торым
произошла аналогичная история: вырвавшись из наших рук, он напугал поваров и
опять оставил меня  без завтрака. После этого случая пойманных крокодилов мы
стали   распаковывать  непосредственно  около  бассейна  и   обязательно   в
присутствии трех слуг, готовых  в любой момент предотвратить  все попытки  к
бегству.
     Вскоре после этого произошло  событие несколько  иного сорта. Однажды я
допоздна сооружал клетку и лег спать около двенадцати часов ночи. Час спустя
я  проснутся  от диких криков, доносившихся со  стороны деревни. Я отчетливо
слышал  пронзительные  восклицания,  визг,   хлопанье   ладоней  и   громкие
оживленные разговоры.  Считая,  что  жители  деревни  отмечают  какой-нибудь
местный праздник, я попытался снова заснуть. Однако шум не только не утихал,
но,  наоборот, становился все громче. Среди деревьев замелькали огоньки, и я
заметил  приближавшуюся  к лагерю толпу людей.  Я  вскочил  и быстро оделся,
пытаясь  сообразить, что могло побудить  жителей  деревни  беспокоить меня в
середине ночи. Толпа, в которой  оказались почти все жители деревни, хлынула
в  лагерь. В центре беснующейся, жестикулирующей массы людей четыре человека
несли на плечах огромную плетеную  корзину, напоминавшую  своими очертаниями
гигантский банан. Они поставили корзину к моим ногам, и  внезапно, словно по
команде, наступила полная тишина. Вперед выступил высокий некрасивый мужчина
в  лохмотьях  мундира  цвета  хаки.  Почтительно  поздоровавшись   и  приняв
горделивую позу, он начал речь.
     --  Маса, я  принес вам  хорошего  зверя. Я  принес вам  лучшего зверя,
который водится в этой стране. Я хороший охотник, мне неведом страх, я пошел
в лес и  увидел этого  зверя. Это очень  сильный зверь, маса, но  он сильнее
меня. Я очень сильный человек, у меня много силы, я...
     Мне надоела эта напыщенная хвастливая болтовня, я устал и хотел быстрее
увидеть зверя, купить его и снова лечь спать.
     --  Слушай, друг мой,  -- прервал я оратора. --Я вижу, что  ты  хороший
охотник  и сильный человек. Но прежде всего я хочу  знать,  какого зверя  ты
поймал.
     -- Хорошо,  сэр,--  сконфуженно  ответил охотник и подвинул  корзину  к
свету, чтобы я мог разглядеть ее содержимое.
     -- Большая, большая змея, сэр, -- объяснил он, --это боа.
     В корзине, заполнив ее целиком, находился питон таких  размеров, какого
мне  еще  не приходилось видеть. Он был  настолько велик, что не умещался  в
корзине; около трех футов хвоста змеи торчало наружу и было крепко притянуто
лианами к внешней стороне корзины. Питон смотрел на меня сверкающими черными
глазами и громко  шипел.  Я рассмотрел огромные  размеры свившегося кольцами
туловища, его глянцевитую, отсвечивающую при свете лампы пеструю кожу.
     --Слушай,  друг мой,--снова  обратится я к  владельцу змеи,-- я не могу
сейчас заниматься этим хорошим зверем. Оставь его здесь и  приди сюда утром.
Мы посмотрим змею и договоримся о цене. Согласен?
     -- Да, сэр,-- ответил охотник.
     С помощью зрителей мы перенесли  тяжелую корзину в помещение для зверей
и оставили ее на полу. Я  вылил на змею два ведра воды, так как предполагал,
что она  давно  уже страдает от жажды. Затем  я разрезал путы, с такой силой
стягивавшие хвост змеи, что на ее красивой коже отпечатались глубокие рубцы.
В течение нескольких минут я массировал хвост, чтобы восстановить нормальную
жизнедеятельность пострадавших участков туловища.  После этого я  выпроводил
из лагеря всех гостей и снова лег спать.
     Утром я внимательно осмотрел питона. По моему  мнению, он был невредим,
хотя  длительное пребывание в тесной корзине,  изготовленной,  вероятно, уже
после его  поимки,  доставило ему немало  страданий. После  продолжительного
торга я купил змею по  назначенной  мною цене, и  передо мной встал вопрос о
помещении  для нового экспоната. Выбрав самый большой из имевшихся  в лагере
ящиков, я дал задание  Плотнику срочно сделать из  него клетку для питона. К
полудню клетка  была  готова, на  дно  ее  мы  постелили  толстый слой сухих
банановых листьев, чтобы обеспечить питона мягкой постелью. Затем перед нами
встала  проблема   перевода  питона  из  корзины   в  клетку.   При  обычных
обстоятельствах, имея  нескольких надежных  помощников, переносить питона не
так  уже сложно.  Один  человек держит голову змеи, другой удерживает  ее за
хвост, а  остальные  придерживают  в разных  местах  туловище.  Если держать
питона вытянутым в длину и не давать ему возможности свернуться в клубок, он
становится совершенно беспомощным. Но все несчастье заключалось в том, что у
меня  не  было надежных помощников. Местные  жители считают питона  ядовитой
змеей, которая отравляет своим ядом не только при укусе, но и прикосновением
острого кончика хвоста. Тщетно пытался я уговорить их схватиться за туловище
змеи, соглашаясь взять на себя голову питона;  мне  объясняли, что каждый из
них  может погибнуть от  соприкосновения  с хвостом  питона. У меня не  было
никакого желания, выпустив змею из корзины, остаться с ней один на один, без
всякой  поддержки  разбежавшихся помощников. После продолжительных дебатов я
рассвирепел окончательно.
     --  Слушайте,  --  обратился я ко  всем  присутствующим,--  если  через
полчаса змея не будет в клетке, никто из вас не получит жалованья.
     Сказав  это, я прорезал  крышку корзины,  обхватил  шею питона  и начал
медленно  вытаскивать змею наружу. По  мере появления туловища змеи дрожащие
черные руки, пара за парой, подхватывали его на некотором расстоянии друг от
друга. Держа  в одной руке  голову питона,  я  дождался появления из корзины
хвоста и схватил  его другой  рукой. Теперь  питон был  растянут по кругу: в
моих руках был  хвост  и голова,  а несколько  перепуганных  слуг  осторожно
удерживали его извивавшееся телo. Введя хвост в клетку,  мы стали  медленно,
фут за футом, вталкивать туда туловище змеи. В  заключение я рывком втолкнул
туда голову змеи, захлопнул клетку и облегченно вздохнул. Мои соратники были
восхищены собственным мужеством и темпераментно объясняли друг другу,  какие
трудности  пришлось  им  преодолеть. Я послал  слугу в  деревню, поручив ему
купить  цыпленка,  так как, по  моим  предположениям,  питон уже должен  был
проголодаться. За  ночь птица  была  съедена целиком, и я решил, что пленник
чувствует себя хорошо. А затем произошла одна из тех неожиданностей, которые
так часто осложняют  нашу работу: на хвосте змеи,  по-видимому, в результате
длительного  наложения  тугих   жгутов,  развилась  гангрена.  Эта  болезнь,
возникающая у животных, если их слишком крепко связывать, опасна и в странах
прохладного  климата; в тропиках же гангрена  развивается и распространяется
со  страшной  быстротой. В  течение десяти  дней  положение питона сделалось
безнадежным:   он   сохранял   хороший   аппетит,   но   загнивание   хвоста
распространялось  все  дальше,  несмотря  на   применение   обеззараживающих
средств. Я вынужден  был убить  питона. Длина его  составляла восемнадцать с
половиной футов. При вскрытии оказалось, что это самка, внутри мы обнаружили
несколько недоразвитых яиц. Питона  такой  величины я  больше не  видел,  те
экземпляры,  которых  мне приносили в дальнейшем, были  значительно  меньших
размеров.
     Общее мнение о  работе  звероловов сводится к тому,  что охотнику нужно
только поймать зверя и посадить его в клетку и на этом работа заканчивается.
В  действительности  же  только после этого и начинается настоящая работа. С
какими бы трудностями ни была связана поимка зверя, содержание его в неволе,
связанное с поисками подходящей  пищи, наблюдением за тем, как животное ест,
не болеет ли оно, не занозило ли себе лапу в деревянной клетке, не тесно  ли
ему, достается охотнику значительно тяжелее. К этому прибавляются ежедневные
чистки клеток и кормление зверей, заботы о том, чтобы животные не находились
на  солнце  слишком  много или,  наоборот,  слишком мало.  Некоторые  звери,
попадая в неволю,  совершенно  отказываются от  пищи,  и  приходится  иногда
часами  изобретать всякие лакомства,  чтобы  соблазнить  их  на  еду.  Часто
охотнику это удается, и зверь привыкает к определенному роду пищи. Но бывают
и такие  случаи,  когда животное упорно отказывается от всякой пищи, и тогда
остается  единственный выход --  отпустить  его обратно в лес.  В  отдельных
случаях,  к  счастью  чрезвычайно  редких, мне  не  удавалось  ни  накормить
животное, ни отпустить его. Так  получалось с пойманными молодыми животными,
лишь незадолго  до поимки появившимися  на  свет. Наиболее мучительными  для
меня  были  случаи  с  молодыми  дукерами,  доставившими мне  много  тяжелых
переживаний.
     Дукеры -- антилопы, встречающиеся только в Африке. Своими размерами они
напоминают  крупного  фокстерьера,   некоторые  экземпляры  достигают  роста
сенбернара,  окраска  их  в  гамме  от  голубовато-серой  до  ярко-рыжей.  В
окрестностях  Эшоби чаще  попадались  рыжие  дукеры.  Я попал в Эшоби вскоре
после периода течки у дукеров; убив антилопу, охотники обычно находили около
нее маленького детеныша. В таких случаях малютку, как правило, приносили  ко
мне. Попутно хочу отметить,  что в Камеруне тогда не было никаких законов об
охране животных  и охотники имели право  убивать самок вместе  с детенышами.
Для  охотника это даже счастливый случай, так как  он имел возможность убить
детеныша, не расходуя при этом лишний заряд. Судя  по количеству приносимого
мне молодняка, избиение  антилоп проводилось  в больших размерах, и, хотя  в
настоящее время дукеры  еще  довольно широко распространены в  Африке,  есть
основания   опасаться,  что  в  недалеком   будущем  они  будут   совершенно
истреблены.
     Когда  мне  принесли первого  детеныша  дукера, я  купил  его, построил
отдельную  клетку  и  от  души  радовался  такому  ценному  пополнению  моей
коллекции животных. Но очень скоро я понял, что иметь дело с дукером гораздо
труднее, чем  с представителями любой разновидности ранее встречавшихся  мне
оленей и антилоп. В первый день детеныш был очень возбужден и отказывался от
всякой пищи. На следующий день  он  решил,  что  я не намерен его обижать, и
начал ходить  за  мной,  как  собачонка, доверчиво  глядя  на  меня большими
темными влажными глазами.  Но от пищи он по-прежнему отказывался. Я прибегал
ко  всевозможным  ухищрениям. чтобы  обмануть  его и  заставить пить молоко.
Купив  шкуру  взрослого  дукера, я  разложил  ее на  стуле и,  когда детеныш
принялся  ее  обнюхивать,  подсунул к нему  из-под  шкуры бутылку с  соской.
Детеныш сделал несколько маленьких  глотков и отошел в сторону. Я давал  ему
горячее,  теплое,  холодное,  сладкое,  кислое,  горькое  молоко  --  и  все
безрезультатно. Накинув шнурок на шею дукера, я пошел с ним в ближайший лес,
так как детеныш был уже в таком возрасте, когда можно переходить на прикорм.
Я  надеялся,  что малыш  наткнется на растения или листья, которые он станет
есть.  Но единственным  его занятием  во время  прогулки было рытье  ямок  в
листьях,  изредка  он облизывал землю. Я видел,  как  день за  днем антилопа
становилась все слабее,  и  решил принять крайние  меры:  повалив дукера  на
землю, мы силой влили  ему  в рот немного жидкости.  Детеныш в это время так
перепугался, что при его  слабом состоянии наша затея принесла больше вреда,
чем  пользы. Тогда я поручил  повару купить  в ближайшем городе дойную козу.
Козы почти не разводятся в лесных районах, и повар вернулся только через три
дня; к  этому  времени дукер умер. Повар привел  с  собой самую уродливую  и
глупую козу  из  всех  представителей  этого  рода.  Она  оказалась  для нас
совершенно бесполезной. За три месяца пребывания в лагере  она дала не более
двух чашек молока. При виде детеныша  дукера она наклоняла голову и пыталась
его боднуть. Трем человекам приходилось удерживать  козу, пока детеныш сосал
молоко. В конце концов ее отправили на кухню, и  она составила основу нашего
меню на ближайшие несколько дней.
     Мне продолжали приносить детенышей дукера, они по-прежнему отказывались
от пищи, слабели и  погибали.  Иногда  в лагере находилось  одновременно  до
шести красивых  маленьких  антилоп; они  растерянно бродили по отгороженному
для них участку и временами грустно и  протяжно блеяли, напоминая  маленьких
ягнят. Каждый раз, когда в лагерь  приводили нового дукера, я клялся, что не
буду его  покупать; но, когда он  прижимался влажным  носом к  моей ладони и
смотрел  на  меня  большими  темными  глазами, я  не  выдерживал. Я  начинал
надеяться, что  именно этот  детеныш  будет вести себя иначе, чем остальные,
будет нормально пить и есть. Я покупал его, и оказывалось, что он ведет себя
точно так  же, как все другие. При виде шести маленьких дукеров, с жалобным,
голодным блеянием бродивших по лагерю и  отказывавшихся принимать какую-либо
пищу, настроение  мое резко падало, в конце концов я отказался от дальнейших
покупок детенышей этих  антилоп. Я знал, что обрекаю  их этим на немедленное
съедение, но это  была по  крайней мере быстрая  смерть, а не  мучительное и
медленное угасание. Я  никогда  не забуду, какую долгую, утомительную борьбу
мне приходилось  вести с этими  маленькими  существами. Часами водил я их на
поводке по лесу,  предоставляя им выбор всевозможных  листьев и трав. Часами
пытался я поить их  из бутылок, но  лишь редкие  капли жидкости  попадали  в
горло  животных. Я вставал в три  часа утра и полусонный заново повторял все
свои  попытки;  дукеры  при  этом прыгали  и брыкались,  разрывая  мой халат
острыми копытцами. Ноги их слабели, шерсть темнела, большие глаза западали в
глазницах  и  мутнели.  Все  эти  впечатления больше,  чем  что-либо другое,
убеждали меня  в  том, что работа  зверолова не  так легка,  как это принято
думать.
     В  период моих мучений с маленькими дукерами я нанял ночного сторожа. В
Камеруне я впервые столкнулся с представителями этой профессии, доставившими
мне в  дальнейшем немало  хлопот.  Ночного сторожа я нанял  по двум мотивам:
во-первых,  ночью нужно  было  разводить  огонь,  кипятить воду  для ночного
кормления (точнее, попыток  кормления)  дукеров,  а затем  будить  меня  для
выполнения  этой процедуры,  во-вторых,  что  значительно важнее, необходимо
было  постоянно  следить  за  возможностью  появления около  лагеря  отрядов
странствующих  муравьев,  двигающихся   совершенно  бесшумно  и  с   большой
скоростью. Человек, не видевший собственными глазами движения крупных колонн
муравьев, вряд ли сумеет представить себе численность, быстроту и свирепость
насекомых, составляющих эти отряды.
     Ширина движущейся колонны муравьев редко  превышает два дюйма, но длина
ее достигает двух-трех  миль.  По бокам движутся воины  --  крупные  муравьи
длиной до полдюйма,  с большими головами и развитыми изогнутыми челюстями. В
середине путешествуют  рабочие  муравьи; по размерам они значительно  меньше
воинов, но укусы  их также очень неприятны. Эти колонны муравьев движутся по
лесу, уничтожая  все на  своем  пути; достигнув места,  где пища  имеется  в
достаточном количестве,  колонна  рассыпается, и земля вскоре превращается в
сплошной черный движущийся ковер. Если такая  колонна наткнулась бы  на  мой
зверинец, все экспонаты были бы заживо съедены в течение нескольких минут.
     Первым моим сторожем был высокий стройный юноша в маленькой набедренной
повязке, вооруженный огромным копьем. Он приходил в  лагерь с заходом солнца
и  уходил  на  рассвете. Приступил  он к работе  в  твердой уверенности, что
главная  его задача  ночью -- хорошо  выспаться  у костра  возле  кухни. Мне
пришлось разубедить его в  первую же ночь, застав сторожа спящим, я разрядил
ружье над  самым его  ухом,  что произвело  на  него должное  впечатление. В
дальнейшем  он спал лишь тогда, когда был уверен, что я слишком устал днем и
ночью вставать не собираюсь. В первые  дни он относился к своим обязанностям
довольно  пренебрежительно;  днем  его  использовали  в  деревне  в качестве
продавца вина, и он считал своим долгом основательно дегустировать то  вино,
которым  снабжал  покупателей.  Зачастую  он  приходил в лагерь,  качаясь из
стороны в  сторону,  садился к костру  и начинал дремать.  Способ, которым я
разбудил его в первую ночь, действовал безотказно и в дальнейшем. Но я никак
не мог  заставить его понять, насколько опасны для нас муравьи. Сторож почти
не смотрел по  сторонам, и только  массированное  нападение  большого отряда
муравьев  могло  бы привлечь  его внимание.  Но однажды ночью сторож получил
такой  урок, который  навсегда  излечил  его от легкомысленного  отношения к
возможности появления муравьев.
     Каждые две недели на  главной  улице  деревни  устраивались  танцы. Это
считалось крупным общественным событием: жители деревни надевали свои лучшие
платья  и  проводили  всю  ночь  на  улице,  раскачиваясь и  притопывая  под
заунывные, дрожащие звуки флейты и торжественный стук барабанов  при тусклом
свете  маленького фонарика. Я получил  приглашение на один  такой праздник и
направился  в деревню в пижаме и халате со  стулом, столом и самым ярким  из
имевшихся у меня фонарей. Появление фонаря танцующие встретили восторженными
возгласами, так  как яркое освещение позволяло им  выполнять более сложные и
изощренные па.  После  этого случая, если  я  сам не приходил  на танцы,  то
всегда отсылал  в  деревню  фонарь, и жители  приветствовали  его  появление
радостными криками, аплодисментами  и возгласами: "Спасибо, маса,  спасибо!"
-- которые слышны были даже в лагере.
     Однажды  вечером  мне сообщили, что в поселке в мою  честь организуется
специальный танцевальный праздник и меня вместе с фонарем приглашают принять
участие в  торжестве. Я выразил  свою  признательность и  ответил, что, если
лично  и не сумею присутствовать на празднике, меня  будет представлять  мой
фонарь. Но случилось так, что в этот вечер я рано закончил свои дела и решил
пойти в деревню. Покидая лагерь, я приказал сторожу немедленно вызвать  меня
в случае каких-либо неожиданных происшествий. Захватив с  собой фонарь, стул
и  стол,  я   отправился  на   торжество.   Танцы  на   этот  раз  оказались
продолжительными и интересными. Через некоторое время я решил возвратиться в
лагерь, так  как  на  следующее утро мне нужно было рано вставать. Фонарь я,
как  обычно, оставил в деревне.  У входа в лагерь при слабом свете дежурного
фонаря  я увидел, что  сторож делает какие-то странные пируэты.  Он  прыгал,
хлестал себя прутом  и  громко  ругался на  родном языке;  иногда он свирепо
колотил по земле пучком веток.
     -- Что случилось? -- закричал я.
     -- Муравьи, сэр, много муравьев.
     Подбежав  к  нему, я увидел,  что сторож  был  весь облеплен муравьями,
сплошная  масса муравьев  переливалась  на  земле под его ногами. Из  кустов
непрерывным потоком лились новые отряды муравьев. Насекомые расползались уже
по большому участку, передние их ряды находились всего в нескольких футах от
помещения для зверей. Нельзя было терять ни секунды. Я позвал на помощь всех
находившихся в  лагере слуг. Когда они подбежали, я был уже с ног  до головы
покрыт муравьями.  Пришлось срочно раздеться. Обнаженные, мы приготовились к
бою.  Джорджа  я  послал  за  хворостом  и  сухими  листьями.  Пайоса --  за
керосином, сторожу  и  Даниелю  я  приказал  немедленно  принести  из  кухни
головешку. Они помчались выполнять поручения.
     Собрав несколько прутьев  с  листьями, я  напал  на ближайшую  к  стене
зверинца  группу муравьев, изо всех  сил стегая прутьями по земле: свободной
рукой  я  в  это время  пытался стряхнуть  облепивших меня  муравьев. Джордж
притащил  большую  охапку сухих  веток и листьев, и  мы  кинули  ее на самое
большое скопление  муравьев.  Смочив  хворост керосином,  мы подожгли  его с
разных сторон.  Схватив банку  с  керосином, я побежал вдоль стены зверинца,
разливая  по  пути  керосин. Даниель бежал следом  за