и рагу, из лунной моркови рагу,
          Вкуснее - ну как ни крути! - найти ничего не могу.
          И лебедь прекрасный в пруду, и гордый павлин на лугу
          Зачахнут, когда их лишат из лунной моркови рагу. *

     [* Стихи в переводе Я.Гордина]

     - Слыхали? - торжествующе прошептала Пенелопа. - Что я вам говорила?
     - Невероятно, - пробормотал Питер. - Что же это такое? Двое карликов?
     -  Тогда  они  какие-то  особенно маленькие карлики, если поместились в
этом свертке, - заметила Пенелопа.
     -  Мы  не  узнаем,  что  это  такое, пока не развяжем пакет, - рассудил
Саймон.
     -  А  как  знать,  будет  ли он доволен, если его развяжут? - задумчиво
проговорил Питер.
     - Он что-то такое упоминал про освобождение, - вспомнила Пенелопа.
     -  Ладно,  спросим  его,  - решил Саймон. - По крайней мере, он говорит
по-английски.
     Мальчик  стал решительно спускаться и первым подошел к свертку, который
самозабвенно распевал, не подозревая ни о чьем присутствии:

          Из лунной моркови омлет, из лунной моркови омлет,
          Он сделал меня молодцом, которому равного нет.
          Младенец в пеленках сырых и старец, что мохом одет,
          Ликуют, завидев едва из лунной моркови омлет

     Саймон откашлялся.
     - Простите, - начал он, - простите, что прерываем вас, но...

          Из лунной моркови бульон, из лунной моркови бульон,
          Он лучше бальзама для тех, кто тяжким недугом сражен.
          Хлебнете хороший глоток - и гибнет микробов мильон.
          Смертелен для хвори любой из лунной моркови бульон.

     - Простите, - сделал новую попытку Саймон, уже гораздо громче.
     Пение прекратилось, наступила тишина.
     - Что это? - наконец испуганно прозвенел тоненький голосок.
     -  Какой-то  голос,  - ответил скрипучий. - Я почти уверен, что это был
голос,  если  только это не был удар грома, вой урагана, шум прилива, грохот
землетрясения или...
     -  ПРОСТИТЕ! - на этот раз что есть мочи прокричал Саймон. - Хотите вы,
чтобы вас развязали?
     -  Ну  вот, пожалуйста, - произнес скрипучий голос. - Я же говорил, что
это голос. Предлагает нас развязать. Как мило. Скажем "да"?
     -  Еще  бы,  -  отозвался  звенящий  голосок.  - Мы столько просидели в
темноте.
     - Прекрасно, - произнес скрипучий голос. - Мы разрешаем нас развязать.
     Ребята  тесно окружили сверток. Саймон достал перочинный нож, осторожно
разрезал  толстый лиловый шнурок, и они принялись стаскивать бумагу. Под ней
обнаружилось  нечто,  напоминающее большой стеганый чехол для чайника, густо
покрытый узором из листьев и цветов, вышитых золотой нитью.
     -  Разрешите  снять  ваше...  э-э-э... ваш чехол для чайника? - спросил
Саймон.
     -  Чехол  для  чайника? - негодующе переспросил скрипучий голос. - Нет,
слыхали,  какое  невежество!  Да  разве  это чехол для чайника? Это защитная
накидка  от  ночного ветра и ненастной погоды, и сделана она из натурального
шелка, полученного от радужного шелкопряда.
     - О, простите, - сказал Саймон. - Так разрешите ее снять?
     -  Разумеется, - ответил скрипучий голос. - Приложите все усилия, чтобы
попытка освободить нас увенчалась успехом.
     На  верхушке  чехла нашлось что-то вроде металлической петли, и Саймон,
взявшись  за  нее,  сдернул  покрышку  целиком. Под ней оказалась большая, с
куполом,   золотая   клетка,   с   необычайной   элегантностью  обставленная
миниатюрной мебелью. Помимо двух жердочек кедрового дерева и кольца, имелась
красивая  кровать  на  четырех столбиках под красным балдахином, застеленная
красивейшим  лоскутным покрывалом из мельчайших пестрых шелковых и камчатных
лоскутков;  небольшой  обеденный  стол в стиле Людовика Пятнадцатого и стул;
элегантный  застекленный  шкафчик,  уставленный фарфором ручной росписи. Там
висело  большое,  до  полу,  зеркало  в золотой раме и рядом с ним - щетка и
гребенка  слоновой  кости.  А  также  стоял  очень  удобный  шезлонг, обитый
ярко-синим бархатом, и клавесин красного дерева.
     В  шезлонге  же  непринужденно  расположился  удивительнейший  попугай,
какого  ребятам  никогда  не  приходилось  видеть.  Весь пурпурный, золотой,
зеленый,   голубой  и  розовый,  он  сверкал,  блестел  и  переливался,  как
перламутр. Его большой гладкий крючковатый клюв был черен, как будто вырезан
из угля, а глаза фиалковые. Но удивительнее всего было оперение: вместо того
чтобы  лежать  гладко,  каждое перо у него стояло торчком и курчавилось, как
шерсть  у  пуделя.  Из-за  этого он имел вид какого-то дивного расцвеченного
дерева  в  весеннюю  пору,  у  которого  налились и вот-вот лопнут почки. На
голове  у  него  была  шелковая  зеленая  шапочка  с длинной черной шелковой
кистью.  Рядом  с  его шезлонгом стоял еще один маленький столик, а на нем -
еще  одна  клетка,  совсем  миниатюрная,  размером  с наперсток. В ней сидел
золотой  паук  с нефритово-зеленым крестом на спине. Было ясно, что звенящий
голосок принадлежит пауку, а скрипучий - попугаю.
     - Так вот это что! - воскликнул Питер.
     - "Что"? - Попугай от возмущения даже привстал. - "Что"?
     - Попугай! - обрадовалась Пенелопа.
     -  Просто  попугай, обыкновенный говорящий попугай, - добавил Саймон. -
Как мы не догадались?
     -  Ну  знаете!  -  с таким ожесточением завопил попугай, что дети сразу
умолкли.  -  Ну  знаете!  - продолжал попугай уже потише, довольный тем, что
завладел   их   вниманием.  -  Нельзя  ли  поменьше  всяких  этих  "простых,
обыкновенных попугаев", а?
     - Простите, - сказала Пенелопа. - Мы не хотели вас обидеть.
     - Но обидели, - отрубил попугай.
     - Но вы действительно обыкновенный попугай, - возразил Питер
     - Опять, опять! - разозлился попугай. - Что за дур-рацкая безобр-разная
болтовня про "обыкновенного" попугая. Я - НЕобыкновенный попугай!
     -  Просим  прощения...  боюсь,  мы  вас  не  понимаем,  - проговорила в
недоумении Пенелопа.
     -  Обыкновенным  попугаем  может  быть  любой, вернее, любой попугай, -
объяснил попугай. - Но я-то не любой, я - единственный в своем роде. Об этом
достаточно красноречиво говорят мои инициалы.
     - Инициалы? Какие? - озадаченно спросил Саймон.
     - Мои, - отрезал попугай. - Ну и нелепые вы задаете вопросы!
     - Но что именно за инициалы? - не отставала Пенелопа.
     -  Расшифруйте  сами. Меня зовут Персиваль Оскар Перегрин Урбан Гарольд
Арчибальд Икебод.
     -  Ой,  получается  "попугай"! - Пенелопа была в восторге. - Прелестные
инициалы.
     -  Благодарю,  -  скромно  ответил  попугай.  -  Вот почему я не просто
попугай. Разрешаю вам называть меня Попугай с большой буквы.
     - Спасибо, - ответила Пенелопа.
     -  А  это,  -  продолжал  он,  указывая  крылом  на маленькую клетку, -
Дульчибелла, моя домоправительница, певчая паучиха.
     - Здравствуйте, - отозвалась Дульчибелла.
     - Здравствуйте, - сказали дети.
     - Здравствуйте, - повторил Попугай.
     -  Знаете,  что  я  скажу, - задумчиво проговорила Пенелопа, - теперь я
понимаю,  почему  вы  необыкновенный  попугай.  Пожалуйста, не обижайтесь, я
только  хочу  сказать,  что  вы  говорите  гораздо  лучше большинства других
попугаев.  То  есть  осмысленнее  других,  понимаете?  В общем, вы как будто
понимаете, о чем говорите, а другие попугаи не понимают.
     -  Естественно,  понимаю,  -  отозвался  Попугай.  -  А  знаете, почему
остальные попугаи не понимают, что говорят?
     - Почему?
     - Потому что их учат говорить люди. Способ, достойный порицания.
     - Ну а вас кто учил? - поинтересовался Питер.
     - Меня учил Словарь, - с гордостью ответил Попугай.
     -  Словарь?  -  недоверчиво  переспросила  Пенелопа.  - Как может учить
словарь?
     -  А как же иначе? - возразил Попугай. - Вся беда, повторяю, в том, что
большинство,  если  не  всех,  попугаев  обучают  люди. А люди никогда им не
объясняют то, чему учат.
     - Мне это в голову не приходило, - удивился Питер.
     -  Какой  нормальный,  разумный, здравомыслящий, уважающий себя попугай
твердил  бы  целыми  днями "попка дурак", если бы понимал, что это значит? -
Голос  у  Попугая  задрожал  от  негодования.  -  Какая порядочная, честная,
скромная,  застенчивая, робкая птица приставала бы целыми днями к совершенно
незнакомым  людям с требованием "почеши попочке головку", если бы знала, что
это значит?
     - Да, действительно, теперь я вижу, что это просто жестоко, - задумчиво
проговорила Пенелопа.
     -  Да,  -  согласился и Саймон, - это вроде тех противных слов, которым
учат младенцев: "папусик", "мамусик", "ав-ав" и всякое такое.
     - Совершенно верно, - торжествующе провозгласил Попугай. - Судите сами:
какой  нормальный  младенец  обращался бы к каждому встречному представителю
парнокопытных "му-му", если бы знал, кто это на самом деле?
     - Представителю кого? - не понял Питер.
     -  Он  имеет в виду коров, - объяснил Саймон, который знал больше умных
слов, чем Питер.
     -  Нет  и  нет,  -  продолжал  Попугай, - единственный способ научиться
говорить  -  обучаться  у  Словаря.  Мне  в  высшей  степени посчастливилось
получить    образование    из   рук   большого,   дружески   расположенного,
исчерпывающего Словаря, в сущности единственного в своем роде.
     -  Как  можно  получить  образование  из  рук  словаря?  - недоумевающе
спросила Пенелопа.
     - Там, откуда я родом, - ответил Попугай, - можно. Этот Словарь - самая
очеловеченная  книга  в  наших  краях  наряду  с Великой Книгой Заклинаний и
Троянским Травником.
     - Боюсь, что я опять не понимаю, - проговорила Пенелопа.
     -  Ты  исключительно  непонятливая, бестолковая, несмышленая девочка, -
рассердился    Попугай,    -   к   тому   же   еще   упрямая,   агрессивная,
непоследовательная и нелогичная.
     -  По-моему, совсем не обязательно говорить грубости, - вмешался Питер.
Он  не  понял  значения  всех  слов, но на слух они ему не понравились, и он
почувствовал, что пора выступить в защиту своей кузины.
     -  Грубости?  -  повторил  Попугай.  -  Грубости? Я и не думаю грубить,
просто  я  проветриваю  некоторые  слова,  им  так это нужно, бедняжкам. Это
входит в мои обязанности.
     - Проветриваете слова?! - воскликнул Саймон. - Как это?
     - Он хранитель слов, - вдруг прозвенела Дульчибелла. - Это очень важная
должность.
     -  Когда потребуется, чтобы вы встревали, мы вас предупредим. - Попугай
устремил на Дульчибеллу испепеляющий взгляд.
     -  Простите.  -  Дульчибелла  расплакалась.  -  Я  только  хотела  быть
полезной,  я  только  хотела  похвалить  того,  кто  заслуживает  похвалы, я
хотела...
     - Замолчите вы наконец? - загремел Попугай.
     -  Ах,  так! Ну и пожалуйста. - Дульчибелла попятилась в глубь клетки и
принялась пудрить нос. - Буду дуться.
     - Дуйтесь на здоровье, - отрезал Попугай. - Типично паучье поведение.
     - Так что означает "проветривать слова"? - повторил Саймон.
     - Что означает "хранитель слов"? - поинтересовался Питер.
     -  Ну,  хорошо, - ответил Попугай, - я действительно хранитель слов, но
пусть  это  останется  между  нами.  Видите  ли, в нашем краю жизнью каждого
управляют   три  книги.  Говорящие,  разумеется,  не  то  что  ваши  унылые,
старомодные,  будничные  книги.  Одна  называется  Великая Книга Заклинаний,
вторая  -  Троянский  Травник и третья - Гигантский Словарь. Меня воспитывал
Словарь, и, соответственно, я стал хранителем слов.
     - А что вы должны делать? - задала вопрос Пенелопа.
     -  О, это очень важная работа, поверьте мне. Знаете ли вы, сколько слов
в английском языке?
     - Сотни, - предположил Питер.
     - Скорее тысячи, - поправил его Саймон.
     -  Совершенно  верно, - сказал Попугай. - А точнее - двести тысяч слов.
Так  вот,  обыкновенная средняя личность пользуется изо дня в день и день за
днем одними и теми же словами.
     Тут  глаза  его  наполнились  слезами,  он вытащил из-под крыла большой
платок и высморкал клюв.
     -  Да,  -  продолжал он, всхлипывая. - А что, вы думаете, происходит со
всеми неиспользованными словами?
     - Что происходит? - переспросила Пенелопа, широко раскрыв глаза.
     - Если за ними не присматривать, - пояснил Попугай, - если не давать им
упражняться,  они  чахнут  и  исчезают,  бедняги.  В  этом и заключается моя
работа: раз в году я обязан сесть и перечитать вслух весь Словарь, чтобы все
слова  получали  должный  моцион. Но и в течение года я стараюсь употреблять
как  можно  больше  слов,  а  то  ведь  одной  тренировки  в году для крошек
недостаточно. Они так засиживаются, что просто погибают от скуки.
     - Время не ждет! - неожиданно подала голос Дульчибелла.
     - Вы, кажется, собирались дуться? - Попугай грозно сверкнул глазами.
     - Я кончила. Дуться было восхитительно, но время не ждет.
     - Что вы хотите этим сказать? - раздраженно спросил Попугай.
     -  А то, что не сидеть же нам тут весь день, пока вы читаете лекции про
слова. Нам пора назад. Не забывайте, у нас уйма дел.
     - "У нас", "у нас уйма дел" - мне это нравится! - вспылил Попугай. - Вы
целыми  днями сидите себе в клетке, поете да дуетесь, а на мою долю выпадает
всем  руководить,  принимать  важные  решения,  проявлять чудеса храбрости и
сообразительности...
     -  Большую сообразительность вы проявили, добившись, чтобы нас изгнали,
-   фыркнула   Дульчибелла.   -  Я  бы  во  всяком  случае  не  назвала  это
сообразительностью.
     -  Давайте,  давайте,  валите  всю  вину на меня! - закричал Попугай. -
Откуда  мне было догадаться, что жабы нападут ночью, а? Как я мог знать, что
жабы  упакуют  нас  в  вульгарную  оберточную бумагу и бросят в реку, а? Вас
послушать,  так  это  я  подстрекал василисков захватить власть, ах вы... ах
вы... безмозглая, несуразная, скудоумная паучиха, ах вы...
     -  Сейчас  я  начну  дуться! - взвизгнула Дульчибелла, снова принимаясь
рыдать. - Я буду дуться целый час. По договору вы не имеете права оскорблять
меня чаще раза в неделю, а вы сегодня оскорбили меня уже два раза.
     -  Ну ладно, ладно, - встревоженным тоном произнес Попугай. - Простите.
Ну  же, перестаньте дуться, . и я угощу вас пирогом из мясной мухи, когда мы
вернемся.
     - Правда? Обещаете? - Дульчибелла развеселилась.
     - Да, да, обещаю, - раздраженно ответил Попугай.
     - А нельзя еще суфле из кузнечика? - вкрадчиво осведомилась Дульчибелла
     - Нет, нельзя, - отрезал Попугай.
     -  Ну,  хорошо,  -  вздохнула  Дульчибелла  и опять принялась, напевая,
пудрить нос.
     - Что за жабы? - с любопытством спросил Питер.
     -  И  василиски,  -  подхватила  Пенелопа. - Кто они такие? И почему вы
оказались в изгнании?
     - И где они захватили власть? - добавил Саймон.
     - Тихо! - закричал Попугай. - Тихо, тихо!
     Дети замолчали.
     -  Так,  -  произнес  Попугай  спокойно, - прежде всего, не откроете ли
дверцу?
     Саймон  поспешно  достал  перочинный  нож,  разрезал  лиловую  бечевку,
державшую дверцу, и отворил ее.
     - Благодарю, - сказал Попугай, выходя и взбираясь на купол клетки.
     -  Смотрите  не  простудитесь  наверху! - крикнула Дульчибелла. - Вы не
надели плаща.
     Не  обратив  на  нее  никакого  внимания,  Попугай  аккуратно  поправил
шапочку,  съехавшую  ему на один глаз, пока он карабкался на клетку, и долго
смотрел на детей, переводя взгляд с одного на другого.
     - Так, - проговорил он наконец, - стало быть, вы хотите услышать ответы
на все эти вопросы, да?
     - Да, пожалуйста, - умоляюще попросила Пенелопа.
     - А могу я вам довериться?
     - Конечно, можете, - с негодованием отозвался Саймон.
     - Хорошо, так и быть. То, что я вам расскажу, - строгая тайна, понятно?
Никому ни слова.
     Дети  пообещали  сохранить  в  тайне все, что им расскажут, и, усевшись
вокруг клетки, приготовились слушать.



2. Поезд в Мифландию

     -  Итак,  -  начал  Попугай,  - это случилось приблизительно в тот год,
когда Хенгист Хайрам Джанкетбери закончил свое волшебное образование. Будучи
седьмым сыном седьмого сына у седьмого сына, он, естественно, закончил одним
из лучших и получил в числе прочих отличий премию Мерлина.
     - Это высшая награда? - полюбопытствовала Пенелопа.
     -  Это  означает,  что вы волшебник почти не хуже Мерлина, а Мерлин был
самым  лучшим.  Так  вот,  когда  Хенгист Хайрам вышел из Университета Магии
обладателем  премии  (состоявшей,  кстати,  из  тех  трех  книг, о которых я
упоминал),  остроконечной  шляпы  и  магического  жезла,  его старый учитель
напутствовал  его  советом  специализироваться  в какой-то области и создать
себе  имя. В стране было слишком много третьеразрядных чародеев, бормотавших
все те же устаревшие заклинания, и учитель считал, что Хенгист Хайрам, с его
талантом,   пойдет  далеко.  Поразмыслив,  тот  решил  заняться  мифическими
животными, так как в то время они были заброшены.
     - Что такое "мифическое животное"? - шепнул Питер на ухо Саймону.
     - Придуманные, вроде морского змея, - прошептал в ответ Саймон.
     -  Очень скоро, - продолжал Попугай, - если кто-то хотел знать, сколько
когтей  на  лапе у дракона или какой длины волосы у русалки, он не колеблясь
шел  прямо  к  Хенгисту Хайраму (Ха-Ха, как зовут его теперь друзья), ибо он
стал  главным авторитетом по этим вопросам. В сущности, множество сведений в
"Истории  четвероногих"  Топсела  заимствовано  у  Джанкетбери, но Топсел не
изволил ссылаться на него. Профессиональная зависть - ничего больше.
     Попугай   замолчал,   полез   под  крыло,  достал  миниатюрную  золотую
табакерку, взял понюшку и отчаянно чихнул в испачканный платок.
     -  Говорила  я вам, что вы простудитесь без плаща! - сердито вскрикнула
Дульчибелла. - Где ваш здравый смысл?
     Попугай, как будто не слыша ее, продолжал:
     -  Однако  через  несколько лет Ха-Ха вдруг заметил, что спрос на него,
если так можно выразиться, падает. К нему уже не шли за рогом единорога и за
сосудом с пеплом феникса, отвращающим молнии. А причина, как он скоро понял,
заключалась в том, что люди перестали в них верить.
     Попугай умолк и устремил на детей суровый взгляд.
     -  Не понимаю, - Саймон нахмурился. - Раз звери мифические, значит их и
так нет.
     -  Глупый  ты  мальчик, - возразил Попугай. - Они существовали, когда в
них верили.
     - Не понимаю, как можно существовать только оттого, что в тебя верят, -
заупрямился Саймон.
     -  Не  ты  один не понимаешь, таких много, - возразил Попугай. - Смотри
сам: когда-то никто не верил в паровозы и пароходы, верно? Вот их и не было.
Потом масса народу поверила в паровозы и пароходы и... трах-тарарах...
     - Гром! - завопила Дульчибелла.
     -  И  тогда  развелось  столько паровозов и пароходов, что шагу ступить
некуда.  Так  и  с  мифическими  животными. Пока в них верило изрядное число
людей,  их  было  много,  а  как  только  верить  в  них  перестали,  так...
трах-тара-рах... численность их сократилась.
     -  Второй  удар  грома! - завопила Дульчибелла. - Идите в клетку, в вас
ударит молния!
     -  Ах,  да успокойтесь, пожалуйста, - нетерпеливо оборвал ее Попугай. -
Пойдите займитесь чем-нибудь, сотките себе что-нибудь.
     - А что? - спросила Дульчибелла.
     - Что угодно, - ответил Попугай.
     -  Я  сотку  себе  мантилью,  -  согласилась  Дульчибелла. - Мне всегда
хотелось иметь мантилью.
     -  Скоро дела пошли так плохо, - продолжал рассказ Попугай, - что Ха-Ха
прямо  не  знал,  как и быть: единорогов осталось всего четыре пары, морских
змеев  днем  с  огнем не сыскать - просто ужас какой-то, и все оттого, что в
них перестали верить.
     -  И  как  же  поступил  мистер  Джанкетбери?  -  Пенелопа  внимала как
завороженная.
     Попугай  огляделся вокруг, удостоверился, что их никто не подслушивает,
и, приложив кончик крыла к клюву, прошептал:
     - Он создал страну Мифландию.
     - Где же она? - спросила Пенелопа.
     - И как это разрешило