и рассеялся  туман,
мы увидели и самих белок.
     Их было  восемь, они  скачками перебирались из леса на  луг.  Это  были
крупные, довольно  плотные  и головастые  зверьки, но самой  крупной,  самой
заметной  частью  тела у  них  были хвосты. Белки осторожно перепрыгивали  с
кочки на кочку: иногда они  останавливались, присаживались на задние лапки и
старательно нюхали  воздух  -  чем  пахнет  там,  в  той  стороне, куда  они
направляются. Потом  опять опускались  на все  четыре  лапки и  прыгали  еще
несколько ярдов, помахивая хвостами. А то вдруг  сядут и на несколько секунд
замрут,  аккуратно  заложив  хвост  на  спину, так что  пушистый кончик  его
свисает книзу на лоб и чуть  ли не закрывает мордочку. Те, что уже выскочили
на луг,  молчали, но зато с  деревьев  позади  нас  порой  снова  доносилось
подозрительное "чак!"  - иные зверьки еще не собрались с духом спуститься. Я
решил, что для охоты вполне хватит и восьми - которую-нибудь да поймаем, - и
подал знак охотникам: мы  поднялись из засады.  растянулись  в цепочку между
деревьями, и охотники остановились, ожидая сигнала к наступлению.
     Белки ушли уже ярдов за сто пятьдесят от опушки леса. Достаточно, решил
я, помахал рукой, и мы вышли из нашего укрытия за деревьями в высокую траву.
Белки,  оставшиеся  в лесу, громко, тревожно закричали, а  те,  что  были на
лугу, поднялись на задние лапки - поглядеть, что происходит.  Увидели нас  и
замерли: тут мы  медленно двинулись  вперед, и они сразу запрыгали  в траве,
все  дальше и дальше от деревьев. По-моему, они  толком  не  поняли, что  мы
такое, - ведь продвигались мы очень осторожно, старались не делать ни одного
лишнего движения. Белки  чуяли опасность, но не знали, насколько она велика,
поэтому  они  отбегали на  несколько  ярдов,  потом  останавливались,  чтобы
разглядеть  нас хорошенько,  и шумно втягивали ноздрями воздух. Вот тут-то и
была самая уязвимая часть нашего плана: белки еще не вошли в полукруг сетей,
и  если бы они взяли вправо или  влево, то  с  легкостью  удрали бы от нас в
луга. Мы осторожно надвигались на них, кругом царила тишина, слышался только
шелест  влажной травы у нас пол ногами да сзади смутно доносились  тревожные
крики белок, что остались у нас за спиной.
     Внезапно одна из белок,  видно  посмышленей остальных, сообразила,  что
происходит. Она  не могла видеть сетей впереди - они были скрыты  в  высокой
траве  и  основательно  замаскированы, -  но поняла,  что  наше  приближение
оттесняет ее с собратьями все дальше и дальше от леса, от высоких  деревьев,
где  они могли бы укрыться.  Белка издала громкий тревожный  крик и кинулась
прочь,  а длинный хвост  словно  струился за ней в  траве;  потом она  вдруг
вильнула влево  и поскакала по траве в сторону от  сетей. Она хотела  только
одного: обойти  нас и добраться до  деревьев.  Остальные белки сразу же сели
столбиками и с тревогой следили за ней. Тут я сообразил, что надо немедленно
что-то  предпринять,  иначе  все они соберутся с  духом и последуют  примеру
первой.  По ранее  задуманному  плану мы собрались  выждать, пока зверьки не
углубятся  в полукруг сетей, и  только тогда кинуться  вперед и напугать их,
чтобы они очертя голову бросились  прямо в сети.  Но теперь стало ясно,  что
надо  попытать счастья и  вспугнуть их сейчас  же. Я поднял руку,  по  этому
знаку  все  охотники  (и я тоже) с криком  и  гиканьем  рванулись вперед. Мы
размахивали  руками и  всем  своим видом старались нагнать  побольше страху.
Долю секунды белки оцепенело смотрели на нас, потом бросились наутек.
     Четыре  последовали  примеру подруги - кинулись  в  сторону  под прямым
углом  и  таким  образом  сумели  увернуться и  от сетей, и от охотников, но
остальные  три  помчались прямо в  ловушку.  Мы  кинулись  за ними  и  сразу
увидели, как впереди задергались сети - значит, белки там застряли! И верно,
когда мы подбежали, зверьки  уже совсем запутались, они  яростно сверкали на
нас глазами, оглушительно, угрожающе орали - ничего подобного я в  жизни  не
слыхивал  ни  от  одной  белки.  Крики эти совсем не походили на их  обычное
громкое "чак!  чак!". Это было  грозное предостережение, нечто среднее между
храпом  и  рычаньем, И  все время,  пока мы их выпутывали из  сетей, они без
умолку вопили и яростно вонзали нам в руки крупные оранжевые резцы. Когда мы
наконец засунули их в  брезентовые мешки, нам пришлось нацепить каждый мешок
на конец  палки и  так нести:  белка любого  другого вида,  когда очутится в
темном мешке, лежит смирно, но эти явно жаждали продолжать борьбу и малейшее
прикосновение  к  мешку встречали  яростными  попытками  укусить и  грозными
воплями.
     Белки  в  лесу совсем разволновались, меж деревьев  эхом  отдавалось их
неистовое  "чак!  чак".  Теперь  они  поняли, какую  опасность  мы  для  них
представляем, так что не стоило  и пытаться поймать  еще хоть одну, пришлось
довольствоваться теми тремя, которых мы изловили.
     Итак, мы свернули  сети  и другое  снаряжение  и отправились  обратно в
Бафут.  Там я  поместил своих драгоценных  белок  в  три крепкие, выложенные
жестью клетки,  наполнил  кормушки  и  оставил  каждую  пленницу  в  строгом
одиночестве - пусть немного придут в себя после  такого унижения. Как только
мы отошли,  белки  решились выйти  из  темноты  своих  "спален",  уничтожили
приготовленную для них  порцию сочных фруктов,  опрокинули  блюдца с  водой,
попробовали на  зуб  жестяную обивку  клеток  - нельзя ли ее  прогрызть - и,
убедившись. что это им не под  силу, удалились в "спальни" и уснули.  Вблизи
они оказались очень красивыми зверьками: брюшко и щеки светло-желтые, спинка
красновато-коричневая  и  большущий  хвост  в   поперечных  полосках,  точно
перевязанный  ленточками.  Правда,   впечатление  немного  портила  чересчур
большая голова  (есть  в ней  что-то лошадиное, крохотные, тесно прижатые  к
черепу ушки и зубы изрядно торчат).
     Я где-то читал, что эти белки ранним утром карабкаются на самые верхние
ветки деревьев и оглашают лес  необычайно сильными и странными  криками: это
низкое раскатистое гудение,  точно замирающий  гул гигантского колокола. Мне
очень хотелось услышать этот крик, но я не думал, что они станут так кричать
в  неволе. Однако  на  другое же утро около  половины  шестого меня разбудил
странный звук. Все  пойманные зверьки находились на веранде за моим окном; я
сел на на кровати и сразу понял, что звук этот идет от клеток, только не мог
разобрать, от каких  именно.  Я  надел  халат  и  осторожно  выскользнул  из
комнаты. Тут, в туманном  предутреннем свете,  продрогший и  еще  не  совсем
проснувшийся, я  терпеливо ждал, не  повторится ли удивительный звук.  Через
несколько минут  он  повторился, и теперь  стало ясно - он идет от клеток  с
белками. Описать  его  необыкновенно  трудно:  он  начинался  подобно стону,
постепенно  набирал силу, и в  нем появлялась  какая-то  вибрирующая дрожь -
примерно  так  гудят и  вибрируют телеграфные провода... Он колебался, точно
сейчас  заглохнет,  потом, как будто кто-то совсем легонько ударял  в  гонг,
резко усиливался и снова понемногу замирал. Видно, белки не очень старались,
в лесу они вложили  бы в свое "пение" побольше души - там,  в предрассветном
тумане, меж ветвями деревьев, оно, уж наверно, звучит таинственно и чарующе.
     В тот вечер, как обычно, ко мне явился Фон; стал расспрашивать, успешно
ли  мы нынче охотились,  и преподнес  мне  калебас  свежего пальмового вина.
Ужасно  гордый,  я показал ему белок и подробно рассказал, как мы их ловили.
Фон непременно захотел узнать, в каком именно  месте их  поймали, но я плохо
разбирался в окрестностях Бафута, и мне  пришлось призвать  на помощь одного
из  охотников, который  в  это время  развлекался  на  кухне.  Тот пришел  и
остановился  перед Фоном:  на  вопросы  он отвечал,  прикрыв  рот сложенными
лодочкой  руками. Времени на  объяснения  понадобилось немало:  там, где  мы
охотились, нет ни одной деревни, вообще  нет никакого жилья,  и  охотник мог
ссылаться  только  на  такие приметы,  как формы  скал,  деревья,  необычные
очертания  холмов.  Наконец  Фон оживленно  закивал  и  на  несколько  минут
погрузился в раздумье. А потом стал быстро говорить что-то охотнику,  широко
размахивая своими длинными руками, охотник же кивал и  низко кланялся. Затем
Фон  с  милостивой улыбкой повернулся  ко мне  и  небрежно,  почти рассеянно
протянул мне свой пустой стакан.
     - Я  велеть  этот человек. -  объяснил он  мне,  словно  бы равнодушным
взглядом  следя,  как  я наливаю  ему  вино, - чтобы он отвести  тебя в один
особенный место в горы. Там ты найти особенный добыча.
     - Какая же там добыча? - спросил я.
     - Добыча, - неопределенно повторил Фон и повел в воздухе уже наполовину
опустевшим стаканом, - Особенный добыча. У тебя такой еще не был.
     - А это не опасная добыча? - спросил я.
     Фон поставил стакан на стол и показал ее размер огромными руками.
     -  Вон такой большой, - сказал он. - Не так сильно  опасный,  но  много
кусаться. Он  живет на тот  большой-большой скала, он ходить под этот скала.
Бывает, кричит много, вот так: "уииииииииии!".
     Я сидел и терялся в догадках - что бы это могло  быть, а Фон с надеждой
смотрел мне в лицо.
     - Совсем похож на  траворезка,  только хвост нет, - сказал  он наконец,
пытаясь мне помочь.
     Меня вдруг  осенило, я пошел  за нужной книгой, отыскал  там картинку и
показал Фону.
     - Это она? - спросил я.
     -  А! Да,  да,  -  обрадовался Фон и погладил своими длинными  пальцами
изображение скалистого дамана. - Тот самый добыча. Как ты его называть?
     - Скалистый даман.
     - Скалистый даман?
     - Да. А как вы называете его здесь, в Бафуте?
     - Здесь мы звать его н'иир.
     Я  записал   это  слово  в  список  местных  названий  зверей,  который
составлял,  и  вновь  наполнил стакан Фона.  А тот  все еще как зачарованный
любовался изображением дамана и обводил его тонким пальцем.
     - Ф-фа! - мечтательно вздохнул он наконец. - Очень вкусный жареное этот
добыча. Мы его готовить со сладкий картофель...
     Голос его замер, и, охваченный воспоминаниями, он облизнул губы.
     Охотник уставился на меня и переступил с  ноги на ногу - он явно  хотел
что-то сказать.
     - Ты что хотел?
     - Маса хочет идти тот место, про который Фон говорить?
     - Да. Мы пойдем завтра же утром.
     - Да, сэр. Чтобы поймать этот добыча, надо много-много люди, маса. Этот
добыча, он сильно быстро бегать.
     - Ну что ж, пойди скажи всем, что мы завтра идем на охоту.
     - Да, сэр.
     Но он все стоял и переминался с ноги на ногу.
     - Ну что тебе?
     - Маса, я еще нужный?
     - Нет, мой друг. Иди назад в кухню и допивай свое вино.
     -  Спасибо  сэр,  - сказал он,  широко  улыбнулся и  исчез  в полумраке
веранды.
     Скоро Фон собрался  уходить, и  я проводил его до дороги. В конце двора
мы остановились, и он улыбнулся мне с высоты своего огромного роста.
     - Я уже  старый, - сказал он. -  Я очень много уставать. Если  я не был
старый, я пойти с тобой на охота завтра.
     - Неправда, друг мой. Ты совсем не старый. Ты очень сильный. У тебя еще
много силы, больше, чем у твоих лучших охотников.
     Он усмехнулся, потом вздохнул.
     - Нет, мой друг,  ты  сам говорить неправда. Мой  время прошло. Я очень
много уставать. Я  иметь много жены, от  них  очень  много уставать.  Всегда
дело,  всегда забота  с  один  человек,  с  другой человек,  и я очень много
уставать.  Бафут  -  большой  место, много  люди. Когда много люди  -  много
забота.
     - Что верно, то верно. Я знаю, хлопот у тебя много.
     - Правда, -  сказал он,  и  тут глаза  его озорно блеснули. - Бывает, я
иметь  хлопоты  с  полицейский чиновник, вот  тогда  я  совсем-совсем  много
уставать.
     Он пожал мне руку и, посмеиваясь, двинулся через двор к себе.
     На следующее утро  мы  отправились  на охоту за дама-ном  -  я, четверо
Гончих Бафута и пятеро домочадцев  Фона. Первые две-три  мили наш путь лежал
через  возделанные  поля  и  мелкие фермы.  Пологие  склоны холмов были  все
перекопаны, жирная красная земля сверкала в лучах утреннего  солнца. Кое-где
поля были  уже засеяны  и посевы созрели; мы видели пушистые кусты  маниоки,
ряды маиса,  где каждый золотистый початок машет на  ветру светлой кисточкой
тончайших  шелковых  нитей. На  иных полях работали  женщины, обнаженные  до
пояса, они разрыхляли землю широкими мотыгами с короткой ручкой, У некоторых
на спине привязаны были  крохотные младенцы, но они, казалось, и не замечали
этого привычного груза: так горбун со временем перестает замечать свой горб.
Те, кто постарше, курили длинные черные  трубки, и, когда  они  наклонялись,
густые  клубы серого  едкого  дыма  обдавали им лицо.  Самая трудная  работа
выпала  здесь  на долю  молодых;  они вскидывали неуклюжую,  тяжелую  мотыгу
высоко над головой и с размаху вонзали ее в землю; блестящие от пота, гибкие
тела мерно раскачивались в лучах солнца.  Всякий раз,  как мотыга  входила в
красную землю, женщины громко ухали от натуги.
     Мы  шли  через  поля  между  женщинами, и они высокими,  пронзительными
голосами  окликали  нас, шутили,  громко  хохотали,  ни на миг  не прекращая
работы и не сбиваясь  с ритма. Разговор звучал  очень странно, так как  то и
дело прерывался громким уханьем.
     - Доброе утро, маса... ух!.. куда собраться?.. ух!
     - Маса собраться на охота... ух!.. ведь правда, маса? ух!..
     - Маса поймать много добыча... ух!.. маса иметь много сила... ух!..
     - Иди быстро, маса... ух!.. поймать добыча много!.. ух!..
     И  еще  долго, когда  мы  давно  миновали  поля  и  уже  взбирались  на
золотистые склоны холмов, до нас доносились их болтовня, смех и мерные удары
мотыг, вгрызающихся в землю.
     Наконец мы  добрались до гребня самой высокой гряды  холмов, окружающих
Бафут,  и тут охотники показали  мне место  предстоящей охоты:  горная цепь,
лиловая,  затянутая  дымкой, возникла где-то в недостижимой дали.  Домочадцы
Фона  заохали, застонали в изумлении и отчаянии - неужели я заставлю их идти
в такую даль? А Джейкоб, повар, напрямик заявил, что  он все равно не сможет
туда  пойти,  он,  к  сожалению,  занозил  ногу.  При ближайшем рассмотрении
оказалось, что  никакой занозы у него нет, а просто в башмак попал маленький
камешек. Когда это обнаружилось и камешек из башмака выбросили, повар сильно
расстроился и помрачнел;  он тащился позади всех  и свирепо бормотал  что-то
себе  под нос. К моему удивлению, расстояние оказалось обманчивым, не прошло
и трех часов, как  мы уже  шагали по  длинной,  извилистой  долине,  в конце
которой  поднималась стена  сверкающего золота  и  зелени  - это и была наша
цель. Пока мы, по пояс в высокой траве, с трудом взбирались вверх по склону,
охотники рассказали мне  свой  план  действий. Я понял,  что  нам  предстоит
обойти гладкий  выступ  горной цепи - там, между этим выступом и  следующим,
тянется  глубокая  долина, одним  своим концом она врезается далеко, в самое
сердце гор. Долину эту обрамляют почти отвесные скалы, а у их подножия среди
камней живет даман.
     Мы  с трудом  обогнули огромный  острый выступ горы, и  тут перед  нами
открылась  долина  -  тихая,  отрешенная, наполненная  сверкающим  солнечным
светом,  озарявшим  суровые отроги по обе ее стороны,  расцвеченные розовым,
разукрашенные  золотыми  солнечными  бликами  и мягкими голубыми  тенями.  У
подножия скал громоздилось  наследие несчетных камнепадов и горных обвалов -
хаос глыб всех форм и размеров: иные раскатились по неровному  руслу долины,
иные громоздятся друг на  друга,  будто  из  них  на  скорую  руку возведены
высоченные дымовые трубы - вот-вот обвалятся!  На  этих  утесах и вокруг них
стелется, колышется на ветру зеленый ковер: кусты, высокие травы, согбенные,
скрюченные.  похожие на  хитрых  колдунов деревья,  мелкие  орхидеи, высокие
лилии  и  густая,  путаная сеть  вьюнков  с  желтыми, кремовыми  и  розовыми
цветами. На склонах утесов, обращенных к нам, разбросано множество пещер: их
отверстия  таинственно темнеют,  порой  узкие  - просто щели  в камне, порой
распахнутые  широко,  словно двери  соборов. По самой  середине долины бежит
шумливый  ручеек - этот бойкий малыш то  весело юркнет меж камней,  то вновь
выскочит оттуда и торопливо скачет водопадами вниз по склону с одного уступа
на другой.
     В устье долины мы остановились отдохнуть  и  покурить,  и  я оглядел  в
бинокль скалы  впереди  - нет ли  там  признаков жизни? Но  долина  казалось
мертвой, пустынной; никаких звуков, только  самодовольное, потешное журчание
крохотного  ручейка  да  ветер  вкрадчиво  посвистывает и перешептывается  с
травой.  В  вышине  появился  небольшой  сокол,  минуту  повисел  недвижно в
нежно-голубом  небе и  скрылся  из  виду за иззубренным краем утеса. Джейкоб
стоял  и  разглядывал  долину. на его  толстой  физиономии появилось мрачное
выражение.
     - Что такое, Джейкоб? - невинно спросил я. - Ты уже заметил добычу?
     - Нет, сэр, - ответил тот и сердито уставился в землю.
     - Тебе тут не нравится?
     - Да, сэр, не нравится.
     - Что ж так?
     - Это плохой место, сэр.
     - Почему же плохое?
     - Э! Бывает, такой место заколдованный, худо будет, маса.
     Я оглянулся на Гончих Бафута, которые лежали в траве.
     - Здесь место заколдованное? Вам тут было худо? - спросил я их.
     - Нет, сэр, никогда, - дружно отозвались они.
     -  Вот видишь, - сказал  я Джейкобу. - Нет  тут никакого  колдовства, и
бояться нечего, понял?
     - Да, сэр, - ответил Джейкоб, ничуть не убежденный.
     -  А если ты поймаешь для  меня эту  добычу,  я тебе  хорошо заплачу, -
продолжал я. Джейкоб заметно оживился.
     - Маса  давать  мне  такой  же плата,  как  охотникам?  - спросил  он с
надеждой.
     - Да, конечно.
     Джейкоб вздохнул и задумчиво поскреб себе живот.
     - Что, все еще боишься, что здесь тебя заколдуют?
     - Э! - возразил он, пожав плечами. - Бывает, я тоже ошибся.
     - А, Джейкоб! Если маса давать  тебе плата, ты убить свой родной мамми.
-  со смехом сказал один из  Гончих:  пристрастие  Джейкоба к  деньгам  было
хорошо известно всему Бафуту.
     - Ха, - сердито воскликнул Джейкоб. - А ты не любить деньги, нет? Зачем
ты приходил на охота с маса, если ты не любить деньги, а?
     - Это мой работа, - сказал охотник и пояснил, чтобы не осталось никаких
сомнений: - Я - Гончая Бафута.
     Джейкоб  еще  не успел  придумать достойный ответ,  как другой  охотник
поднял руку.
     - Слушай, маса! - взволнованно сказал он.
     Все замолчали, и тут до нас долетел из долины странный крик: сперва раз
за разом, с короткими промежутками раздавался переливчатый  свист... и вдруг
он  перешел в протяжный  вой, который зловещим  эхом отдавался  в каменистых
стенах долины.
     - Это н'иир, маса, - зашептали  охотники. - Он воет вон там, на большой
утес.
     Я навел бинокль  на беспорядочное нагромождение  камней, куда указывали
охотники,  но  не  сразу  заметил  дамана. Он  сидел на  скалистом выступе и
надменно  оглядывал  долину. Величиной  он был  с большого кролика,  но лапы
короткие,  толстые,  морда  притупленная,  точно  у  льва.   Уши  маленькие,
аккуратные, хвоста как будто  вовсе нет.  Минуту-другую  я  его разглядывал,
потом  он повернулся  на узком  уступе, взбежал  на самый  верх  скалы,  там
постоял мгновение, определяя расстояние, легко перепрыгнул на соседнюю груду
камней и исчез в зарослях вьюнка - за ними, верно, скрывалась какая-то нора.
Я опустил бинокль и взглянул на охотников.
     - Ну, - спросил я. - Как же нам его поймать?
     Они быстро обменялись мнениями на своем языке, потом один повернулся ко
мне.
     - Маса,  этот добыча, он  очень много умный, - сказал охотник,  скривив
лицо,  и почесал в затылке. -  Сеть мы  его  никак не поймать, он все  равно
убежать мимо люди.