а повернулась под углом девяносто градусов и
бросилась наутек.
     Когда чуть позже я  замерил дистанцию,  то  обнаружил,  что  страус был
всего  в  каких-нибудь  шести  футах  от  меня,   и  то  мгновение,  которое
понадобилось ему, чтобы сделать поворот, помогло гаучо настичь его. Свистнул
в  воздухе меткий "болеадорас" -  и вот уже страус,  поверженный и опутанный
прочными веревками,  извивается и  бьется в  траве.  Гаучо тут же спешился и
ловко схватил птицу за ноги. Для этого требовались большой опыт и сноровка -
ведь  одного удара ноги страуса достаточно,  чтобы от  ловца осталось мокрое
место. Сняв несколько раз птицу крупным планом, мы развязали веревки. Страус
еще  несколько секунд  смирно  полежал на  траве,  потом  встал  на  ноги  и
медленным шагом поплелся в чертополох к своим собратьям.
     На обратном пути мы наткнулись  на гнездо нанду -  простое углубление в
земле, и в нем десять  крупных  бело-голубых  яиц.  Они  были  еще  теплые -
значит,  самец, который их насиживал,  только что сошел с гнезда, может быть
заслышав наше приближение,  хотя вообще-то  в  период насиживания они бывают
очень злы и опасны.  Гаучо сообщили мне, что порою две-три самки откладывают
яйца в одно и то же гнездо,  и там собирается  двадцать - двадцать пять яиц.
Все заботы  о  насиживании  лежат  на  нанду-самце*,  так что самке остается
только отложить яйца и возложить на  самца заботы  по их высиживанию.  Когда
птенцы вылупляются, заботу о них снова берет на себя мать,  готовя потомство
к жизни в большом, открытом мире.
     ______________
     *  Подробнее об  этом уникальном феномене см.:  Жизнь животных.  Т.  5.
Птицы. М.: Просвещение, 1970. С. 54. (Примеч. пер.)


                            Глава шестнадцатая,
                       В КОТОРОЙ У МЕНЯ МАССА ХЛОПОТ
                      С ЖАБАМИ, ЗМЕЯМИ И ПАРАГВАЙЦАМИ

     Парагвайское Чако -  обширная плоская равнина,  простирающаяся от  реки
Парагвай до подножия Анд.  Эта земля почти такая же плоская,  как бильярдный
стол;  в  течение одной половины года она  твердая,  как  кость,  под лучами
безжалостного солнца, а в течение другой половины из-за зимних дождей на три
или четыре фута покрыта водой. Поскольку она лежит между тропическими лесами
Бразилии и  травянистой пампой Аргентины,  то представляет собой причудливую
смесь того и  другого.  Тут и  огромные луга,  на  которых растут пальмы,  и
колючие кустарники,  увитые  растениями с  диковинными тропическими цветами.
Пальмы  перемежаются  с  деревьями,   похожими  на  те,  что  встречаются  в
английских лесах,  с  той только разницей,  что с  их ветвей свисают длинные
нити серого испанского мха, бесшумно развевающиеся на ветру.
     Мы  устроили наш  базовый лагерь  в  небольшом городке на  берегу  реки
Парагвай.  Отсюда далеко в  глубь  страны убегает узкоколейка,  пересекающая
Чако.   По   расшатанной,   местами   прогнувшейся  опасной  колее   шириной
каких-нибудь два фута ходит фордовский паровозик.  Этим далеким от  комфорта
способом передвижения мы  и  пользовались,  забираясь в  самые глухие уголки
страны  в  поисках  редких  животных.   Высокая  насыпь,  по  которой  бежит
узкоколейка,  является,  возможно,  единственной возвышенностью на  огромной
территории,   и  кажется,   что  вокруг  нее  собираются  все  представители
парагвайской  фауны.  Путешествуя  в  крошечном  вагончике,  я  видел  сотни
диковинных птиц, населяющих подлесок по обеим сторонам узкоколейки: туканы с
огромными смешными  клювами,  прыгающие и  перелетающие с  ветки  на  ветку;
сериемы,  похожие на крупных серых индюшек,  и  повсюду -  милые черно-белые
мухоловки и  колибри.  Порою,  когда  поезд  делает поворот,  можно  увидеть
животных,  бесстрашно лежащих у  самых рельсов.  Это бывает и броненосец,  и
агути,  похожий на гигантскую красную морскую свинку, а если посчастливится,
встретится гривастый волк -  крупное животное со стройными ногами,  одетое в
неопрятную, но свободную рыжую шкуру.
     Первые экземпляры для  нашей  коллекции мы  получили вскоре после того,
как  основали  лагерь.   Слух  о  том,  что  мы  покупаем  животных,  быстро
распространился среди местных жителей,  и  они  часто ловили для  нас всякое
зверье.  Одним из тех, кто легко дался в руки, был трехпоясный, или, как его
здесь называют,  оранжевый шаровой,  броненосец.  Это название было дано ему
из-за   привычки   сворачиваться  в   оранжевый  шар.   Действительно,   это
единственный броненосец,  способный,  подобно ежу, сворачиваться клубком, и,
более того,  единственный из  всего семейства,  который регулярно выходит на
поверхность в  дневное время.  Бродя  в  поисках пищи  -  съедобных корней и
насекомых,  -  это  маленькое животное,  лишь  только  заподозрит опасность,
превращается в неподвижный шар в надежде, что потенциальный противник примет
его за камень,  на который он и в самом деле очень похож. Но если обнаружишь
такого вот свернувшегося клубком броненосца, его очень легко поймать. Ловцы,
проезжающие подлеском и  натыкающиеся на него,  просто спешиваются и  кладут
его в мешок.
     Кроме того,  все  виды броненосцев очень легко содержать в  неволе.  Их
кормят фруктами,  овощами и порченым мясом. Несколько труднее было как раз с
шаровыми броненосцами -  они поначалу наотрез отказывались от пищи,  которой
питались на  воле,  и  даже пугались,  когда им предлагали насекомых.  После
многочисленных проб я  наконец приучил их  к  смеси из  сырого мяса,  яиц  и
молока с  добавлением витаминов.  Они как будто привыкли к  ней,  но  вскоре
возникла  новая  проблема.   Оказывается,   их   задние  лапы  не  переносят
деревянного пола  клетки,  и  вскоре кожа  на  них  была изодрана в  клочья.
Приходилось каждый  день  вынимать их  из  клетки  и  смазывать ноги  мазью,
содержащей  пенициллин;  но  чем  же  заменить  пол?  Попробовал грязью,  но
поскольку они проливали в  нее свое молоко,  а  затем еще и утаптывали,  то,
застывая,  она превращалась в своеобразный цемент, который ранил броненосцам
лапы не хуже деревянного пола.  Наконец придумал идеальный вариант - толстый
слой опилок,  по  которому они  могли топать сколько душе угодно без всякого
вреда для себя.
     Парагвайцы, как и аргентинские гаучо, ловят и употребляют этих животных
в  пищу;  но  у  парагвайских трехпоясных броненосцев мощный роговой панцирь
тоже идет в дело.  Иногда его сворачивают,  скрепляют проволокой -  и готова
небольшая  корзинка,  а  иногда  пустой  панцирь  внутри  обтягивают  кожей,
прикрепляют к  нему  ручку и  натягивают струны -  и  вот  вам  своеобразная
маленькая  гитара.   Таким  образом,  аборигены  Чако  активно  охотятся  за
трехпоясными броненосцами не только ради изысканного блюда.
     Поскольку огромные равнинные территории регулярно затопляются, то здесь
можно встретить самые диковинные виды амфибий и  рептилий.  Одно из  обычных
для этих мест создание,  наводящее ужас на аборигенов,  -  жаба-рогатка. Она
достигает огромных размеров -  самый крупный из пойманных нами экземпляров с
трудом  поместился  на  небольшой  тарелке.   У  этих  амфибий  великолепная
изумрудно-зеленая, серебряная и черная окраска по кремовому фону. Вдобавок у
них,   наверное,  самый  широкий  в  жабьем  мире  рот.  Когда  жаба-рогатка
раскрывает его,  она  как  бы  раскалывается пополам,  словно небезызвестный
Шалтай-Болтай.  Кожа над  каждым глазом складывается в  небольшую пирамидку,
отчего создается впечатление,  будто это  два  рога.  Надо сказать,  что эта
жаба,   очевидно,   самое  невоспитанное  и   злобное  земноводное  из  всех
существующих на  земле.  Большую  часть  времени они  проводят,  зарывшись в
мягкую грязь,  так  что  на  поверхности видны  только рога  и  глаза.  Если
попытаться  вытащить  ее  оттуда,   она  страшно  раздражается  и  принимает
агрессивный вид.  Встав на толстенькие неуклюжие лапки, она мелкими прыжками
двигается тебе навстречу,  раздуваясь и открывая рот так широко,  что видишь
ее  бледно-желтое  нутро;  при  этом  она  громко,  визгливо тявкает,  будто
рассерженный пекинес.
     Аборигены Чако твердо убеждены,  что  рогатки смертельно ядовиты.  Я-то
знаю,  что ядовитых жаб вообще не существует, и, поймав первую жабу-рогатку,
решил  продемонстрировать  местному  населению,   что   эти   земноводные  в
действительности абсолютно безобидны.  Я вынул жабу из коробки, и она тут же
забилась у  меня в  руке,  громко тявкая и широко разевая рот.  Я засунул ей
туда палец,  желая показать,  что укус ее совершенно безопасен,  -  и  через
секунду пожалел об этом.  Ее челюсти сомкнулись как тиски,  а маленькие,  но
острые зубы глубоко впились в живую ткань.  Было до того больно, как будто я
прищемил палец дверью;  прошло не менее минуты, прежде чем я смог разжать ей
челюсти  и  выдернуть  свой  несчастный  палец,  который  опоясала  глубокая
кровоточащая бороздка.  Она  зажила  только  на  следующий  день,  а  темная
отметина от  жабьих зубов сохранялась еще  долго.  Это послужило мне хорошим
уроком - теперь я обращался с ними куда почтительнее, когда ловил.
     В этих же краях мне попалась еще одна примечательная амфибия, во многом
схожая с жабой-рогаткой, только выпуклости у нее над глазами не заостренные,
а  закругленные.  У  этих  лягушек шоколадно-коричневая спинка  и  белое,  с
желтоватым оттенком,  брюшко.  В  отличие от  жабы-рогатки,  они  всю  жизнь
проводят в  воде,  распростершись по  поверхности,  над которой видны только
глаза.  Как и жаба-рогатка, эта лягушка не отличается добрым нравом, и, если
ее  рассердить,   она  тоже  будет  тявкать,   только  на  более  высокой  и
продолжительной ноте.  Особенно красиво выглядит шкурка этих лягушек, когда,
рассердившись,   они  раздуваются,  словно  воздушный  шар.  Местные  жители
рассказывали,  что  она  может  даже  лопнуть.  Я,  правда,  никогда не  был
свидетелем этого, но готов поверить, что такое бывает.
     Разумеется, там, где водятся жабы и лягушки, неизбежно отыщутся и змеи,
для которых эти земноводные - излюбленное лакомство. Не является исключением
и Чако -  здесь множество самых диковинных змей.  Есть,  например,  гремучие
змеи;  есть копьеголовые -  пожалуй,  наиболее опасные в Южной Америке; есть
любопытные виды  водяных и  древесных змей  -  одни яркой окраски,  другие -
блеклой.
     Ядовитые змеи  всего мира делятся на  три  группы.  Из  них  смертельно
ядовиты те, у кого ядовитые зубы находятся на переднем конце верхнечелюстной
кости.  Обычно такие  змеи  выделяют значительное количество яда.  У  другой
группы смертоносные зубы находятся на заднем конце верхнечелюстной кости,  и
обычно они  не  столь  длинные.  Такие  змеи  используют яд  не  столько при
самозащите, сколько при поимке добычи; яд у них не так опасен, и очень часто
от их укуса даже такое маленькое существо,  как ящерица,  не гибнет,  а лишь
оказывается на  время парализованным;  впрочем,  яд  такой змеи  тоже  может
проникнуть в кровь, так что этого опыта следует избегать.
     Одной  из  милейших представительниц змеиного племени,  пойманных нами,
оказалась змея  с  капюшоном.  Кажется,  будто эта  змейка вылита из  темной
бронзы,  украшенной еще более темными крапинками.  У  этой рептилии странная
привычка -  рассердившись,  она расширяется в области шеи,  примерно так же,
как разъяренная кобра.  Эта слабоядовитая змея питается лягушками и  мелкими
грызунами,  иногда может поймать и птицу.  На эту добычу не нужно много яда,
так  что,  несмотря  на  столь  угрожающий  внешний  вид,  ее  укус  хоть  и
чрезвычайно болезнен, но не смертелен.
     Пожалуй,  самая красивая змея в  Чако -  коралловый аспид.  Это  весьма
опасные небольшие рептилии,  но  их  окраска заранее предупреждает вас об их
местонахождении. Они достигают в длину от восемнадцати дюймов до двух футов;
их тело с  головы до кончика хвоста опоясано кремовыми,  черными и  розовыми
или красными кольцами.
     Назовем также гигантскую анаконду - огромную водяную змею, родственницу
африканского питона,  которая точно так же хватает и  душит добычу.  Об этих
змеях  написано множество историй,  большая часть  которых -  чистейшей воды
вымысел.  Самая крупная зарегистрированная особь достигала в  длину двадцати
пяти футов,  тогда как малайский питон может достигать тридцати и более. Как
и все гигантские змеи такого рода, анаконда не отличается подлым нравом и не
свернет с  пути с  целью напасть на  вас,  если,  конечно,  вы  не будете ее
трогать. В противном случае эта рептилия может вцепиться в вас зубами да еще
и  обвить  вокруг пару  колец,  а  если  она  крупная,  то  неприятностей не
оберешься.
     Разумеется,  на  затопляемых  землях  Чако  немало  подобных  рептилий.
Однажды местный фермер пришел ко мне и сказал,  что предыдущей ночью одна из
них совершила налет на его курятник и  стащила двух кур.  Он показал след от
анаконды,  тянущийся по  смятой  траве  в  сторону болота,  располагавшегося
позади фермы.  Сообщив,  что знает место,  где залегла эта змея, переваривая
пищу,  он  обещал отвести меня туда,  если у  меня возникнет желание поймать
воровку.
     И вот мы скачем по болоту к тому месту, где, по словам фермера, залегла
анаконда.  Но как бы мы ни были осторожны,  анаконда заметила нас первой,  и
когда мы  приблизились,  увидели только рябь на поверхности воды.  При такой
глубине преследовать змею верхом было затруднительно,  и нам осталось только
спешиться.  Я  соскочил с  коня,  схватил мешок и помчался со всех ног в том
направлении,  куда уплыла анаконда.  Я видел,  как она,  извиваясь, плывет в
направлении края  болота,  рассчитывая скрыться  в  густом  подлеске;  но  с
набитым брюхом она не могла быстро ползти,  так что я  сцапал ее в невысокой
траве задолго до того, как она смогла достичь кустов.
     Поймать такую крупную змею оказалось довольно просто -  бери за хвост и
тяни к  себе,  пока не  схватишь позади головы.  Так я  и  сделал -  вытащил
разъяренную анаконду из  подлеска и  схватил позади головы,  прежде чем  она
смогла повернуться и укусить.  Она была всего девяти футов длиной, так что я
великолепно справился с  ней в  одиночку -  чтобы совладать с  более крупным
экземпляром, мне потребовался бы помощник. Схватив анаконду за шею, я просто
прижал  ее  к  земле;  тут  подоспел мой  приятель,  и  мы  вместе  засунули
извивающуюся и шипящую добычу в мешок.
     При  ловле змей  любых видов,  даже  таких,  как  анаконда,  необходимо
соблюдать следующее правило:  по возвращении в лагерь непременно осматривать
их. Для этого существует несколько причин. Во-первых, как бы осторожно ты ни
поймал ее,  есть опасность,  что  у  змеи оказалось поврежденным одно из  ее
тонких ребер,  а это причинит немало хлопот. Во-вторых, нужно убедиться, нет
ли  на ней клещей,  а  если таковые имеются,  удалить их -  ведь змее весьма
затруднительно сделать это самой. Клещи прицепляются между чешуйками, иногда
в  таком количестве,  что  чешуйки отваливаются и  из-под  них  проглядывают
проплешины.  Поэтому,  если  хочешь,  чтобы с  внешностью рептилии ничего не
случилось, необходимо избавить ее от клещей.
     Хуже  всего  то,  что  просто  так  оторвать  клеща  нельзя:  если  под
поверхностью кожи останется его  ротовая часть,  то  на  этом месте появится
небольшая ранка, которая рискует превратиться в долго заживающую язву. Лучше
всего  удалять  клещей  с  помощью  небольшого количества парафина,  а  если
такового нет, то просто прижигать их сигаретой. Тогда они разожмут челюсти и
отвалятся сами.
     Кроме того,  нужно выяснить,  нет ли на рептилии старых ран:  вдруг она
нуждается в помощи! Когда змея регулярно по нескольку раз в год меняет кожу,
старая кожа  остается лежать блестящим прозрачным слепком самой хозяйки.  Но
при  этом  должны  еще  отвалиться две  похожие на  часовые стекла  чешуйки,
покрывающие глаза.  Нередко змея,  пытаясь скорее избавиться от старой кожи,
рвет  ее,  ползая через колючие растения и  по  острым скалам,  и  хотя кожа
неизбежно слезает,  чешуйки на  глазах  могут  и  остаться.  Это  приводит к
частичной слепоте змеи,  а если они остаются надолго, то и к полной. Поэтому
у вновь пойманной змеи нужно непременно осмотреть глаза.


                             Глава семнадцатая
                      ИСТОРИЯ ОБЕЗЬЯНКИ ПО ИМЕНИ КАЙ,
                             ЕНОТА ПО ИМЕНИ ПУХ
                   И ЕДИНСТВЕННОЙ МУРАВЬЕДИЦЫ-КИНОЗВЕЗДЫ,
                        КОТОРУЮ ЗВАЛИ САРА ХАГГЕРЗАК

     Чако не  отличается разнообразием,  но  в  ходе экспедиции нам  все  же
посчастливилось приобрести  экземпляр  одного  из  самых  редких  видов.  Он
называется дуркули,  или  обыкновенная ночная обезьяна,  -  единственный вид
ночных  обезьян.   У  нее  огромные  глаза,   похожие  на  совиные;   спинка
серебристо-серая,  а брюшко и грудка лимонно-желтые. Днем эти обезьянки спят
в дуплах деревьев и в других темных местах, а вечером, как только спускается
тьма,  вылезают  из  укрытий  и  большими компаниями странствуют по  лесу  в
поисках пищи - фруктов, насекомых, древесных лягушек и птичьих яиц.
     Когда мы  поймали Кай  -  так  мы  ее  назвали,  она была очень худой и
выглядела весьма несчастной,  но несколько недель хорошей кормежки (а молока
и   рыбьего  жира  ей   давали  вдоволь)  сделали  свое  дело:   она   стала
очаровательным и совершенно ручным существом.  Правда, она очень нервничала,
так что к  ней требовался несколько иной подход,  чем к другим обезьянам.  Я
сделал  ей  изящную клетку,  в  верхней части  которой находилась квадратная
спаленка.  Кай была,  как и  все обезьянки,  очень любознательной и не могла
оставаться равнодушной к  тому,  что происходило вокруг.  Поэтому даже днем,
когда она,  как и положено,  дремала,  она всегда наполовину высовывалась из
спаленки,  и головка ее забавно покачивалась во сне. Но если в лагере что-то
происходило,   она  тут  же   просыпалась  и,   преисполненная  любопытства,
принималась что-то щебетать.
     Она не  признавала никакой пищи,  кроме молока,  крутых яиц и  бананов;
иногда оказывала нам великую милость и съедала ящерицу.  Насекомых она, судя
по всему, очень боялась, а когда я предложил ей древесную лягушку, она взяла
ее в  лапу,  понюхала и  с  отвращением отбросила,  а затем резким движением
вытерла лапу о стенку клетки.  К вечеру она оживлялась и была готова к игре:
скакала  туда-сюда  по  своей  клетке  с  сияющими  глазами,  напоминая  мне
лемуров-галаго,  которых я  собирал в  Западной Африке.  Она ревновала нас к
другим животным, особенно к еноту-ракоеду по имени Пух.
     Пух  был  странным  существом с  большими  плоскими ступнями и  черными
кругами вокруг глаз,  что делало его похожим на  куда более крупного зверя -
большую панду.  Надо  сказать,  у  нашего Пуха  было  явно  пессимистическое
отношение к жизни,  и ходил он с таким видом, будто его раздражает абсолютно
все,  что,  однако,  не мешало ему безобразничать.  Нам приходилось особенно
внимательно следить  за  его  большими руками  с  длинными тонкими пальцами,
поскольку он легко мог просунуть их сквозь прутья клетки и утянуть все,  что
находилось в  пределах досягаемости.  Он был даже любопытнее,  чем обезьянка
Кай,  -  ему непременно нужно было до всего дотянуться.  Еще он любил часами
лежать в  углу клетки и задумчиво выщипывать волосы у себя на брюшке.  Когда
он сделался ручным, мы стали просовывать ему в клетку руки и играть с ним. А
играть он любил так: легонько покусывал нам пальцы, переворачивался на спину
и  сучил  в  воздухе  своими  большими  лапами.  Когда  же  он  окончательно
приручился,  мы  сделали  ему  ошейник  и  привязывали на  длинной веревке к
колышку,  воткнутому на полянке посреди лагеря;  поодаль на такой же веревке
мы привязывали Кай.
     Каждое утро,  когда Пух замечал корзинку с  едой,  он принимался дико и
жалобно орать,  и нам с отчаяния приходилось давать ему что-нибудь, чтобы он
заткнулся.  Заметив это,  Кай  начина