ми, не переставая зевать, неохотно
повиновались. Джейкоб, повар, на  минутку  задержался и  стал объяснять мне,
что он повар, а не охотник и совершенно не понимает, почему он должен менять
свою специальность в четыре часа ночи.
     - Друг мой, - сказал я  твердо. - Если ты через пять минут не принесешь
сюда мешок и фонарь, то  утром ты  уже не  будешь ни охотником,  ни поваром.
Понятно?
     Джейкоб  поспешно  кинулся  вслед   за  остальными  на  поиски   своего
охотничьего снаряжения. Не  прошло и получаса,  как  мой сонный отряд был  в
сборе и мы двинулись по росистой дороге искать волосатых лягушек.

ГЛАВА V. Охота на волосатых лягушек

     Мы шли по пыльной дороге в смутном свете звезд, а по обе стороны от нас
сверкала отяжелевшая от росы трава, Луны не было, в этом  нам повезло: когда
охотишься ночью при  свете фонарей, луна не помогает, а только  мешает - она
отбрасывает причудливые тени, среди которых легко может скрыться  твоя дичь;
кроме того, лунный свет ослабляет свет фонаря.
     Маленькая группка охотников шагала вперед  -  сна ни в одном глазу, все
бодрые и нетерпеливые, а мои помощники, которым я так щедро платил,  плелись
сзади, беспрерывно зевали и едва передвигали ноги. Только  Джейкоб шел рядом
со  мной: видно, он  решил, что раз уж не удалось улизнуть от этой охоты, то
лучше хорошенько постараться.  Время  от  времени, когда  позади  раздавался
особенно громкий зевок, он неодобрительно оглядывался и насмешливо фыркал.
     - Эти люди, у них нет сила, - говорил он с презрением.
     -  Наверно,  они просто  забыли, что  я плачу пять  шиллингов за каждую
лягушку, - отвечал я громко и отчетливо.
     В ночной  тишине мой голос разнесся далеко -  и тут же зевки и шарканье
ног  прекратились  как  по команде;  вся замыкавшая  шествие компания  сразу
проснулась. Пять шиллингов за лягушку - деньги нешуточные!
     - Я не забыть, - с хитрой улыбочкой сказал мне Джейкоб.
     - В этом я и не сомневался, - строго  ответил я. - Ты  ведь на редкость
беспринципный западноафриканский Шейлок.
     - Да, сэр, - преспокойно согласился Джейкоб.
     Смутить его  было просто невозможно: если он  не понимал моих слов,  то
все равно на всякий случай безоговорочно со мной соглашался.
     Мы прошли по дороге еще мили  полторы, и тут охотники свернули на узкую
тропку в высокой траве; тропка была скользкая  от росы и самыми невероятными
зигзагами взбиралась  вверх по  склону холма.  Вокруг нас, во  влажной  чаще
высоких спутанных трав, со всех сторон призывно квакали крохотные лягушки  и
стрекотали цикады, точно отстукивали  такт  миллионы лилипутских метрономов;
вот сбоку  у самой тропинки неуверенной  спиралью  взвился  большой  бледный
мотылек, он  взмывал все выше, и вдруг  из  тени стремительно  и прямо,  как
стрела, вылетел козодой, щелкнул  клюв - и мотылек исчез. Птица  повернула и
унеслась  вниз вдоль склона так же  неслышно, как  и  появилась. Наконец  мы
добрались  до  вершины холма,  и тут охотники  сообщили мне,  что  ручеек, о
котором они  говорили,  лежит в долине прямо  перед  нами.  В  сущности  это
оказалась даже не долина, а глубокое, узкое, полное теней ущелье между двумя
гладкими округлыми горами;  извилистое русло ручья сразу бросалось в  глаза:
его   обрамляла  темная  бахрома  невысоких  деревьев  и  кустов.  Когда  мы
спустились в полумрак  долины,  до  нас  донесся  шум воды,  она  журчала  и
плескалась  среди  валунов, усыпавших русло,  и  тропка сразу  размокла, под
ногами противно зачмокала липкая глина. Мы  осторожно скользили по ней, ноги
наши  разъезжались, а грязь  неприятно хлюпала  и старалась не выпустить  из
цепкой хватки наши башмаки.
     Ручей торопливо сбегал по долине, скатывался по ней множеством широких,
мелких,   усеянных   камнями  ступеней,  каждая   непременно   заканчивалась
маленьким,  не  выше  восьми  футов  водопадом  -   тут  ручей  собирался  в
сверкающий,  точно  отполированный  водяной столб  и обрушивался  в  круглое
озерцо, словно в чашу, выдолбленную среди скал; здесь вода  бешено кружилась
в ореоле серебряных всплесков,  потом  устремлялась  меж каменных россыпей к
новому  водопаду.  Длинные  травы  клонились  над  ручьем,  точно  нечесаная
золотистая  грива  какого-то  зверя,  а  между  влажно блестевшими каменными
глыбами из густого мха, который устилал все вокруг зеленым бархатным ковром,
поднимались  тонкие кружевные папоротники  и другие тоненькие растеньица. По
берегам   осторожно,  на   цыпочках,   расхаживали   маленькие   розовые   и
темно-коричневые крабы, их тут было великое множество; когда мы  выхватывали
их из темноты лучами  наших карманных фонариков,  крабы  угрожающе поднимали
клешни и еще  того осторожней  пятились  прямо в норки, которые они выкопали
себе в красной глине. Мы шли по высокой траве, и у нас из-под  ног то и дело
взлетали десятки крохотных белых мотыльков и снежными облачками уносились за
ручей.  Мы присели  на  корточки  на  берегу  покурить  и  обсудить  порядок
действий.  Охотники  объяснили, что  искать  лягушек  лучше всего в  истоках
маленьких водопадов, но можно их найти и под плоскими  камнями в тех местах,
где  ручей не такой глубокий. Я решил, что лучше  всего растянуться цепочкой
поперек ручья и двинуться вверх против течения, переворачивая каждый камень,
который можно  будет поднять, и  заглядывая в каждую ямку и в  каждую щелку,
где могла бы укрыться волосатая лягушка. Так мы и сделали и целый час упорно
взбирались  вверх по  холму к истоку ручья -  шлепали  по неглубокой ледяной
воде, оскальзывались на мокрых камнях и светили фонариками в каждый укромный
уголок,  с  безмерной  осторожностью  переворачивали  каждый  подозрительный
камень.
     Среди камней  было полным-полно крабов, они  щелкали клешнями и удирали
от нас во  весь опор, ярко-зеленые, как трава, лягушки  с удлиненными, точно
пули,  телами, прыгали в воду с  громким  всплеском  и пугали  нас, а вокруг
неизменно вилось дрожащее  облачко  мельчайших  мотыльков, маленькие летучие
мыши то появлялись в  луче фонарика, то пропадали, только волосатых  лягушек
не было и в помине. Мы почти не разговаривали на ходу; в  тишине  на  тысячу
голосов бормочет, лепечет и  звенит ручей, сбегая по своему руслу. В  густой
траве трещат цикады да испуганно вскрикнет порой птица,  потревоженная нашим
фонариком,  и  еще  послышится клокотанье, сосущий звук,  точно в воронке, и
следом  громкий  всплеск,  когда кто-нибудь  из  нас  перевернет  камень  на
глубоком месте. Один раз, когда  мы одолевали невысокий, но  крутой  утес, с
которого, точно трепетная кружевная пелена, свисал  водопад,  вдруг раздался
громкий  крик  и  что-то  шумно  плюхнулось  в  воду. Мы торопливо  осветили
фонариками  основание водопада  и обнаружили,  что  Джейкоб -  он  последним
взобрался на утес  - наступил на  водяную змею, которая свернулась кольцом в
выбоине. Со  страху  он попытался подпрыгнуть повыше, но попытка не удалась,
потому что он в эту минуту едва удерживался на крутизне, довольно рискованно
прижимаясь к  утесу футах  в пяти от земли. Джейкоб все же свалился в озерцо
под водопадом  и вылез оттуда целый и невредимый, только промок до нитки  да
зубы у него выбивали дробь: вода была ледяная.
     Черное небо на  востоке медленно светлело, становилось  бледно-зеленым,
близился  рассвет, а мы все еще не  нашли  неуловимое земноводное.  Охотники
совсем приуныли, искренне  огорченные нашей неудачей,  и горестно объяснили,
что,  как  только рассветет,  продолжать поиски  будет бесполезно, тогда  уж
лягушка ни за что  не  покажется на свет. Значит, у нас остается всего  часа
два и за это время надо  выследить ее  и  поймать; итак, мы  продолжали свой
путь вверх по ручью,  но я  был убежден, что сегодня нам не повезло и ничего
уже  не  выйдет.  Наконец,  промокшие, замерзшие и  отчаявшиеся, мы  вышли в
широкую плоскую  долину, тут  было полно огромных валунов и ручей пробирался
среди них, извиваясь  как змея. Местами  между  камней образовались довольно
глубокие  тихие  озерца,  местность  здесь  была ровная,  течение медленное,
спокойное и ручей разлился чуть не вдвое шире прежнего. Валуны, разбросанные
как попало, торчали порой, наклонись под  самыми  невероятными углами, точно
гигантские древние  могильные камни,  совсем черные под звездным небом.  Все
они густо поросли мхом и оплетены были ползучими Дикими бегониями.
     Мы прошли уже почти половину этой долины,  и я решил  сделать  привал и
покурить.  Подошел к маленькой заводи, которая  лежала, как черное зеркало в
оправе высоких камней, выбрал гладкий камень посуше, сел, выключил фонарик и
приготовился   насладиться  сигаретой.  Фонарики  моих  спутников  мигали  и
сверкали между камней - они пошли дальше по долине, шлепая по воде, и вскоре
шаги  их затерялись среди  множества ночных  звуков.  Я  докурил сигарету  и
отшвырнул окурок;  он описал в  воздухе  дугу, точно пламенеющий  светлячок,
упал  в воду,  зашипел  и  погас. И почти в ту же  секунду что-то  с громким
всплеском прыгнуло в озерцо и  гладкая  черная  вода рассыпалась  серебряной
рябью.  Я  мигом зажег  фонарик  и осветил поверхность  воды, но  ничего  не
увидел. Тогда я осветил покрытые мхом камни на краю этого крохотного озерка.
Совсем рядом со мной, на самом краешке  большого валуна,  сидела  большущая,
лоснящаяся лягушка  шоколадного цвета, и  ее толстые ляжки и бока  покрывала
спутанная масса чего-то, очень похожего на волосы.
     Я  замер, я не смел даже перевести дух -  ведь лягушка  примостилась на
самом  краешке  камня,  нависшего  над  водой:  она  сидела  подозрительная,
настороженная,  готовая в  любую  секунду оттолкнуться от  камня  и прыгнуть
вниз. Если ее испугать, она спрыгнет с камня прямо  в черную воду, и  тут уж
пиши  пропало! Ее не поймаешь...  Минут пять я оставался недвижим, как камни
вокруг, и постепенно волосатая лягушка  привыкла  к свету фонаря  и,  видно,
немного  расслабилась.  Один  раз она, правда,  чуть  пошевелилась, моргнула
своими влажными глазами, и я  в ужасе подумал: все, сейчас  она спрыгнет! Но
лягушка просто поудобнее устроилась на камне, и я вздохнул с облегчением.
     Тем  временем я наскоро обдумывал план действий: сперва надо ухитриться
переложить фонарик из правой руки в левую так, чтобы не встревожить лягушку;
потом я  буду очень медленно и незаметно наклоняться вперед до тех пор, пока
моя рука не окажется достаточно близко от ее жирного тела, и тогда попытаюсь
мгновенно схватить  драгоценную  добычу.  Пока я справился с  фонариком, мне
пришлось  изрядно поволноваться,  потому что лягушка неотступно  следила  за
моими движениями тревожным и подозрительным взглядом; но вот наконец фонарик
уже в  левой руке. На несколько минут  я снова замер - пусть она успокоится;
потом  согнул пальцы  ковшиком и медленно,  с предельной осторожностью  стал
пододвигать руку к лягушке. Ближе, ближе... дюйм за дюймом... и вот моя рука
повисла  прямо над лягушкой! Я  вздохнул поглубже и решился: хвать! Едва моя
рука ринулась вниз, лягушка прыгнула, но чуть запоздала,  и  я все  же успел
ухватить пальцами  скользкую заднюю лапку.  Однако лягушка не собиралась так
легко отказаться от свободы: она истошно  завопила и стала отчаянно лягаться
другой задней лапкой,  царапая мне тыльную сторону ладони. Боль была  такая,
точно  кожу рвали иголками, и на руке появились глубокие  царапины,  которые
быстро краснели, наполняясь кровью. Эта неожиданная воинственность существа,
которое я считал совершенно безобидным, так  меня  ошеломила, что я невольно
ослабил хватку. Тут лягушка лягнула меня  еще  раз, дернулась,  мокрая лапка
выскользнула из  моих  пальцев, внизу раздался громкий всплеск,  и  по  воде
побежала серебряная зябь. Волосатая лягушка улизнула.
     Что я при  этом  почувствовал  - не передать никакими словами. Обширная
коллекция красочных и трагических выражений, которую я собрал на своем веку,
казалась слишком бледной и бессильной описать такую катастрофу. Я попробовал
как-то  выразить свои чувства, но куда там...  не  нашлось у меня для  этого
достаточно крепких слов. Надо же! Я так долго ждал, я почти поверил тем, кто
утверждал, будто  волосатой  лягушки  вообще  нет  в природе,  потом  провел
столько часов в бесплодных поисках и наконец встретился с ней  лицом к лицу,
уже просто  держал ее  в  руках -  и  затем... Затем  по  своей  собственной
глупости  я  ее упустил!  Делать нечего, я  взобрался на  высокий  камень  -
взглянуть, где там мои охотники;  в четверти мили от  меня мелькали  лучи их
фонариков,  и я  закричал  им  тем  протяжным,  пронзительным  криком, каким
перекликались между собой охотники. Они отозвались, и  я закричал, чтобы они
поскорей возвращались ко мне, я нашел  ту добычу, которую мы искали. Потом я
слез с камня и внимательно осмотрел озерцо. Оно было длиной футов в десять и
около  пяти  в  поперечнике  (в  самом  широком  месте).  Вода  вливалась  и
выливалась из  него  через  два узеньких канала среди  камней, и я  подумал:
стоит только перекрыть  эти каналы, и, если лягушка все  еще тут,  ее вполне
можно будет  изловить.  Подошли  задыхающиеся от  спешки охотники, я  им все
рассказал,  и они  стали  щелкать пальцами и стонать с  досады,  что лягушка
все-таки сбежала.
     Как бы то ни было, мы принялись за работу и  вскоре перекрыли входной и
выходной каналы  кучками  плоских  камней.  Потом двое  охотников влезли  на
валуны и направили фонарики на воду, чтобы нам  было  лучше видно. Я измерил
глубину  озерка длинной рукояткой сачка для бабочек, и  выяснилось,  что там
воды на два  фута;  дно ручья  покрыто крупным песком  вперемешку с  мелкими
камешками, тут лягушка  могла  отыскать  для себя вдоволь  укромных уголков.
Потом мы с Джейкобом и еще два охотника разделись донага и полезли в ледяную
воду - мы с Джейкобом  в  одном  конце озерка,  а  те двое  -  в другом.  Мы
медленно двинулись навстречу друг другу, чтобы  сойтись  на середине озерка,
согнувшись  в  три погибели и ощупывая пальцами  рук и ног каждую расщелину,
переворачивая каждый камень. Вскоре мы добрались до середины, и тут у одного
охотника вырвался восторженный вопль - он поспешно схватил что-то под водой,
причем едва не потерял равновесия и не рухнул ничком в воду.
     - Что там у тебя, что? - в волнении закричали мы все разом.
     - Вот он, лягушка, - залопотал охотник. - Только он убежать.
     - А у тебя что, рука нет? - злобно осведомился Джейкоб, стуча зубами от
холода.
     - Он  бежать прямо  к маса, - ответил охотник  и  ткнул  пальцем в  мою
сторону.
     И в  этот миг подле моей босой ноги что-то шевельнулось; я наклонился и
начал торопливо шарить в воде. Тотчас же и  Джейкоб дико вскрикнул  и нырнул
под воду,  а другой охотник  отчаянно  пытался схватить  что-то  у  себя под
ногами.  Мои  пальцы наткнулись на  гладкое, толстое тело,  которое поспешно
зарывалось в песок у самых моих ног, и я его схватил; в ту же минуту Джейкоб
выскочил из воды, он отплевывался, задыхался, но торжествующе махал рукой, в
которой  была зажата  толстая лягушка. Он зашлепал  по воде  в мою  сторону,
спеша показать свою добычу, но, когда он до меня дошел,  я уже выпрямился, и
у  меня  тоже  в ладонях было  что-то живое.  Я поскорей  глянул -  что же я
поймал? - и передо мной мелькнули  толстые  ляжки, обросшие чем-то мохнатым,
похожим на волосы; да, я  поймал волосатую лягушку! Тут я взглянул на трофей
Джейкоба  - и его пленница была точно  такая же. Мы  поздравили друг  друга,
осторожно уложили обеих лягушек в  глубокий  мешок из мягкой ткани и надежно
его завязали. Только мы успели со всем этим управиться, как охотник, который
суетливо шарил у себя под ногами, заорал от радости, выпрямился и взмахнул в
воздухе еще  одной  волосатой  лягушкой,  которую он ухитрился  ухватить  за
лапку.
     Воодушевленные успехом, уже не чувствуя холода, мы снова полезли в воду
и  старательно обыскали  все озерцо, но лягушек больше не нашли. Теперь край
неба на востоке  поголубел, по  бледно-голубому брызнуло золото, выше и выше
пошли золотисто-изумрудные полосы - и у нас над головой уже мерцали  и гасли
последние звезды.  Ясно,  что  часы  охоты миновали, но  я  и так  был очень
доволен:  она удалась  как  нельзя лучше. Африканцы уселись на  корточки  на
сухих камнях, они смеялись, болтали, курили сигареты, которые я им роздал, а
я  тем временем с грехом  пополам вытерся носовым  платком и натянул на себя
насквозь  промокшую  от  росы одежду.  Голова у меня  просто раскалывалась -
отчасти от пережитого волнения, но  главное -  от вчерашней пьянки с  Фоном.
Впрочем,  сейчас  мне  наплевать  было  и на  холодную мокрую  одежду, и  на
головную  боль  -  я торжествовал  победу!  Мешок с  волосатыми  лягушками я
опустил в воду и держал  его там до тех пор, пока он не промок насквозь и не
стал холодным; тогда я обернул его мокрой травой и уложил на дно корзинки.
     Когда  мы добрались до вершины холма, солнце уже поднялось над дальними
горами и залило мир хрупким  золотистым светом. Высокая трава клонилась  под
тяжестью росы, тысячи крохотных паучков свили  паутину между ее стеблями, их
сети  отняли у ночи  богатый  улов росинок  - и крохотные капли  сверкали  в
солнечных лучах белым и льдисто-голубым алмазным блеском. У  нас  из-под ног
десятками выскакивали  крупные саранчи и проносились над  травой,  шелестя и
сверкая ярко-красными  крыльями,  а над островком бледно-желтых орхидей, что
росли  под  сенью  большого   камня,   громко   жужжал  хор  толстых  шмелей
металлического  голубого  цвета, мохнатых,  как  медведи.  Воздух, свежий  и
прохладный,  был до  отказа напоен запахами  цветов и  трав,  земли  и росы.
Охотники,  счастливые  сознанием того,  что  ночная  охота  прошла  успешно,
затянули  песню  и  неторопливо,  гуськом двинулись  по  тропинке;  это была
веселая бафутская песенка,  и пели они с большим жаром и  увлечением; вскоре
песню  подхватили  и домочадцы  Фона,  а  Джейкоб  аккомпанировал  - выбивал
негромкую  дробь  на  жестянке  для "добычи". Так мы и маршировали обратно в
Бафут,  с  громкой песней,  а  Джейкоб выстукивал все более сложные ритмы на
своем импровизированном барабане.
     Когда  мы  добрались  до дома,  мне надо было  первым делом приготовить
глубокую  жестяную банку  для моих  пленниц; я наполнил  ее свежей  водой  и
положил  на  дно  несколько камней, чтобы лягушкам было где укрыться.  В эту
банку я поместил двух,  а  третью посадил  в большую стеклянную банку из-под
варенья.  Во время завтрака  я поставил эту  банку на  стол перед собой  и в
промежутке между  двумя  глотками любовался моей пленницей, не  сводил с нее
влюбленных глаз.
     Для  лягушечьего племени  моя  волосатая  лягушка  оказалась  настоящим
великаном:  если  она  хорошенько  подберет  под  себя  лапки,  то  как  раз
поместится  на блюдце и  займет его  почти целиком.  Голова у нее широкая  и
довольно  плоская,  глаза  очень выпученные,  а  рот необыкновенной  ширины.
Сверху  лягушка темно-шоколадного цвета, а местами  испещрена  расплывчатыми
коричневыми крапинками еще темнее, почти черными; брюшко белое, в самом низу
чуть подкрашено розовым, задние  лапки с  внутренней стороны тоже розоватые,
Глаза очень большие,  угольно-черные  с тонким узором золотых  точек.  Самая
удивительная особенность этой лягушки - волосы, расположены они по бокам  ее
тела и на  бедрах; тут волосы черные, густые, длиной  с четверть  дюйма. Это
украшение  в сущности  вовсе  не волосы; оно состоит из  удлиненных выростов
кожи,  которые,  если  присмотреться поближе,  напоминают щупальца  морского
анемона. Но если не слишком  тщательно приглядываться, очень легко поверить,
будто  задняя половина тела  лягушки  покрыта  густым слоем  волос.  В  воде
волоски встают дыбом и плывут, как водоросли,  тут-то их видно лучше  всего;
когда же лягушка на  суше, они опадают  и кажутся спутанной массой  каких-то
студенистых нитей.
     С тех п