошел
кто-то из припозднившихся прихожан.  Среди  последовавшего  затем  шушуканья
Клер уловила свое имя. Охваченная мучительной тревогой, она закрыла глаза  и
приготовилась к тому, что должно было произойти.
   В  Сионской  молельне   не   было   постоянного   проповедника,   поэтому
богослужения  проводились  либо  разъездными   священниками,   либо   самими
прихожанами. Сегодня проповедь читал священник по имени Маркросс, приехавший
из соседней долины. Когда шушуканье достигло его ушей, он оборвал  проповедь
и громовым голосом спросил:
   - И что же, позвольте узнать, может быть более важным, чем слово Божие?
   Снова  последовало  перешептывание,  затем  скрипнуло  дерево  -   кто-то
поднялся со скамьи.  И  наконец  на  всю  молельню  прозвучал  пронзительный
женский голос:
   - Сегодня среди нас присутствует  порок.  Женщина,  которой  мы  доверили
наших детей, - грешница и лицемерка. И она еще имеет наглость сидеть  вместе
с нами здесь, в доме Господа!
   Клер непроизвольно стиснула губы - она узнала этот голос, он  принадлежал
матери Тегвен. Гвенда Илайес всегда считала, что место  женщины  -  дома,  и
никогда не одобряла ни того, что Клер работает учительницей, ни ее поведения
вообще. И теперь у миссис Илайес было оружие, чтобы наконец наказать Клер за
все их многочисленные споры.
   Маркросс нахмурился.
   - Это тяжкие обвинения, сестра. У вас есть доказательства их  истинности?
Если нет, то сядьте и замолчите. Дом Господа - не место для досужих сплетен.
   Головы всех прихожан повернулись  к  миссис  Илайес.  Это  была  высокая,
грузная женщина с лицом, каждая  складка  которого  выражала  праведность  и
добродетель. Воздев руку, она трубно возгласила:
   - Клер Морган, дочь нашего любимого проповедника и учителя  наших  детей,
упокой Господи его душу, предалась порочному сладострастию.  Три  дня  назад
она  переехала  в  дом  лорда  Эбердэра,  того  самого,  которого   называют
графом-демоном. Она заявила,  что  будет  у  него  экономкой.  Однако  вчера
вечером моя дочь Тегвен, которая работает в Эбердэре, застала эту  бесстыжую
потаскуху в объятиях графа. Она была полуголой  и  вела  себя  с  величайшей
непристойностью. Слава Богу, что мое невинное дитя не застало  ее  в  момент
прелюбодеяния!
   Взгляды всей паствы обратились к Клер.  Друзья,  соседи,  бывшие  ученики
смотрели на нее с изумлением и ужасом.
   Хотя некоторые явно не поверили обвинениям миссис Илайес, на других лицах
- слишком многих - было написано, что Клер уже осуждена.
   - Что вы можете сказать в  свое  оправдание,  мисс  Морган?  -  испытывая
очевидную неловкость от того, что его  втянули  в  местную  распрю,  спросил
Маркросс. - Прелюбодеяние - это всегда грех, но  он  особенно  отвратителен,
если его совершает человек вроде вас, облеченный доверием общины.
   Послышался ропот одобрения.
   Вся кровь отлила от лица Клер, на мгновение ей стало дурно. Она и  раньше
знала,  что  ей  будет  трудно,  но   действительность   оказалась   намного
мучительнее, чем она могла себе представить. В это мгновение Маргед взяла ее
руку и крепко сжала. Подняв  глаза,  Клер  увидела  на  лице  своей  подруги
тревогу, но вместе с тем - веру и любовь.
   Ее поддержка придала Клер сил. Она встала, сжала спинку передней скамьи и
так спокойно, как только могла, сказала:
   - Тегвен была одной из моих учениц и всегда  отличалась  излишне  богатым
воображением. Не могу отрицать, что вчера вечером она  действительно  видела
поцелуй... Я чувствовала... благодарность к лорду Эбердэру - и за то, что он
вчера спас мне жизнь, и за те его  добрые  дела,  которые  принесут  Пенриту
большую пользу. - Она на миг закрыла глаза, подыскивая слова,  которые  были
бы честными и вместе с тем не слишком бы ее  компрометировали.  -  Вероятно,
то, что я сделала, нельзя назвать правильным  и  благоразумным,  но  поцелуй
вряд ли является прелюбодеянием, а что до моей одежды,  то  клянусь:  в  тот
момент я была одета так же прилично, как и сейчас.
   Тонкий детский голосок спросил:
   -  А  что  такое  прелюбодеяние?  Все  женщины  с  малолетними  детьми  и
незамужними дочерьми разом встали и поспешно повели своих отпрысков  вон  из
молельни. Многие при этом с сожалением оглядывались, однако не могло быть  и
речи о том,  чтобы  позволять  детям  присутствовать  при  обсуждении  столь
щекотливого  предмета.   Собирая   свой   выводок,   Маргед   одарила   Клер
сочувственной улыбкой. Затем она тоже повернулась и вместе со  всеми  детьми
удалилась.
   Когда все незамужние девицы и  невинные  младенцы  покинули  зал,  миссис
Илайсс возобновила свою атаку.
   - Вы не можете отрицать ни то, что живете с лордом Эбердэром, ни то,  что
ваше поведение непристойно.
   - Ваша дочь тоже живет под крышей лорда  Эбердэра,  -  заметила  Клер.  -
Отчего же вы не беспокоитесь за ее добродетель?
   - Моя Тегвен живет вместе с остальными слугами и почти не видит графа,  а
вот вы общаетесь с ним постоянно. И не вздумайте это отрицать! Даже если  вы
и не солгали насчет того, что все еще не его любовница, - насмешка в  голосе
миссис Илайсс ясно говорила о том, что лично она этому не верит,  -  то  это
всего лишь вопрос времени. Не пройдет и нескольких  дней,  как  вы  без  боя
отдадите ему свою  невинность.  Все  мы  знаем,  что  за  фрукт  этот  самый
граф-демон, как он соблазнил жену  своего  деда  и  стал  виновником  смерти
старого графа и своей супруги.
   Ее голос задрожал от искреннего чувства.
   - Я была горничной у леди Трегар, и она  сама  говорила  мне  об  изменах
своего мужа, и ее прекрасные глаза были полны  слез.  Своей  неверностью  он
разбил ее сердце. А потом,  когда  его  порочность  была  разоблачена  перед
всеми, он испугал ее так сильно, что она сбежала и по дороге встретила  свою
смерть. - Тут в тоне миссис Илайес зазвучала неподдельная злоба. - Вы  такая
самодовольная, так уверены в своей добродетели, что вообразили, будто можете
якшаться с сатаной и не развратиться. Стыд и срам. Клер Морган, стыд и срам!
Будучи дочкой преподобного Томаса Моргана,  вы  всегда  считали  себя  лучше
других. Но теперь я вам вот что скажу:  если  вы  останетесь  в  доме  этого
дьявола, то очень скоро будете носить в своем чреве его ублюдка! Гнев придал
Клер сил.
   - Кого, собственно говоря, вам больше хочется обличить:  меня  или  лорда
Эбердэра? - резко скачала она. - Я знаю, что вы любили свою хозяйку и до сих
пор оплакиваете