лась в бассейне.
     До работы с Бэбс и Сэмом мне не  приходило в  голову, что белый медведь
способен  развить  сколько-нибудь  заметную  скорость.  Тем  сильнее  был  я
поражен,  когда увидел, что Бэбс  при  желании в  прыти  не уступает  тигру.
Правда, она совершала рывки только в тех случаях, когда, выведенная из себя,
покушалась на вашу жизнь. Сэм редко торопился и  никогда не выходил из себя;
если его  что-то  раздражало, он  давал  знать  об этом, издавая выпяченными
губами предостерегающее шипение. Бэбс  не тратила времени на предостережения
и бросалась на человека  по малейшему поводу. Впервые она продемонстрировала
мне свои способности  однажды утром, когда по  какой-то  причине,  известной
только ей одной, пребывала в  дурном настроении. Медведица шипела и ворчала,
когда мы загоняли супругов в клетку, чтобы произвести уборку в вольере, да и
выйдя  потом  из клетки,  продолжала ворчать и порыкивала на Сэма,  если  он
приближался  к  ней.  Тут  я нечаянно  задел  ногой ведро,  оно  с  грохотом
опрокинулось на камни, и этот шум подсказал Бэбс, на что обратить свой гнев.
В  приступе ярости  она развернулась  кругом  и  из дальнего  конца  вольера
галопом бросилась ко мне. В четыре огромных  прыжка, словно чудовищный  мяч,
покрыла она расстояние до  разделявшей нас ограды. Медведица проделала  этот
маневр  так стремительно  и  могучая лапища  просунулась  между прутьями так
внезапно, что я едва успел отпрянуть назад. Раздосадованная промахом, Бэбс с
шипением ретировалась и принялась угрюмо бродить на солнце.
     Казалось,  этот случай должен был  меня  предостеречь, но  я  пренебрег
уроком,  и вскоре Бэбс  опять застигла  меня  врасплох. В  промежутке  между
отжимом и оградой  вольера белых медведей  накапливались обертки от  конфет,
разорванные пачки  из-под сигарет,  бумажные кульки и прочий  мусор, который
заботливые посетители бросали на землю, чтобы мы не скучали без дела. Придя,
как  обычно, под вечер для уборки и увидев, что Бэбс спит на краю вольера, я
решил приступить  к  работе  в противоположном конце.  Перелез через  отжим,
начал  подметать  и так  увлекся, что забыл о необходимости  поглядывать  на
медведей.  Только  нагнулся за  очередной бумажкой, вдруг за спиной  у  меня
послышались какой-то топот  и  шипение,  и в ту же  секунду  на мое седалище
обрушился страшенный  тумак.  Я пролетел ласточкой по воздуху  и приземлился
плашмя  на грязную траву. Перевернувшись на спину, я увидел Бэбс: она сидела
возле ограды, злорадно глядя на меня. И ведь что особенно поразительно: хотя
в узкий просвет между прутьями могла просунуться только часть лапы, а именно
пальцы с когтями,  медведица вложила в удар такую силу, что умудрилась сбить
меня с ног. Поглаживая ушибленное место, я пытался представить себе, что мне
грозило,  если  бы не  ограда. Судя по  взгляду  Бэбс, она  была готова хоть
сейчас удовлетворить мое любопытство.
     Чуть ли не каждый день Джеси испытывал побуждение прочитать кому-нибудь
из посетителей небольшую лекцию на зоологические темы. Лекции его отличались
томительным  однообразием,  всегда  повторялись  дословно,  притом настолько
часто,  что  некоторые  из них приобрели  в  зоопарке едва ли не легендарную
известность. Пожалуй, первое место  занимал трактат  о  белых  медведях, его
почти все сотрудники знали наизусть.
     У Сэма была привычка качаться, довольно  распространенная  у  медведей.
Иной  раз он  по часу  стоял и качал  головой наподобие  маятника,  устремив
невидящий взгляд куда-то вдаль. Зрители неизменно реагировали удивленными  и
восторженными возгласами на странное  поведение огромного белого  зверя, и в
конце  концов  кто-нибудь из них, озадаченный более других,  начинал  искать
взглядом служителя, чтобы тот объяснил ему смысл непонятного явления.
     Тотчас рядом  с любознательным, словно наделенный телепатическим даром,
как из-под земли вырастал Джеси. Придя в  себя от неожиданности,  посетитель
спрашивал, почему это медведь качается вот так из стороны в сторону.
     -   Видите  ли,-  начинал  Джеси,  вперив  глубокомысленный  взгляд   в
спросившего,  -  это  долгая  история,  к  тому  же  я не  совсем  уверен  в
правильности моего толкования...
     Пауза.
     Разумеется,  после  столь  скромного   начала   слушатели   проникались
уверенностью,  что  он  никогда  не   ошибается.  Закурив  предложенную  ему
сигарету, Джеси облокачивался на перила и продолжал.
     -  Это  так называемое зазывное качание, -  задумчиво говорил он. - Его
можно наблюдать  и  у  слонов. Никто не знает  точно, в  чем его смысл,  все
толкуют по-разному. Что до меня, то я считаю, дело в следующем...
     Здесь  Джеси  делал глубокий вздох  и  мелодично  цыкал зубом, нагнетал
напряжение.
     - Вы,  конечно, знаете, что  белые медведи обитают на Южном полюсе, где
кругом сплошь один лед  и снег. Пищей  им служат  тюлени,  и вот  я пришел к
выводу, что это качание  -  прием,  который помогает им охотиться. Стоит это
медведь у  кромки льда  и  качается, так?  Мимо  плывет  тюлень и видит  эту
странную картину, так? Высовывается из  воды, чтобы  получше  рассмотреть. В
это время - хлоп!- медведь бьет его по голове. Я бы сказал, это что-то вроде
гипноза. Медведь как бы зачаровывает тюленя, понятно?
     Интересно: я сотни раз слышал, как Джеси излагает свою гипотезу, и хоть
бы  один слушатель  спросил  его,  зачем же  качаются  слоны -  тоже тюленей
гипнотизируют? И  никто не  подвергал  сомнению его  слова  о том, что белые
медведи живут  на  Южном полюсе. Зато после  каждой такой лекции  в  кармане
Джеси прибавлялся шиллинг.
     Наблюдая обычаи  и  нравы Бэбс и  Сэма,  я  успел  привязаться  к  этой
забавной и интересной паре. Пожалуй, самым забавным был тот случай, когда мы
решили, что  Бэбс  готовится стать матерью. Правда,  случай этот относится к
разряду тех, которые только потом кажутся смешными.
     Рабочий день  кончился, я  сидел в Приюте и  поджаривал  хлеб, вдруг на
пороге возник Джо, который совершал заключительный обход.
     - Слышь,- произнес он таинственным голосом,- пойдем-ка, чего покажу.
     Я неохотно оторвался от  своего занятия и  проследовал с ним к  вольеру
белых медведей. Вроде бы все в порядке...
     - А в чем дело-то, Джо?- спросил я.
     - Не видишь?
     Я снова обвел взглядом вольер.

     - Нет... а что?
     -  У  нее  кровь  идет!- произнес Джо  хриплым  театральным  шепотом  и
оглянулся украдкой: не подслушивает ли кто.
     - У кого?
     - Как у кого - у Бэбс. У кого же еще!
     Я присмотрелся  к медведице, которая бродила вдоль ограды, и  разглядел
наконец на задней ноге пятнышко запекшейся крови.
     - А-а, теперь вижу. На задней ноге.
     -  Ш-ш-ш!-  яростно  прошипел  Джо.-  Тебе непременно надо,  чтобы  все
слышали?
     Ближайшие люди находились  от нас шагах в трехстах, но  Джо, как  я уже
говорил, относился к таким вопросам с повышенной чувствительностью.
     - Ну и что с ней, по-твоему?- спросил я.- Порезалась?
     - Пошли,- ответил Джо.
     Он  отвел меня обратно в  Приют, и мы устроили  совещание  за закрытыми
дверями.
     - По-моему, это роды,- твердо произнес Джо.
     - Какие роды,- возразил я,- у нее живот ничуть не прибавился.
     - Поди рассмотри при такой  густой шерсти,- угрюмо сказал  Джо,  словно
Бэбс скрывала от него порочащий ее секрет.
     - Ну ладно, а что нам теперь делать? Если она там ощенится, старина Сэм
сожрет медвежонка, как пить дать.
     - Надо загнать ее в клетку,- изрек Джо с видом полководца.
     Это оказалось не  так-то просто. Медведица с утра ужe побывала в клетке
и  не видела никаких оснований, чтобы ее вновь  туда  заточали. Вместо нее в
клетку вошел Сэм и уселся, рассчитывая на дополнительный  паек.  Он никак не
хотел  выходить, и  мы  немало помучились,  прежде чем  удалось выгнать его.
После этого Джо заманил Сэма в другой конец вольера и потчевал там кусочками
жира, пока я улещивал  Бэбс. Через каких-нибудь полчаса маневр был завершен:
медведица очутилась в клетке, а супруг ее восседал снаружи  и  с  величайшим
интересом наблюдал за ходом событий.
     - Теперь,- объявил Джо,- нужно сделать ей подстилку.
     - Солому?
     - Ага, притащи-ка охапку от тигровой ямы.
     Вернувшись с соломой, я снова прочитал на лице Джо озабоченность.
     - Ей хочется  пить,- сообщил он.- В этой чертовой клетке жарища адская.
Никакой тени. Надо что-то придумать.
     - Давай  накроем клетку сверху,- предложил я. Поискав вокруг Приюта, мы
нашли  старую  дверь и, поднатужившись, водрузили ее  на клетку. Теперь Бэбс
могла  укрыться  в тени, однако наша возня прибавила ей  злости, она сердито
шипело и рычала. Сэм продолжал  сидеть и увлеченно следил за нами, почесывая
пузо своими огромными лапищами.
     - Так, одно дело сделано!- Джо вытер вспотевшее лицо.- Теперь  настелим
соломы.
     Но  к  этому  времени Сэму наскучила роль пассивного наблюдателя. И  по
мере того как мы просовывали в  клетку солому,  он с другой стороны выгребал
ее лапой,  внимательно исследуя каждый  пучок.  Что он там искал  - корм или
отпрыска,  осталось неясным. Мы и так и этак старались его отвлечь, кричали,
водили лопатами  по  железным прутьям,  бросали  в него  куски жира -  как о
стенку горох.
     -  Чертов дурень старый!- выругался  Джо. Мы запарились  и устали.  Сэм
сидел на охапке соломы; в клетке у его супруги лежало несколько соломинок.
     - Бесполезно, Джо, он  не отстанет. Придется ей рожать прямо на цемент,
вот и все.
     - Да,- печально согласился Джо,- придется, что поделаешь.
     Мы  покинули медведей. Сэм шаркал ногами по  соломе, Бэбс с  негодующим
видом сидела  в  клетке. Пришло  время закрывать зоопарк на ночь, а роды все
еще не начинались, и мы разошлись по домам, оставив Бэбс в заточении.
     Однако мысль  о медведице не  давала мне  покоя, и поздно  вечером меня
вдруг осенило: течка. У  Бэбс течка. Пораженный столь простым и естественным
объяснением, я хохотал до упаду.
     Встретив наутро Джо, я  тотчас понял по его лицу, что и его посетила та
же мысль.
     - И как это  нам сразу не  пришло в голову?-  горестно воскликнул  он.-
Скажи после этого, что мы с тобой не идиоты!
     Впрочем,  ему  не  понадобилось много  времени,  чтобы  оценить  комизм
случившегося, и мы еще продолжали громко хохотать,  когда подошли к  вольеру
белых медведей.
     Внезапно Джо перестал смеяться.
     - А где же солома? - удивленно спросил он.
     На  косматой  шубе Сэма  висело несколько соломинок. И все.  Цемент был
чист, как будто его подметали.
     - О-о-о-о-о!- вдруг  завопил Джо с  безумной болью  в голосе.-  Нет, ты
погляди на бассейн... Эта старая скотина...
     В бассейне плавала солома, столько соломы, что воды почти  и не  видно.
Судя по всему,  Сэм  всласть  потрудился  ночью,  убирая солому  подальше от
греха.  Сток,  разумеется,   был   основательно  засорен:  мокрая  солома  -
несравненное средство для закупорки сточных труб. Два дня чистили мы бассейн
и трубу; хорошо, что все это время стояла ясная, жаркая погода.
     -  Роды!-  подытожил  Джо.-   Следующий  раз,  когда  вздумает  рожать,
обойдется без удобств, черт возьми, как все медведи.
     Я  проработал в зоопарке  несколько  недель,  когда  Джеси,  совершенно
неожиданно для  меня однажды утром  объявил  о моем повышении.  Мы сидели  в
Приюте, только что управились с завтраком, и Джеси не спеша раскуривал  свою
трубку. Добившись  того,  что она засипела и забулькала,  как  положено,  он
устремил на меня пристальный взор.
     - А ты недурно справляешься, сынок,- произнес он.- Совсем недурно.
     - Спасибо,- молвил я озадаченно.
     - Вот что, сынок,- продолжал Джеси, ткнув  меня в бок черенком трубки,-
поручу-ка я  тебе верхнюю половину секции. Под твою полную  ответственность,
понял?
     Я был польщен и счастлив. Ухаживать  за животными в паре с  кем-то было
достаточно  интересно,  но  куда  увлекательнее  самому  отвечать за  группу
зверей.
     Не откладывая дела в долгий ящик, я поднялся на гребень, чтобы обозреть
свои владения. В небольшом известняковом котловане обитал вомбат Питер. Хотя
я  каждый день  добросовестно  носил  в  этот вольер хлеб,  морковь и другие
лакомства,  настоящее знакомство с Питером еще  не состоялось, потому что он
вырыл себе  целую  систему  нор  в ослепительно белом  известняке и  явно не
отличался  общительностью. Я  постановил  возможно  скорее  наладить  с  ним
настоящий контакт.
     На  участке с густыми  зарослями  бузины поблизости содержалась пятерка
песцов. Мое общение с ними до сих пор тоже сводилось к тому, что я доставлял
им  корм. Чтобы наладить  дружбу с  этими  нервными существами,  требовались
время и забота с моей стороны.
     В  следующем вольере, с таким  же  обилием кустарника, жили енотовидные
собаки,  курьезные лохматые существа с лисьей мордочкой и  пушистым хвостом,
одетые в  густую по-медвежьи  шерсть. Из-за  коротеньких  кривых ног походка
этих зверьков напоминала развалистую поступь захмелевшего моряка.
     Я внимательно изучал свою новую территорию,  прикидывая, что тут  можно
улучшить. Сразу же пришел к выводу,  что песцов и енотовидных собак почти не
видно из-за чрезмерно густой  зелени, вооружился пилой и  садовым  ножом и с
упоением потрудился часа два, истребляя крапиву  и подстригая бузину.  После
этого  вольеры приобрели вполне приличный вид. И животных можно рассмотреть,
и растительности осталось достаточно, при желании им есть где спрятаться.
     Далее я  попытался  выяснить  для каждого из трех порученных мне видов,
какой корм они предпочитают. В частности, оказалось, что песцы обожают яйца.
     Я открыл  это совершенно случайно. Найдя однажды на  земле надтреснутое
яйцо черного дрозда,  я  сунул его в  висевшее у меня  на руке ведро,  чтобы
угостить Сэма,  но тут увидел  песцов,  которые сбежались к калитке  на звон
ведра,  и  бросил яйцо им  в  вольер. При падении  оно  раскололось; правда,
желток  уцелел,  но  белок  растекся  по  земле.  Один  из песцов  осторожно
приблизился, принюхиваясь  усатой  мордочкой, к нему  присоединился  другой,
потом  третий. Остальные тоже учуяли запах, и завязалась потасовка, особенно
впечатляющая  потому, что  она  происходила в полной  тишине. В заднюю  ногу
первого песца,  который  уже принялся за  желток,  впились острые  зубы,  он
развернулся  с  оскаленной  пастью  и  повалил  соперника.  Двое  кружили по
обрызганной  белком  земле, стараясь дотянуться друг  до  друга  зубами  или
лапой.  Пятый  всех  превзошел: нырнет в  гущу драчунов, умудряясь лакать  и
огрызаться чуть  ли  не одновременно,  потом садится  и тщательно облизывает
мордочку, готовясь к  новому  выпаду. Вскоре от  яйца даже  влажных пятен не
осталось, но песцы еще  долго облизывались и придирчиво обнюхивали носы друг
друга.  И когда я пошел дальше, меня с надеждой и нетерпением провожали пять
пар янтарных глаз: не появится ли из ведра еще одно яйцо? После этого случая
я повадился ходить на  одну ферму поблизости и под прикрытием живой изгороди
таскать куриные яйца для моих песцов.  И если до тех пор они, когда я входил
в  вольер  для  уборки,  начинали тревожно метаться  по  кругу, прижимаясь к
ограде, то теперь очень быстро стали совсем ручными.
     Меня  немало смущало  то обстоятельство, что  песцы  не издавали  почти
никаких звуков.  Говорю  почти,  потому что однажды  я  все-таки услышал  их
голоса, и это было так красиво и необычно, что мне хотелось бы послушать эти
звуки снова - в отличие от звуков,  издаваемых большинством других животных.
Дело было утром, я приближался к прикрывающей песцовый вольер сосновой роще,
и вдруг мое внимание  привлекли  странные пронзительные, переливистые крики.
Похоже на  чаек, однако я не видел кругом никаких птиц.  Енотовидные собаки,
мимо  которых  я только что  прошел,  тут явно  ни при  чем... А причудливая
мелодия продолжала звучать то громче, то слабее, то совсем близко, то словно
несомое ветром далекое эхо. И как же я  удивился, когда, подойдя  к  вольеру
песцов, обнаружил,  что это  они  исполняли необычную  песню. Выстроившись в
кружок около калитки  - тонкие ноги широко расставлены,  голова запрокинута,
пасть раскрыта,-  они с отсутствующими  золотистыми глазами  выводили  дикие
птичьи  трели.  Ели  они в этот  день  не  жаднее обычного,  и причина столь
неожиданного и приятного  для слуха концерта песцов  так и осталась для меня
загадкой.
     Прочитав о том, как  во  время одной арктической экспедиции в 1875 году
было  установлено, что перед  долгой полярной ночью,  когда  охота мало  что
дает, песцы  прячут про запас среди камней убитых  леммингов, я тотчас решил
проверить, делают ли мои песцы что-нибудь в этом роде. До тех пор я, сколько
ни смотрел под сухими листьями и среди корявых корней бузины, не видел у них
никаких  запасов.  Но  вот  наступили  холода,  и однажды  утром я обнаружил
небрежно зарытое  в куче сухих листьев мясо.  Оно  было довольно свежим, но,
продолжая поиск, я в разных уголках вольера нашел еще пять ловко  спрятанных
кусков,  и некоторые из них потемнели  от  гниения.  Из  чисто гигиенических
соображений пришлось  их  убрать, но  пока  длилась холодная  погода,  песцы
продолжали понемногу запасать корм.
     С енотовидными собаками дружба наладилась быстрее, так как все они были
отъявленными обжорами. Старшая самка, хотя и стала брать корм у меня из рук,
вольностей не допускала, зато ее дочь,  по имени Уопс (совершенно непонятное
для меня сокращение), испытывала  к человеку огромную симпатию - при условии
что он приносил что-нибудь для заполнения постоянно терзавшей ее  пустоты  в
желудке.  И вскоре  достаточно было  подойти к ограде  и покликать,  как  из
кустов  высовывалась  маленькая живая  мордочка с блестящими глазами и  Уопс
враскачку  трусила ко мне. Конечно, обидно сознавать, что  ее прельщал кусок
мяса в моей руке, а не перспектива дружеской беседы. Но  чтобы я  не счел ее
неблагодарной, она всегда задерживалась на минутку после того, как мясо было
съедено.
     На первый взгляд Уопс с ее  черно-белой  мордой и  развалистой походкой
сильно смахивала на барсука, однако тело ее было намного крупнее барсучьего,
и лохматый хвост  почти не уступал ему  длиной. Мордочка, как  я уже сказал,
черно-белая,  а туловище,  хвост  и ноги  одеты пестрой, рыжевато-буро-седой
шерстью. Волосы  - длинные,  блестящие; недаром в Японии, где  водятся дикие
енотовидные  собаки, шкуры их пользуются  большим спросом. Да и мясо  высоко
ценится, но Уопс  казалась мне слишком очаровательной, чтобы  рука поднялась
ободрать ее и съесть.
     Дикие енотовидные  собаки ведут преимущественно ночной образ жизни; это
подтверждалось поведением  родителей Уопс: днем выманить их из логова  можно
было только щедрыми подачками. Зато Уопс всегда была начеку и трусила вокруг
кустов в надежде, что явится кто-либо и принесет что-нибудь съедобное. Вот о
ком вполне  можно  сказать, что  она  жила ради еды, а не  ела  ради  жизни.
Меня-то  это  вполне устраивало, ведь не будь у  нее подобного пристрастия к
еде, я не смог бы так долго беседовать с ней и так близко ее наблюдать. Уопс
воспринимала  мои гастрономические приношения как обязательную пошлину,  и я
охотно  платил, хотя меня изрядно  беспокоил  ее аппетит, потому что  обхват
Уопс чуть ли не превосходил ее длину.
     Только однажды Уопс ополчилась на кормившую ее руку. Досадно, что рука,
вернее  нога  принадлежала  мне, но  я  сам  был  во всем  виноват.  Задумав
похвастаться  своей  питомицей,  я   привел   к  вольеру   небольшую  группу
посетителей. Сперва покормил Уопс через  просветы  в ограде, потом решил для
разнообразия войти на участок в взять ее на руки, чтобы показ был нагляднее.
И не верьте тому, кто скажет, будто я сделал это потому, что  среди зрителей
находилась  прехорошенькая девушка. Так  или иначе, Уопс отнеслась ко  мне с
подозрением. Она привыкла, что каждое  утро  я в