ный двор
и нырнули в хаос площадок и улочек между хижинами жен Фона.  Наконец вошли в
небольшой дворик,  осененный могучей гуавой. Здесь стояла вилла самого Фона,
маленькая,  аккуратная,  сложенная из камня и покрытая черепицей,  с широкой
верандой вдоль одной стороны.  На  верхней ступеньке крыльца стоял мой друг,
Фон Бафута.
     Вот он - высокий, стройный, в простом одеянии, белом с синим узором. На
голове маленькая ермолка тех же цветов. Лицо его озаряла так хорошо знакомая
мне  веселая,  озорная  улыбка.  Могучая  рука  была  протянута  вперед  для
приветствия.
     - Здравствуй, мой друг! - воскликнул я, взбегая по ступенькам.
     - Добро пожаловать, добро пожаловать... ты приехал... добро пожаловать,
- с жаром ответил он, стискивая мою руку своей мощной дланью, а другой рукой
обнимая меня за плечи и нежно похлопывая по спине.
     - Ты хорошо поживаешь, мой друг? - спросил я, рассматривая его лицо.
     - Хорошо, хорошо, - ответил он, улыбаясь.
     Слишком слабо сказано,  подумал я.  У  него был  попросту цветущий вид.
Восемь лет  назад,  когда мы  встречались в  последний раз,  ему  уже  пошел
восьмой десяток,  и он явно перенес эти годы лучше,  чем я. Я представил ему
Джеки.  Это была потешная картина:  Фон,  ростом шесть футов три дюйма, а на
вид  еще  выше благодаря своему длинному одеянию,  улыбаясь,  наклонился над
Джеки (пять футов один  дюйм),  и  ее  детская ручонка совсем исчезла в  его
широкой смуглой лапе.
     - Пожалуйста, заходите, - с этими словами он взял нас за руки и повел в
дом.
     Все было так,  как я  помнил.  Уютная прохладная комната с леопардовыми
шкурами на полу, украшенные изумительной резьбой деревянные кушетки с горами
подушек.  Мы сели. Одна из жен Фона принесла поднос с бутылками и стаканами.
Фон  щедрой  рукой  наполнил  три  стакана  шотландским  виски  и,  радостно
улыбаясь,  вручил нам.  Я  посмотрел на четыре дюйма неразбавленного виски в
моем стакане и  вздохнул.  Что бы  ни совершил Фон со времени моего прошлого
визита, в общество трезвости он не вступил.
     - Ваше здоровье! - сказал Фон и сделал добрый глоток.
     Мы с Джеки пили не так рьяно.
     - Мой друг, - сказал я. - Я очень, очень рад опять тебя видеть.
     - Ва!  Рад?  -  воскликнул Фон.  -  Вот  я  рад тебя видеть.  Когда мне
сказали, что ты снова в Камеруне, я сильно обрадовался.
     Я осторожно глотнул виски.
     - Мне говорили,  будто ты на меня сердишься за то, что я написал книгу,
где рассказал,  как весело мы проводили время в  прошлый раз.  Я даже боялся
ехать в Бафут.
     Фон насупился.
     - Кто же это тебе говорил? - грозно спросил он.
     - Да так, один европеец.
     - А!  Европеец,  -  Фон  пожал плечами,  словно удивляясь,  как  я  мог
поверить тому, что мне говорил какой-то белый. - Ложь это.
     - Ну  и  слава богу,  -  произнес я.  -  Мне  было  бы  тяжело,  если б
оказалось, что ты на меня сердишься.
     - Нет,  нет,  я на тебя не сержусь, - сказал Фон и налил мне еще добрую
порцию виски,  я  не  успел  даже  помешать ему.  -  Эта  книга,  которую ты
написал...  она  мне  здорово понравилась...  ты  прославил мое имя на  весь
мир... теперь люди повсюду знают мое имя... это здорово.
     Я еще раз понял, что недооценил Фона. Он определенно смекнул, что лучше
какая-то известность, чем никакой.
     - Понимаешь,  -  продолжал он,  -  много народу приезжает сюда в Бафут,
самые разные люди,  и  все  показывают мне твою книгу,  в  которой стоит мое
имя... это же замечательно.
     - Да, это замечательно, - в замешательстве согласился я.
     Мне и в голову не приходило,  что Фон стал по моей милости литературным
героем.
     - Когда я ездил в Нигерию,  -  сказал он, задумчиво разглядывая на свет
бутылку,  - когда я ездил в Лагос на встречу королевы, там у всех европейцев
была твоя книга. Очень много людей просили меня написать имя на твоей книге.
     Представив себе Фона раздающим в  Лагосе автографы на  экземплярах моей
книги, я просто онемел.
     - Вам понравилась королева? - спросила Джеки.
     - Ва!    Понравилась?   Очень   понравилась!   Замечательная   женщина.
Совсем-совсем маленькая,  вроде тебя. Но сильная, сразу видно. Ва! Это очень
сильная женщина.
     - А Нигерия тебе понравилась? - спросил я.
     - Не понравилась, - твердо сказал Фон. - Слишком жарко. Солнце, солнце,
солнце,  я обливался потом.  А эта королева,  она сильная...  идет и хоть бы
что, совсем не потеет. Замечательная женщина.
     Он посмеялся, вспоминая что-то, и рассеянно подлил нам виски.
     - Я подарил королеве зуб слона, - продолжал он. Вы его видели?
     - Да,  я его видел, - ответил я, припоминая великолепный резной бивень,
преподнесенный ее величеству камерунцами.
     - Этот  зуб  я  подарил от  всего  народа Камеруна,  -  объяснил он.  -
Королева сидела в каком-то кресле, и я тихо подошел к ней, чтобы отдать зуб.
Она взяла его.  Тут европейцы стали говорить, что не годится показывать свою
спину королеве, поэтому все люди пятились. И я пятился. Ва! А там ступеньки!
Я боялся, что упаду, но шел очень тихо и не упал... а как боялся!
     Он  смеялся до слез при воспоминании о  том,  как,  отходя от королевы,
пятился по ступенькам.
     - Нет,  в Нигерии плохо,  -  сказал он,  - слишком жарко... Я обливался
потом.
     При слове "обливался" его глаза остановились на бутылке виски,  поэтому
я поспешно встал и сказал,  что нам пора идти:  надо еще разобрать вещи. Фон
вышел с  нами на  залитый солнцем двор и,  не выпуская наших рук,  с  высоты
своего роста пристально посмотрел нам в глаза.
     - Вечером вы придете опять, - сказал он. - Мы выпьем, а?
     - Конечно, мы придем вечером, - заверил я его.
     Он широко улыбнулся Джеки.
     - Вечером я тебе покажу, как мы веселимся в Бафуте.
     - Отлично, - ответила Джеки, мужественно улыбаясь.
     Фон важно взмахнул рукой,  отпуская нас,  повернулся и  пошел к  себе в
дом, а мы побрели к рестхаузу.
     - Боюсь, после такой дозы виски я не смогу завтракать, - сказала Джеки.
     - Какая же это доза, - возразил я. - Просто скромный аперитив, утренняя
зарядка. Вот посмотришь, что вечером будет.
     - Вечером я  пить не  буду,  управляйтесь вдвоем,  -  твердо произнесла
Джеки. - Мне одну рюмку, и все.
     После завтрака,  когда мы занялись животными,  я  случайно глянул через
перила веранды на  дорогу и  увидел направляющихся к  дому людей.  Когда они
подошли ближе,  я  заметил,  что у каждого на голове корзина из рафии или же
закупоренный зелеными листьями калебас.  Уже несут животных? Вряд ли. Обычно
нужно не  меньше недели,  чтобы распространилась новость и  начали приходить
охотники.  Затаив дыхание,  я  следил за ними.  А  они свернули с  дороги и,
обмениваясь  шутками,  стали  подниматься на  высокое  крыльцо  веранды.  На
верхней  ступеньке  смех  замолк,  и  все  осторожно опустили  на  пол  свои
приношения.
     - Здравствуйте, мои друзья, - сказал я.
     - Доброе утро, маса, - улыбаясь, ответили они хором.
     - Что это вы тут принесли?
     - Это звери, сэр, - последовал ответ.
     - Но  откуда вы знаете,  что я  приехал в  Бафут покупать зверей?  -  в
совершенном недоумении спросил я.
     - Э, маса, нам об этом Фон сказал, - объяснил один из охотников.
     - Силы небесные,  если Фон  всех оповестил еще до  нашего приезда,  нам
грозит наводнение, - сказала Джеки.
     - Оно уже началось, - заметил я, обозревая сложенные у моих ног корзины
и  калебасы.  -  А  мы  еще даже не  приготовили клетки.  Ладно,  как-нибудь
справимся. Посмотрим, что они принесли.
     Я нагнулся, взял одну корзину и поднял ее над головой.
     - Кто принес это? - спросил я.
     - Я, сэр.
     - Ну, и что у тебя там внутри?
     - Там бери-ка, сэр.
     - Что такое бери-ка? - осведомилась Джеки, когда я принялся развязывать
веревки, которыми была опутана корзина.
     - Не представляю себе, - ответил я.
     - Может быть, лучше спросить? - осмотрительно предложила Джеки. - Вдруг
там сидит кобра или еще что-нибудь в этом роде!
     - Пожалуй,  ты права.  -  Я  отпустил веревку и  повернулся к охотнику,
который с беспокойством следил за мной.
     - А что же это за зверь - бери-ка?
     - Такой маленький зверек, сэр.
     - Это плохой зверек? Он кусает человека?
     - Нет, сэр, что вы. Эта бери-ка совсем малютка, сэр... детеныш.
     Ободренный таким  известием,  я  открыл  корзину и  заглянул внутрь.  В
травяном гнездышке на дне копошилась крохотная,  не больше трех с  половиной
дюймов в длину,  белочка.  Судя по тому,  что ее до сих пор покрывал тонкий,
блестящий, как плюш, пушок и глаза еще не открылись, ей было всего несколько
дней от роду.  Я осторожно взял ее на руки.  Попискивая,  она лежала на моей
ладони, и ее розовый ротик складывался в кружочек, как у юного певца из хора
мальчиков,  а  крохотные лапки гладили мои пальцы.  Я терпеливо ждал,  когда
иссякнет поток антропоморфизмов, на которые так щедра моя супруга.
     - Хорошо,  -  сказал я, - если хочешь, возьми ее себе. Но предупреждаю,
ты  намучишься с  кормлением.  Я  бы  вообще не согласился ее взять,  но это
черноухая белка, а они очень редки.
     - Увидишь,  все  будет в  порядке,  -  живо ответила Джеки.  -  Детеныш
здоровый, а это главное.
     Я вздохнул. Мне вспомнились несчастные бельчата, с которыми я возился в
разных концах света,  и  все  они  были  один другого слабее и  немощнее.  Я
обратился к охотнику.
     - Мой друг,  этот зверек хороший,  он мне очень понравился. Но ведь это
детеныш, верно? Он ведь не выживет, верно?
     - Да, сэр, - с грустью согласился охотник.
     - Так я сейчас заплачу тебе два, всего два шиллинга и дам тебе записку.
Приходи опять через две недели. И если детеныш будет жив, я тебе заплачу еще
пять шиллингов. Ты согласен?
     - Да, сэр, я согласен, - с довольной улыбкой ответил он.
     Я  заплатил ему два шиллинга и написал обязательство на остальные пять.
Он бережно спрятал бумажку в складках своего саронга.
     - Смотри не потеряй,  -  предупредил я.  -  Если потеряешь,  я  тебе не
заплачу.
     - Нет, маса, не потеряю, - улыбаясь, заверил он меня.
     - Ты  только  посмотри,  какая  чудесная расцветка,  -  сказала  Джеки,
любуясь лежащим на ее ладонях бельчонком.
     В этом я был с ней вполне согласен. Крохотная головка - ярко-оранжевая,
за  каждым ушком -  черная полоска,  словно мама не умыла как следует своего
малыша. Спинка в зеленую полоску, а животик светло-желтый. Смешной хвост был
темно-зеленый сверху и огненно-оранжевый снизу.
     - Как мы ее назовем? - спросила Джеки.
     Я взглянул на трепещущий комочек, который все еще продолжал упражняться
в пении.
     - Назови ее, как называл охотник: малютка Бери-ка, - предложил я.
     И зверек стал Малюткой Бери-кой. Правда, потом мы для удобства говорили
просто Малютка.
     Увлеченный придумыванием имени,  я  уже  развязывал следующую  корзину,
позабыв спросить охотника, что в ней. И когда неосмотрительно поднял крышку,
оттуда высунулась острая маленькая крысиная морда,  цапнула меня  за  палец,
издала яростный визг и снова скрылась в недрах корзины.
     - Это еще что за тварь?  - спросила Джеки, пока я сосал укушенный палец
и бранился,  а хор охотников причитал: "Ах, беда, сэр, ах, беда" - будто они
все были ответственны за мою глупость.
     - Эта злобная милая крошка -  карликовая мангуста,  -  сказал я.  - Для
своего роста,  пожалуй, самый свирепый зверь в Бафуте и визжит пронзительнее
всех мелких животных, каких я знаю, если не считать мартышку.
     - Где мы будем его держать?
     - Надо приготовить несколько клеток.  Пусть посидит в  корзине,  пока я
разберусь с остальными, - сказал я, осторожно завязывая корзину.
     - Хорошо, что у нас два разных вида мангуст, - сказала Джеки.
     - Ага, - согласился я, продолжая сосать палец, - прелестно.
     В  остальных калебасах и  корзинах  не  было  ничего  интересного:  три
обыкновенные жабы,  маленькая зеленая гадюка и  четыре ткачика.  Все это мне
было  не  нужно.  Я  спровадил  охотников  и  занялся  жилищным  устройством
карликовой мангусты.  Для  зверолова едва  ли  не  самый  тяжкий грех  -  не
подготовить загодя клетки.  В  этом я убедился во время моей первой поездки.
Снаряжение  у  нас  было  припасено  всевозможное,   а  клеток  я  не  взял,
рассчитывая,  что мы  их  сделаем на  месте.  В  итоге первая волна животных
застигла нас врасплох.  Протрудившись день и ночь, мы наконец разместили их,
но тут нахлынула вторая волна,  и  все началось сначала.  Помню,  как у моей
раскладушки сидело на привязи сразу шесть разных зверей.  С тех пор я всегда
предусмотрительно беру с собой в дорогу несколько складных клеток, чтобы при
всех обстоятельствах можно было обеспечить квартирой хотя бы  первые сорок -
пятьдесят животных.
     Итак,  я собрал одну из наших специальных клеток, постелил на пол сухие
банановые листья и ухитрился посадить туда карликовую мангусту так,  что мои
пальцы  при  этом  не  пострадали.  Зверек  остановился  посередине  клетки,
устремил на меня маленькие блестящие глаза и  поднял изящную лапку,  издавая
яростный визг, от которого у нас в конце концов заложило уши. Звук был такой
резкий и нестерпимый,  что я в отчаянии швырнул в клетку большой кусок мяса.
Зверек прыгнул на  него,  сильно встряхнул,  убедился,  что добыча не живая,
утащил мясо в  уголок и  принялся есть.  Мангуста,  правда,  еще  продолжала
кричать  на  нас,  но  с  полной  пастью,  поэтому звук  был  уже  не  таким
пронзительным.  Я  поставил эту  клетку рядом с  клеткой черноногой мангусты
Тикки и сел наблюдать.
     С  первого взгляда никто  бы  не  принял  этих  двух  животных даже  за
отдаленных родственников.  Черноногая мангуста, хотя она была еще детенышем,
достигала двух футов в  длину и  около восьми дюймов в  высоту.  У  нее была
грубоватая,  скорее  собачья морда  с  темными,  слегка выпученными круглыми
глазами.  Голова,  тело  и  хвост -  сочного кремового цвета,  тонкие ноги -
темно-коричневые, почти черные. Гибкая, лоснящаяся, стройная, она напоминала
мне парижскую красотку с  нежной кожей,  одетую лишь в  пару черных шелковых
чулок.  Зато карликовая мангуста совсем не похожа на парижаночку. Мордочка у
нее маленькая, остренькая, с крохотным, круглым розовым носиком и блестящими
малюсенькими   карими    глазками.    Густой   и    довольно   длинный   мех
темно-шоколадного цвета с рыжеватыми подпалинами. В длину, вместе с хвостом,
эта мангуста едва достигает десяти дюймов.
     Тикки,  существо чопорное и  важное,  чуть ли  не с  ужасом смотрела на
новичка в  соседней клетке,  который визжа  и  ворча,  пожирал окровавленное
мясо.  Наша черноногая мангуста была очень разборчива и  щепетильна,  ей и в
голову не  пришло бы вести себя так невоспитанно -  кричать с  полным ртом и
бесноваться,  словно ты  в  жизни  не  наедалась досыта.  Поглядев несколько
секунд  на  карлика,  Тикки  презрительно  фыркнула,  покружилась  на  своих
стройных ногах  и  легла спать.  Карликовая мангуста,  нисколько не  задетая
таким  демонстративным осуждением,  продолжала  визжать  и  чавкать,  доедая
остатки своей  окровавленной пищи.  Уничтожив последний кусочек и  тщательно
исследовав пол -  не осталось ли где-нибудь крошки,  -  она села,  энергично
почесалась,  потом  тоже  свернулась калачиком.  Когда мы  разбудили зверька
через час,  чтобы увековечить для  потомства его  голос,  он  стал  издавать
вопли,  исполненные такого гнева и возмущения, что пришлось отнести микрофон
в  дальний конец веранды.  Все же  до  вечера мы  успешно записали не только
карликовую мангусту,  но  и  Тикки  да  еще  распаковали девяносто процентов
снаряжения.
     После обеда,  захватив бутылку виски,  сигарет и керосиновый фонарь, мы
отправились к Фону. Воздух был теплый, дремотный, пахло дымком и прокаленной
солнцем землей.  Сверчки звенели и  стрекотали в траве по бокам дороги,  а в
сумрачных  кронах  плодовых  деревьев,  обступивших просторный двор  усадьбы
Фона,  возились летучие мыши.  Посреди двора гурьба детей Фона затеяла игру.
Став в круг,  они хлопали в ладоши и пели.  А из-за деревьев поодаль, словно
неровный стук сердца,  доносилась дробь небольшого барабана.  Мы пробирались
между женскими хижинами,  озаренными изнутри красным светом кухонного очага.
Из дверей плыл запах жареного мяса,  печеных бананов и тушеного мяса, а то и
резкий,  неприятный дух вяленой рыбы.  Наконец мы  пришли к  вилле Фона.  Он
встретил нас на ступеньках,  огромный в  полутьме,  и пожал нам руки,  шурша
мантией.
     - Добро пожаловать,  добро пожаловать. - Фон широко улыбался. - Входите
в дом.
     - Я захватил немного виски для увеселения души,  - сообщил я, показывая
бутылку.
     - Ва! Отлично, отлично, - ответил Фон, смеясь. - Виски очень хорошо для
веселья.
     Его  великолепная красно-желтая мантия блестела в  мягком свете  лампы,
будто тигровая шкура,  а  на  худом запястье был широкий браслет из слоновой
кости с  изумительной резьбой.  Мы  сели.  В  глубоком молчании был исполнен
торжественный ритуал разливания первой дозы.  И  когда  каждый сжал  в  руке
полстакана чистого виски, Фон с широкой озорной улыбкой обратился к нам.
     - Ваше здоровье!  - сказал он, поднимая свой стакан. - Сегодня ночью мы
повеселимся.
     Так началось то, что мы потом называли Вечером Похмелья.
     Непрерывно подливая виски в наши стаканы, Фон опять рассказывал нам про
свое путешествие в  Нигерию,  как жарко там было,  как он "обливался потом".
Его восхищение королевой не знало границ.  Как же!  Он живет в этой стране и
то  почувствовал жару,  а  королева при всех ее хлопотах оставалась свежей и
обаятельной!  Меня  поразило это  пылкое и  совершенно искреннее восхищение,
ведь Фон принадлежал к обществу, где женщин приравнивают к вьючному скоту.
     - Ты любишь музыку? - спросил он Джеки, исчерпав тему Нигерии.
     - Да, - ответила Джеки, - очень люблю.
     Фон широко улыбнулся.
     - Ты помнишь мою музыку? - обратился он ко мне.
     - Конечно, помню. Такой музыки больше нигде нет, мой друг.
     Фон даже крякнул от удовольствия.
     - Ты написал про эту музыку в своей книге, верно?
     - Совершенно верно.
     - И еще ты написал,  - подошел он к самому главному, - про пляски и про
то, как мы веселились, верно?
     - Да... пляски были замечательные.
     - Хочешь,  мы покажем твоей жене, какие танцы танцуют здесь в Бафуте? -
спросил он, направив на меня длинный указательный палец.
     - Очень хочу.
     - Отлично,  отлично...  Тогда пойдем в дом плясок.  -  Он величественно
встал и прикрыл узкой ладонью рот, сдерживая отрыжку.
     Две его жены,  молча сидевшие поодаль,  подбежали к нам, взяли поднос с
напитками и  засеменили впереди.  Фон  повел нас  через всю  усадьбу к  дому
плясок.
     Это было большое квадратное строение,  вроде наших ратуш, но с земляным
полом и  всего лишь несколькими крохотными оконцами.  У одной стены стояли в
ряд плетеные кресла -  так сказать,  королевская ложа. Над креслами висели в
рамках фотографии членов королевской фамилии.  Когда мы  вошли,  собравшиеся
жены (их было сорок или пятьдесят) встретили нас обычным здесь приветствием:
они  громко кричали,  хлопали себя при  этом ладонью по  открытому рту.  Шум
стоял  потрясающий,  тем  более  что  облаченные в  яркие  мантии  избранные
советники Фона хлопали в  ладоши.  Нас с  Джеки,  чуть не оглохших от такого
приветствия,  усадили в кресла рядом с Фоном и поставили перед нами столик с
напитками.  Откинувшись в своем кресле,  Фон обратил к нам сияющее радостной
улыбкой лицо.
     - А теперь повеселимся! - с этими словами он наклонился и налил каждому
по полстакана виски из только что откупоренной бутылки.
     - Ваше здоровье, - сказал Фон.
     - Будь-будь, - рассеянно отозвался я.
     - Что это такое? - заинтересовался Фон.
     - Как - что? - удивился я.
     - Да то, что ты сказал.
     - А, ты про