едпочитала кормиться вместе с Амосом.
     Доставив Амоса и его  супругу  в Ливерпуль  и глядя,  как  их  увозят в
зоопарк,  для  которого они предназначались, я не без  гордости думал о том,
что  привез в Англию  целыми и невредимыми этих  трудных  для  содержания  в
неволе зверей.

        ГЛАВА ШЕСТАЯ
     КАПИБАРЫ И КАЙМАН

     Две недели, которые мы рассчитывали пробыть на  Рупунуни, пролетели так
быстро, что однажды вечером, полеживая  в гамаках  и подсчитывая на  пальцах
дни, мы с  удивлением  обнаружили, что  в нашем  распоряжении остается всего
лишь четыре дня.
     Стараниями  Мак-Турка и  местных  индейцев  наш  зверинец  основательно
пополнился.  Несколько дней  спустя после поимки муравьеда  Фрэнсис явился к
нам верхом  на лошади  с  мешком,  в котором  что-то пищало и возилось  так,
словно  он был  битком  набит  морскими  свинками.  Оказывается,  писк  этот
производили три молодые, сильно напуганные капибары. Я уже упоминал про этих
животных, когда говорил о свирепости пирай. Но не в  этом их слава: капибары
примечательны тем,  что они самые крупные грызуны на Земле. Что  это значит,
можно  понять,  лишь сравнив  их  с  каким-нибудь  из их  родичей  помельче.
Взрослая капибара  достигает четырех футов в длину, ее рост два фута; вес до
ста с лишним  фунтов.  Ведь это  просто громадина рядом  с мышью-малюткой, в
которой всего-то четыре с  половиной дюйма от хвоста до  кончика носа, а вес
около одной шестой унции!
     Этот   гигантский   грызун  представляет   собой   жирного   зверька  с
продолговатым  телом,  покрытым жесткой лохматой  шерстью пестрой коричневой
расцветки. Передние  лапы у  капибары  длиннее задних,  массивный огузок  не
имеет хвоста, и поэтому у нее всегда такой вид, будто она вот-вот собирается
сесть. У нее  крупные лапы  с  широкими  перепончатыми пальцами,  а когти на
передних лапах, короткие и тупые, удивительно напоминают миниатюрные копыта.
Вид у нее весьма аристократический: ее плоская широкая голова и тупая, почти
квадратная  морда имеют благодушно-покровительственное  выражение, придающее
ей сходство с  задумчивым львом. По земле капибара передвигается характерной
шаркающей походкой  или скачет вразвалку галопом, в воде же плавает и ныряет
с поразительной легкостью и проворством. Капибара - флегматичный добродушный
вегетарианец, лишенный  ярких индивидуальных черт,  присущих  некоторым  его
сородичам, но  этот  недостаток  восполняется у нее спокойным и  дружелюбным
нравом,
     Однако  три  малютки, привезенные  Фрэнсисом, были настроены далеко  не
благодушно:  они  лягались,  верещали  и таращились на нас, словно  на  стаю
ягуаров. В длину они были всего лишь фута по два, а ростом около фута,  зато
такие подбористые  и мускулистые, что, когда они начинали отбиваться от нас,
с ними никак нельзя было справиться. Я  заметил, что они совсем не кусаются,
хотя  и вооружены здоровенными ярко-оранжевыми резцами,  острыми и широкими,
словно перочинный нож. При  желании  они  могли бы  серьезно поранить такими
зубами. Порядком повозившись,  мы  вытащили их  из мешка, да так  и остались
стоять  посреди двора с визжащими капибарами в  руках, не зная,  что с  ними
делать: ведь клеток-то  у нас  не было!  После долгих словопрений выход  был
найден: мы соорудили для зверьков маленькие веревочные шлейки наподобие той,
какую сделали  для муравьеда. Затем мы привязали капибар на длинных веревках
к трем  апельсинным деревцам и  отступили назад полюбоваться  своей работой.
Почувствовав себя на воле, но опасаясь нашего присутствия, капибары ринулись
искать  защиты  друг  у  друга  и мигом запутались  в  веревках,  а  веревки
перепутали между деревьями.  Целых  четверть часа  мы отпутывали их друг  от
друга, от деревьев и  от своих ног, а затем  вновь привязали к  деревьям, но
уже  подальше друг  от  друга. На этот раз они  с отвратительным  верещанием
принялись бегать вокруг  деревьев -  и вот  уж  на стволах  наросли  толстые
обмотки  из веревок, а  сами  зверьки чуть не задохнулись. В конце концов мы
вышли из положения, привязав  веревки  к ветвям деревьев высоко над  головой
зверьков:  это  давало   им  возможность  бегать  по  относительно  широкому
пространству без риска запутаться и задохнуться.
     - Бьюсь об заклад, они еще дадут нам жизни, -  мрачно изрек я, когда мы
управились с капибарами.
     -  Почему  ты так думаешь? - спросил Боб. - Похоже,  ты не  очень-то им
обрадовался. Ты их не любишь?
     - Имею  печальный опыт знакомства с ними еще по Джорджтауну, - объяснил
я. - И с тех пор настроен против всей их семейки.
     Это  было в  Джорджтауне. Мы со  Смитом  жили  в пансионе на  городских
задворках,  подыскивая  место  для  нашей  основной  базы. Хозяйка  пансиона
милостиво разрешила нам держать в своем палисаднике зверей, которых мы будем
приобретать,  и мы злостно воспользовались ее  любезностью.  Бедная  женщина
просто не могла себе  представить, к каким последствиям это  может привести,
и, лишь  когда ее  крохотный садик  стало буквально распирать  от обезьян  и
прочего зверья, а  мы все еще никак не  могли подыскать подходящее место для
основной  базы,  она начала проявлять признаки  беспокойства. Впрочем, мы  и
сами  понимали,  что садик становится  несколько  переуплотнен:  постояльцам
пансиона  приходилось  с  величайшей осторожностью прокладывать себе  путь к
дому,  ибо  кому  захочется,  чтобы  тебя  хватали  за  ноги  любознательные
обезьяны. С появлением же капибары положение стало критическим.
     Гигантского грызуна к  нам  привели на веревке поздно вечером. Это было
еще не вполне взрослое,  очень  смирное  животное. С  царственно-отчужденным
видом  оно  сидело в сторонке,  пока мы торговались с его  владельцем.  Торг
затягивался: владелец заметил, как разгорелись  наши глаза, когда мы увидели
капибару,  но  в конце концов  она  стала нашей. Мы  посадили  ее в большой,
похожий на  гроб  упаковочный  ящик, затянутый проволочной сеткой, способной
выдержать все наскоки зверька, навалили ему отборных плодов и травы, которые
он принял с  царственной  величавостью,  и поздравили  себя  с приобретением
милого животного.  Словно зачарованные, следили мы  за  тем, как оно поедает
принесенные ему дары,  потом  с  нежностью просунули ему  сквозь  сетку  еще
несколько  плодов манго  и отправились спать. Некоторое  время  мы лежали  в
темноте, разговаривая о  чудесном  новом обитателе  нашего  зверинца,  затем
постепенно стали засыпать. И вот около полуночи началось.
     Меня разбудил  весьма своеобразный шум, исходивший из садика под окном:
будто кто-то  наигрывал на  варгане  под  бессвязный аккомпанемент ударника,
колотившего по жестяной  банке. Я лежал, прислушиваясь и  гадая,  что бы это
могло быть, и тут меня осенило: "Капибара!" С криком "Капибара  сбежала!"  я
выскочил  из постели  и босой, в одной пижаме бросился вниз по лестнице. Мой
заспанный компаньон не отставал от  меня ни на шаг. Когда  мы  спустились  в
палисадник, все  было тихо. Капибара сидела на своих  окороках,  с надменным
видом  глядя  перед  собой в  пол.  Между  нами  разгорелся спор, кто шумел:
капибара  или не капибара. Я доказывал, что капибара, Смит доказывал, что не
капибара.  "У  нее  слишком  спокойный,  невинный вид",  - говорил он,  а  я
отвечал,  что  как раз это-то  и доказывает ее виновность. Капибара сидела в
залитой лунным светом клетке и невидящим  взором смотрела сквозь нас. Шум не
возобновлялся, и  мы  отправились  обратно,  продолжая  ожесточенно  спорить
шепотом между собой. Только  мы улеглись,  как шум  послышался вновь, да еще
громче  прежнего. Я  встал  с постели и  выглянул  в  окно. Клетка  капибары
тихонько подрагивала в свете луны.
     - Это она, проклятущая, - торжествующе сказал я.
     - Что она делает? - спросил Смит.
     - Шут ее знает. Только лучше пойти  и прекратить  это безобразие, не то
она подымет на ноги весь дом.
     Мы  тихонько  сошли  по  лестнице  и  стали  в тени кустов. Капибара  с
величественным  видом  восседала  перед   сеткой.  Время   от   времени  она
наклонялась  вперед,  подцепляла  изогнутым  зубом  проволоку,  оттягивала и
отпускала,  так  что вся  клетка  начинала звенеть,  словно  арфа.  Капибара
прислушивалась к звуку, пока  он  не замирал, затем приподымала свое грузное
тело и со всей силой хлопала задними лапами по жестяной поилке. Должно быть,
она аплодировала самой себе.
     - По-твоему, она хочет удрать? - спросил Смит.
     - Нет, ей это просто нравится. Капибара исполнила еще один наигрыш.
     - Этому надо положить конец, не то она всех перебудит.
     - А что тут поделаешь?
     - Уберем жестянку, - со свойственным ему практицизмом заметил Смит.
     - Да, но клавикорды-то останутся.
     - Завесим чем-нибудь клетку, - сказал Смит. Итак,  мы убрали жестянку и
завесили клетку мешками, полагая, что исключительно лунный свет  располагает
капибару  к  музицированию.  Только мы убрались, как  она снова принялась за
свое.
     - Как же быть? - в отчаянии спросил Смит.
     - Давай ляжем и сделаем вид, будто мы ничего не слышим, - предложил я.
     Мы  улеглись. Треньканье  продолжалось. Где-то в доме хлопнула дверь, в
коридоре послышались шаркающие шаги, к нам постучали.
     - Кто там? - откликнулся я.
     - Мистер Даррелл, - раздалось за дверью. -  Мне  кажется,  у вас кто-то
убегает. Кто-то сильно шумит в палисаднике.
     -  Правда?  -  удивленно  спросил  я,  повышая голос,  чтобы  перекрыть
треньканье. - Большое спасибо, что сказали. Сейчас сходим посмотрим.
     - Будьте любезны. Там у вас непорядок, вы слышите?
     -  Да,  да, теперь слышу.  Прошу  прощения  за  беспокойство, -  учтиво
ответил я.
     Шаги удалились, мы со Смитом  молча переглянулись. Я вылез из постели и
подошел к окну.
     - Заткнись! - прошипел я. Капибара продолжала солировать.
     -  Идея!  -  вдруг  сказал  Смит. -  Отнесем  ее  к  Музею, там  сторож
присмотрит за ней до утра.
     Ничего  разумнее  нельзя  было  придумать,  и  мы начали одеваться. Тем
временем  еще двое  постояльцев пришли любезно предупредить  нас, что у  нас
кто-то  убегает.  Мы были явно не одиноки в своем стремлении убрать капибару
куда  подальше.  И  вот  мы  спустились  в  палисадник,  обмотали  ящик  еще
несколькими мешками  и двинулись вдоль  по дороге.  Недовольная тем, что  ее
потревожили, капибара забегала  взад-вперед по клетке, раскачивая ее, словно
качели.
     Хотя  до  Музея было  каких-нибудь  полмили, мы  трижды останавливались
передохнуть,  и  капибара трижды  наигрывала нам  свои  мелодии. Наконец  мы
обогнули  последний  угол, вот уж  и ворота  Музея  показались  -  и тут  мы
наткнулись на полисмена.
     Мы  все трое остановились  и  с подозрением воззрились  друг  на друга.
Полисмен  явно  недоумевал, с чего бы это  двум  расхристанным  джентльменам
волочить по улицам  гроб в такой час, когда им полагается быть в постели. Он
отметил  про  себя  выглядывающие  из-под  верхней  одежды  пижамы,  отметил
загнанное выражение наших лиц и особенно отметил гроб, который  мы несли.  В
этот момент из гроба донесся удушаемый всхрап,  и у  полисмена глаза полезли
на  лоб;  не иначе как эти  вурдалаки собираются заживо похоронить какого-то
несчастного! Похоже, он вовремя подоспел. Он кашлянул и неуверенно произнес:
     - Добрый вечер. Чем могу быть вам полезен? Тут только до меня дошло, до
чего  трудно  сколько-нибудь  убедительно  объяснить  полисмену,  зачем  нам
загорелось в  час ночи  проносить по улицам  капибару в гробу. Я  беспомощно
взглянул  на Смита, Смит беспомощно взглянул  на меня. Собравшись с духом, я
чарующе улыбнулся блюстителю порядка.
     - Вечер добрый, констебль. Мы несем капибару в Музей, - сообщил я и тут
же  сообразил, как  нелепо  звучит такое объяснение. Полисмен  был  того  же
мнения.
     - Простите, сэр, что вы несете? - спросил он.
     - Капибару.
     - А что это такое?
     -  Вид  грызунов,  -  выпалил  Смит,  почему-то  считавший  само  собой
разумеющимся, что  все  люди  обязаны обладать хоть  малейшими познаниями  в
зоологии.
     - Это такое животное, - поспешно пояснил я.
     - Ага! - сказал полисмен с деланным интересом. -  Животное, говорите? И
можно взглянуть на него, сэр?
     Мы опустили клетку на землю и стали разворачивать многочисленные мешки.
Полисмен посветил в клетку карманным фонариком.
     - Ой! - воскликнул он с удивлением, на этот раз неподдельным. - Водяная
крыса!
     -  Совершенно верно,  - с  облегчением  подтвердил  я. - Мы несем  ее к
Музею. Она слишком шумит возле пансиона, где мы живем, и не дает нам спать.
     Таким  образом  все  разъяснилось,  а капибара  к  тому  же  музыкально
позвенькала,  как бы  подтверждая этим  правдивость  наших слов,  после чего
полисмен  стал  необычайно  любезен.  Он  даже  помог  нам  тащить клетку на
последних остающихся  до Музея ярдах, и мы все  вместе стали кликать ночного
сторожа. Однако  Музей безмолвствовал,  и скоро  стало ясно, что сторожа тут
нет.  Капибара  продолжала  свой  концерт,  а  мы,  стоя  вокруг  клетки,  в
повышенных  тонах, чтобы перекрыть  музыку,  принялись обсуждать,  как быть.
Выход подсказал полисмен.
     - Крысу можно отнести на скотобойню, - предложил  он. - Там есть ночной
сторож, это точно.
     Так мы и решили.  Он  объяснил  нам, как пройти на бойню,  и  мы  снова
тронулись  в  путь  с  тихонько раскачивающимся между  нами ящиком-гробом. У
пансионата, мимо которого пролегал наш путь, мы остановились отдохнуть.
     - Оставим  ее здесь и сходим  сперва на бойню, - сказал я. - Не  к чему
таскать ее в такую даль, а вдруг там откажутся ее принять?
     Итак, мы оставили капибару в палисаднике и пошли по безлюдным улицам. В
конце концов, немного поплутав, мы отыскали бойню. К  нашей радости, в одном
из верхних окон горел свет.
     - Эге-гей! - крикнул я. - Сторож! Эгей! Молчание.
     -  Он,  наверное, спит,  -  недовольно сказал  Смит. Я  поднял камешек,
крикнул и бросил им в окно. После
     долгой паузы окно растворилось, и в нем показалась голова
     старого негра.
     - Эй, сторож! -  жизнерадостно начал я. - Простите, что приходится  вас
беспокоить. Не  смогли бы вы пристроить  у себя нашу капибару, всего лишь на
одну ночку?
     Старый негр тупо глядел на нас.
     - Что там у вас? - наконец спросил он.
     - Не смогли бы вы пристроить у себя... э-э.. водяную крысу?
     -   Водяную  крысу?  -  переспросил  сторож  и  покрепче  ухватился  за
подоконник, словно мы собирались вскарабкаться к нему наверх и укусить его.
     - Да, водяную крысу.
     Мы молча таращились друг на друга. Я чуть  не свернул себе шею, задирая
голову к окну.
     -  Водяную  крысу,  -  задумчиво  повторил  негр, высовываясь  из  окна
посмотреть,  нет ли у  нас пены на губах.  - Стало быть, у вас  есть водяная
крыса?
     Смит заскрежетал зубами.
     - Ну да. И мы хотим оставить ее у вас на ночь.
     - Водяную крысу?
     Подавив  в себе истерический смешок, я только  кивнул. Старик еще долго
глядел на нас, рассеянно бормоча про себя: "водяная крыса", потом перегнулся
через подоконник.
     - Сейчас  я  сойду, -  сказал  он  наконец  и  исчез.  Вскоре массивная
передняя дверь отворилась, и из-за нее показалась его голова.
     - Где ваша водяная крыса? - спросил он.
     -  Видите  ли, мы не захватили ее с собой, -  сказал  я,  чувствуя себя
круглым  идиотом. -  Но мы сходим  за ней, если  вы согласны пристроить ее у
себя. Ну как?
     - Водяную крысу-то? - сказал старик, явно завороженный  этим названием.
- А что это за зверь?
     - Грызун, - снова выпалил Смит, прежде чем я успел его остановить.
     - Так. Грызун, - раздумчиво пожевал губами старик.
     - Ну так как, сможете вы пристроить ее у себя на ночь? - спросил я.
     - Тут скотобойня, - сказал  сторож. - Тут коровы. Навряд  ли  тут можно
держать грызунов.
     Титаническим  усилием воли  я  подавил  в  себе смех  и  объяснил,  что
капибара  не  может  причинить  вреда  коровам; больше  того,  это  животное
съедобно и  если не зоологически, то во всяком случае гастрономически  может
быть приравнено к коровам.
     После долгих препирательств  он нехотя  согласился приютить капибару на
ночь, и мы  пошли  обратно к  пансиону.  Меня  душил  хохот,  но  усталый  и
раздраженный Смит не  желал видеть  ничего смешного  в  этой истории. Когда,
измотанные,  мы  наконец   добрались  до  пансиона,  залитый  лунным  светом
палисадник безмолвствовал. Капибара лежала в углу клетки и дрыхла без задних
ног. Она спала без просыпу до самого утра, и, как видно, сон весьма  освежил
ее, а  мы, спустившись вниз, принялись за наш обычный дневной труд зевая и с
мешками под глазами.
     Вот как я впервые свел знакомство с капибарами, и вот почему  я с таким
мрачным предчувствием  принял  трех малюток, которых привез  нам Фрэнсис. На
другой  день  они  вполне  освоились с  обстановкой  и принялись  уничтожать
огромные количества овощей и фруктов, попискивая друг на друга.
     В другой день Фрэнсис явился с чудесной добычей - четырьмя броненосцами
и пятью  большими  бразильскими черепахами.  Броненосцы  были еще  детеныши,
каждый  примерно  в  фут длиной,  с тупыми  свинячьими рыльцами  и  большими
розовыми ушами. Эти  прелестные зверьки не  доставляли  нам никаких хлопот и
довольствовались той же пищей, что и  муравьед; ели они с жадностью,  громко
чавкая и  сопя. Черепахи были очень  красивы - продолговатые панцири, ноги и
головы в сургучно-красном крапе. Вскоре после  этого другой  индеец доставил
нам семь речных черепах, тех самых, яйца  которых нам так понравились. Самую
большую из  них  можно  было поднять лишь  вдвоем. Эти злюки  каждую  минуту
норовили  цапнуть  тебя  зубами,  и  самая крупная  при  случае легко  могла
отхватить тебе палец.
     Сад Мак-Турка постепенно стал походить на гнездилище гигантского паука,
соткавшего свою огромную паутину из шнуров  и веревок. Жертвами этой паучьей
сети  были капибары,  броненосцы, черепахи  и  муравьед.  Отсутствие  клеток
начинало все больше меня беспокоить: я понимал, что,  когда за нами прилетит
самолет,  пилоты едва  ли согласятся взять  на борт кучу животных, спутанных
кое-как  веревками  и  шнурами.   Мак-Турк   посоветовал  мне  связаться  по
радиотелефону со Смитом и попросить его прислать несколько ящиков самолетом,
который  прилетит за  нами. Смит обещал это сделать и в свою очередь спросил
меня, есть ли на Рупунуни крупные  кайманы; один английский  зоопарк прислал
нам  заказ на  крупный экземпляр,  если можно такой  добыть. Я легкомысленно
отвечал, что кайманов тут  полно в реке прямо перед домом  и поймать каймана
не составит труда. На  этой оптимистической ноте  разговор  закончился, и  я
пошел  совещаться с Мак-Турком. Он сказал, что  можно попробовать  подманить
каймана к  петле тухлой рыбой  - по его словам, это лакомство  действует  на
кайманов совершенно неотразимо.
     Итак,  в тот же  день мы отправились на рыбалку  по маленьким речкам  и
вернулись с пирайями, которых разложили  на  солнышке для ускорения процесса
гниения. Наутро рыбы  совершенно недвусмысленно заявили о своем присутствии,
так что даже муравьед, привязанный в непосредственной близости от них, начал
раздраженно пофыркивать. Вечером мы с Бобом пошли проверить приманку.
     -  Господи боже! Ты уверен,  что  у кайманов такой  извращенный вкус? -
спросил Боб, прикрывая платком нос.
     - Мак-Турк  говорит,  они  любят  пирай  именно в таком виде,  уж он-то
знает. Признаться, они действительно чуточку попахивают.
     -  Уж  не  хочешь  ли ты, чтобы я  всю ночь  просидел над одной из них,
поджидаючи каймана?
     -  Именно этого я и хочу.  Впрочем, в  воде  они  не  будут  так сильно
пахнуть.
     - Будем  надеяться, - сказал  Боб. - А  теперь, если с  этим покончено,
пойдем глотнем свежего воздуха.
     Когда  стемнело, мы снесли рыб  к реке и наладили ловушку.  Три длинные
лодки, с