пауков-немезий.  Эти  гнезда  -  наиболее поразительные и
прекрасные из всех шедевров архитектуры.  Сам паук с  расправленными лапками
уместится на  двухшиллинговой монете,  и  кажется,  что он  покрыт блестящей
шоколадной глазурью.  У  него  крепко сбитое тельце и  сравнительно короткие
лапы;  с  первого взгляда вы ни за что не признаете в нем мастера тончайшей,
филигранной работы.  Однако неуклюжие на вид пауки копают в прибрежной земле
норы  глубиной около  шести  дюймов,  диаметром с  шиллинг.  Норки тщательно
выстилаются паутиной и  после окончательной отделки выглядят как  туннели из
чистого шелка.  Но  самая  главная достопримечательность всего  сооружения -
шарнирная  крышечка,  "откидная дверца"  норки.  Она  круглая,  с  аккуратно
скошенным краем  и  плотно  прилегает к  краю  норки.  "Дверца"  держится на
шелковой "пружинке",  а  снаружи замаскирована кусочками мха  или лишайника,
поэтому закрытая норка абсолютно незаметна на земле.  Если хозяина нет дома,
и  вы откинете крышечку,  то увидите на ее шелковой обивке аккуратные черные
точечки. Это, так сказать, ручки, в которые паучиха запускает коготки, чтобы
накрепко запереть дверь от непрошеных гостей. Единственное существо, которое
не придет в восторг от красоты дворца немезии,  -  это самец-паук: когда он,
приподняв откидную дверцу,  входит в  шелковый туннель,  для  него  этот дом
становится не только свадебным чертогом,  но и гробницей. Проникнув в темную
глубину и совершив свою миссию, бедняга обречен на съедение.
     Впервые я наблюдал за животными-строителями, когда мне было лет десять.
Я  тогда страстно увлекался жизнью пресных вод и  все свободное время бродил
по мелким прудам и ручейкам,  вылавливая сачком массу всякой мелкой живности
и  расселяя ее по банкам из-под варенья в своей комнате.  В одной из банок у
меня  жили  многочисленные личинки  ручейников.  Эти  занятные,  похожие  на
гусениц существа окутывают себя шелковистым чехлом вроде кокона, открытого с
одной стороны, а снаружи покрывают его разным подручным материалом, который,
как  они полагают,  наилучшим образом подходит для камуфляжа.  Мои ручейники
выглядели скучными замарашками -  я выловил их из довольно грязной лужи.  Их
домики были облицованы снаружи убогими клочками мертвых водорослей.
     Но меня уверяли,  что, если я выгоню ручейников из их чехлов и посажу в
банку с  чистой водой,  они  спрядут себе новые чехлики и  украсят их  любым
материалом,  который им  подложат.  Я  не  очень-то  этому верил,  но  решил
провести эксперимент.  Взял  четырех личинок ручейника и  вытурил возмущенно
извивающихся хозяев из  их домиков.  Затем я  поместил их в  банку с  чистой
водой и  бросил на  дно  горсть крохотных выцветших морских ракушек.  Я  был
поражен и восхищен,  когда личинки поступили точно так, как предсказывал мой
друг,  и  выстроили себе домики,  похожие на  филигранные игрушки из морских
ракушек.
     Я  пришел  в  неописуемый восторг  и,  признаюсь,  заставил  несчастных
личинок  потрудиться.   Я   снова  и   снова  вынуждал  их  строить  домики,
облицованные все  более  и  более  невероятными материалами.  Вершиной  моих
достижений стало вот какое открытие: если личинок пересадить в новую банку с
другим дном,  когда их  кокон еще не  закончен,  можно заставить их  строить
домик с  полосатым покрытием!  Я  получил довольно странное сочетание.  Одна
личинка,  например,  жила  в  домике,  наполовину облицованном великолепными
морскими ракушками, а наполовину - кусочками угля. Но самых сногсшибательных
результатов я добился,  заставив трех личинок украсить свои домики кусочками
голубого стекла,  красного кирпича и белыми ракушками.  Мало того, эти цвета
были расположены полосами -  признаюсь,  довольно неровными,  - но как-никак
это были отчетливые полосы!
     С  тех пор прошло много лет,  и  у  меня перебывало множество животных,
которыми я мог гордиться,  но не припомню случая,  когда бы я так раздувался
от  гордости,  как в  то  лето,  показывая друзьям своих красно-бело-голубых
личинок  ручейника.   Пожалуй,  бедные  существа,  вылупившись,  с  глубоким
облегчением вылетели из  своих домиков,  чтобы навсегда забыть о  квартирных
мытарствах.


                              Войны у животных

     Помню,  в  Греции я  лежал  на  залитом солнцем,  поросшем причудливыми
оливами  и   миртовым  кустарником  склоне  холма,   наблюдая  за  долгим  и
кровопролитным сражением, разыгравшимся у самых моих ног. Собственно говоря,
мне сказочно повезло:  я  стал военным корреспондентом -  свидетелем великой
битвы.  Мне довелось наблюдать такую битву всего раз в жизни,  и я ни за что
на свете не согласился бы ее пропустить.
     В  сражении принимали участие  две  армии  -  армии  муравьев.  Одна  -
блестящие  кроваво-красные  муравьи  -   наступала,   а  другая  -   муравьи
угольно-черного цвета  -  оборонялась.  Может быть,  я  так  и  не  стал  бы
свидетелем боевых действий,  если бы в  один прекрасный день не наткнулся на
муравейник,  который показался мне чрезвычайно странным.  В  нем обитали два
вида  муравьев -  красные  и  черные,  которые,  судя  по  всему,  прекрасно
уживались друг с другом.  Раньше я таких муравейников не видывал и тут решил
побольше разузнать о муравьях.  Оказалось,  что красные -  настоящие хозяева
муравейника - носят звучное имя "кровавые муравьи-рабовладельцы", а черные -
"рабы",  которых первые захватили и  поработили еще в виде "яичек",  точнее,
куколок. Прочитав о привычках "рабовладельцев", я стал внимательно наблюдать
за гнездом в надежде увидеть,  как они отправляются в грабительский набег за
"рабами".  Прошло  несколько месяцев,  и  я  пришел к  выводу,  что  в  этом
муравейнике или  слишком ленивые хозяева,  или  "рабов" более чем достаточно
для всеобщего благоденствия.
     Замок "рабовладельцев" высился среди корней оливы,  а футов на тридцать
ниже по склону холма было расположено жилище черных.  Однажды утром, проходя
мимо  муравейника черных,  я  заметил,  что  группы  красных бродят всего  в
тридцати  сантиметрах от  чужого  дома,  и  остановился посмотреть.  Красных
муравьев было десятка три-четыре,  и они,  рассыпавшись,  ползали на большой
площади вокруг муравейника.  Было сразу видно, что они не разыскивают пищу -
в их движениях не было обычной стремительности и деловитости.
     Они  бродили вокруг,  иногда взбираясь на  стебелек травы и  застывая в
задумчивости -  только  усики  шевелятся.  То  и  дело  двое  сталкивались и
затевали,  судя по всему,  оживленную беседу,  скрещивая усики-антенны.  Мне
пришлось довольно долго наблюдать за  ними,  чтобы догадаться,  что  они тут
делают.  Красные вовсе не слонялись без дела; как стая гончих, они тщательно
обследовали окружающую местность,  изучая каждый клочок земли,  по  которому
предстояло пройти их армии. Черные муравьи явно были обеспокоены. Случалось,
что один из них подбегал к  красному муравью,  а  затем удирал со всех ног и
присоединялся  к  одной  из  многочисленных  групп  своих  сородичей  -  они
собрались кучками тут  и  там,  по  всей  видимости,  держали военный совет.
Красные муравьи производили глубокую разведку местности целых два дня,  и  я
уже было решил, что они сочли город черных муравьев слишком неприступным. Но
однажды утром я заметил, что военные действия уже начались.
     Разведчики  красных   в   сопровождении  нескольких  небольших  отрядов
подступили под самые стены муравейника черных,  и  в двух-трех футах от него
уже завязывались небольшие потасовки. Черные муравьи бросались в бой, очертя
голову, а красные продвигались вперед медленно, но неуклонно, хватая каждого
подвернувшегося черного муравья и  мгновенно прокусывая его голову или грудь
мощными смертоносными челюстями.
     С холма спускалась целая армия "рабовладельцев" -  ее главные силы были
уже на полдороге между муравейниками. Примерно через час они подошли на метр
к  жилищу черных и  разделились на три колонны с  такой великолепной военной
точностью,  что я  был просто потрясен.  Одна колонна продолжала маршировать
прямо,  а две другие развернулись и обошли муравейник с флангов,  захватывая
его в  "клещи".  Мне казалось,  что я чудесным образом вознесся на громадную
высоту и  наблюдаю оттуда за  полем какой-то исторической битвы -  битвы при
Ватерлоо,  например.  Я  мог  одним  взглядом окинуть  расположение армий  -
агрессоров и  защитников муравьиного города,  видел,  как  резервные когорты
спешно подтягиваются,  прячась в  высокой траве;  видел,  как  две штурмовые
колонны  обходят  муравейник с  флангов,  пока  черные  муравьи,  ничего  не
подозревая,  бросили всю  живую силу  навстречу средней колонне.  Было яснее
ясного,  что,  если черные муравьи в  считанные минуты не обнаружат,  что их
обходят и  вот-вот  возьмут в  кольцо,  для них все будет кончено.  Мою душу
раздирали  противоречивые чувства  -  конечно,  хотелось  прийти  на  помощь
черным,  но  куда  сильнее  было  желание  наблюдать  за  естественным ходом
событий,  не  вмешиваясь.  Все  же,  пытаясь помочь,  я  взял одного черного
муравья и  перенес поближе к  одной из обтекавших муравейник колонн,  но его
прикончили в мгновение ока, и меня охватило тягостное чувство вины.
     Но  черные наконец-то заметили,  что их аккуратно берут в  кольцо.  Это
посеяло  в  их  рядах  страшную  панику:   они  толпами  метались  в  полной
растерянности,  а  некоторые даже бросались прямо навстречу врагам и  тут же
погибали.  Но другие,  очевидно сохранявшие самообладание, пустились в недра
гнезда и принялись эвакуировать яйца, складывая их в тылу - за муравейником,
подальше,  так сказать,  от мародеров.  К ним присоединялись все новые члены
муравьиной семьи,  хватали яйца и пытались унести их в безопасное место.  Но
было уже поздно.
     Фланговые  колонны  "рабовладельцев",  маршировавшие  парадным  строем,
внезапно хлынули во  все стороны и  затопили пространство вокруг муравейника
шуршащей,  неудержимой красной волной.  Повсюду образовались кучки дерущихся
муравьев.   "Рабовладельцы"  догоняли  хозяев  муравейника,  окружали  их  и
заставляли  выпустить  куколки,  зажатые  в  челюстях-жвалах.  При  малейшей
попытке сопротивления черных сразу же приканчивали;  но более робкие спасали
свою жизнь,  мгновенно бросая ношу при виде красного воина. Вся земля вокруг
муравейника была усеяна мертвыми и  умирающими муравьями обоих видов,  между
трупами бессмысленно метались черные муравьи,  а  "рабовладельцы",  подобрав
все яйца,  отправились восвояси -  к цитадели, расположенной выше по склону.
Тут и мне настала пора покинуть поле боя -  стало слишком темно,  и я ничего
не мог разглядеть.
     На  следующий день я  прибежал спозаранку,  но  битва уже  завершилась.
Муравейник черных  опустел,  только  бесчисленные мертвые тела  устилали его
склоны.  Нигде не  было  видно ни  черных,  ни  красных войск.  Я  понесся к
муравейнику красных  и  успел  еще  увидеть последние ряды  подтягивающегося
"обоза" -  каждый муравей бережно нес  в  челюстях свой трофей -  муравьиное
"яйцо".  У  входа в  муравейник их восторженно приветствовали черные "рабы":
они  касались "яиц"  своими  антеннами,  суетились вокруг  хозяев  -  короче
говоря,  были  вне  себя  от  радости,  приветствуя  победителей собственных
родичей. Все это неприятно задело меня: уж очень они напоминали людей...
     Может  быть,  не  совсем  справедливо  приписывать  животным  увлечение
войнами:  они по большей части достаточно умны, чтобы не развязывать войну в
нашем,   человеческом,   смысле.   Муравьи,  конечно,  исключение,  особенно
"рабовладельцы".  Но  почти все  остальные живые существа или  защищаются от
врага, или нападают на добычу ради пропитания - вот и все их "войны".
     Увидев   своими   глазами  грабительский  набег   "рабовладельцев",   я
восхищался  их  военной  стратегией,  но  никакой  симпатии  к  ним  уже  не
испытывал.   Я   даже  обрадовался,   когда  узнал,   что  существует  некое
"подпольное" движение,  уничтожающее их.  Это  "муравьиные  львы".  Взрослое
насекомое похоже на  стрекозу,  оно хрупкое и  совершенно безобидное.  Но  в
детстве,  так сказать, это воздушное создание представляет собой прожорливое
чудовище и  завлекает в свою хитрую ловушку многих насекомых,  в подавляющем
большинстве - муравьев.
     Личинка  -   толстое,   почти  круглое  существо  с   большой  головой,
вооруженной громадными,  похожими на  клещи  челюстями.  Она  закапывается в
наиболее податливую песчаную почву, устраивая в ней круглую воронку, похожую
на кратер вулкана.  На самом дне,  затаившись в  песке,  личинка и поджидает
свою жертву. Долго ждать не приходится: какой-нибудь муравей, как всегда, со
свойственным муравьям занятым видом мчится куда-то и впопыхах валится в яму,
вырытую "муравьиным львом".  Опомнившись, муравей пытается выкарабкаться, но
не тут-то было - сыпучий песок не выдерживает веса насекомого. Тщетно бьется
муравей у  края кратера,  а оползающие из-под его лапок песчинки скатываются
на дно и  пробуждают коварного убийцу,  притаившегося под землей.  Пользуясь
широкой головой и  челюстями,  как ковшом экскаватора,  он осыпает ураганным
огнем песка и гравия несчастного муравья, отчаянно старающегося выбраться на
край  кратера.  Земля так  и  струится у  него из-под  лапок,  летящие снизу
песчинки, как кучный заряд дроби, сбивают с ног, муравей скатывается на дно,
где песок под ним раздвигается,  как занавес,  и  он попадает прямо в нежные
объятия  "муравьиного льва",  точнее,  в  его  страшные челюсти.  Постепенно
бьющийся муравей,  отчаянно отмахиваясь лапками,  исчезает, будто засосанный
зыбучим песком,  и  через несколько секунд кратер совершенно пуст  -  мирная
картина!  -  но  в  его  недрах "муравьиный лев"  высасывает жизнь из  своей
жертвы.
     Другое существо пользуется своеобразной "стрельбой из пулемета",  чтобы
сбить свою жертву.  Это брызгун - довольно красивая рыбка, обитающая в реках
Азии.  У брызгуна выработался хитроумный способ сбивать добычу - мух, разных
бабочек  и   прочих  насекомых.   Рыбка  тихо  плавает  под  водой  у  самой
поверхности,  пока не  заметит насекомое,  опустившееся на лист или на низко
нависающий над водой стебель.  Тут рыбка осторожно подкрадывается к  жертве.
Подобравшись "на расстояние выстрела",  она останавливается, прицеливается и
с  пугающей неожиданностью выстреливает в  добычу целый  фонтанчик крохотных
брызг.  Эта  водяная дробь бьет поразительно метко:  ошеломленное насекомое,
сбитое с листа,  падает в воду,  секунда - рыбка подплывает снизу, небольшой
водоворот,   похожее  на  поцелуй  чмоканье  -   и   насекомое  бесследно  и
безвозвратно исчезает.
     Когда-то я  работал в  зоомагазине в Лондоне,  и однажды в числе прочей
живности мы  получили брызгуна.  Он пленил меня с  первого взгляда,  и  я  с
разрешения старшего  продавца  написал  плакатик о  его  забавных привычках,
тщательно оформил  аквариум,  пустил  туда  рыбку  и  выставил в  витрине на
всеобщее обозрение как  главную приманку.  Рыбка  имела громадный успех,  да
только вот  все зрители непременно хотели видеть,  как она охотится,  а  это
показать было не очень-то легко. Затем меня осенило. Через несколько домиков
от нас была рыбная лавка,  и я решил, что можно без особого зазрения совести
позаимствовать у  них некоторое количество жирных жужжащих мух.  Я  подвесил
над  аквариумом брызгуна кусок  изрядно протухшего мяса  и  оставил наружную
дверь магазина открытой.  Продавцу я  об этом не докладывал.  Пусть,  думаю,
будет для него сюрприз. Это был сюрприз, да еще какой!
     Когда  начальство явилось,  в  магазине  толклись тысячи  мух.  Брызгун
блаженствовал,  как никогда в жизни,  и я смотрел на него изнутри, а человек
пятьдесят -  шестьдесят -  снаружи витрины.  Продавец пришел  одновременно с
полисменом.  Тому было плевать на зоологию, а хотелось скорее узнать, с чего
это народ толпится на самом ходу на тротуаре.  Я  был крайне удивлен,  когда
продавец  (он  же,   кстати,   и  хозяин),  нисколько  не  восхищенный  моей
изобретательностью в оформлении витрины,  переметнулся на сторону полиции. В
довершение  всего  хозяин,   наклонившись  над  аквариумом,  чтобы  отцепить
подвешенный мною  кусок мяса,  получил полный заряд водяной дроби в  лицо  -
брызгун норовил сбить прямой наводкой особенно аппетитную муху.  Мой  хозяин
больше никогда не  упоминал об  этом случае,  но  с  тех пор не разрешал мне
прикасаться к витрине, а брызгун в тот же день куда-то исчез.
     Разумеется, один из самых распространенных трюков, к которому прибегает
безобидное животное,  защищаясь  от  врага-хищника,  состоит  в  том,  чтобы
убедить  его:  перед  ним  ужасное,  опасное чудовище,  с  которым лучше  не
связываться!  Забавный образчик такого поведения мне продемонстрировала выпь
- я тогда ловил животных в Британской Гвиане. Эту стройную величавую птицу с
длинным тонким клювом один индеец выкормил из рук, и она была совсем ручная.
Я  разрешил ей  бродить на  свободе весь  день  и  только на  ночь запирал в
клетку.  Выпь  одета в  прелестное оперение всех  оттенков осеннего леса,  и
когда  она  стоит неподвижно на  фоне  желтой листвы,  то  исчезает с  глаз,
становится невидимой.  Эта  небольшая,  нежного  и  хрупкого сложения птичка
казалась мне трогательно беззащитной. Однако я ошибался.
     Как-то  вечером к  нам  в  лагерь  зашел  охотник в  сопровождении трех
громадных свирепых охотничьих псов.  Один из  них,  конечно,  тут же  унюхал
выпь,  неподвижно застывшую в трансе на опушке леса.  Поставив торчком уши и
негромко рыча,  пес пошел на нее.  К нему тут же примкнули два других пса, и
вся тройка с  наглым видом двинулась к  птичке.  Птица позволила им  подойти
почти на  метр  и  лишь тогда соблаговолила обратить на  них  внимание.  Она
повернула голову,  смерила собак уничтожающим взглядом и  повернулась к  ним
грудью.  Псы  остановились несколько обескураженные:  что  делать с  птицей,
которая встречает вас лицом к  лицу,  вместо того чтобы удирать со всех ног,
истошно  вопя?   Они  подступили  ближе.  Тут  выпь  резко  нагнула  голову,
распустила крылья -  и  перед псами возник веер из перьев.  В центре каждого
крыла оказалось по красивому пятну (при сложенных крыльях их не было видно),
похожему  на  глазище  колоссального  филина,  уставившегося на  врага.  Это
преображение стройной  и  непритязательной птички  в  нечто  смахивающее  на
рассвирепевшего хищного  филина  застигло собак  врасплох.  Они  застыли как
врытые в землю, еще разок взглянули на колышущиеся крылья - да как припустят
со  всех  ног!   Выпь  встряхнулась,  аккуратно  сложила  крылья,  поправила
несколько сбившихся перышек на груди и  снова впала в транс.  Было очевидно,
что нападение собак ее нимало не встревожило.
     Самые  оригинальные способы  защиты  в  мире  животных  "запатентованы"
насекомыми.  Они непревзойденные мастера камуфляжа и притворства,  строители
хитроумных  ловушек,   им  известны  сотни  способов  защиты  и   нападения.
Несомненно,   одним   из   самых   нестандартных  способов  защиты   владеет
жук-чернотелка.
     Некогда  я  был  счастливым владельцем настоящей  дикой  черной  крысы,
точнее,  небольшого крысенка.  Это был удивительно красивый зверек с  черным
как  смоль шелковистым мехом и  блестящими черными глазками.  Вся  его жизнь
была  посвящена двум  занятиям,  которым он  уделял  примерно равное  время:
наводил лоск на  шкурку или ел.  Он  обожал насекомых независимо от  формы и
размеров:  бабочек,  богомолов, палочников, тараканов - всех их ожидала одна
участь, как только они попадали в клетку обжоры. Самый крупный богомол и тот
не мог от него отбиться,  хотя и успевал иногда цапнуть врага за нос даже до
крови своей зазубренной лапой. Крысенок уплетал его с хрустом, и все тут. Но
однажды я нашел наконец насекомое, которое одержало верх над крысой. Это был
большой черно-бурый жук, задумчиво сидевший п