ки и  утащила ее,  отчаянно отбивающуюся всеми четырьмя лапами,
за дверь.
     Тем временем Агриппа вернулся ко  мне с  добычей,  но  я  не смотрел на
него,  мои глаза были прикованы к отражению в зеркале. Через несколько минут
рука  вдруг  опять появилась.  Мне  показалось или  она  и  впрямь выглядела
окрепшей?  Как бы то ни было,  пальцы ее обхватили край двери и  закрыли ее,
оставив на  белой краске кровавые отпечатки,  при  виде которых меня едва не
стошнило.  Настоящий Агриппа тыкался мне в ноги носом,  ожидая похвалы,  меж
тем как за дверью в зеркале его отражение постигла, Бог знает, какая судьба.
     Нет  тех  слов,  чтобы выразить,  как я  был потрясен.  Невозможно было
поверить в увиденное.  Долго еще я сидел, таращась на зеркало, однако больше
ничего не происходило.  В конце концов,  ощущая нервный озноб,  я поднялся с
кресла и осмотрел сперва зеркало,  потом дверь салона.  Зеркало как зеркало,
дверь как дверь...  Мне так и  хотелось открыть дверь и  проверить,  что при
этом покажет зеркало, но честно говоря, я слишком боялся потревожить то, что
таилось в Зазеркалье.
     Подняв глаза на верхний край зеркала,  я  только тут обнаружил,  что на
раме есть медальон с  той же надписью,  какую я  читал в  мансарде:  "Я твой
слуга.  Корми и вызволяй меня.  Я есть ты".  Кто этот "я" - эта тварь там за
дверью?..  Корми и  вызволяй меня -  уж не это ли я  проделал,  заставив пса
подбежать к двери? Меня бросило в дрожь. И я сказал себе, что мне необходимо
пойти и выспаться после такого утомительного дня и всех переживаний. Отдохну
как следует и утром запросто разберусь с этими дивами.
     Забрав кота и  кликнув пса (с ними мне все-таки было как-то спокойнее),
я  вышел из  голубого салона.  Закрывая за  собой дверь,  на миг остолбенел,
услышав,  как  чей-то  хриплый голос пожелал мне  спокойной ночи.  И  только
сообразив, что голос принадлежал попугаю Октавию, я смог расслабиться.
     Кот Клер мирно дремал у  меня на руках,  но Агриппа не сразу подчинился
моему  зову;  прежде ему  явно  не  дозволялось выходить за  пределы первого
этажа.  В  конце концов нерешительность уступила любопытству,  и он затрусил
вверх по ступеням, предвкушая новые открытия. В спальне, хотя дрова в камине
прогорели,  еще было тепло.  Я  быстро приготовился ко сну и  не мешкая лег,
поместив Агриппу на постели с  одной стороны и  Клера с другой.  Ощущение их
тепла действовало на меня успокоительно;  сверх того,  признаюсь,  я надежно
запер дверь и не стал тушить свечи.
     Первое,  на что я обратил внимание, проснувшись утром, - полная тишина.
Я распахнул ставни и увидел мир,  укутанный снегом. Должно быть, всю ночь не
прекращался снегопад,  и  белые подушки облепили скалы,  голые деревья и оба
берега реки,  а  на  мосту,  соединяющем замок  с  окрестным миром,  выросли
сугробы двухметровой высоты. Подоконники покрывал тонкий слой льда, и с них,
а  также с  крыши,  свисал грозный арсенал сосулек.  Судя  по  низкой пелене
темных туч, следовало ждать нового снегопада.
     Даже  пожелай я  теперь покинуть замок,  все  дороги были  заметены,  и
продлись такая погода, я оказался бы совершенно отрезанным от внешнего мира.
Честно скажу -  после того, что случилось накануне, мысль об этом расстроила
меня.  Однако я  приказал себе не  дурить и  оделся,  твердя про  себя,  что
вчерашние  видения  -   плод   разыгравшегося  воображения  и   неумеренного
потребления доброго вина.
     Взяв  на  руки Клера и  велев Агриппе идти рядом,  я  спустился вниз и,
собравшись с духом,  отворил дверь голубого салона. Все оставалось, как было
накануне вечером.  Грязные тарелки и  бутылка из-под  вина на  столике возле
кресла,  где я сидел,  серый летучий пепел на каминной решетке, который чуть
шелохнулся от легкого сквозняка.  И больше никакого шевеления. Все стояло на
своих местах.  Все  было  в  норме.  Я  облегченно вздохнул,  вошел и  вдруг
остановился,  как если бы уперся в  каменную стену,  похолодев от страха.  Я
смотрел на зеркало и не верил своим глазам.
     Вот стою я с котом на руках,  но в зеркале я не видел Агриппы,  хотя он
был тут, обнюхивал мои лодыжки.
     Несколько секунд стоял я,  словно пораженный громом, переводя взгляд то
на  пса  у  моих  ног,  то  на  зеркало,  где  отсутствовало его  отражение.
Невероятно.  Сам я,  кот, вся комната - все четко отражалось в зеркале. Все,
кроме Агриппы.  Я  опустил на  пол кота (и  в  зеркале он  никуда не исчез),
нагнулся и  взял  на  руки  собаку.  Мое  отражение держало на  руках  нечто
воображаемое.  Живо схватив Клера,  я  бросился к  двери,  держа одной рукой
кота, другой невидимую собаку, и вышел из голубого салона, запер его.
     Спустившись на кухню,  я обнаружил,  к своему стыду,  что у меня дрожат
руки.  Кое-как  налил  молока моим  подопечным (жадность,  с  какой  Агриппа
принялся лакать,  не  оставляла никакого сомнения в  его телесности),  потом
приготовил себе завтрак. Поджаривая яичницу с копченой ветчиной, я продолжал
размышлять над тем,  что увидел в голубом салоне. Если я не лишился рассудка
(а  я  в  жизни не чувствовал себя здоровее),  оставалось признать,  что мои
глаза не обманули меня,  как ни невероятно это казалось мне тогда и  кажется
теперь.  Но  хотя мне  становилось страшно при  мысли о  том,  что же  такое
прячется  за  зазеркальной  дверью,  меня  одолевало  любопытство,  хотелось
непременно увидеть  странную  тварь,  которой  принадлежала исхудалая желтая
рука с костлявой кистью.
     И  я  решил,  не  откладывая в  долгий ящик,  вечером выманить ее из-за
двери,  чтобы как  следует рассмотреть.  Сама мысль о  такой затее наполняла
меня  ужасом,  но  любопытство было сильнее страха.  Весь день я  в  рабочей
комнате занимался каталогизацией,  когда же начало смеркаться, снова затопил
камин  в  салоне,  приготовил на  кухне ужин,  поднялся наверх с  тарелкой и
бутылкой вина и занял место у очага.  Однако на этот раз я предусмотрительно
вооружился крепкой  тростью  из  черного дерева.  С  ней  я  чувствовал себя
увереннее,  хотя  одному Богу известно,  какой мог  быть прок от  трости для
защиты от  зазеркального противника.  На  самом деле,  ничего хуже я  не мог
придумать и едва не поплатился жизнью за свою, как оказалось, бредовую идею.
     Ужиная, я не отрывал глаз от зеркала; собака и кот спали на полу у моих
ног,  как накануне вечером.  Пока я  ел,  в  Зазеркалье ничто не изменилось.
Потягивая вино,  я продолжал свои наблюдения. Прошел час, дрова прогорели, я
поднялся с  кресла,  чтобы  подбросить полено-другое,  а  когда  снова  сел,
увидел, как ручка зазеркальной двери медленно повернулась. Затем дверь стала
открываться миллиметр за  миллиметром,  пока не  образовался просвет шириной
около  тридцати  сантиметров.  Казалось  бы,  что  угрожающего  в  том,  что
открывается какая-то дверь,  и все же было что-то неописуемо зловещее в том,
как створ скользит по ковру.
     И  вот  опять  появилась  кисть,  поползла,  горбатясь  вперед,  следом
показалось запястье,  за  ним и  часть желтоватого предплечья.  На мгновение
рука остановилась,  простершись на ковре,  потом -  отвратительное зрелище -
принялась искать что-то ощупью, словно принадлежала слепцу.
     Самое время, сказал я себе, осуществить мой тщательно продуманный план.
Я  нарочно не  кормил кота на кухне досыта;  теперь разбудил его и  поднес к
самому носу заранее припасенный кусок мяса.  Зрачки кота расширились,  и  он
громко мяукнул от возбуждения.  Как следует подразнив его,  я  бросил мясо к
самой двери.  В  зеркале было видно,  что  оно  приземлилось чуть поодаль от
ищущей зазеркальной руки.
     Клер с  воем бросился за  добычей.  Я-то  надеялся,  что  кот  окажется
достаточно далеко от  двери,  чтобы выманить из-за  нее  таинственную тварь,
однако мой расчет не оправдался.  В ту секунду, когда в зеркале кот нагнулся
за мясом,  рука перестала искать вслепую,  с невероятной скоростью метнулась
вперед, схватила его за хвост, и отчаянно вырывающийся Клер исчез за дверью.
Как и в прошлый раз,  рука почти сразу вернулась и медленно затворила дверь,
оставив на дереве кровавые отпечатки пальцев.
     Это была страшная картина, вдвойне ужасная из-за контраста между тем, с
какой быстротой и  свирепостью рука схватила жертву,  и  тем,  как медленно,
осторожно открывала и закрывала дверь. Клер вернулся с мясом к камину, чтобы
спокойно  перекусить,  нисколько не  страдая,  как  и  Агриппа,  оттого  что
перестал отражаться в  зеркале.  Я  просидел перед зеркалом до полуночи,  но
рука  больше  не  показывалась.  Забрав  своих  подопечных,  в  первом  часу
отправился  спать,   твердо  намеренный  утром  все-таки   придумать  способ
заставить таинственную тварь выйти из-за двери.
     Под  вечер следующего дня  я  закончил предварительную перепись книг на
первом этаже. На очереди была Длинная Галерея на втором этаже, где хранилась
основная часть  библиотеки.  Работа  утомила меня,  в  пять  часов  я  решил
прогуляться,  подышать свежим воздухом. Какое там гуляние! Снегопад почти не
прерывался,  и высокие сугробы ограничивали мое продвижение.  Чтобы выйти со
двора и пересечь мост, пришлось бы рыть траншею в покрытом коркой слое снега
толщиной около двух метров. Иные сосульки, свисающие с подоконников, желобов
и лепнины, достигали полутора метров в длину.
     Мои звери не пожелали меня сопровождать,  и  я  один попытался выйти на
белый холодный простор двора, где стояла глухая, как на дне колодца, тишина.
Снег издавал протестующий писк под моими ногами, словно я наступал на мышей,
я  проваливался по  колено и  очень скоро вынужден был пробираться обратно к
дому.  С  неба продолжали падать белые хлопья величиной с цветок одуванчика,
наращивая корку на карнизах и двускатной крыше.  Царило сопутствующее такому
снегопаду полное безмолвие - ни птичьих голосов, ни воя ветра, немая тишина,
как будто все живое было удушено белым шарфом.
     Растирая замерзшие руки,  я поспешил войти в дом, запер входную дверь и
чуть не бегом спустился на кухню готовить себе ужин.  Пока закипала вода,  я
успел  затопить камин в  голубом салоне,  потом уже  по  привычке отнес туда
приготовленные блюда,  сопровождаемый собакой и  котом.  Я  вновь вооружился
крепкой тростью, это помогало мне чувствовать себя несколько увереннее.
     Приступив к  еде,  я  все  время поглядывал в  зеркало,  однако рука не
показывалась. Странно, куда она подевалась? Рыскает по комнатам в Зазеркалье
за  дверью?  Или  она  вообще  существует только  тогда,  когда  я  вижу  ее
отражение?  Я размышлял дремотно перед теплым камином, а там и вовсе заснул,
что отнюдь не входило в  мои намерения.  Должно быть,  я проспал около часа,
когда меня вдруг исторг из объятий сна тонкий хриплый голос, который напевал
по-французски:

                Под боком у милашки,
                Под боком у милашки
                Так спится хорошо... -

после чего прозвучал истерический гортанный смех.
     Со сна я не сразу сообразил, что это Октавий пел и смеялся, и от испуга
у меня бешено заколотилось сердце. Повернув голову, я убедился, что клетки с
птичками и  Октавием на  своих местах.  Затем я  перевел взгляд на зеркало и
окаменел.  Мое желание исполнилось,  таинственная тварь вышла из-за двери. И
глядя на нее,  я клял себя за то,  что затеял этот эксперимент, что не запер
голубой салон после первого же вечера, чтобы больше не входить в него.
     Зазеркальная тварь -  не  могу же  я  употреблять тут слово "человек" -
была  маленькая,  горбатая,  закутанная в  нечто  вроде  савана,  желтоватую
льняную ткань с  пятнами грязи и  плесени и  с дырками в наиболее изношенных
местах.  Верхний конец  савана был  накинут на  голову и  обмотан вокруг шеи
наподобие шарфа,  так  что я  видел только кончики выцветших оранжевых волос
над  морщинистым лбом и  два  огромных,  бесстрастных,  светло-желтых глаза,
которые почему-то  напомнили мне  надменный взгляд козы.  Нижняя часть  лица
была закрыта тканью, придерживаемой бледной рукой с черными ногтями.
     Тварь стояла сразу за большой клеткой с  канарейками и  вьюрками.  Сама
клетка была раздавлена и  выпотрошена,  будто лошадь на арене для боя быков.
Изогнутые  прутья  были   облеплены  приставшими  к   свежей  крови  желтыми
перышками. Несколько перьев торчали между пальцами хищной твари. На глазах у
меня она медленно двинулась к соседнему столу, где стояла клетка с попугаем.
Походка ее была какая-то скованная,  словно тварь не столько шагала, сколько
волочила ноги по полу. В зеркале я видел, как она подошла вплотную к клетке,
где отражение Октавия покачивалось на жердочке.
     Реальный попугай  по-прежнему распевал,  чередуя  пение  с  кудахтающим
смехом.  В  зеркале  тварь  уставилась на  него  свирепыми желтыми  глазами.
Внезапно  рука  метнулась  вперед,  и  пальцы  вцепились  в  прутья  клетки,
разламывая ее.
     К  первой руке  присоединилась вторая,  края  ткани,  закрывавшие лицо,
раздвинулись,  и  моему взору предстало лицо,  отвратительнее которого мне в
жизни не доводилось видеть.  Казалось,  большая часть его ниже глаз поражена
то  ли  гниением,  то  ли чем-то вроде проказы.  На месте носа -  только две
черные  дыры   в   обрамлении  кожных  лохмотьев.   Одна   щека   совершенно
отсутствовала,  и  было видно обе  челюсти с  плесенью на  деснах и  гнилыми
зубами.  Изо рта на  саваи стекали струйки слюны.  Остатки губ были сморщены
так, словно их зашивали тонкими нитками.
     Вся  эта  жуткая  картина усугублялась тем,  что  один  из  безобразных
пальцев твари  украшал золотой перстень с  опалом,  который словно вспыхивал
ярким  пламенем среди ломаемых прутьев.  Изящное изделие только подчеркивало
всю мерзость облика этого ожившего трупа.
     Тем временем тварь уже просунула руки внутрь клетки.  Попугай в зеркале
продолжал качаться на  жердочке,  реальный же Октавий пел и  смеялся.  Тварь
схватила зазеркального попугая,  и тот принялся отчаянно хлопать крыльями, а
Октавий по-прежнему пел.  Тварь вытащила птицу из клетки,  поднесла к своему
мерзкому рту и  разгрызла череп попугая,  словно орех.  После чего принялась
жадно  высасывать мозг,  выплевывая осколки черепа,  так  что  они  вместе с
перьями и слюной ложились на саван.
     От  этого  зрелища я  ощутил такое  отвращение и  такое бешенство,  что
схватил трость,  вскочил на ноги и,  дрожа от ярости,  шагнул к зеркалу. При
этом я увидел в зеркале,  что мое отражение приближается к твари со спины. И
когда осталось сделать последний шаг, я поднял трость для удара.
     Внезапно  глаза  на   гниющем  лице  сверкнули,   тварь  прервала  свою
отвратительную трапезу,  бросила птичий трупик на пол и  повернулась к моему
отражению так стремительно,  что я замер на месте,  застигнутый врасплох.  А
тварь,  не  мешкая  ни  секунды,  метнулась вперед и  своими тощими сильными
руками стиснула шею мне в зеркале.
     Неожиданный наскок заставил мое отражение попятиться и выронить трость.
Вместе с тварью оно упало на пол за столом,  и я видел, как они борются друг
с другом.
     В  испуге я  выпустил трость,  бросился к  зеркалу и  принялся бить  по
стеклу кулаками.  Тем временем потасовка на полу прекратилась, а я продолжал
колотить зеркало,  не сомневаясь,  что тварь расправляется с моим отражением
так же, как расправилась с собакой и котом. Наконец тварь поднялась на ноги,
пошатываясь и тяжело дыша.  Постояв секунду-другую спиной ко мне, нагнулась,
схватила мое зазеркальное тело и потащило к двери;  при этом я увидел, что у
моего отражения разорвано горло.
     Вскоре  тварь  появилась  снова  из-за   двери,   облизываясь,   словно
предвкушая трапезу.  Подняла с  пола  тяжелую трость и  опять скрылась.  Она
отсутствовала минут десять,  когда же возникла вновь,  я  с ужасом и яростью
увидел, что она с наслаждением гложет отделенную от добычи руку, как человек
ест  крылышко курицы.  Забыв про  свои страхи,  я  еще раз принялся колотить
зеркало. Медленно, как бы соображая, откуда исходит звук, тварь повернулась,
сверкая глазами, и лицо ее было вымазано кровью - моей кровью!
     Вот она увидела меня,  и я похолодел, увидев ее свирепый цепкий взгляд.
Тварь  медленно двинулась к  зеркалу,  я  перестал впустую колотить стекло и
попятился,  устрашенный угрозой,  которую излучали эти  козьи  глаза.  Тварь
продолжала приближаться,  словно  подкрадываясь ко  мне.  Подойдя вплотную к
зеркалу,  вытянула руки,  коснулась его  пальцами,  и  на  стекле  появились
кровавые отпечатки с прилипшими к ним желтыми и серыми перышками.  Осторожно
пощупав стекло,  как человек щупает тонкую корку льда на пруду, проверяя его
прочность,  потом  вдруг сжала в  кулак свои  отвратительные руки  и  выбила
яростную дробь, которая гулко отдалась в тишине салона. Затем разжала кулаки
и вновь пощупала стекло.
     Постояла,  глядя на меня,  как бы размышляя.  Было ясно,  что она видит
меня,  из чего следовало,  что,  хотя для меня мое отражение пропало,  тварь
видит его в  зеркале,  принадлежащем ее  зазеркальному миру.  Внезапно,  как
будто приняв какое-то решение,  она повернулась,  заковыляла через комнату к
двери и скрылась,  чтобы - о, ужас! - тут же вернуться, держа в руках трость
из черного дерева -  мою трость.  Но ведь если я  слышал,  как тварь била по
стеклу кулаками,  значит,  она  не  бесплотная.  И  если она  ударит зеркало
тростью,  стекло  может  разбиться,  и  тварь  каким-то  образом  сумеет  из
Зазеркалья войти ко мне.
     Я не стал ждать,  когда тварь подойдет к зеркалу.  Решив,  что ни я, ни
мои подопечные больше не будут оставаться в голубом салоне, поднял дремлющих
перед камином собаку и  кота,  метнулся к  двери и  вышвырнул их в  коридор.
Подбегая  затем  к  клеткам  с  пернатой  компанией,  я  увидел,  как  тварь
замахивается,  изо всех сил бьет тростью по стеклу, и по поверхности зеркала
разбегаются трещины,  как  трескается лед  на  пруду,  если  бросить в  него
камень.
     Не задерживаясь,  я  схватил обе клетки,  выбросил их тоже в  коридор и
выбежал сам.  Закрывая дверь,  услышал звук нового удара и увидел, как часть
зеркала распадается на осколки и  через дыру в салон просовывается костлявая
рука, сжимающая трость. Я поспешил захлопнуть дверь, повернул ключ в замке и
весь  в  поту,  с  колотящимся сердцем  прислонился к  прочному  деревянному
створу.
     С минуту я постоял так, собираясь с мыслями, потом спустился на кухню и
налил себе добрую порцию бренди. Мои руки дрожали, так что я едва не выронил
стакан.  Выпив бренди,  принялся лихорадочно соображать,  как  быть  дальше.
Похоже было,  что  разбитое зеркало открывало этой мерзкой твари вход в  мой
мир.  Я не знал,  распространяется ли это правило на все зеркала в доме,  не
знал также, помешаю ли замыслам твари или, напротив, буду способствовать им,
если разобью каждое зеркало, которое может стать таким входом.
     Меня трясло от страха,  но я чувствовал, что должен что-то предпринять,
поскольку стало очевидно, что тварь будет охотиться за мной по всему дому. А
потому  я  спустился в  подвал,  вооружился крепким топором,  потом  отыскал
канделябр и  поднялся  на  второй  этаж.  Дверь  голубого салона  оставалась
надежно запертой.  Собравшись с  духом,  я вошел в соседний кабинет,  где на
стене  висело зеркало средних размеров.  Светя канделябром и  держа наготове
топор, я приблизился к зеркалу.
     Странно было стоять перед ним и не видеть своего отражения.  Внезапно я
вздрогнул от  ужаса:  в  зеркале  вместо  меня  возникло  мертвенное лицо  с
исполненными вожделения  безумными  глазами.  Настал  момент  проверить  мое
предположение,  и  все-таки я  помедлил секунду,  прежде чем  ударить обухом
топора по стеклу так, что осколки со звоном посыпались на пол.
     Нанеся удар,  я  отступил на  шаг,  по-прежнему держа наготове топор на
случай,  если  тварь попытается напасть на  меня  и  надо  будет отбиваться.
Однако вместе с  зеркалом исчез и мой враг.  Стало б