усы, какие носили наши прадедушки. Этой черепахе было, наверно, годика  два,
и у нее по-прежнему был круглый, сияющий, как у младенца, панцирь.
     Капидоло, иначе  плоская черепаха,- странное и вместе с тем обаятельное
создание, о котором известно немногое. Она живет только на крошечном участке
сухого леса в  западной  части острова,  где бывает два сезона: теплый сезон
дождей, когда жара  может достичь отметки  45 градусов по  Цельсию, длящийся
три - пять месяцев, и холодный  сухой, длящийся семь-восемь месяцев. Судя по
всему, наибольшую активность эти  животные проявляют во время ливней и после
них, тогда как в сухой сезон (и ночью) они забираются под толстый лиственный
покров на почве. Считается,  что они откладывают  одно довольно крупное яйцо
за каждую кладку, но сколько бывает кладок в год - не выяснено. Предполагают
(хотя уверенности в этом нет), что на продолжительный сухой период  капидоло
зарываются  под   землю  и  вылезают  на  поверхность  в  сезон  дождей  для
размножения. Как и во множестве  случаев, не только на  Мадагаскаре, но и по
всему миру,  есть  опасность,  что  мы  перебьем  этих  бедняг  прежде,  чем
разузнаем  подробности  их   образа  жизни.  Да  и  лес,  где  они  обитают,
катастрофически  сокращается, так  как  люди  вырубают его  на  дрова  и под
пастбища. Когда истребят лес, то  не  только исчезнет капидоло, равно как  и
крыса-воситсе, которым негде  будет найти пристанище, но и людям придется не
сладко.
     * * *
     Вернувшись  в  лагерь и  поместив наши  трофеи в подобающие  клетки, мы
решили, что неплохо бы выпить пива. Видно, того  же  самого захотели и мухи.
Я-то  надеялся, что  жалобы компании на  их  количество были преувеличением.
Какой  же  меня  постиг  шок,  когда  я   убедился,  что  друзья,  напротив,
преуменьшали!
     Во-первых,  там  были  обычные комнатные мухи. Но от  этих я по крайней
мере  знал,  чего ожидать. Когда я  налил стакан и заткнул пробкой  горлышко
бутылки, то  обнаружил, что в  нем уже  нашли  себе могилу по  крайней  мере
десяток мух; я был слишком удручен, чтобы попытаться определить их. Они были
округлые и размером примерно в половину  нашей европейской мухи, которая так
досаждает на кухне.  Очевидно, они  слишком  ревностно  отнеслись  к  задаче
сопровождать нас с восхода до заката.  Скорость, с которой они  забирались в
тарелку с едой  или стакан с пивом, казалась немыслимой. Колышки, на которых
держались палатки, чернели  от них; насекомые так  густо покрывали стол, что
казалось,  будто на нем  живая скатерть.  Многие в  свободное  от  основного
дежурства  время залезали  в  ухо и  знакомили с последним шедевром  мушиной
поп-музыки, причем ни  мелодия,  ни  слова не были  ни более благозвучны, ни
более  понятны, чем  в обычной человеческой песне в стиле поп.  Они напевали
свои серенады,  поднимаясь по ногам,  рукам, лицу и  другим открытым  частям
тела;  но  особое  наслаждение испытывали они, когда  кто-нибудь из нас  был
особенно беззащитен, моясь в баньке или сидя в гальюне.
     Но  Всевышнему, как видно,  показалось мало ниспосланных  нам  мучений.
Когда  солнце  стояло в  зените и палило, как печь  хлебопекарни,  к обычным
мухам присоединялись еще  и мухи-галикты.  Маленькие, круглые и блестящие, с
полупрозрачными крылышками,  они  досаждали  еще  больше, чем  вышеописанные
мухи. Появляясь внезапно,  тише тени, они садились на  нас целыми полчищами.
Из-за  их тяги к влаге  наша одежда, взмокавшая под палящими  лучами солнца,
становилась  для этих тварей манной небесной. Они так покрывали  наши  руки,
лица и  ноги, что  со  стороны  можно  было подумать,  будто  мы в одночасье
заразились ветряной оспой  в тяжелой форме. Эти изверги набивались в ноздри,
в уши и,  что было особенно  мучительно, в глаза. Убивать их доставляло мало
удовлетворения. Одним ударом  ладони можно было  прихлопнуть  до полусотни и
более, но  на их  место тут  же  являлись полсотни новых,  и издевательство,
способное свести с ума  кого  угодно, начиналось сызнова. Я  нередко  думал,
что,  если отловить шпиона иностранной державы  да подержать голышом в нашем
лагере, он быстро бы во всем сознался без всяких иных пыток.
     Чуть  позже,  когда  мы  становились  невменяемыми  от  обычных  мух  и
галиктов, налетали слепни - тихо, быстро и  незаметно. Но каждый из  них был
вооружен даже  не  хоботком, а  ленточной  пилой,  так  что  их  присутствие
обнаруживалось тут же.  После  них  на  теле  оставались такие следы,  будто
какой-нибудь миллионер погасил о вашу кожу дорогую гаванскую сигару.
     Но   самое  парадоксальное  в   отношении  этих  назойливых   насекомых
заключалось  в том, что  когда смотришь на расчлененную муху  или комара под
микроскопом,   то  сразу  же   очаровываешься  гармонией  их   архитектурной
конструкции. Сложный глаз комнатной мухи,  например, представляет собой чудо
дизайна. Крылья иных из подобных насекомых под микроскопом столь изящны, что
с  ними  не сравниться  даже витражам  собора  в  Шартре.  Право, если  тебе
довелось изучить под  микроскопом невероятно  изощренный и интригующий узор,
ты даже чувствуешь себя виноватым, что рассек на части создание,  обладающее
таким соразмерным обликом.  Семейство мух, безусловно, обширно и чрезвычайно
распространено по всему свету. Они могут жить везде, где может жить человек,
но могут жить и  размножаться там, где человек не способен выжить, не то что
рожать  детей. Мухи-береговушки могут жить и размножаться в таких засоленных
местах,  что диву даешься,  как  новорожденные мушки  способны  выдерживать.
Другие  виды,  по  одним  только  им  известным  причинам, живут  в  горячих
источниках  Исландии,  Америки,  Японии  и   Новой  Зеландии;  их  потомство
превосходно  переносит температуру до 55  градусов  по Цельсию. В Калифорнии
существует вид мухи, живущий в озерах  из сырой нефти; для дыхания у личинок
имеется  особая  трубка, нечто  вроде акваланга. Когда  они втягивают в себя
соки умерших насекомых, то вместе с пищей в организм  мухи попадает и нефть;
но внутренняя  система  у  них устроена так хитро,  что расщепляется  только
пища, но никак не нефть.
     Вообще  же  список  субстанций,  могущих  служить   пищей  мухам  и  их
потомству,  поражает и  кажется бесконечным -  от коровьего помета и тухлого
мяса,  от гноя и сока заболевших деревьев до таких деликатесов, как репчатый
лук  и луковицы нарцисса, аспарагусов и моркови. Число  созданий, являющихся
для них источником пищи и  на которых  они паразитируют,  потрясает. Личинки
мухи-червидки  могут обитать  в  земляных червях,  что явствует из названия,
другие - в шмелях, иные - в различных гусеницах. Паразитировать могут на ком
угодно, начиная с  человека и далее вниз  по шкале. Дрозофилы, помимо других
неприятных  болезней, могут вызвать  конъюнктивит, если  сядут  на слизистую
оболочку  глаза. Пиофилиды -  самые настоящие гурманы среди этих  насекомых:
предпочитают питаться сыром высшего сорта, типа  "Горгонсола" или "Стилтон",
и  в нем же выводить потомство. Среди людей-гурманов есть и такие обладатели
железной воли, которые считают, что сыр не  годится к употреблению иначе как
"живым"  от  личинок  пиофилиды.  Многие  из  подобных гурманов  попадают  в
обморок,  когда  узнают, что  личинки эти  невосприимчивы к желудочному соку
человека  и,  натворив  бед  в  слизистой  оболочке желудка,  приведя  ее  к
серьезному воспалению, выходят невредимыми с испражнениями.
     Но если не брать  в расчет гурманов, охочих  до "живого" сыра, поедание
паразитов не  характерно для цивилизованной Европы. Зато в Северной  Америке
обитают  так  называемые мухи-бекасницы,  которые  сбиваются в  стаи,  чтобы
отложить яички  перед смертью. Тогда некоторые индейские племена собирают их
и запекают в булки вместо изюма. Из семейства комнатных мух следует выделить
одну особенно чудовищную, откладывающую яйца на тело какой-нибудь несчастной
- и  наверняка особенно рассеянной -  жабы. Когда  вылупляются  личинки, они
поселяются у земноводного в носовой полости и выедают не только ее, но и всю
переднюю часть головы. (Еще более  опасна  личинка мясной мухи,  обитающей в
Северной Америке и таким же образом нападающей  на человека;  при отсутствии
лечения результаты оказываются те же.)
     Хотите  верьте, хотите  нет, но  в жизни  мух помимо  зловещей  стороны
медали есть и чарующая - таинственная, и даже полезная. Всем известно, какую
пользу оказала  человечеству  мушка-дрозофила,  благодаря  которой  оказался
возможным колоссальный прорыв в знании и понимании генетики.
     Термитоксения, славная тем,  что  возмещает  убытки  существу,  которое
эксплуатирует,  знаменита  еще  своим необычным жизненным  циклом.  Эти мухи
появляются на свет самцами, но затем, в силу  ведомой одним только насекомым
алхимии,  они становятся  самками.  Откладывают единственное крупное яйцо за
одну  кладку,  а дальше разворачивается  второй  акт  чудодейства. Подросшая
личинка вскоре  вылупляется из яйца и  через  каких-нибудь  несколько  минут
превращается в  куколку - это, пожалуй, одно из самых скоростных превращений
в  мире животных! Конечно, муха живет в  колонии термитов  и питается яйцами
термитов, но законные обитатели  термитника принимают ее на условиях: живи и
давай жить другим. На конце ее  могучего тела  имеется желтый хохолок, через
который  выделяется  секрет, почитающийся  у  термитов  деликатесом. За  это
термиты терпимо относятся к  этой  странной гостье  и даже к тому,  что  она
поедает у них немного яиц. Старый принцип - не резать курицу, которая  несет
золотые яйца.
     У некоторых  мух-толкунчиков интересно наблюдать очаровательный брачный
ритуал,  когда они ухаживают за  привлекательной самкой.  Будущий  поклонник
ловит другое насекомое  и  одевает в  своеобразную шелковую  вуаль,  которую
вырабатывает из  собственного тела. Затем он берет  этот подарок и танцует с
ним перед  дамой сердца; последняя, очарованная его щедростью и внимательным
отношением, немедленно  отвечает  взаимностью.  Пока  она  съедает свадебный
подарок,  кавалер  делает предложение.  Впрочем,  в  иных  случаях  кавалеры
оказываются  расчетливы  и  жестокосердны:  они  открыли,  что  самку  можно
завоевать куда проще. Никаких тебе изнуряющих погонь за свадебным подарком -
он просто снимает вуаль и танцует с ней. Дама  сердца,  очарованная красотой
вуали, готовится к свадьбе. Затем кавалер отбрасывает вуаль, предстает перед
дамой в своих природных красках, и дама отдается его страсти. В общем, жизнь
иных  видов мух  столь же сложна и  невероятна,  как  любая мыльная опера на
телеэкране.
     В  ближайшие несколько  дней  нам неплохо  удалось пополнить  коллекцию
капидоло.  Как  раз  прошел небольшой  дождичек и выгнал  их из укрытий. Они
спокойно ползали по  лесу,  а  мы хватали  их на  пересекавших лес просеках.
Вскоре мы также выполнили нашу квоту по крысам  - три пары  - и торжественно
посадили  их  в  новые жилища  и на  новую диету.  Как ни странно, но в  той
немногочисленной  литературе, что  о них имеется, ничего  не  сказано  об их
голосах:  с  заходом  солнца  в  ночной  хор  дикого  леса  влились крысиные
ворчанье, шипенье, тявканье и глубокие вздохи.
     В последнее утро  мы несколько  задержались  с выездом,  так что, когда
добрались  до ловушек,  солнце  палило  столь  яростно  и  безжалостно,  что
казалось, будто оно готово поджечь весь лес. Я отвертелся от обхода ловушек,
сказав, что лучше посижу у дороги и понаблюдаю за птицами.
     Голоса других членов нашей команды уже стихли в глубине леса,  когда на
сплетения  ползучих  растений,   опутывавших  деревья  над   моей   головой,
опустилась стая нектарниц - целая эскадра пернатых с черными и  кривыми, как
турецкие сабли,  клювами.  Их головки,  подбородки и шейки окрашены  сочным,
переливающимся зеленым цветом, а на серо-коричневой спинке отливают металлом
пурпурные  пятна.  Грудка  блестящего  синего  цвета  окаймлена  красным   и
ярко-желтым, хвост  зеленый.  Стая  птиц, яркая и веселая,  словно цыганский
табор,  оживила лишенные  листьев лозы. Южноамериканские колибри нашли  себе
достойных  соперников  в  лице  столь  же  красивых,  как  они,  африканских
нектарниц. В  каких-нибудь  нескольких футах  у меня над  головой эти  птицы
охотились за насекомыми, ибо на  лозах не было цветов, из коих они могли  бы
высасывать нектар. Они носились, как быстрые дротики, так что уследить за их
полетом было  невозможно; те же,  которые  сидели на ветвях,  выклевывали на
коре необычные  геометрические  орнаменты. Та  или  другая птица  неожиданно
замирала на лету и хватала насекомое, которое  я мог  бы разглядеть только с
помощью  сильной  лупы. Члены этого  небольшого стада перекликались  острыми
свистящими  сигналами,  что,  по  всей видимости, выражало  радость.  Вскоре
охотники очистили лозы от обитавших  там насекомых и  умчались в лес, словно
залп фейерверка.
     Затем ко мне в гости пожаловали восемь попугаев-ваза - этих обаятельных
птиц с  закругленными  хвостами и бледными,  цвета  рога,  клювами.  Издавая
весьма  певучие  для  попугаев звуки  и  хлопая  крыльями,  они  полетели  к
огромному  дереву, отстоявшему от меня в пятидесяти ярдах. На этом дереве не
было  фруктов  и  вообще  ничего  съестного,   так  что  у   меня  сложилось
впечатление, будто здесь у птиц  находился спортивный зал. Они перепархивали
с ветки на ветку, свешивались головой  вниз и затевали забавные схватки. Вся
эта деятельность сопровождалась хриплыми, похожими на  кудахтанье криками  и
мелодичным   свистом.   Весело  наблюдать  за  птицами,  столь   восторженно
проявляющими радость к жизни.
     Когда галикты в конце  концов  загнали меня в душную  кабину  "тойоты",
пожаловала еще одна примечательная гостья, которую я и не  надеялся увидеть.
Мой глаз выхватил  что-то  красно-коричневое, мелькнувшее в  кустах  всего в
шести футах от машины, и вдруг  как из-под земли,  тише тени, явилась фосса,
торжественно выступив на  середину  дороги и усевшись там. Ошибки не было  -
этим существом  с ленивой,  похожей на кошачью  походкой могла  быть  только
фосса. Мне доводилось  наблюдать эту самую  крупную  на Мадагаскаре хищницу,
очень похожую на молодую  пуму и  с походкой пумы. Выйдя на середину дороги,
она уселась  в каких-нибудь десяти футах от "тойоты", на которую не обращала
никакого внимания, и сидела неподвижно  минуты две. Животное расслабилось и,
как видно,  чувствовало себя  вполне уютно - ни испуганных оглядок назад, ни
подергиваний  ушами,  ни  напряжения  мускулов.  Как будто  она  была  здесь
почетной гостьей. А что  ж  такого?  Она  в лесу у  себя дома!  Я тоже решил
расслабиться и сесть поудобнее.
     У фоссы длинное, атлетически сложенное тело и непропорционально длинный
хвост. Маленькая по сравнению с  туловищем и хвостом голова похожа на голову
священной  египетской кошки на древних  рельефах. Ее густая лоснящаяся шкура
напоминает  цвет  теплого, медового имбирного пряника. Одним  словом, в этой
кошке слились лев, тигр, ягуар и еще Бог знает какие красавцы хищники; и все
же в этой компании она стоит несколько особняком.
     Животное  посидело  неподвижно  несколько  минут,  а   затем  принялось
тщательно  чиститься, как  это  свойственно кошке, поднимая передние  лапы и
вылизывая пухлые  подушечки. Затем  она  вытянула  вперед задние ноги, чтобы
вылизать и  их, а после  усердно  вычистила свой мощный хвост.  Весь процесс
занял  минут  пять-шесть,  и  я  счастлив  был  понаблюдать  за  зверем,  не
замечавшим  моего  присутствия, а  если  и  замечавшим,  то  игнорировавшим,
примерно как аристократ игнорирует находящегося рядом мужлана.
     Вылизав мельчайшие пятна грязи на и без того блиставшей чистотой шкуре,
кошка села  на прежнее  место,  вздохнула и зевнула,  блеснув белыми зубами;
затем она принюхалась к ветру, медленно и грациозно перешла дорогу и исчезла
в лесу, только огромный хвост болтался из стороны в сторону,  словно веревка
колокола.  Я чувствовал глубокое  удовлетворение: мало  кому  выпадет  такая
удача - провести  десять минут один  на  один со столь редкостным по красоте
хищником. Впрочем, сами мальгаши недолюбливают это животное и боятся его  за
то, что, по их  заверениям, оно  безбоязненно нападает на стада зебу, а то и
на человека,  если он  это спровоцирует. Может, так оно и есть, но моя фосса
отличалась  такой мягкостью  и  таким  благородством,  что  казалось,  стоит
подойти  с лаской - и  она  уютно свернется у  твоего камина. А что, неплохо
иметь у  своего очага  такое большое,  доброе  украшение  золотисто-медового
цвета.
     Всего увиденного за день с  лихвой хватило  бы для полного счастья, но,
как  оказалось,  сюрпризы еще  не кончились. На пути  к лагерю нам  попалось
стадо из восьми сифака, отдыхавших в каких-нибудь двадцати футах от дороги в
тени деревьев, сквозь которую пробивались  лучи солнца. Зверьки сидели такой
чудесной  группой  в самых разных позах, что  можно было подумать, будто они
заключили выгодный контракт с телекомпанией Би-би-си  и теперь у них в самом
разгаре репетиция, а один  даже растянулся  во всю длину на ветке, бессильно
свесив  все  четыре  лапы. Время от времени  он открывал глаза  и безучастно
смотрел на нас. Однажды он предпринял летаргическую попытку схватить крупную
голубую бабочку, беспечно летавшую вокруг, но это ему не удалось. Два других
животных  сцепились  в смертельной  схватке,  обняв  друг  друга за плечи  и
нещадно кусаясь,  а затем ускакали прочь.  Четыре других члена стаи, сидя на
ветках повыше, наслаждались солнцем, откинув  головы и раскинув руки. В этих
смешных позах они чем-то напоминали оперную труппу на гастролях, исполняющую
одну из  самых трудных партий  "Кольца Нибелунгов".  В тени сидела  самка  с
мохнатым  детенышем  на  коленях  и тщательно исследовала его шкурку, нет ли
заноз  или других повреждений. Но детенышу больше  всего хотелось  забраться
матери на голову и поскакать вслед за двумя дерущимися взрослыми. Мы провели
некоторое  время  в обществе  этой  очаровательной  группы,  фотографируя  и
наблюдая их ужимки и прыжки. Лемуры не обращали на нас внимания, как если бы
мы были стадом зебу. В конце концов мы с неохотой расстались с ними, и когда
отъезжали,  зверьки без  любопытства смотрели  на  нас  золотистыми глазами.
Хорошо, что они интересовались нами куда меньше, чем мы ими.
     На следующий день мы покинули Мурундаву  с ее мушиным царством и  тихим
шумом леса. Мы возвращались домой с триумфом, отловив почти все, что хотели.
Теперь   предстояла  нелегкая  задача  -  доставить  все  это  в  целости  и
сохранности на Джерси. Я очень сожалею,  что  перед нашим приездом не прошел
ливень, который позеленил бы деревья. Милый,  дружелюбный  лес, полный самых
необыкновенных животных, - но без  зелени это было  все-таки  не то. Правда,
через голые ветви и увидеть можно было больше,  но листва защищала бы нас от
солнца. Пока мы катили по бурой пыльной дороге посреди вековых баобабов, над
нашими головами летела  стая попугаев-ваза, посылая  с  бледно-голубого неба
прощальные крики.

        Глава пятая. ОХОТА НАЧИНАЕТСЯ

     Наши поиски Зверя с  Магическим Пальцем начались с пари, которое я имел
несчастье выиграть. Мы сидели в баре отеля "Кольбер" и в ожидании киногруппы
из "Джерси чэннел телевижн", которая собиралась  нас снимать, склонились над
картами и  обсуждали путь к месту назначения, примерно в трехстах пятидесяти
милях  от  Антананариву.  Сначала  наш путь лежал  на  восток в  направлении
Таматаве. Мы знали, что  эта дорога хорошая: Таматаве - важный малагасийский
порт,  и  уж  дорога к нему  должна  быть в  относительном  порядке.  Кошмар
начнется,  когда  повернем  на север:  дорога  тут  пойдет хуже,  а главное,
предстоит переправа  через множество речек,  а сколь аккуратно ходят паромы,
шут его знает. Поскольку дорога бежит по краю моря, то успех переправы будет
зависеть не только