показался мне
вполне  закономерным.  Зрелище  неимоверного количества отбросов,  созданных
конгломерацией человекообразных существ,  которые одни из  всех обитающих на
Земле   животных   могут   позволить   себе    роскошь   столь   чудовищного
расточительства,  производило  самое  удручающее  впечатление.  Перед  нами,
пополняясь каждый  час,  лежала гигантская,  копошащаяся,  разноцветная куча
мусора.  Расточительность всегда  была  мне  глубоко омерзительна;  часто  в
Африке и  Южной  Америке мне  приходилось видеть людей,  пользующихся пустой
консервной банкой,  обрывком веревки и  клочком бумаги размером с ноготь для
удовлетворения своих самых насущных потребностей. Правда, в этих же странах,
например в  Аргентине,  из окна гостиницы я  наблюдал за тем,  как подъезжал
фургон и нагружался так называемыми отбросами - слегка надломленными кусками
хлеба; едва надрезанными, толщиной с том Британской энциклопедии, лангетами;
горами бобов и прочих овощей, способными в течение многих месяцев кормить не
одну индейскую деревню.  В самой Америке я знавал не одну семью, где, как по
наивности полагал, все члены страдают от неизлечимой болезни обмена веществ;
лишь позже я  узнал,  что их феноменальная тучность была вызвана обжорством.
Попади они миссионерами в богом забытую колонию на Новой Гвинее,  то-то было
бы  радости какому-нибудь племени каннибалов.  Правда,  у  чаек эти огромные
мусорные кучи считались лучшим рестораном Нью-Йорка,  и  они  слетались сюда
тысячами,  кружили, кричали, дрались друг с другом, камнем бросались сверху,
углядев  лакомый  кусочек.   То  обстоятельство,   что  свалка  давала  пищу
эскадрильям   красавиц-птиц,   в   какой-то   мере   оправдывало  чудовищную
расточительность людей.
     Мы  демонстрировали нашим  телезрителям один  из  самых  отталкивающих,
грязных,  прекрасных и  необычных городов Земли.  После кладбища и свалки мы
посетили городские трущобы, сняв бродячих собак и кошек; показали, как живут
в каменных джунглях голуби и крысы. Жизнь кипела даже на высоте выстроенного
из стекла и бетона пятнадцати-  или двадцатиэтажного дома: в телевизоре жили
чешуйницы, на ковре - тараканы, а между стенных панелей - мыши.
     Наконец наступил незабываемый день,  названный нами  Днем  Битвы  87-го
квартала.
     Среди     наших    нью-йоркских    помощников-натуралистов    оказалась
очаровательная Хелен  Росс  Рассел,  посвятившая много лет  изучению местной
флоры и фауны и написавшая на эту тему ряд чрезвычайно интересных книг.  Она
точно знала,  на каком небоскребе гнездились сапсаны,  где лучше всего найти
крыс  и  на  каком  теннисном корте  воровали мячи  еноты.  Обладая огромным
запасом подобного рода  знаний,  могущих пригодиться только  избранным,  она
оказала  нам  неоценимую помощь.  В  наши  замыслы  входило  показать жизнь,
процветающую на небольших,  незастроенных участках земли,  которые в Америке
именовались собачьими площадками,  а  в Англии -  чем-то вроде пустырей.  Не
устаешь поражаться, как в самом центре больших городов жизнь неумолимо берет
свое.  Первопроходцы жизни -  мхи  и  лишайники;  за  ними появляется сорная
трава, а уже потом, пробившись сквозь асфальт и мусор, - даже деревья. Стоит
растениям  немного  обжиться,   как  объявляются  поселенцы,  многочисленные
представители отряда беспозвоночных - многоножки, пауки, улитки, за которыми
следуют птицы,  мыши,  а  иногда жабы и  змеи.  Таким образом,  даже обычный
пустырь  может  оказаться для  натуралиста-любителя  местом  обильного сбора
дани.
     Для съемок Аластер нашел отличный пустырь.  Он  находился на  углу 87-й
улицы и был огорожен с двух сторон глухими стенами высоких домов. Две другие
стороны  находились на  перекрестке оживленных улиц.  Пустырь  использовался
владельцами собак для  выгула своих питомцев,  поэтому вся  территория была,
мягко говоря,  прилично удобрена.  Заваленная строительным мусором,  грудами
пустых консервных банок и старыми вывесками типа "Полицейский участок",  она
в изобилии поросла сорняками; имелось даже несколько деревьев. Площадка была
неровной,  со множеством выбоин, в которых скопилась вода, образовав большие
лужи;  последние использовались окрестными голубями и  воробьями в  качестве
плавательных бассейнов вкупе  с  барами прохладительных напитков.  Итак,  на
нашей площадке обитали пауки,  улитки,  многоножки,  птицы и  собаки,  а  по
ночам, несомненно, мыши, крысы и кошки. У пустыря, с нашей точки зрения, был
один серьезный недостаток - на нем не было коконопрядов. Это нас и погубило.
     Коконопряды -  одни из главных вредителей зеленых насаждений в США. Эта
их особенность,  однако,  не мешает им быть чертовски милыми существами (что
неудивительно,  ведь  такое часто встретишь и  у  людей).  Самка коконопряда
после  спаривания откладывает яйца,  в  которых образуются личинки,  но  они
остаются лежать  в  состоянии покоя  до  следующей весны.  Личинки  способны
выдерживать очень низкие температуры,  заменяя часть жидкости своего тела на
вещество, называемое глицерином, который по свойствам напоминает антифриз. С
приходом весны личинки дружно "вылупляются" из яиц и всей семьей (именно так
называют их сообщество) начинают плести шатер для житья. Шатры выполняют еще
одну  функцию,  действуя наподобие миниатюрных теплиц.  Они  расположены так
хитро,  что собирают максимум утреннего и полуденного солнца. Как установили
ученые,  при  наружной  температуре воздуха  всего  в  18oC  температура под
шелковым пологом доходила до 36oC.
     Направляясь из своего шатра к местам кормежки,  гусеницы тянут за собой
тонкую шелковую нить, выходящую из бородавки на нижней губе. Передвигаясь по
ветвям,  они создают своего рода шелковую дорогу, которая совершенствуется и
расширяется идущими по  их  следу братьями и  сестрами.  Но это еще не конец
истории.   Мы  подошли  к   самой  интересной  части  нашего  повествования,
приоткрывающей завесу  над  естественнонаучной детективной историей.  Ученые
открыли  (во  всяком  случае,  так  они  утверждают),  что  каждая  гусеница
ароматизирует свой  след и  по  ее  запаху сородичи узнают кратчайший путь к
местам кормежки;  таким образом,  шелковая нить  -  это  пахучий указатель к
лучшему пастбищу. Ученых заинтересовал секрет, выделяемый из хвостовой части
на животе гусениц.  Его можно было сравнить с тянущимся за идущей по комнате
женщиной шлейфом духов "Шанель Э  5" с  той лишь разницей,  что аромат духов
означал вероятное любовное свидание,  а секрет гусениц -  наличие поблизости
продовольственного склада.  И  духи,  и секретируемое вещество "работают" по
одному и  тому же  принципу,  правда,  цели у  них разные.  Одна из  ученых,
женщина  с  оригинальным,  нестандартным мышлением по  имени  Джейн  Игерли,
сделала необычное открытие.  Она  увидела,  что  одна из  подопытных гусениц
поползла по начерченному ею в тетради следу карандаша.  Может быть, что-то в
карандашном  грифеле   напомнило  едва   уловимый   запах   гусениц?   После
исследований различных видов карандашей оказалось,  что  в  состав некоторых
грифелей входили добавки говяжьего или рыбьего жира, возбуждавшие гусеницу и
наводившие ее  на  мысль  о  сочных зеленых листьях.  Далее выяснилось,  что
независимо от  вида  добавленных жиров  гусеница  способна различать степень
твердости карандаша одного и  того же вида.  Исследования в этом направлении
продолжаются,  и,  несомненно,  предстоит сделать  еще  немало  удивительных
открытий.  Узнав так много о жизни гусениц,  мы пришли к выводу, что в нашем
рассказе о  жизни животных в городе будет несправедливо обойти молчанием эту
существенную страницу,  и потому решили показать частную жизнь коконопряда -
этого главного вредителя городских зеленых насаждений.
     Но,  как я  уже сказал,  хоть на нашем пустыре и росла вишня -  любимое
дерево  коконопрядов,  -  самих  гусениц  не  было.  Экстренное совещание на
высоком уровне обнародовало тот факт,  что на сей раз наш бюджет выдержит не
предусмотренные  сметой  расходы  по  импорту  и  транспортировке нескольких
экземпляров гусениц,  обитавших в  той  части  города,  где  жила  Хелен,  и
подвергавшихся вследствие своей  большой  численности всяческому остракизму.
Мы намеревались рассадить их на вишневое дерево на нашем пустыре и  заснять,
а после окончания съемки непременно возвратить в родные пенаты.
     Итак,  съемочная  группа  принялась  за  дело.  В  очередной раз  мы  с
благодарностью воспользовались феноменальными способностями Паулы. Несколько
кадров  снимали  с  крыши  стоявшего через  дорогу  здания,  вследствие чего
голосовые связки и легкие нашего продюсера подверглись очередному испытанию.
Только благодаря силе ее  голоса и  исключительно четкой дикции,  мы  смогли
уловить  все   команды,   которые  она  громовым  голосом,   перекрывая  шум
бесконечного потока ревущих, гудящих и сигналящих машин, выкрикивала с крыши
пятиэтажного  дома.  Сняв  большую  часть  кадров,  мы  перешли  к  сцене  с
коконопрядами. С величайшими предосторожностями их вынули из фургона; каждая
облепленная гусеницами ветвь  вишневого  дерева  была  тщательно завернута в
тончайшую  ткань.  Благоговейно мы  поднесли  ветви  с  гусеницами к  нашему
дереву,  кривобокому и низкорослому,  как истинное дитя трущоб; но, несмотря
на  ущербность,  оно  дерзко бросало вызов  Нью-Йорку,  вознамерившемуся его
погубить. Ветви привезенной вишни вместе с гусеницами, их шатром и шелковыми
автомагистралями аккуратно  прикрепили  к  ветвям  нашего  уродца,  так  что
сооружение выглядело даже более натуральным,  чем  настоящее дерево.  В  это
время  мы  заметили,   что  к  нам  присоединилась  некая  дама,  которая  с
нескрываемым любопытством наблюдала за нашими действиями.
     - Интересно,  а что это вы тут делаете? - спросила она, колыхнув мощным
торсом, втиснутым в обтягивающие брюки и джинсовую куртку.
     Аластер  обернулся с  милой  улыбкой,  держа  голову  немного набок.  К
счастью,  пока  он  окончательно не  запутал и  без  того  озадаченную даму,
вмешалась Паула.
     - Мы снимаем фильм о жизни животных в городе,  - любезно объяснила она.
- Хотим показать, что даже в центре такого города, как Нью-Йорк, природа все
же продолжает существовать.
     - Так вот зачем здесь клопы, - предположила дама.
     - Вы  правы,   -   мягко  ответила  Паула.  -  Правда,  они  называются
коконопряды.
     - Их здесь не было, - уточнила дама. - Это вы их сюда притащили.
     - Да,  конечно.  Видите ли,  их почему-то действительно здесь не было и
нам пришлось привезти их  для съемок из  другого места,  -  объяснила Паула,
начиная   чувствовать  себя   несколько  неловко   под   тяжелым  немигающим
неандертальским взглядом дамы.
     - А  коли их не было,  так какого черта вы их приволокли?  -  вопросила
она.
     - Для фильма,  -  отрезал Аластер,  который как раз обдумывал,  в каком
направлении следует двигаться гусеницам:  справа налево или  слева направо и
как им об этом сообщить.
     - Мошенники!  -  рявкнула дама,  выходя из состояния ступора и впадая в
состояние спора с ближним,  характеризующимся общеизвестной стойкой с широко
расставленными ногами и руками,  упертыми в бока. - Вы их сюда притащили, их
здесь не было. Мошенники. Вы специально приволокли сюда этих клопов.
     - Ну  конечно,  мы  принесли их  сюда,  -  раздраженно ответил Аластер,
плавное течение мысли которого было  грубо прервано.  -  Если бы  мы  их  не
принесли, нам некого было бы снимать.
     - Все равно мошенники, - упорствовала дама. - И все вы врете.
     - А вы никогда не задумывались,  мадам,  -  выступая в роли миротворца,
произнес я, - о том, что девяносто процентов фильмов о природе, как и фильмы
Уолта Диснея,  все  подделаны?  И  вообще,  весь  процесс создания фильмов в
каком-то смысле подделка.  Равно как и  портрет,  сделанный портретистом,  и
нарисованный  пейзажистом  пейзаж.  Все  они,  как  бы  вам  это  объяснить,
выставляют природу в более выгодном свете.
     - Уолт  Дисней  не  мошенник,   -   взревела  дама,  начиная  проявлять
агрессивность саблезубого тигра,  чувствующего,  что его пытаются заманить с
ловушку.  -  Уолт Дисней американец.  А  вы  мошенничаете,  да  еще на нашей
территории.
     - У нас есть разрешение из мэрии, - сказала Паула.
     - А  вы у  нас спросили разрешение,  у домового комитета 87-й улицы?  -
надувшись, словно индюк, заклокотала она.
     - Нам казалось,  что подобные разрешения - прерогатива мэрии, - сказала
Паула.
     - Да ваша мэрия,  тьфу,  по сравнению с домовым комитетом 87-й улицы, -
выпалила дама.
     - Ну знаете...  для некоторых... небоскребы... масса жизни... гусеницы,
- вставил  Аластер,  добавляя нотку  безумия  в  и  без  того  усложнившуюся
дискуссию.
     - Вот  сейчас  пойду  и  доложу  все  домовому комитету 87-й  улицы,  -
пообещала дама. - Тогда посмотрим, кто вам позволит мошенничать.
     Она удалилась решительным шагом,  и мы облегченно вздохнули. Но радость
наша  была недолгой.  Аластер пытался втолковать коконопряду,  что  от  него
требуется,  но тот,  к  сожалению,  ни слова не понимал по-английски.  В это
время возвратилась наша дама в  сопровождении еще одной -  настоящей мегеры,
будто вылупившейся из змеиного яйца,  со сверлящим, словно лазер, взглядом -
типичная представительница такого сорта людей,  которые во всем видят только
плохое. За ней, вероятно для подмоги, следовал человечек, словно когда-то, в
далекой юности,  сделанный из  картона и  непрерывно мокший  под  дождем всю
оставшуюся жизнь.
     - Что здесь происходит? - спросила Мегера.
     Пока Паула терпеливо рассказывала ей  о  фильме,  который мы собирались
снимать, Аластер раздраженно кружил рядом.
     - А  что вы делаете с  нашей площадкой?  -  осуждающе вопросила Мегера,
словно это был не пустырь,  где можно было по уши утонуть в собачьем дерьме,
а по крайней мере Кью-Гарденс.
     - Они портят нашу природу,  - влезла Неандерталка. - Понатащили с собой
кучу клопов и мошенничают.
     - Клопов? - воскликнула Мегера, сверкнув глазами. - Каких клопов?
     - Этих, - ответил Аластер, показывая на дерево. - Правда, это не клопы,
а коконопряды.
     - Коконопряды?   -  взвизгнула  Мегера.  -  Вы  посмели  принести  сюда
коконопрядов?
     - Но их же здесь не было, - пояснила Паула.
     - Правильно,  не было,  -  сказала Мегера.  -  И мы не хотим, чтобы они
здесь были.
     - Но  мы привезли их только для того,  чтобы снять фильм,  -  объяснила
Паула. - Как только мы пройдем эту сцену, мы тут же заберем их назад.
     - Мы не хотим,  чтобы на нашей площадке были коконопряды,  -  повторяла
Мегера, в голосе которой появился металл.
     - Возмутительно,  -  подал голос Картонный Человечек. - Я двадцать пять
лет в журналистике и впервые слышу, чтобы мошенничали с природой.
     - Если вы работаете журналистом двадцать пять лет,  то,  думаю,  не раз
сталкивались и не с таким мошенничеством,  - с легким раздражением сказал я.
- Вам  должно  быть  хорошо  известно,  что  фильмы  о  природе  снимаются с
некоторой долей трюкачества.
     - А еще он сказал,  что Уолт Дисней мошенник,  - вставила Неандерталка,
что, по ее мнению, было равнозначно разжиганию костра крестом господним.
     - Возмутительно,  - подтвердил Картонный Человечек. - Ни один уважающий
себя журналист никогда не опустится до мошенничества.
     - И оскорблений Уолта Диснея, - добавила Неандерталка.
     - О господи, - простонал Аластер, - мы же теряем свет.
     - Все,  что мы сделали,  - терпеливо объясняла Паула, - это привязали к
ветвям вашей вишни две привезенные с  собой ветви другого вишневого дерева с
несколькими коконопрядами. Как только мы закончим съемку...
     - Вы  хотели  сказать  подделку,   -  возмущенно  воскликнул  Картонный
Человечек, - вещь, недостойную истинного журналиста.
     - Как только мы закончим съемку,  -  невозмутимо продолжала Паула, - мы
тут же заберем их назад.
     - А куда это вы их заберете? - спросила Мегера.
     - Туда,   откуда  взяли,  -  отрезал  Аластер.  -  Там  для  них  более
благоприятный климат.
     - Вы имеете что-нибудь против 87-й улицы? - спросила Мегера.
     - Да  кто вы  вообще такой,  чтобы критиковать 87-й  округ?  -  спросил
Картонный Человечек. - Не иначе как англичанин или, быть может, бостонец?
     - Послушайте,  - сказала Паула. - Нам нужно еще ровно пять минут, чтобы
доснять сцену,  а дальше мы все сложим и оставим ваш пустырь таким же, каким
он был прежде.
     - Мы  не  позволим использовать наш  пустырь для  подделок,  -  сказала
Мегера. - Это наш пустырь, а не ваш.
     - Но мы же никому не мешаем, - умоляла Паула. - Если уж на то пошло, то
собачники, выгуливающие здесь собак, приносят гораздо больше вреда.
     - Вы приволокли сюда клопов,  -  сказала Неандерталка.  -  Стоит только
глазом моргнуть, и они расселятся по всей 87-й улице.
     - Мой бог, - простонал Аластер, - да это же просто смешно.
     - Вам,  может,  и смешно,  а нам нет,  - произнесла Мегера. - Приходите
сюда, разбрасываете повсюду коконопрядов и думаете, что нам все равно.
     - Как  по-твоему,  у  Альфреда Хичкока  тоже  были  такие  проблемы?  -
обратился я к Аластеру.
     - Требую немедленного вывода клопов с нашего пустыря, - сказала Мегера.
     - Я присоединяюсь к этому требованию, - сказал Картонный Человечек.
     - Да уберем мы их, - закричал Аластер, - после того как снимем!
     - Мы не позволим никакого мошенничества на нашем пустыре,  -  повторила
Мегера.
     Этот нелепый диалог продолжался еще  какое-то  время,  пока наконец эти
три  личности и  наступившие сумерки не  вынудили нас  убрать коконопрядов в
фургон и уехать с пустыря. Только после того как Мегера лично убедилась, что
коконопряды убраны и заперты на замок, она удалилась.
     Каким бы досадным и  неприятным ни казался нам тогда этот инцидент,  по
прошествии времени он все же вызывает некоторую долю симпатии.  Было приятно
сознавать,  что в  таком огромном,  беспардонном и внешне равнодушном городе
попадались люди,  готовые защищать даже какой-то паршивый пустырь,  усеянный
собачьими колбасками.


        "ФИЛЬМ ДЕСЯТЫЙ"

     Оставив неугомонный,  вечно спешащий Нью-Йорк,  мы  вновь перенеслись в
Европу,  в  одну  из  моих  любимых стран -  Грецию,  чьи  море  и  небо так
невероятно сини,  а воздух столь чист и прозрачен,  что ни одно другое место
на Земле не может с ней сравниться.
     По  замыслу этой серией должна была открываться наша программа,  но так
как на телевидении все обычно делается шиворот-навыворот,  то неудивительно,
что  мы  снимали  ее  последней.  Благородной  задаче  создателей  фильма  -
посвящению  обыкновенных  людей  в  страстных  любителей-натуралистов -  как
нельзя лучше (по мнению Джонатана) способствовал сам дух острова Корфу, дух,
пробудивший во мне еще в детские годы живой интерес к природе, ставший делом
всей  моей  жизни.  Лично мне  затея нашего режиссера пришлась по  душе -  в
последние годы,  несмотря на приглашения многочисленных друзей, мне никак не
удавалось приехать на Корфу; к тому же Ли никогда еще там не была.
     Остров   из-за   нестихающего  туристического  бума   отчасти   утратил
первозданную прелесть,  но,  несмотря на  происшедшие перемены,  он  все еще
полон неизъяснимого очарования.  Поэтому я горел желанием показать Ли те его
уголки, которые сохранились нетронутыми со времен моего детства. Повезло нам
также и  с проводником.  Им оказалась жившая на Корфу и прекрасно говорившая
по-гречески моя  старая знакомая Энн Питерс,  которая и  предложила нам свои
услуги.  Когда-то Энн работала моим секретарем и  сопровождала меня во время
съемок фильма в  Сьерра-Леоне,  а  позже в  экспедициях по спасению редких и
исчезающих видов животных в  Австралии и Патагонии;  поэтому ей,  как никому
другому,  были хорошо известны сложности,  возникающие в процессе работы над
фильмом вообще и при создании фильма о жив