биса полезным потому, что он -- подобно многим другим
птицам -- истребляет вредителей, питаясь личинками насекомых; сверх того его
пищу  составляют лягушки,  рыбешки  и мелкие млекопитающие. Учитывая крупные
размеры ибиса  и тот  факт, что в кладке  бывает  до четырех  яиц, требуется
изрядное количество  личинок,  чтобы прокормить  этих  пернатых.  В  прошлом
появление  лысых ибисов в давних  местах  их гнездовий на скалах возвещало о
приходе  весны и служило поводом для  праздника --  в  частности в маленьком
турецком городе Биреджик. Но затем было изобретено малоприятное вещество под
названием  ДДТ,  которое, как  заведено,  стали применять  без разбора,  что
отразилось  и  на  ибисах, поскольку  их  корм  оказывался  отравленным.  Из
гнездовий в Европе эта  птица  уже изгнана,  быстро  сокращается численность
лысых  ибисов  на Среднем  Востоке и в Северной Африке. Колония в  Биреджике
оставалась  единственной на Востоке,  но город  разрастался, и  многие  дома
подступили к самой скале, где гнездились птицы.  В летний зной  жители спали
на плоских крышах этих  домов,  им  вовсе  не нравилось, когда  на них падал
сверху помет,  и  они били ибисов камнями  и стреляли. Какой там праздник --
сплошное  расстройство!  Турецкое  правительство  тщетно  пыталось  защитить
ибисов. Под  давлением  людей и  инсектицидов последняя  восточная популяция
быстро  сокращалась,  и  когда пишутся  эти строки, в Турции не осталось  ни
одного дикого лысого ибиса. Сохранились маленькие уязвимые дикие популяции в
Марокко, Алжире и Саудовской Аравии.
     К  счастью,  ибисов  содержали в  неволе  в  Инсбрукском  и  Базельском
зоопарках;  именно   последний  предоставил   нам  птиц,   основавших   нашу
процветающую  ныне  колонию.  В свою  очередь  мы  поделились  с  зоопарками
Эдинбурга, Честера  и Филадельфии, а  еще нами  финансировалось оборудование
вольеров в Марокко, куда поступают выращенные в неволе особи от нас и других
европейских коллекций. Птенцы из  этих  вольеров  составят основу  программы
реинтродукции ибисов в тщательно  подобранных  местах.  Уже готовятся  такие
планы и для других  областей Северной Африки.  Египтологи полагают, что ибис
был первой птицей, выпущенной Ноем  с ковчега.  В самом  деле, почему бы  не
создать колонию этих  птиц, скажем, на  какой-нибудь из скал вблизи Луксора?
Пусть  летают среди могучих  древних  памятников,  как летали в  те времена,
когда эти памятники создавались.
     Эти планы нам  еще предстоит попробовать осуществить,  а несколько  лет
назад, сразу после того, как мы  приступили к реинтродукции розовых голубей,
у  нас было все готово  для  подобной акции  с другим представителем  фауны,
млекопитающим,  а  именно с  ямайской  хутией.  Все сулило успех, однако ход
событий показал, что кажущийся на  первый  взгляд  достаточно простым проект
может натолкнуться на неожиданные препятствия.
     Хутиевые  --  обособленное семейство  грызунов, обитающее  на  островах
Карибского моря и  представленное разными родами на Кубе, Ямайке  и Багамах.
Ямайский  вид (местные жители  называют  его  кроликом), величиной  с малого
пуделя, одет в  серовато-коричневый мех и смахивает на  увеличенную  морскую
свинку.  Это  единственный   уцелевший   на   острове   крупный   эндемичный
представитель  млекопитающих.  Некогда  хутии  водились   здесь  в   большом
количестве и были важным источником питания как для исконных жителей Ямайки,
так и  для  ямайского удава, однако  вырубка  лесов  и  охота  с применением
современного  оружия  явились  подлинной   катастрофой  для  этих  зверьков.
Благодаря любезной помощи одного члена нашего Треста мы в 1972 году получили
наших первых хутий -- двух самцов и самку, пойманных в горах Джон-Кроу;  еще
восемь особей  приобрели в 1975 году.  Они принесли  первое  (насколько  нам
известно)  потомство  в  неволе,  и в  последующие  десять лет  был  получен
шестьдесят  один  помет,  насчитывающий девяносто  пять детенышей.  Из  них,
сохраняя  верность  принципу  --  не  держать  все  яйца  в  одной  корзине,
девятнадцать  мы одолжили для размножения в шесть других коллекций в четырех
разных странах.
     Вернемся,   однако,   в   1972  год.  Когда   близилось   к  завершению
строительство нашей новой великолепной обители для хутий, мне позвонила одна
из  попечительниц  Треста,  Флер  Коулз,  и  сообщила,   что  ждет  в  гости
голливудскую звезду Джимми Стюарта с женой Глорией и собирается  показать им
Джерси. Большой  любитель  пользоваться  удобными  случаями, я  спросил,  не
согласится  ли мистер Стюарт  открыть центр размножения хутий, чтобы сделать
рекламу Тресту. Мне ответили, что он будет счастлив.
     В назначенный день я отправился в аэропорт встречать гостей. Стюарт был
сама непритязательность -- ковбойская походка,  голос с  хрипотцой,  тягучая
речь. Глория  --  прелестная  женщина,  выхоленная, какой  может быть только
состоятельная американка, чрезвычайно обаятельная, однако с особым блеском в
глазах,  свидетельствующим,  что  она  легко  может  уподобиться   одной  из
знаменитых  тетушек мистера  Вудхауса, если что-то  будет  ей  не  по нраву.
Весьма энергичная  особа,  перед какими метрдотели тотчас начинают услужливо
лебезить во избежание  скандалов,  превосходящих самые страшные их  кошмары.
Пока мы, выйдя из аэропорта, ждали, когда Джон подгонит такси, Джеймс Стюарт
вдруг  исчез. Только что  был здесь -- долговязый,  мило улыбающийся --  и в
следующее  мгновение беззвучно испарился. Казалось бы,  для такого  большого
(во всех смыслах слова) человека просто невозможно исчезнуть так незаметно.
     --  Где Джимми? -- спросила вдруг Глория  укоризненным тоном, словно мы
прятали его от нее.
     Мы внимательно обозрели окрестности.
     --  Может  быть,  решил  воспользоваться  удобствами,--   употребил   я
обожаемый мной американский эвфемизм.
     -- Уже пользовался в самолете,-- ответила Глория.-- Куда он мог деться?
     Исключив  "удобства"  из  ряда  возможных  укрытий,  я  совершенно   не
представлял  себе, куда  мог деться Джимми Стюарт.  Растущее волнение Глории
заставило  и меня  ощутить некую  тревогу.  Уж не похитили  ли его?  Я  живо
представлял себе  крупные заголовки в малограмотной мировой прессе:  "Джеймс
Стюарт похищен  на  вечеринке в честь  хутий -- знаменитый  актер  исчезает,
подобно  животным,  которых решил  навестить". Не такой рекламы  желал я для
нашего Треста...
     В эту минуту подъехал в такси Джон.
     -- Пойти сказать мистеру Стюарту, что машина подана? -- спросил он.
     -- Где он? -- дружно воскликнули мы.
     -- Он там, у ангаров, осматривает какой-то самолет,-- сообщил Джон.
     -- Сходите за  ним, умоляю,-- сказала  Глория.-- Он не может равнодушно
смотреть на самолеты.
     -- Как он проник туда? -- недоумевал я: Джерсийский аэропорт охраняется
очень строго.
     -- Неужели думаешь, кто-нибудь станет останавливать Джеймса Стюарта? --
ответил Джон вопросом на вопрос.
     Наконец самовольщик прошагал вразвалочку обратно к нам.
     --Э...  ничего  самолетик там, славненький,--объяснил  он.-- Да, ничего
игрушечка, аккуратненький. Уютный такой... Конфетка. Первый раз такой вижу.
     --   Садись   в  машину,  Джимми,--  распорядилась  Глория.--  Ты  всех
задерживаешь.
     -- Нет, в самом деле,-- настаивал Джимми, не обращая внимания на призыв
супруги.-- Приятно было увидеть эту игрушку.
     После  ленча он, излучая обаяние, открыл  наш питомник хутий,  объявив,
что сразу полюбил  "Хут Ирз", когда впервые их увидел  (то бишь  пять  минут
назад). После сего  тяжкого испытания мы пригласили  гостей отобедать в доме
одного из моих друзей.
     Пока мы чокались в теплице и за последовавшим затем великолепным обедом
я заметил, что Джимми чем-то  озабочен. Решил, что он еще не пришел толком в
себя от  быстрой  смены часовых поясов,  которая хоть  кого может  выбить из
колеи.  После трапезы мы перешли в гостиную,  где Джимми  осторожно  опустил
свою нескладную  фигуру в лоно обширного дивана. Рассеянно поведя по комнате
глазами, он вдруг сосредоточил взор на заинтересовавшем его предмете.
     -- Гляди-ка, пианино,--  сказал  он,  не отрывая загоревшихся  глаз  от
приютившегося в углу маленького рояля.
     -- Джимми, умоляю,-- предостерегла его Глория Стюарт.
     -- Точно,  пианино,-- повторил  Джимми с таким восторгом,  будто сделал
открытие века.-- Этакое маленькое, крошечное пианино.
     -- Джимми, я запрещаю,-- сказала Глория.
     --  Песенку...--  задумчиво произнес  Стюарт  с  фанатичным  блеском  в
глазах, медленно отрываясь от  дивана.-- Песенку...  Как она называется, моя
любимая?
     -- Прошу тебя, Джимми, не трогай пианино,-- отчаянно взмолилась Глория.
     -- А, вспомнил... Регтайм "Ковбой  Джо"...-- сообщил Джимми, подходя  к
инструменту.-- Ну конечно, регтайм "Ковбой Джо".
     -- Джимми, я прошу тебя,-- вымолвила Глория срывающимся голосом.
     -- Щас, больно песенка  хорошая,  свинговая.-- Джимми опустился на стул
перед роялем, поднял крышку, и клавиши оскалились, будто пасть крокодила.--
     Так... ну-ка, поглядим... ага, как там...
     Он принялся тыкать  длинными пальцами в клавиши, и мы  тотчас уразумели
две вещи. Во-первых, Джимми Стюарту явно медведь наступил на ухо, во-вторых,
он не умел  играть  на  рояле. К тому  же он позабыл все слова песни,  кроме
самого названия. Сколько лет наблюдал я его триумфальное шествие по  экранам
кинотеатров, но такое я видел впервые. Он истязал инструмент и фальшиво пел,
тщетно силясь добиться лада. Хриплым голосом снова и снова повторял название
песни,  когда ему казалось, что он что-то пропустил. Это было все  равно что
смотреть на безрукого человека, задумавшего переплыть Ла-Манш. Меня разбирал
смех, но я изо всех сил сдерживался, очень уж он гордился своим исполнением.
Расправившись наконец с регтаймом "Ковбой  Джо",  Джимми повернулся к нам  с
довольным видом.
     --  Кто-нибудь  желает послушать еще  какую-нибудь  песню?  --  радушно
осведомился он.
     Меня подмывало заказать "Усеянный звездами стяг", но до этого не дошло.
     -- Джимми, нам пора уходить,-- сказала Глория. И они ушли.
     Я  воспринял  выступление великого Джеймса  Стюарта как великую  честь;
боюсь, однако, что его супруга думала иначе.
     Всякий  раз, когда коллекция Треста пополняется новым животным, это для
нас поистине волнующее событие. Но "Хут Ирз", как их окрестил Джимми Стюарт,
явились исключением из этого правила. Симпатичные тучные  зверьки с  тяжелым
задом, как  если бы  они  надели не по  размеру большие штанишки, наши хутии
были  начисто лишены  того,  что называют  яркой индивидуальностью.  Радости
бытия они излучали не больше, чем группа церковных старост, хоронящих своего
товарища. Среди их повадок разве  что одну можно было назвать эксцентричной.
Подобно  большинству созданий,  они не читали  специальных книг, описывающих
присущее  им  поведение, а  потому  не знали,  что им надлежит  вести строго
наземный образ жизни. С видом  полного  безразличия они тяжело взбирались по
размещенным  в клетках  веткам  и восседали  под самой крышей, словно  желая
изобразить стайки бескрылых птиц. Правда, я частенько наблюдал, как детеныши
затевают  нечто  вроде  игры  в салки,  но  делалось  это  весьма  степенно;
напрашивалось сравнение  с  раскормленными детьми из  консервативных  семей,
снисходящих до подобных игр лишь по желанию родителей.
     Когда  число  детенышей достигло  удовлетворительной  цифры,  мы  стали
подумывать  о  реинтродукции хутий. Тогдашний  наш  ученый секретарь  Уильям
Оливер отправился  на Ямайку, чтобы провести подготовительные мероприятия, а
именно --  выбрать  подходящий  район  (подходящий  с точки зрения хутий;  в
частности,  важно  было оградить  их от посягательств охотников)  и наладить
сотрудничество с  зоопарком  Хоуп в Кингстоне.  Всего  в 1985--1986 годах на
остров  поступили  сорок  четыре  особи,  выращенные  у  нас  на  Джерси; их
поместили семьями в специальных клетках в названном зоопарке. Тем временем в
избранном  районе тщательно  изучалась растительность, чтобы  мы  могли быть
уверены, что у хутий не будет проблем с кормом.  После этого семьи выпустили
по отдельности  во временные садки у скал и  специально подготовленных: нор.
Через неделю-другую ограды убрали, с тем чтобы около трех месяцев наблюдать,
как пойдут дела.
     Поначалу  все  шло  хорошо. Контроль  показал, что  за  указанный  срок
исчезли только  три особи, тогда как  остальные быстро освоились и выглядели
вполне  удовлетворительно.  Мы  уже   начали  надеяться,  что  реинтродукция
увенчается блестящим успехом. Однако при повторном контроле спустя некоторое
время в том  же году были  обнаружены всего  восемь особей. Все они, включая
двух родившихся на новом месте, были в отличном  состоянии. Полуторамесячные
поиски не обнаружили других  экземпляров.  В  следующем  году удалось  найти
всего двух зверьков -- выращенного на Джерси и  родившегося, судя по  всему,
уже  на  Ямайке.  Оба  были в  хорошем  состоянии, но  куда  подевались  все
остальные  особи, оставалось  загадкой. Казалось бы, и с  кормом здесь все в
порядке,  и охотники сюда не  заходили.  Оставалось  предположить, что  либо
хутий поразила какая-то болезнь, либо  они  стали жертвами бродячих собак  и
кошек. Тем не менее мы не утратили надежду, вместе с  зоопарком Хоуп создаем
достаточно   большую   плодовитую  колонию,   чтобы   при  помощи  студентов
Вест-Индского университета осуществить новую попытку реинтродукции.
     Все огорчения,  связанные  с  провалом  попыток возвращения животных  в
природную среду,  возмещаются с  лихвой, когда  объединенные усилия приносят
успех, как  это было  с  золотистыми  львиными тамаринами. Вместе  со своими
близкими   родичами,  мармозетками,   эти  очаровательные   существа,  самые
маленькие среди  приматов, обитают в приморских  дождевых  лесах Бразилии. К
сожалению,  именно  эти  леса  подвергались  особенно  беспощадной  вырубке,
остались  только редкие  купы, подчас  не  связанные  между собой,  так  что
обитающие  в  них  животные  оказываются  в изоляции  и  не могут  обновлять
генетический  ресурс,  спариваясь с  другими  особями, хотя  бы их разделяло
всего несколько километров.  Некогда дождевые леса в  атлантическом приморье
простирались на  площади в  337 500 квадратных  километров; теперь  осталось
меньше  пяти  процентов, да и на  них непрерывно наступают  топор,  огонь  и
бульдозеры. Что влечет  за  собой  исчезновение  не только  тамаринов, но  и
составляющих их особую экосистему полчищ других животных и растений. Срубить
тропическое дерево --  все равно что  разрушить большой город, ведь на нем и
вокруг него обитают тысячи тварей.
     Золотистый  львиный   тамарин,  вероятно,   один   из   самых  красивых
представителей млекопитающих. Размерами  чуть больше новорожденного котенка,
он  одет в шерсть,  словно  состоящую  из золотых  нитей;  пальцы золотистых
тамаринов длинные, так сказать, "аристократические". От  лица переливающуюся
блеском шубку  отделяет подобие  гривы; отсюда  забавное сходство со  львом.
Движения, как у всех тамаринов и мармозеток, поразительно быстрые, подчас за
ними  невозможно уследить глазом.  Золотистые тамарины всеядны, предпочитают
плоды  и насекомых, однако  охотно едят древесных лягушек  и  даже (недавнее
открытие)  забираются днем  в  дупла,  чтобы  пополнить  свою  диету спящими
летучими мышами. Общаются они между собой звуками,  очень похожими на птичьи
трели и чириканье.
     Мало   того  что  уничтожается   природная  среда  тамаринов,  они  еще
пользуются  популярностью  как   комнатные   животные   и  как   объект  для
биомедицинских   исследований,   посему  в  конце  шестидесятых   и   начале
семидесятых годов стало очевидно, что золотистым тамаринам грозит вымирание.
Считалось,  что в уцелевших лесных урочищах  осталось не больше  полутораста
особей. Тревожная  ситуация нашла свое  отражение в блестящих трудах доктора
Адельмара  Ф.   Коимбра-Фильо,  нынешнего   директора   Центра   приматов  в
Рио-де-Жанейро. В 1972 году  состоялась конференция,  где обсуждали нависшую
над этими животными угрозу и попытались определить, сколько особей уцелело в
природной  среде и  в неволе. Стало  очевидно, что  наряду  с  защитой диких
популяций чрезвычайно важно создать жизнеспособные колонии в неволе. Успехом
в этом деле  мы  обязаны прежде  всего самоотверженному труду  доктора Девры
Клейман.  До  1980  года  лишь   очень  немногие  зоопарки,  преимущественно
американские,  располагали  экземплярами  золотистых львиных тамаринов.  Эти
зоопарки осторожно приращивали свои маленькие популяции и добились заметного
успеха.  За пять лет численность особей в неволе  возросла со ста пятидесяти
трех до трехсот тридцати, почти вдвое превысив число золотистых, обитающих в
природной  среде.  Каждый  год  рождалось   от  пятидесяти   до  шестидесяти
тамаринов,   так  что  теперь  образовалась  достаточно  крупная  устойчивая
популяция и можно было подумать о том,  чтобы вернуть несколько выращенных в
неволе особей в природную среду.  Успеху  проекта способствовало образование
сообщества зоопарков для работы с тамаринами.
     Получив в 1978 году нашу первую пару золотистых, мы тоже присоединились
к сообществу. Появление у нас этих зверьков стало подлинной сенсацией.  Одно
дело -- видеть  живописное или фотографическое изображение животного, совсем
другое  --  лицезреть его во плоти. Переливающиеся  золотом,  точно дублоны,
крохотные приматы  носились по своей клетке с такой быстротой, что казалось,
кто-то  разбрасывает  металлические  слитки.  Исследуя  новую  обитель,  они
обменивались  трелями  и  чириканьем,  как  будто  миниатюрные  экскурсоводы
рассказывали друг другу, где и на что следует посмотреть.
     Когда  наконец золотистые освоились,  они стали главным аттракционом  в
нашем  ряду  игрунковых,  превосходя   красотой   и  своеобразием  остальных
представителей этой  очаровательной группы приматов.  И  настал  день, когда
самка  благополучно  разрешилась двойней  (это норма), малюсенькими золотыми
самородками,  которые свободно уместились бы  в кофейной  чашке.  С  личиком
меньше монетки, их было почти невозможно разглядеть, когда они первое  время
цеплялись  за  густой мех  родителей.  Став постарше, они осмелели  и  стали
покидать  родительские объятия,  чтобы  самостоятельно  исследовать  клетку,
однако  тотчас   мчались   обратно,  когда  им  чудилась  некая   опасность.
Восхитительное  зрелище  являлось  глазу,  когда  освещенные солнцем малютки
гонялись за нечаянно залетевшими  сквозь  проволочную сетку бабочками.  Мало
того что они исполняли  немыслимые прыжки и  балетные  пируэты, ловя  изящно
порхающих  насекомых,  крохотные   шубки   переливались   самыми  различными
оттенками, от красновато-коричневого до  бледно-золотистого.  Почему-то  мое
предложение  назвать  малышей Форт  и  Нокс  встретило  такой  отпор со всех
сторон, что пришлось отказаться от этой идеи.
     Тем  временем продолжалось  развитие  планов  возвращения золотистых  в
природную среду. Естественно, такой грандиозный замысел  требовал тщательной
разработки и  осторожности  в подходах. Следовало  произвести  экологическую
разведку,  определить численность  дикой  популяции,  затем  найти свободные
участки  с  условиями, позволяющими выпустить  особи, выращенные  в  неволе.
Одновременно в пяти  зоопарках США отобрали пятнадцать тамаринов и отправили
в  Центр приматов в Рио  для промежуточной подготовки. Животное, рожденное в
неволе, скажем в  третьем поколении, приучено  питаться в определенные часы,
оно  избавлено   от   необходимости  добывать  себе  корм.  Важнейшая  черта
защищенного  мира неволи -- отсутствие хищников вроде змей и ястребов;  даже
гомо  сапиенс воспринимается  как щедрый  на дары заботливый друг. А  потому
животных надлежит постепенно приучать к  суровым реал