Несколько пингвинов, пятясь, отступили  в  заросли
высокой травы, но остальные не выказали ни малейшего беспокойства. Некоторые
продолжали стоять, как изваяния, надменно подняв черные  клювы,  прочие,  не
обращая внимания на людей, носились по пляжу, выдирая то там, то  сям  пучки
травы и складывая в кучи гальку.
   Один, семеня, приблизился к Клер и с надеждой  клюнул  ее  сапог.  Потом,
разгневанный, посмотрел на  нес  сначала  одним  блестящим  круглым  глазом,
затем, склонив голову набок, - другим. Клер снова засмеялась.
   - Я читала о пингвинах,  но  не  представляла  себе,  что  они  настолько
прелестны! Мои ученики с удовольствием пришли бы полюбоваться на  них.  Могу
ли я привести сюда мой школьный класс?
   Граф удивленно поднял одну бровь, и Клер  тут  же  вспомнила,  что  школа
больше не принадлежит ей - во всяком случае, на ближайшие три месяца. Однако
Никлас сказал:
   - Не вижу  причины  для  отказа,  если  только  ваши  ученики  не  станут
беспокоить пингвинов.
   Клер нагнулась и коснулась лоснящейся головы пингвина,  который  все  еще
продолжал се изучать. Черные перья оказались короткими, жесткими и колючими.
   - А я думала, что пингвины живут только там, где очень холодно.  Разве  в
Британии не слишком тепло для этих птиц?
   - Это черноногие пингвины с  островов,  расположенных  недалеко  от  мыса
Доброй Надежды, где климат больше похож на климат Уэльса. -  Граф  подбросил
вверх камешек. Одни из пингвинов внимательно осмотрел его и счел годным  для
постройки гнезда. - Судя по всему, они  чувствуют  себя  здесь  превосходно,
хотя мне было и нелегко доставить их сюда.
   Мне пришлось наполнить  корабельный  трюм  льдом,  переложенным  соломой,
чтобы держать там пингвинов в самые жаркие недели плавания.
   - Они на редкость неуклюжи, - заметила Клер.
   - Только на суше. Они летают не в воздухе, а в воде, там  они  становятся
такими же быстрыми и подвижными, как рыбы. Поглядите-ка вон  на  тех  двоих,
что направляются к озеру.
   Клер посмотрела туда, куда он указывал, и увидела, как черно-белые  тела,
которые на суше были такими неповоротливыми, едва погрузившись в воду, стали
юркими и проворными. Пингвины то надолго исчезали из вида, то  взлетали  над
поверхностью озера, после чего мгновенно ныряли опять.
   - Я могла бы наблюдать за  ними  часами,  -  сказала  Клер.  -  Теперь  я
понимаю, почему вы не пожалели усилий, чтобы привезти их сюда.
   Никлас окинул пингвинов задумчивым взглядом.
   - Одно время я подумывал о том, чтобы устроить здесь зверинец, в  котором
были бы исключительно черно-белые животные и птицы.
   - Не оттого ли, что сами вы всегда одеты в черно-белое,  вам  и  хотелось
создать такой уголок, где ваш наряд не нарушал бы цветовую гамму?
   Он улыбнулся:
   - Нет. Просто зебры нравятся мне почти так же сильно, как пингвины. Зебры
- это африканские животные, которые выглядят точь-в-точь как пони,  покрытые
черными и белыми полосами. Они мчатся по саванне,  держась  так  тесно,  что
между ними остается всего лишь  несколько  дюймов  -  совсем  как  атакующая
кавалерия или дрессированные кони в цирке Эстди.
   Заинтригованная, Клер попыталась представить себе эту картину.
   - Судя по вашему описанию, они весьма интересны. Почему же вы  передумали
и не привезли их с собой?
   - Зебры привыкли к жаркому солнцу Африки  и  ее  бескрайним  равнинам.  Я
боялся, что во влажном, дождливом  климате  Уэльса  они  зачахнут  и  умрут.
Кстати, павлинам тоже не по душе здешняя  погода,  но  моей  вины  тут  нет,
поскольку не я привез их сюда из Индии.
   - Абсолютно все жалуются на валлийскую погоду. Это главный источник нашей
национальной самобытности. Граф усмехнулся:
   - Что верно, то верно. Но честное слово,  пока  меня  тут  не  было,  мне
недоставало родного климата, когда ясные дни непрестанно  сменяются  хмурыми
или дождливыми, что куда интереснее,  чем  бесконечные  недели  безоблачного
неба и яркого солнца.
   Еще несколько пингвинов нырнули в озеро.
   - Лучше всего наблюдать за ними, когда они плавают под водой, возле самой
поверхности, - сказал Никлас. - Это похоже на своего рода  подводный  балет.
Они играют друг с другом, совсем как выдры. - На его лице вдруг промелькнуло
лукавое выражение. - Сегодня тепло - самый что ни на  есть  подходящий  день
для купания. - Отойдя шагов на двенадцать по галечному пляжу,  он  скинул  с
себя сюртук, жилет и начал развязывать галстук.
   Клер вмиг и думать забыла о пингвинах.
   - Что вы делаете?! Не можете же вы просто так взять раздеться и  прыгнуть
в озеро?!
   - Еще как могу! - Он бросил снятый галстук на остальную одежду. - Будь вы
настоящей любовницей, вы бы тоже разделись. Правда, в этом случае мы с вами,
вероятно, вряд ли дошли бы до воды.
   - Не может быть, чтобы вы говорили серьезно, - нервно пробормотала Клер.
   - Ах, Клер, как же плохо вы меня знаете!  -  Сев  на  камень,  он  стянул
сапоги, затем встал и расстегнул ворот рубашки.
   - Надеюсь, пингвинам не придет  в  голову  использовать  мою  одежду  для
постройки гнезд - это привело бы моего камердинера в ярость.
   Когда он снял с себя  рубашку,  обнажив  мощный  торс,  Клер,  запинаясь,
проговорила:
   - П-перестаньте. Это неприлично.
   - Почему? Пингвины, зебры и все прочие земные  твари  довольствуются  той
шкурой, которую дал им Господь Бог. То, что люди всегда закрывают свое  тело
одеждой, - абсолютно  противоестественно.  Кстати,  в  более  жарких  частях
земного шара они этого не делают. -  И  он  со  смехом  швырнул  рубашку  на
растущую груду сброшенной одежды.
   Мускулатура на его груди и плечах была так же красива,  как  у  греческих
статуй; но в его теле пульсировала жизнь, отчего  оно  казалось  куда  более
притягательным, чем самый совершенный античный мрамор.  Клер  стояла  словно
парализованная, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой, и не  могла  оторвать
взгляда от угольно-черных волос, которые росли у  него  на  груди  и  мыском
сужались на твердом, плоском животе, переходя  в  темную  линию,  исчезающую
где-то за поясом панталон.
   -  Неужели  вам  не  хочется  присоединиться  ко  мне?   Вода,   конечно,
холодновата, но ведь солнце греет вовсю,  да  и  пингвиний  балет  -  редкое
зрелище,  которое  можно  видеть  далеко  не  каждый  день.  -  Он  принялся
расстегивать панталоны.
   Подхватив юбки. Клер бросилась наутек. На бегу она, задыхаясь и  не  смея
оглянуться, крикнула:
   - Я подожду вас возле лошадей! Его смех звенел в ее ушах, даже когда  она
вбежала в рощу.
   Клер продолжала мчаться со всех ног, пока  озеро  не  скрылось  из  вида,
потом остановилась и с колотящимся сердцем  прислонилась  к  стволу  дерева.
Пытаясь отдышаться, она вдруг сделала поистине ужасающее открытие.
   Она хотела - очень хотела - остаться и увидеть его обнаженное тело.
   Ее ногти впились в дерево так отчаянно, что из-под них  посыпалась  кора.
Как, каким  образом  могла  она  ощутить  желание  столь  аморальное,  столь
безнравственное?  Как  могла  так   быстро   забыть   двадцать   шесть   лет
безупречного, безукоризненного поведения?
   Ее взбудораженный  ум  начал  лихорадочно  искать  какой-то  рациональный
предлог для того, чтобы вернуться на берег озера и  посмотреть  на  Никласа.
Может быть... может быть, если она посмотрит сейчас на него, то  окутывающий
его ореол некоей мужской загадочности исчезнет, и в будущем, когда он  опять
начнет вести себя столь  возмутительно,  она  сможет  воспринять  это  более
спокойно?
   Еще не додумав эту мысль до конца, Клер поняла, что обманывает саму себя.
Надо признать, что ей просто-напросто не хватает силы воли для  того,  чтобы
противостоять искушению; ее неудержимо влечет вернуться на  берег.  Терзаясь
угрызениями совести, она повернула и с напряженным лицом  и  плотно  сжатыми
губами,  осторожно  ступая,  пошла  обратно.  Дойдя  до  опушки  рощи,  Клер
спряталась за кустом, зная, что если Никлас заметит ее, она умрет со стыда.
   Он входил в воду, и яркий солнечный свет золотил ею смуглую  кожу.  Клер,
точно завороженная, смотрела на ею крепкую спину, на  тугие  мышцы  бедер  и
ягодиц, двигающиеся при  каждом  шаге.  Этот  восхитительный  дикарь-язычник
казался такой же естественной, неотъемлемой  частью  природы,  как  ветер  и
деревья.
   У Клер вдруг перехватило дыхание и сердце заныло от  сознания  того,  что
она никогда не сможет стать Евой для этого Адама.
   Когда вода дошла ему до середины бедер, мимо с громким плеском  промчался
пингвин. Никлас тут же нырнул и "исчез  под  водой.  Он  находился  там  так
долго, что Клер начала беспокоиться. Наконец он вынырнул где-то на  середине
озера, со всех сторон окруженный пингвинами; он смеялся, его  мокрые  черные
волосы, облепившие голову и шею, глянцево блестели на солнце.
   Сколько женщин уже видели его таким и  страстно  желали  этого  красивого
мужского тела?
   Скольких женщин он походя соблазнил и потом забыл?
   Эта мысль мгновенно  отрезвила  се.  Никлас  -  распутник  и  нечестивец,
который даже не пытается отрицать свои гнусные похождения. Она, Клер,  вошла
в его жизнь случайно и на короткий срок, и вместо того,  чтобы  вздыхать  по
нему, словно влюбленная коровница,  должна  подумать  о  том,  как  пережить
предстоящие три месяца без ущерба для своего достоинства и репутации.
   И все же... все же его вид будит  в  ней  чувства,  которых  она  никогда
прежде не знала.
   Клер машинально отступила в лес и нетвердым шагом направилась к  лошадям.
Чувствуя себя слабой и невыносимо одинокой, она обняла теплую  шею  Ронды  и
уткнулась в нее лицом. Стало быть, гибельные чары Никласа Дэйвиса  действуют
и на нее. Какой ужас! Когда Клер приняла его вызов, она считала себя слишком
сильной и добродетельной, чтобы поддаться слабостям  плоти.  Но  всего  лишь
несколько часов, проведенных в его обществе, поселили в ее душе  сомнение  в
собственной неуязвимости. Похоже, его ухищрения могут одержать верх  над  ее
принципами.
   Если бы Клер действительно была такой женщиной, какой ее видели другие, у
нее достало бы сил устоять перед искушением. Но в том-то  и  дело,  что  она
совсем не та, за кого ее принимают.
   Всю жизнь она старалась убедить окружающих в  своей  истовой  набожности:
образцовая методистка, неизменно  помогающая  немощным,  больным,  утешающая
тех, кто оказался в беде. И притворство было  успешным:  никто  ни  разу  не
усомнился в ее вере.
   Однако в глубине души Клер со стыдом сознавала, что она - не что иное как
самозванка. Ей ни разу не  довелось  испытать  духовного  общения  с  Богом,
которое составляло суть методистского вероучения. Ни  разу  не  познала  она
экстаза божественной благодати, хотя нередко замечала его в других.
   Она держала эту свою несостоятельность в глубокой тайне и не  говорила  о
ней никому: ни своему отцу, который полагал, что  ее  душа  так  же  открыта
Богу,  как  и  его  собственная,  ни  старосте  группы,   своему   духовному
наставнику.
   Но она искренне верила в то, что миром правит божественный промысел,  что
лучше быть добрым, чем злым, что главное в жизни - это служение людям. И она
всегда верила - ей необходимо было в это верить - что поступки важнее  слов.
Может быть, когда она предстанет перед божьим судом, совершенные  ею  добрые
дела перетянут на чаше весов се духовную слабость?..
   Она с силой прижала кулак к  губам,  чтобы  подавить  рыдания.  Это  было
чудовищно несправедливо: она  отнюдь  не  простодушная  язычница,  способная
поддаться обаянию Никласа, не чувствуя за собою никакой  вины,  и  вместе  с
тем...  ее  игра  недостаточно  крепка,  чтобы   дать   ей   силу   спокойно
противостоять его чарам.
   Одно Клер знала наверняка: в следующие три месяца она воочию  убедится  в
том, что ад существует.

Глава 5

   Один из пингвинов схватил клювом галстук Никласа и утащил его, однако  на
остальную одежду не покусился.  Небрежно  вытершись  своим  жилетом,  Никлас
оделся и, негромко насвистывая, двинулся к лошадям. Клер сидела под деревом,
скрестив ноги по-турецки, лицо у  нее  было  холодное  и  непроницаемое.  От
очаровательной  стыдливости,  которую   она   выказала,   когда   он   начал
раздеваться, не осталось и следа. А жаль.
   Протянув ей руку, он сказал:
   -  Право  же,  вам  следовало  присоединиться  ко  мне.   Пингвины   были
великолепны.
   Клер сделала вид, что не замечает его руки, и встала сама.
   - Уверена, что меня настолько ослепил бы ваш вид, что пингвинов я бы и не
заметила, - язвительно ответила она.
   - О, стало быть, я уже начинаю производить на вас впечатление.
   Солнце заволокло облаками,  стало  холоднее.  На  обратном  пути  они  не
разговаривали. Поставив лошадей в конюшню, Никлас проводил Клер  до  дома  и
отворил перед нею дверь. Она больше не нервничала при его  прикосновении,  и
это его радовало.
   Однако стоило Никласу оказаться  в  жилище  деда,  как  все  его  хорошее
настроение улетучилось.
   - Как вы находите этот дом, Клер? - спросил он, войдя со своей  спутницей
в главную гостиную.
   - Он очень роскошный, - немного помолчав, тихо проговорила она.
   Никлас оглядел комнату с видимым неудовольствием.
   - Я хотел спросить о другом: нравится ли он вам? Клер пожала плечами.
   - Как я могу ответить на этот вопрос? Я женщина простая, и вкусы  у  меня
непритязательные. Я знаю, как  оценить  дубовый  стул,  побеленную  известью
стену  или  искусно  сделанное  лоскутное  стеганое  одеяло,  но  совсем  не
разбираюсь в дорогой мебели, живописи и аристократическом стиле вообще.
   - Это вовсе не означает, что ваше мнение не имеет ценности. Скажите:  вам
здесь нравится или нет?
   - Сказать по правде, этот дом производит на меня гнетущее впечатление.  -
Она окинула гостиную взглядом. -  По-моему,  здесь  слишком  много  ненужных
вещей. Всюду, куда ни взглянешь, либо гобелены, либо  занавеси  и  портьеры,
либо фарфоровые безделушки, каждая из которых стоит столько, что хватило  бы
прокормить какую-нибудь бедную семью в течение года. Не сомневаюсь, что  все
эти предметы очень изысканны, - она провела пальцами по  картинной  раме  и,
почувствовав,  что  ее  покрывает   слой   пыли,   нахмурилась,   -   однако
присматривать за ними можно было бы и получше. Впрочем, как бы то ни было, я
предпочитаю свой коттедж.
   - Слишком много ненужных вещей, - повторил Никлас. - Я тоже  так  считаю.
Цыгане вообще не любят находиться в четырех стенах, а в этом доме я и  вовсе
чувствовал себя так, словно мне не хватает воздуха.
   - Так вы считаете себя цыганом?
   - Да,  когда  меня  это  устраивает.  -  Он  взял  фарфоровую  статуэтку,
изображающую льва, который пожирает непослушного ребенка. Неудивительно, что
она очень правилась его деду. Никласу  же  всегда  хотелось  расколотить  ее
вдребезги.
   А собственно, почему  бы  и  нет?  Одним  быстрым  движением  он  швырнул
статуэтку в камин, и она с легким звоном разлетелась на мелкие куски.
   Довольный, Никлас повернулся к Клер. Она смотрела на  него  настороженным
взглядом.
   - Разрешаю вам произвести любые  изменения,  какие  только  пожелаете,  -
сказал он. - Уберите все  лишнее,  наймите  еще  горничных.  Мытье,  чистка,
покраска, оклейка обоями - делайте все, что сочтете нужным. Поскольку именно
вы виноваты в том, что мне придется провести в  этом  мавзолее  куда  больше
времени, чем я планировал, можете хотя бы сделать его  более  пригодным  для
жилья. Купите все, что посчитаете необходимым, а счета пусть присылают  мне.
Это не только обеспечит приток денег в  местное  хозяйство,  но  и  доставит
великое удовольствие Уильямсу,  моему  дворецкому.  По-моему,  работа  здесь
кажется ему  однообразной  и  скучной.  Я  скажу,  чтобы  он  выполнял  ваши
распоряжения так же беспрекословно, как мои.
   - Неужели в обязанности любовницы входит еще  и  обновление  убранства  в
доме ее покровителя? - в смятении спросила Клер.
   - Уверяю вас, что большинство любовниц были бы  в  восторге,  если  б  им
представилась  такая  возможность.  Не  желаете  ли  осмотреть  чердак?  Там
полным-полно мебели, и, возможно, вы найдете  вещи,  больше  соответствующие
вашему вкусу.
   - Думаю, я загляну туда попозже, - ответила изумленная Клер. - Прежде чем
изменить что-либо в обстановке, мне надо  будет  осмотреть  дом  и  все  как
следует обдумать.
   - Вы мудрая женщина. - Он посмотрел на золоченые бронзовые часы,  стоящие
на каминной полке. - А теперь мне надо встретиться с моим  управляющим,  так
что до вечера вы будете предоставлены сама себе. Обед в шесть. Если до  того
времени вам захочется принять ванну, позвоните из  своей  комнаты.  Полагаю,
прислуги здесь достаточно, чтобы приготовить и принести  вам  горячей  воды.
Итак, до обеда?
   Он ушел, чувствуя, что теперь атмосфера дома уже не угнетает его так, как
прежде.  За  три  месяца  Клер  с  ее  непоколебимым  здравомыслием   сумеет
совершенно изменить Эбердэр. И возможно, со временем он сможет  забыть,  что
это был дом его деда...
   Следующие несколько часов  Клер  провела  за  осмотром  парадных  комнат.
Внутренняя планировка дома была хороша и пришлась ей по душе,  однако  того,
кто выбирал мебель, роскошь явно привлекала гораздо  больше,  чем  удобство.
Кроме того, и самой мебели, и всех прочих предметов убранства было  чересчур
много.
   Завершив осмотр, Клер направилась в отведенную ей спальню,  которая  была
никак не меньше, чем весь первый этаж ее коттеджа, и, как  и  все  остальные
комнаты, тоже чересчур загромождена. Но голубые шторы на окнах  и  такой  же
голубой полог кровати производили  приятное  впечатление.  Если  убрать  всю
лишнюю мебель и два унылых натюрморта,  изображающих  убитую  дичь,  комната
станет очень милой.
   Чувствуя себя усталой и  выдохшейся,  Клер  блаженно  плюхнулась  поперек
кровати, положила руки под голову и стала думать о том, что произошло  после
се приезда в Эбердэр. Казалось, что с тех пор прошли не  какие-то  несколько
часов, а целая неделя.
   Ей все еще с трудом верилось, что граф в  самом  деле  вручил  ей  бразды
правления  своим  домом  и  разрешил  тратить  столько  денег,  сколько  она
пожелает, да еще сделал это так заметно, как бы между прочим. Теперь,  когда
первое удивление прошло, она с удовольствием думала о  том,  как  преобразит
этот  пыльный  неухоженный  дом.  Весь  остаток  дня  Клер  строила   планы,
составляла вопросы, на которые ей предстояло найти  ответы.  Но  когда  часы
пробили пять, она отложила все записи в  сторону.  Пора  было  готовиться  к
первому обеду с Никласом.
   Работа подействовала на нее успокаивающе, и  она  больше  не  чувствовала
себя такой эмоционально уязвимой, как тогда, на озере. Однако достичь полной
невозмутимости Клер так и не удалось - уж слишком неуютно было  ей  в  таком
огромном и богатом доме. Позвонив, чтобы принесли горячую  воду  для  ванны,
она ощутила еще большее смущение, поскольку в семье Томаса  Моргана  никогда
не было слуг.
   Однако, когда явившаяся на  зов  маленькая  служаночка  оказалась  бывшей
ученицей пенритской школы, все беспокойство Клер  как  рукой  сняло.  Дайлис
была  милая,  приветливая  девушка,  всегда  обожавшая  свою  наставницу,  и
присутствие мисс Морган в Эбердэре приняла как  должное,  словно  гостить  в
доме графа было  для  школьной  учительницы  делом  самым  что  ни  на  есть
естественным и обычным.
   Оказалось, что попросить  Дайлис  приготовить  ванну  совсем  нетрудно  -
ничуть  не  труднее,  чем  попросить  ученика  прочитать  наизусть   таблицу
умножения. Однако Клер не удержалась  и  бросилась  помогать,  когда  Дайлис
вошла в спальню, сгибаясь под тяжестью двух больших медных ведер, от которых
шел густой нар. При этом у Клер  мелькнула  мысль,  что  если  бы  она  была
настоящей леди, то сейчас наверняка бы праздно стояла и смотрела, как Дайлис
надрывается, ворочая тяжелые ведра.
   Огромная  ванна  была  великолепна:  Клер  впервые   наслаждалась   так