ил Марго так сильно,  что
готов был простить, придумай она хоть какой-нибудь предлог, оправдание... Но
она, не став ничего отрицать, швырнула мне кольцо и ушла  навсегда.  Глотнув
еще вина, Рейф тяжко вздохнул.
   - Я поверил уверениям друзей, утверждавших, что ее огорчение  объясняется
лишь тем, что сорвался богатый улов, но, когда спустя несколько  дней  после
того злополучного утра узнал, что она с отцом покинула  Англию,  понял,  что
Марго страдает не меньше моего. Так что судите сами, кто из  нас  надломился
сильнее. . Послышался шорох соломы. Андерсон приподнялся.
   - Я хотел бы кое-что прояснить. Вы спросили ее, была ли  она  в  связи  с
вашим другом, и она, не удостоив вас ответом, ушла?
   - Честно говоря, я не спрашивал ее ни о чем. Я  просто  сообщил  то,  что
знаю.
   Андерсон встал со своего ложа и принялся мерить шагами камеру.
   - Даже принимая во внимание всю косность  британской  аристократии,  -  с
нескрываемым отвращением произнес он, -  не  могу  понять,  как  можно  было
поверить на слово перепившемуся подонку, даже не спросив ни  о  чем  любимую
женщину. Вы получили по заслугам, Кэндовер, и, видит Бог,  Мегги  пострадала
ни за что.
   Рейф побледнел от гнева, но принужден был отвечать, так как сам настаивал
на откровенности.
   - Вы, очевидно, очень мало знакомы с нашей средой. Иначе воздержались  бы
от столь смелых заявлений. Ни один джентльмен не станет  лгать,  когда  речь
идет о столь серьезном вопросе. Удивительно, как Нортвуд вообще  решился  об
этом рассказать, хотя, я уверен,  знай  он  о  нашей  помолвке,  никогда  не
позволил бы себе этого.
   - Нортвуд? - переспросил Андерсон, резко остановившись.  -  Так  это  был
Оливер Нортвуд?!
   - Да, он. Я забыл, что вы с ним работали. Черт, зачем он  называл  имена!
Стыдись, Рейф, ты снова попал впросак.
   - Если вы не так глупы, то чертовски наивны и слишком  честны  для  этого
далекого от совершенства мира, - протянул Андерсон.  -  Трудно  представить,
что вы могли принять на веру слова такого проходимца,  как  Оливер  Нортвуд,
хотя, возможно, тогда он был порядочнее, чем теперь. Сейчас, конечно же, его
трудно назвать человеком чести.
   - Бросьте молоть чепуху. Ну зачем Оливеру оговаривать невинную девушку?
   - Немного воображения, Рейф,  и  вы  все  поймете.  Может  быть,  он  вам
завидовал? Думаю, не надо было  обладать  большой  проницательностью,  чтобы
заметить вашу взаимную влюбленность. Или он затаил на нее обиду за  то,  что
она пренебрегла им, задела его мужскую гордость. Допускаю, что вы никогда не
сочиняли небылицы о своих любовных победах, но,  уверяю  вас,  вы  -  скорее
исключение из правил. Дьявол, зная  Нортвуда,  я  могу  утверждать,  что  он
оговорит родную мать просто так, из желания напакостить.
   Пытаясь хоть как-то защитить честь мундира, Рейф заявил:
   - Почему вы  так  несправедливы  к  Нортвуду?  Согласен,  он  всегда  был
мужланом и к жене относится по-свински, но все это еще не говорит о том, что
он - лжец. Джентльмен всегда честен, пока не доказано обратное.
   - Презумпция невиновности? - сказал  Андерсон,  опускаясь  на  солому.  -
Почему же вы  не  применили  ее  к  Мегги?  Этот  мужлан,  как  вы  изволили
выразиться, кого вы так яростно защищаете, уже несколько лет продает секреты
своей  страны  всем,  кто  готов  заплатить.   Сомневаюсь,   чтобы   понятие
"джентльмен" имело к этой скотине хоть какое-то отношение.
   - Что?!
   Рейф почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Пусть они  никогда
не были с Нортудом особенно близки, Кэндовер знал его уже лет двадцать.  Они
учились в одной школе, воспитывались в тех же традициях. Ни разу у  него  не
было случая усомниться в порядочности Оливера.
   И все же новые факты многое объясняли, в том числе  и  побледневшее  лицо
Марго, когда Рейф обвинил девушку в вероломстве. Как бы он  чувствовал  себя
на ее месте, если  бы  некто  очень  близкий  бросал  ему  в  лицо  жестокие
обвинения, не потрудившись спросить, было ли все это на самом деле?
   - Вероятно, он поступил бы так же, как и она: считал бы  оправдания  ниже
своего достоинства. Что  Марго  тогда  сказала?  Кажется,  что  они  вовремя
раскрыли свою истинную сущность друг перед другом.  Тогда  он  воспринял  ее
слова как подтверждение виновности, сейчас  же  эта  фраза  имела  для  него
совсем иной смысл.
   Спрятав лицо в ладонях, Рейф застонал.  Только  присутствие  постороннего
удерживало от того, чтобы не разрыдаться в голос.  Страшная,  ни  с  чем  не
сравнимая боль пронзила его. Даже тогда, двенадцать лет назад, ему  не  было
так больно, когда узнал о воображаемой измене Марго. Может быть, оттого, что
он считал себя пострадавшей стороной, боль была  густо  замешана  на  обиде.
Сейчас он чувствовал, что был не прав. Рейф посмотрел на себя глазами Марго.
   Он привел ее на этот шаткий путь, его ревность, его  неверие...  Туманная
надежда завоевать  любовь  рухнула,  похоронив  под  собой  обломки  мужской
гордости.
   Как может верить ему Марго, если он  ее  фактически  предал?  Сам  своими
поступками загубил то, что для него имело в жизни цену,  и  никакими  самыми
сильными словами не выразить всю горечь утраты.
   Глядя на соседа по камере, Роберт  Дндерсон  постепенно  сменил  гнев  на
милость. Он даже проникся к герцогу некоторой  симпатией.  Как  должно  быть
больно вот так с размаху шлепнуться с небес  на  землю,  будто  тебя  пинком
скинули с недосягаемых высот нравственной чистоты к осознанию того,  что  ты
сам виновен в своих страданиях, и не только  в  своих.  Такой  человек,  как
Кэндовер, благородный до мозга костей, легко может пасть жертвой  вкрадчивой
лжи Нортвуда.
   На самом деле Роберт был прекрасно знаком с кодексом  чести,  принятым  в
аристократических салонах Англии. Там  слово  джентльмена  было  законом,  и
никто  не  сомневался  в  правдивости   утверждений   людей,   этому   кругу
принадлежащих.
   С другой стороны, юноше,  каким  был  тогда  Кэндовер,  женщина  казалась
существом загадочным, полным непостижимой тайны, и только  с  опытом  пришло
понимание того, что различие между сильным и  слабым  полом  на  самом  деле
совсем не так велико, а сходства куда больше.
   Представляя  себе  страстное  ослепление  первой  любви,  легко   понять,
насколько сильно на поступки герцога влияли эмоции. Кто в молодости не делал
глупостей? И он, Роберт, не исключение, хотя  глупости  его  были  несколько
иного рода.

***

   Роберт понимал и то, что  свою  лепту  в  затягивание  узла  противоречий
внесла Марго. Если бы она разрыдалась,  стала  все  отрицать,  недоразумение
разрешилось бы в полчаса, и  они  уже  двенадцать  лет  жили  бы  счастливой
супружеской жизнью. Тогда Роберт никогда не встретил бы Мегги, что  было  бы
потерей для него, но не для его бывшей любовницы. Роберт налил в кружку вина
и вложил ее в руку Рейфа. Хорошо бы выпить чего-нибудь покрепче!
   - Боюсь, что со сведением счетов с жизнью вы несколько запоздали, -  сухо
заметил Андерсон.
   Рейф выпил вино. Он гордился своим "цивилизованным" отношением  к  жизни,
готов был примириться с ветреностью Марго, получив взамен дружбу и  постель.
Более того,  был  даже  несколько  раздосадован  тем  фактом,  что  для  нее
общественная мораль существует в большей степени, чем для него, и  воспринял
ее бурную реакцию на его вполне деловое предложение как свидетельство некоей
незрелости.
   Оказалось же, что юношеское  идеалистическое  восприятие  Кэндовера  было
куда более близким к истине, чем модный цинизм, который он  культивировал  в
себе годами. Марго Эштон так же искренне любила Рейфа, как и  в  ту  далекую
весну. И он, Рафаэль Уайтборн, со всеми его титулами, со всем  его  весом  в
самых высоких сферах, оказался недостоин ее любви.
   - Неудивительно, что Мегги не хотела иметь с вами  ничего  общего,  когда
узнала, что вы приехали в Париж, - подсыпал соли на рану Андерсон. - Если бы
она рассказала мне о ваших прошлых отношениях, я бы вас к ней и на семь миль
не подпустил.
   Андерсон неловко, одной здоровой рукой подлил вина в кружку.  Рейф  помог
разлить остальное. Кувшин опустел. Каждый из них выпил примерно  по  две-три
бутылки. Рейф готов был выпить еще столько же, но жаль, во Франции не делают
напитков достаточно крепких, чтобы утолить его жажду.
   - Я понял, что вы до сих пор любите  Мегги,  -  произнес  Дндерсон  таким
тоном, словно эта деталь была уже чем-то второстепенным.
   - Я чувствую к ней то же, что чувствовал в  двадцать  один  год,  -  тихо
ответил Рейф и, залпом выпив оставшееся вино, добавил:
   - Но она слишком хороша для меня.
   - Не стану спорить.
   - Что случилось с Марго потом  и  как  она  стала  шпионкой?  Вы  обещали
рассказать.

***

   Теперь, зная о том, с каким настроением Марго пустилась в путешествие, он
мог лучше понять ту настороженную, немного взбалмошную женщину, какой  стала
Марго,  странным  образом  сочетавшую  в   себе   стойкость   и   ранимость,
подозрительность и искрящийся юмор. Но оставалось еще много того,  что  Рейф
хотел бы, не просто хотел - жаждал узнать о ней.
   - На сегодня довольно эмоций, - сказал Андерсон, заворачиваясь в  одеяло.
- Свою часть истории я расскажу вам утром, когда  у  меня  иссякнет  желание
дать вам по зубам. Кстати, - добавил он, устраиваясь поудобнее,  -  если  вы
собираетесь провести ночь в  стенаниях  и  плаче,  делайте  это  потише.  Не
мешайте мне спать.
   Андерсон был прав. На одну ночь -  довольно.  Рейф  завернулся  в  другое
одеяло, не спасавшее от промозглого холода, и лег на солому.
   Увы, в отличие от товарища по несчастью спать Рейфу совсем не хотелось.

Глава 21

   С учетом количества выпитого  на  следующее  утро  Рейф  чувствовал  себя
вполне сносно, ему удалось даже  немного  вздремнуть.  К  тому  времени  Как
Андерсон потянулся под одеялом, знаменуя  пробуждение,  Кэндовер  уже  успел
осмыслить услышанное. Он понимал, что прощения от Марго ему  не  будет,  но,
быть может, удастся найти слова извинения.  Сейчас  представлялось  особенно
важным дать Марго понять, насколько искренне он раскаивается в содеянном.
   На завтрак принесли  свежий  хлеб,  ароматное  сливочное  масло,  хороший
клубничный джем и вдоволь прекрасного горячего кофе. Намазывая джем на хлеб,
Рейф заметил, что качеству завтрака позавидовал  бы  вполне  респектабельный
трактир в его родной Англии.
   -   Жаль,   что   амбиции   Варенна   распространяются   гораздо   дальше
усовершенствования ресторанного дела, - откомментировал Андерсон.
   Рейф изучающе посмотрел на сокамерника. Несмотря на заявления  последнего
о том, что рука почти  не  болит,  выглядел  он  плохо.  Нездоровый  румянец
выдавал жар. Вероятно, рана воспалилась. Вновь Рейф отметил в  лице  Роберта
что-то смутно знакомое, но никак не мог припомнить, кого напоминает ему этот
красивый блондин.
   Пленники почти закончили завтракать, когда заскрипела тяжелая дверь. Рейф
ожидал увидеть слугу,  пришедшего  за  пустой  посудой,  но  ошибся,  к  ним
пожаловал хозяин замка собственной персоной в сопровождении двух  стражников
со взведенными ружьями.
   Не теряя времени на приветствие, Варенн, обращаясь к  Андерсону,  ядовито
спросил:
   - Полагаю, Кэндовер успел вам поведать о том, кто я и чего хочу?
   Андерсон не спеша допил кофе.
   - Да, - ответил он спокойно.  -  Мне  было  любопытно  узнать,  в  чем  я
просчитался.
   - Хорошо, - кратко сказал Варенн, доставая из черного  сюртука  пистолет.
Целясь прямо в лоб Андерсону, он добавил:
   - Мне не хотелось бы убивать человека, который не знает, за что  умирает.
Честно говоря, я сделаю это с большой неохотой, но обстоятельства  вынуждают
к жестокости. Не знаю, чем бы вы могли быть мне полезны. Хотел бы, чтобы  вы
были на моей стороне, но если перейдете в наш лагерь сейчас, я вам все равно
не поверю.
   Рейф наблюдал за происходящим в оцепенении.
   - Ваше последнее желание? Торопитесь, Андерсон, мне предстоит хлопотливый
день.
   Побледнев, Роберт бросил взгляд на Кэндовера.
   - Передайте Мегги, что я люблю ее.
   В наступившей тишине гулким эхом отозвался щелчок взводимого курка.

***

   Несмотря на ранний час, британское посольство гудело,  как  улей.  Оливер
Нортвуд с облегчением вздохнул. Его приходу были рады коллеги, проработавшие
всю ночь. Даже прикованный к постели, лорд Кэстлри работал не покладая  рук,
производя на свет бесчисленное  количество  писем,  распоряжений,  указаний,
заставляя трудиться не меньше дюжины клерков. Людей не хватало.
   Нортвуд слышал сожаления  коллег  по  поводу  таинственного  исчезновения
Роберта Андерсона, пропавшего несколько дней назад. Ничего удивительного,  у
Оливера имелись весьма правдоподобные догадки на его счет. Щенок получил  по
заслугам.
   Незадолго до восьми Нортвуд отложил дела на потом, удалившись в  коридор,
пролегавший как раз под  спальней  министра.  Убедившись  не  без  некоторой
нервозности в том, что коридор пуст,  он  отпер  кладовую  и  вошел  в  нее,
заперев за собой дверь. Не помня себя от страха,  вспотевшими  руками  зажег
свечу  в  комнате,   начиненной   порохом,   и   стал   делать   необходимые
приготовления.
   Для начала с помощью обычной свечи он расплавил сургуч, накапав лужицу на
пол. Затем поставил туда заранее припасенную свечу  из  тугоплавкого  воска.
Когда сургуч застыл и свеча прочно стояла в  импровизированном  подсвечнике,
Нортвуд перочинным ножом  пробуравил  дырочку  в  уголке  ящика  с  порохом.
Наконец он достал из кармана маленький мешочек с порохом и просыпал  дорожку
от ящика к свече, сделав вокруг подсвечника маленькую насыпь.
   Очень осторожно Нортвуд потушил свечу из обычного пчелиного  воска.  Если
отбросить ничтожную  вероятность  того,  что  кто-то  заметит  свет  в  этой
отдаленной части дома, все должно сработать примерно к четырем часам.  Взрыв
будет достаточно сильным, чтобы разнести в щепки полдома. Но к этому времени
он, Оливер Нортвуд, будет очень далеко отсюда.
   Благополучно спустившись вниз, Нортвуд вытащил платок и вытер  вспотевшее
от напряжения лицо. Еще бы, не так-то просто оставаться спокойным,  когда  в
одной руке у тебя горящая свеча, а в другой - порох. Он с  лихвой  отработал
каждый пенни, который заплатил ему Ле  Серпент,  и  заслуживал  большего.  В
последнее время посольство особенно тщательно охранялось, британские солдаты
обыскивали  каждого  входящего,  но   для   постоянных   служащих   делались
послабления, благодаря чему Нортвуду и удалось осуществить  задуманное.  Без
него Ле Серпент ничего бы не сделал.
   Вернувшись в контору, Нортвуд сел переписывать одно из  служебных  писем.
Единственным человеком,  заметившим  трясущиеся  руки  и  побледневшее  лицо
Оливера, был его начальник Морер.
   - Рад видеть вас, Нортвуд, - с улыбкой сказал он. - Вы нездоровы?  Вид  у
вас больно неважный.
   "Ничего, хотел бы я посмотреть на тебя после взрыва. Пожалуй,  ты  будешь
выглядеть похуже", - злорадно подумал Нортвуд. Морер был всегда добр к нему,
и Нортвуду не хотелось, чтобы тот пострадал, но  что  поделаешь,  у  каждого
своя судьба. Бодро улыбнувшись, он выдавил:
   - Я что-то скис, но пару часов  еще  поработаю.  Знаю,  как  вы  тут  все
запыхались, не лучшее время я выбрал для болезни.
   - Ну-ну, - пробормотал Морер, уткнувшись в документы.
   Еще пару часов Нортвуд прилежно работал, каждой клеточкой  чувствуя,  как
прогорает свеча, приближаясь к валику из пороха. Ему не надо было делать над
собой усилий, чтобы выглядеть больным. И Морер, и прочие  клерки,  глядя  на
него, были только благодарны за то, что в таком состоянии он не  бросил  их,
помогая с работой хотя бы пару часов.
   Оливер уходил с сознанием исполненного долга. Он сделал достаточно  много
даже для  человека,  не  страдающего  болями  в  желудке,  но,  несмотря  на
демонстративное дружелюбие, остальные сотрудники  смотрели  на  него  сверху
вниз, видимо, считая себя более нужными и  умными,  чем  он.  Ничего,  пусть
думают, что хотят. Время покажет, кто из них более достоин если не уважения,
то почитания.
   Поймав кэб, Оливер вернулся домой и там  переоделся  в  дорожный  костюм.
Время нанести визит графу де Варенну. Сейчас  он  ему  покажет,  чего  стоит
Оливер Нортвуд.
   Граф  припас  для  него  обещанную  премию:  высокомерную,  надменную   и
насмешливую Марго Эштон. Наконец заветная птичка поймалась в сеть.

***

   В условленное время Элен Сорель послала в апартаменты Кэндовера записку с
просьбой о встрече. Ей хотелось узнать, удалось ли  ему  что-то  выяснить  о
судьбе Мегги. Меньше чем  через  час  посыльный  вернулся  с  неутешительным
известием о том, что герцог не появлялся у себя со вчерашнего дня.
   В теплый день Элен охватил  сильный  озноб.  Может  быть,  само  по  себе
исчезновение Рейфа не сулило неприятностей, но вкупе с исчезновением Мегги и
Роберта... Предполагалось самое худшее.
   Если таинственный Ле Серпент расправился с ними, то где гарантия, что  не
вычислит и ее?
   Первым желанием женщины было вернуться в деревню,  к  матери  и  дочерям,
туда, где она могла бы быть в безопасности. Едва ли в преддверии развязки Ле
Серпент последовал бы за ней туда. И что другое, кроме бегства, остается ей,
оказавшейся один на один с неведомым и опасным врагом?
   Но, сжав кулаки, Элен отказалась от этого  спасительного  хода.  Если  уж
такова воля судьбы и ей предстоит исчезнуть, о  девочках  позаботится  мать.
Друзья в беде, надо действовать, а не прятаться в норе.
   Действовать... Но как?! Элен -  слишком  мелкая  сошка  для  того,  чтобы
добиться встречи с кем-нибудь из официальных лиц и указать  на  заговорщика,
даже если бы знала, кто он такой, но ведь и это было ей неизвестно.
   Бессильно разжав кулаки, француженка  нерешительно  встала.  Надо  что-то
придумать, и чем быстрее, тем лучше, и, кажется, у нее начинает зреть план.

***

   Щелчок взводимого курка вывел Рейфа из состояния паралича. Он вспомнил! В
памяти вспыхнула картина, и Рейф понял, кто такой Роберт Андерсон.
   Уверенным голосом Рейф сказал:
   - Варенн, убив Андерсона, вы  совершите  серьезную  ошибку.  Помните,  вы
говорили, что расточительность - не ваш порок?
   Палец, готовый  спустить  курок,  ослабил  давление,  но  граф  не  убрал
пистолет.
   - Не вмешивайтесь, Кэндовер. У вас - одна цена, у шпиона - совсем другая.
   - Если бы он был  только  шпионом,  я  бы  признал  справедливость  ваших
суждений, - согласился Рейф, глядя прямо в  глаза  Варенну.  -  Но  человек,
которого вы так бездумно собираетесь подстрелить, - лорд  Роберт  Андревиль,
брат маркиза Волвертона, одного из самых богатых людей Британии.
   - Что?!
   Варенн впился взглядом в потенциальную жертву.
   - Это правда?
   - Да, - признался Андерсон. - А это что-то меняет?
   Мгновение, показавшееся пленникам вечностью, граф  прикидывал,  перевесит
ли возможная прибыль риск, а затем, разрядив пистолет, убрал его в карман.
   - Да, это меняет дело, - произнес он наконец.  -  Но  если  вы  лжете,  я
расправлюсь с вами позднее.
   - Это правда, - произнес Рейф. - Я учился в школе с его старшим братом.
   Варенн с отсутствующим видом кивнул. Мысленно он был уже далеко.
   После того как граф ушел в сопровождении своих верных оруженосцев,  Рейф,
брезгливо поежившись, подумал о том, как низко должен пасть  человек,  чтобы
убивать с таким холодным расчетом. По всей видимости, его поместили  в  одну
камеру со  смертником  не  случайно.  Сцена  экзекуции  могла  бы  полностью
деморализовать Рейфа, и, черт побери, если бы  свершилось  то,  что  задумал
граф, расчет оправдался бы полностью.
   Когда звук шагов в коридоре смолк, Андерсон перевел дыхание,  прислонился
к скользкой стене и закрыл глаза.
   - Похоже, я не искупил всех грехов, раз Господь оставил меня на земле,  -
неожиданно спокойно произнес  Роберт,  открыв  через  пару  минут  глаза.  -
Впрочем, своим спасением я обязан вам, Кэндов