ть на твой
люкс?
     - Блестящая идея, - горячо подхватил я. - Пошли?
     - Милый, это не романтично. Лучше поплывем.
     - Конечно, - сказал я.
     Урсула предпочла катеру гондолу.
     - Понимаешь, - она вздохнула с наслаждением, - я всего четыре дня как в
Венеции, и каждый вечер выбирала гондольера.
     - Никому не говори, - ответил я, целуя ее.
     В пышном белом платье она была так хороша,  что даже гондольер (деловой
и циничный представитель млекопитающих) был восхищен.
     - Милый, - сказала Урсула, принимая театральную позу в свете фонарей на
пристани, - я уже предвкушаю наш роман.
     С этими словами она шагнула внутрь гондолы, сломала каблук и плюхнулась
в Большой канал.  Зная,  что она плавает,  как выдра,  я мог бы ограничиться
минимумом джентльменских усилий,  чтобы помочь ей выбраться из воды,  однако
пышное платье,  намокнув, обмоталось вокруг ног Урсулы и потянуло ее на дно.
Волей-неволей пришлось мне сбросить пиджак и ботинки и нырять следом за ней.
В конце концов,  не в меру наглотавшись воды, я сумел подтащить ее к берегу,
где гондольер помог поднять ее на пристань.
     - Милый,  ты  так храбро меня спас...  Надеюсь,  ты не очень промок,  -
выдохнула Урсула.
     - Самую малость, - ответил я, подсаживая ее в гондолу.
     Когда мы  доплыли до гостиницы,  ее била дрожь,  и  я  велел ей принять
горячую ванну.  Когда она  вышла из  ванной,  у  нее  поднялась температура.
Сколько она ни твердила,  что все в  порядке,  я  настоял на том,  чтобы она
легла в постель в моей просторной спальне.  К полуночи температура поднялась
настолько,  что я встревожился и вызвал врача - сердитого сонного итальянца,
явно не  знакомого с  клятвой Гиппократа.  Он дал Урсуле какие-то таблетки и
заверил,  что она поправится.  На  другой день я  отыскал приличного врача и
услышал от него, что у Урсулы воспаление легких.
     Две недели я преданно ухаживал за ней, пока медики не посчитали, что ей
можно ехать домой.  Я проводил ее в аэропорт. Когда объявили посадку, Урсула
обратила на меня полные слез, огромные синие глаза.
     - Милый,  это был такой чудесный роман, - сказала она. - Надеюсь, ты со
мной согласен.
     - Я  ни  на что не променял бы эти дни,  -  ответил я,  целуя ее теплые
губы.
     Даже Пасадубль, сказал я себе, не мог бы проявить большего такта.


        "СМЯТЕНИЕ ОТ ЧТЕНИЯ"

     Выросший в семье, где книги почитались столь же необходимыми для жизни,
как  пища,  воздух и  вода,  я  всегда поражался,  как  мало  читает средний
человек.  Недоверие,  с  каким  известные  диктаторы  относились  к  книгам,
казалось мне странным,  ведь книга не только учитель,  но и прекрасный друг.
Велико  влияние  книг  на  людей,  достаточно назвать "Происхождение видов",
"Капитал",  Библию,  но  какое  смятение в  умах  может произвести книга,  я
по-настоящему узнал лишь  после того,  как  принес в  гостиницу "Ройял Пэлис
Хайклифф" труды Хэвлока Элиса.
     По  прибытии в  Борнмут я  первым делом помчался в  мою любимую книжную
лавку на Крайстчерч-роуд.  В  высоком узком здании здесь помещается огромное
увлекательнейшее собрание новых и букинистических книг.  На первом этаже и в
подвале на вас устремлены несколько ядовитые взоры новых книг в разноцветных
суперобложках, но поднимитесь наверх по скрипучим неровным ступенькам, и вам
откроется диккенсовский ландшафт.  В  каждой  комнате  от  пола  до  потолка
выстроились на полках плотные ряды старых книг. Полки встречают вас на узких
лестничных площадках,  и  дальше они  окружают вас со  всех сторон,  образуя
чудесное, теплое, ароматное чрево.
     Возьмите любую книгу -  у  каждой свой  запах.  Одна  пахнет не  только
пылью,  но  и  грибами,  другая -  осенним лесом или цветущим ракитником под
ярким  солнцем,  третья -  жареными каштанами.  Есть  книги,  пахнущие едким
дымком горящего угля,  есть благоухающие медом. Но мало запахов - они дивные
на ощупь в своих тяжелых кожаных переплетах, лоснящиеся, точно тюленья кожа,
с жилками золотых букв на глянцевитых корешках.
     Книги толщиной с  бревно,  книги тонкие,  как прутик,  бумага толстая и
мягкая, как листья наперстянки, хрустящая и белая, как лед, легкая и ломкая,
как иней на паутине.  А цвета переплетов... Цвета восхода и захода, багряной
осенней листвы,  покрытых вереском зимних  холмов;  форзацы -  разноцветные,
мраморные,   точно  некие  марсианские  облака.  И  всем  этим  упиваются  и
наслаждаются ваши  органы  чувств  еще  до  того,  как  вы  прочли  названия
("Великий Красный  остров  -  Мадагаскар",  "От  Пекина  до  Лхасы",  "Через
бразильские дебри", "Сьерра-Леоне - люди, продукты и тайные общества") и вот
наступила дивная минута, когда вы открываете книгу, словно волшебную дверь.
     Тотчас  книжная  лавка  куда-то  исчезает,   и  вы  вместе  с  Уоллесом
впитываете густые  запахи  Амазонии,  вместе  с  Мэри  Кингсли  торгуетесь с
продавцом слоновой кости,  вместе с  Дю  Шаллю оказываетесь лицом к  лицу  с
разъяренной  гориллой,   в  тысячах  романах  предаетесь  любви  с  тысячами
прекрасных женщин,  вместе с  Сидни  Картоном идете на  гильотину,  смеетесь
вместе с  тремя джентльменами в  одной лодке,  отправляетесь вместе с  Марко
Поло в  Китай.  И  все  это вы  делаете,  стоя на  жестком неровном полу,  с
магическим паспортом в руках,  без малейших затрат. Вернее, мне следовало бы
сказать, что вам это может не стоить ни гроша, ибо лично я не способен войти
в  книжную лавку без денег и  выйти из нее с пустыми руками.  Всякий раз моя
чековая книжка худеет, и чаще всего приходится вызывать такси, чтобы отвезти
мою добычу.
     В  данном случае я уже истратил куда больше,  чем предполагал (но какой
сколько-нибудь  решительный,  волевой человек устоит  против соблазна купить
книгу о  слонах или про анатомию гориллы?),  когда,  мирно сидя на корточках
перед  очередной  полкой,   прямо  перед  собой  (так  что  пропустить  было
невозможно) увидел тома издания,  о  котором давно мечтал.  В темно-бордовых
матерчатых переплетах, они отличались друг от друга только толщиной. Крупные
буквы названия почти стерлись,  так что этот книжный ящик Пандоры вполне мог
бы остаться незамеченным мной, не пробейся в эту самую минуту сквозь пыльное
оконное  стекло  луч  зимнего  солнца,   позволяя  прочесть:  Хэвлок  Эллис,
"Психология секса".
     Так вот,  всякому,  кто изучает,  содержит, а главное - разводит редких
животных,  известно,  какую огромную роль играет секс и изучение сексуальных
импульсов животного,  способного рассказать и  написать о  своих  чувствах и
переживаниях,  то  бишь  человека,  чрезвычайно важно  для  работы  с  менее
речистыми  представителями животного  мира.  Хотя  я  располагал  достаточно
внушительным собранием книг о  человеческом сексе,  ему недоставало шедевра,
за которым я  давно охотился,  классического труда Хэвлока Эллиса.  Конечно,
современная наука продвинулась вперед после его написания,  и все-таки он во
многом сохранял актуальность, не говоря уже про обилие ценной информации.
     Молодая леди,  которая помогла мне  отнести книги вниз,  явно полагала,
что мужчине моего возраста не  следовало бы  покупать девять томов о  сексе.
Знающий меня  не  один  год  владелец лавки Джон  Рэстон был  настроен более
благожелательно.
     - Ага,  -  сказал он, покачиваясь, точно дрессированный медведь, - ага,
Эллис. Довольно редкое издание.
     - Сто лет за ним охочусь, - отозвался я. - Я просто в восторге.
     - Отличный,  чистый экземпляр,  -  не сознавая юмор своих слов, заметил
Джон, взяв в руки и рассматривая том, посвященный гомосексуальности.
     Итак,   моего  Хэвлока  Эллиса  упаковали  вместе  с  еще  несколькими,
замеченными  в   последнюю  минуту  книгами  (назовите  мне  любознательного
человека,  которого не привлекли бы такие названия,  как "Речь обезьян", или
"Дневник работорговца",  или "Патагонцы"),  и Джон Рэстон позаботился о том,
чтобы  меня  отвезли в  гостиницу,  где  всю  последующую неделю я  почти не
расставался с  Хэвлоком,  всюду носил с  собой какой-нибудь из девяти томов,
отмечая карандашом сведения, полезные для работы с разведением животных. Мне
было невдомек,  что в  пустующей среди зимы гостинице ее персонал изучал мои
повадки почти так же внимательно, как я изучал своих животных. А видели они,
что,  перемещаясь из коктейль-бара в  ресторан и из ресторана в гостиную,  я
постоянно читаю одну  книгу (все  тома выглядели одинаково),  делая на  ходу
какие-то  пометки.  Когда в  половине восьмого утра  мне  приносили в  номер
завтрак,  я  лежал в  постели с  Хэвлоком,  и  с ним же в два часа ночи меня
видели ночные швейцары. Несомненно, в этой книге было что-то особенное, если
я никак не мог от нее оторваться, подолгу не произнося ни слова.
     Я и не подозревал,  как всех заинтриговало мое увлечение Хэвлоком, пока
итальянский бармен Луиджи однажды не обратился ко мне:
     - Должно быть, мистер Даррелл, это очень интересная книга?
     - Ага, - промямлил я. - Хэвлок Эллис.
     Луиджи довольствовался этим,  не  желая сознаваться,  что  имя  Хэвлока
Эллиса  ему   ничего  не   говорит.   После  него  заместитель  управляющего
гостиницей, австриец Стивен Грамп, тоже спросил меня:
     - Должно быть, мистер Даррелл, книга очень интересная?
     - Ага, - ответил я. - Хэвлок Эллис.
     Он тоже не захотел обнаруживать свое невежество и  лишь глубокомысленно
кивнул.
     Я же был до того пленен не только собственно исследованиями Хэвлока, но
и стилем письма,  в котором угадывался нрав автора - серьезный, педантичный,
лишенный чувства  юмора,  типичный для  американца,  когда  он  основательно
берется за  дело,  этакая  смесь  дотошности прусского офицера,  вдумчивости
шведского артиста и осмотрительности швейцарского банкира,  -  словом, я был
до того пленен всем этим, что совершенно не замечал, как страстно окружающим
хочется узнать,  что  же  такое я  читаю.  Тусклый темно-бордовый переплет и
выцветшие  буквы  на  корешке  ничего  не  могли  им  сказать.  Но  однажды,
совершенно случайно,  секрет  раскрылся,  и  поднялось  смятение,  подобного
которому мне  редко доводилось наблюдать.  Произошло это  безо всякого моего
умысла,   когда   я   в   ресторане  читал  Хэвлока,   уписывая  великолепно
приготовленные макароны и  авокадо (поварами в гостинице работали итальянцы,
обслугу составляли англичане).  Подцепляя вилкой макароны с пармезаном,  я в
то же время впитывал сведения о  том,  что составляет красоту женщины и  что
ценится или,  напротив, отвращает в различных частях света. И остановился на
употребляемой на Сицилии фразе,  сулившей интересные умозаключения.  Если бы
только я понимал, что она означает.
     Увы,  этот Хэвлок явно полагал, что все его читатели безупречно владеют
итальянский языком,  и  не потрудился напечатать в  сноске перевод.  Поломав
голову над загадочной фразой,  я вспомнил,  что метрдотель Инноченцо родом с
острова Сицилия. И подозвал его, не подозревая, что поджигаю бикфордов шнур,
соединенный с бочонком пороха.
     - Что-нибудь не так? - спросил он, озирая стол большими карими глазами.
     - Все чудесно,  -  ответил я.  -  И я не поэтому подозвал тебя. Ты ведь
говорил, что родился на Сицилии, верно?
     - Так точно, - кивнул он, - на Сицилии.
     - Так,  может быть,  ты  переведешь для  меня вот это?  -  Я  указал на
заинтриговавшее меня выражение.
     Эффект   был   странный   и   совершенно  неожиданный.   Прочтя   фразу
необыкновенно  расширившимися глазами,  он  посмотрел  на  меня,  растерянно
отступил на несколько шагов,  вернулся, прочитал еще раз, снова посмотрел на
меня и отпрянул, как если бы у меня вдруг выросла вторая голова.
     - Что это за книга? - спросил Инноченцо.
     - Хэвлок Эллис. "Психология секса".
     - Вы  уже  целую неделю читаете ее,  -  укоризненно произнес он,  точно
поймал меня на чем-то недозволенном.
     - Так ведь он написал девять томов, - возразил я.
     - Девять?! Девять? И все о сексе?
     - Ну да.  Это обширный предмет.  Но меня сейчас интересует -  верно ли,
что вы на Сицилии так говорите о женщинах?
     - Я? Никогда, никогда! - поспешил заявить Инноченцо. - Я никогда так не
говорю.
     - Никогда? - разочарованно осведомился я.
     - Может быть,  мой дед иногда так выражался,  -  сказал он. - Но теперь
так не говорят. О, нет, нет! Только не теперь.
     Он не отрывал глаз от моей книги.
     - Вы сказали, что этот человек написал девять книг? И все о сексе?
     - Ну да. О всех аспектах секса.
     - И вы всю неделю читаете про это?
     - Ну да.
     - Стало быть, вы теперь эксперт. - Он смущенно усмехнулся.
     - Нет, это он эксперт. Я только учусь.
     - Девять  книг,  -  изумленно протянул  он,  потом  вернулся мыслями  к
работе. - Вам принести еще сыра, мистер Даррелл?
     - Нет, спасибо. Только еще вина.
     Инноченцо принес вино, откупорил, налил мне две капли на пробу, пожирая
глазами книгу. Я одобрил вино, он наполнил бокал.
     - Девять книг,  - произнес он, осторожно свинчивая со штопора пробку. -
Девять книг о сексе. Мама миа!
     - Да-да, - подтвердил я. - Хэвлок поработал добросовестно.
     Инноченцо удалился,  и  я  снова  обратил  взгляд  на  тексты  Хэвлока,
основательно и  дотошно изучавшего нравы пылких сицилийцев.  Откуда мне было
знать,  что  мой  пылкий  сицилиец рассказывает официантам,  что  у  мистера
Даррелла есть девять томов о  сексе -  рекордная цифра для постояльцев любой
гостиницы в мире. Сия новость распространилась со скоростью степного пожара.
Когда во  второй половине дня я  вернулся из  очередного похода в  магазины,
сразу два швейцара поспешно открыли мне двери,  а  за стойкой,  ослепительно
улыбаясь,   собрался  целый  цветник  из   прелестных  регистраторш.   Столь
неожиданный энтузиазм слегка озадачил меня,  однако мне не  пришло в  голову
связать его  с  тем  фактом,  что  в  моем  владении находились девять томов
Хэвлока Эллиса.  Поднявшись в свой номер, я заказал по телефону чай и лег на
постель с  книгой.  Вскоре  явился с  моим  заказом дежурный официант Гэвин,
высокий,  стройный молодой  человек  с  изящным профилем,  большими голубыми
глазами и  шапкой  белокурых волос,  напоминающих нечесаную гриву  арабского
скакуна.
     - Добрый день, - сказал он, уставясь на мою книгу.
     - Добрый день,  Гэвин,  -  отозвался я.  - Поставь чай на стол, если не
трудно.
     Он выполнил мою просьбу и остался стоять, глядя на меня.
     - Да? - спросил я. - Тебе что-нибудь нужно?
     - Это у вас та грязная книга?
     - Грязная! - возмутился я. - Это Хэвлок Эллис, крупнейший специалист по
психологии секса. Грязная книга - скажешь тоже!
     - Ну да, - настаивал Гэвин. - Я насчет секса.
     - Секс,  что  бы  ни  думали англичане,  отнюдь не  грязный предмет,  -
резковато ответил я.
     - Ну,  понимаете...  я знаю,  что это не так,  -  уступил Гэвин.  - Но,
понимаете... я хотел сказать... все думают так, разве нет?
     - К счастью,  существует небольшое меньшинство, придерживающееся других
взглядов, - возразил я. - Надеюсь, ты принадлежишь к этому меньшинству.
     - О  да.  Я хотел сказать,  что я всецело за секс,  да.  По-моему,  так
всякий волен делать,  что хочет, в каком-то смысле. Конечно, кроме того, что
не положено...  сами понимаете,  например, одурманивать девушек и отправлять
их в такие места, как Буэнос-Айрес...
     - Верно,  -  серьезно согласился я.  -  В  сексе тоже  все  должно быть
честно.
     Он  прерывисто вздохнул,  перебирая пальцами салфетку.  Его явно мучила
какая-то проблема.
     - Ну и что там говорится? - спросил наконец Гэвин.
     - О чем?
     - О сексе, конечно.
     - Какой именно аспект тебя интересует?
     - Как это понимать - аспект? - озадаченно справился он.
     - Ну,  ты  хочешь что-то  узнать про  обычный секс или про лесбианство,
гомосексуализм, садизм, мазохизм, онанизм?
     - Ух ты! - воскликнул Гэвин. - Он про все это пишет? Честно?
     - Честно, - ответил я. - Все это разные виды секса.
     - Силы небесные!  Да-а-а... Что ж, наверно, вы правы. Сам живи и другим
не мешай, как говорится.
     - Вот именно.
     Гэвин  завязал узелок на  салфетке и  похлопал им  по  ладони.  Ему  не
терпелось о чем-то спросить.
     - У тебя есть проблемы? - спросил я.
     Он вздрогнул.
     - У меня?!  -  Он попятился к двери. - Ничего подобного! У меня никаких
проблем. У меня? Никаких.
     - Стало быть, доктор Хэвлок Эллис не может тебе помочь?
     - Нет-нет...  То есть...  У меня нет проблем.  Какие бывают у некоторых
людей. Я зайду за подносом попозже, ладно?
     Он поспешно удалился.
     И я представил себе,  что вести о Хэвлоке Эллисе сейчас взбудоражат всю
гостиницу,  как будоражат джунгли сигнальные барабаны.  Попивая чай, я ждал,
что последует дальше. Не прошло и часа, как снова появился Гэвин.
     - Как вам чай? - справился он.
     Прежде Гэвин никогда не спрашивал меня об этом.
     - Спасибо, все в порядке, - ответил я выжидательно.
     Гэвин помолчал, ловко вертя поднос на одной ладони.
     - Прочитали еще? - спросил он наконец.
     - Несколько страниц.
     Он надул щеки, вздохнул.
     - Должно быть,  это подходящая книга для человека,  у  которого...  ну,
есть проблемы?
     - Очень полезная.  Он  обо  всем судит здраво,  так  что у  человека не
возникает комплекса вины.
     - Ну да... это хорошо. Комплексы - это плохо, верно?
     - Очень плохо. Даже вредно для человека.
     Опять  наступило молчание.  Гэвин  перебросил поднос с  левой ладони на
правую.
     - Да-а-а...  - протянул он задумчиво. - Есть у меня один друг, страдает
от комплекса.
     - В самом деле? И что же это за комплекс?
     - Ну,  я  даже  затрудняюсь объяснить.  Он  совсем  недурен собой,  как
говорится...  Словом,  парень хоть куда.  И девушкам нравится, да. По правде
говоря,  так  две даже передрались из-за  него,  -  не  без гордости сообщил
Гэвин.  -  Две  португальские горничные...  Здорово  потрепали друг  дружку.
Вцепились в волосы,  били кулаками.  Больно они вспыльчивые, эти иностранки,
верно?
     - Очень вспыльчивые,  -  подтвердил я.  -  Это и есть проблема, которая
мучает твоего приятеля?  Слишком много пылких португальских девушек просятся
к нему в постель?
     - Нет-нет!  Нет...  нет...  не  в  этом дело.  Понимаете,  они  ему  не
нравятся.
     - Ты хочешь сказать, что у него уже есть подружка?
     - Нет-нет!  Дело в  том...  ему не  нравятся девушки,  понимаете?  -  с
отчаянием выпалил Гэвин.  -  То  есть ему не  нравится...  ну,  понимаете...
возиться с ними.
     - Ты хочешь сказать, что ему нравятся парни?
     Он покраснел.
     - Ну,  как бы это сказать... ну, он говорит... понимаете, что возился с
некоторыми парнями... ну, и он говорит...
     Гэвин совсем растерялся.
     - Говорит, что предпочитает их девушкам? - спросил я.
     - Ну... да... что-то в этом роде. Так он говорит.
     - Что ж, в этом нет ничего дурного. Его это беспокоит?
     - Вы хотите сказать, что можно жить... со странностями, и ничего?
     - Если человек таким уродился,  это  вовсе не  грех.  С  этим ничего не
поделаешь, как нельзя изменить цвет глаз.
     - О!  -  произнес Гэвин, пораженный таким суждением. - Ну да... Пожалуй
что и впрямь нельзя.
     - Твой приятель хотел бы одолжить Хэвлока Эллиса,  посмотреть,  что тот
говорит о гомосексуальности?
     - Думаю,  хотел бы,  -  нерешительно ответил Гэвин. - Скорее всего, да.
Я... гм, спрошу его и скажу вам.
     - Не хочешь прямо сейчас взять книгу на всякий случай?
     - Ну... - он уставился на том, который я ему протянул, - ну, пожалуй, я
мог бы ее взять...  на случай,  если он станет читать... н-да, я мог бы... и
сразу верну. Хорошо?
     - Хорошо, - ответил я. - Только скажи ему, чтобы не залил книгу пивом.
     - Нет-нет,  - заверил он, зажав книгу под мышкой и направляясь к двери.
- Не залью.
     И мой первый пациент удалился.
     Утром