уба
жутко скрежетала о землю  во  время движения. Но,  как бы там ни было, мотор
работал  --  пыхтел,  зудел, ворчал,  тарахтел, подчас  и  с  перебоями,  но
работал.
     В таком-то  экипаже мы отправились в  нашу первую загородную поездку на
встречу  с  президентом  одного из  округов. Он  оказался высокообразованным
энергичным  человеком, и, когда  обменялся с нами  рукопожатиями, мы поняли,
что он  недаром  достиг  такого поста.  Ли подробно рассказала президенту  о
нашей миссии,  и ему явно  импонировало  не  только  блестящее  знание  моей
супругой французского  языка,  но  и ее личность.  Он  бросил  мне  один-два
дружелюбных взгляда, но все  остальное  время смотрел на Ли не отрываясь и в
конце концов сказал, что готов ради нас на все. Я чувствовал, что если бы Ли
попросила  у  него озеро Алаотра в подарок, он  ей  отдал  бы  не глядя.  Мы
пожелали  ему всего наилучшего и покатили  к западному берегу  на встречу  с
президентом другого округа.
     Поездка  была  удручающей.  Бесконечные холмы,  окружавшие  озеро, были
голы,  а  плоские территории,  что  раньше являли  собой  водную  гладь  или
плодородные  рисовые  поля,  теперь  оказались   засорены  илом  или  вообще
безжизненны. На произраставшей кое-где  сорной  траве  паслись  редкие стада
зебу или кормились одинокие гуси. Мы были в  отчаянии.  Но  вот на горизонте
показалось озеро и заросли  тростника, где могли  найти  пристанище  лемуры,
среда обитания которых столь безжалостно уменьшилась.
     Деревня   Ампарафараволо   оказалась   довольно   крупной  и   с   виду
благополучной:  глинобитные   дома,  крытые   тростником,  соседствовали   с
кирпичными  общественными  зданиями.  В  одном  из  них,  как  нам  сказали,
находилась  приемная  президента.  К  сожалению,  сам  он  присутствовал  на
заседании  и  не  мог  уделить  нам  внимания,  но,  как  нам сообщили,  его
заместитель примет нас в половине третьего.
     В   это  время  смягчающее  действие   антибиотиков   кончилось   и   я
почувствовал,  будто  у  меня в желудке взбесился крокодил. Близость сортира
стала проблемой номер один. Посему мы отправились  в  местный  отельчик, где
нас ждал хоть и неаппетитный, но подобающий завтрак.
     Когда пробило половину  третьего,  мы  опрометью  бросились  в  кабинет
вице-президента.  Это  был высокий,  стройный мальгаш  с  седыми,  словно  с
мороза,  волосами,   одетый  в   безупречный   белый   костюм,   с   веселым
красно-желтым, будто букет орхидей,  фуляром, повязанным вокруг шеи. Остроте
складок на его брюках мог бы позавидовать нож гильотины. Он вежливо выслушал
Ли, объяснившую нашу задачу, но  было ясно,  что он занят собой больше,  чем
кем бы то ни было  на  свете. Это был самый отъявленный  бюрократ.  Пока  Ли
разговаривала, за окном дико  орал хриплым  голосом петух, давая понять, кто
хозяин на  его  территории, а за стеной некто пытался выводить на  гармонике
"Тихую  ночь", но каждый раз срывался на  втором такте. В  конце  концов наш
друг  в  белом  костюме  сказал,  что  будет польщен  снабдить нас  письмом,
которое,  по его  заверению, откроет нам все двери. Он вызвал машинистку  и,
когда  она покорно  села  подле,  накатал  огромнейшее  письмо  и  отдал  ей
печатать.  Она  унесла  письмо  с  собой, и  мы  услышали,  как  она  начала
выстукивать одним пальцем.
     К тому времени колики  в животе перешли за все мыслимые  пределы, и мне
хотелось только одного: в сортир. Поняв, что письмо будет печататься чуть ли
не до второго пришествия, я набрался смелости и спросил: где здесь  этот  --
ну, как бы это поделикатней -- кабинет задумчивости? Меня проводили в заднюю
часть  здания (тут  мне попался на глаза тот  самый хриплоголосый петух;  он
посмотрел  на  меня  с презрением)  и  указали  на  шлакоблочное  сооружение
размером чуть  больше буфета. Я открыл дверь и отпрянул: такой антисанитарии
не потерпел бы, наверно,  и  владелец самой захудалой греческой таверны. Две
цементные  ступени и углубление в земле  -- вот  и  все  удобства.  Из  дыры
доносились  зловещие  жужжащие звуки, словно там приютилось по  крайней мере
двадцать миллионов мух; кроме  того,  здесь нашли пристанище  самые  крупные
черные тараканы, каких я когда-либо видел. Они были на порядок длиннее моего
большого пальца, отливали шоколадом и бронзой, плавно скользили  и блестели,
словно  только  что  покинувшие  цех  "роллс-ройсы". Между  тем  кто-то  все
продолжал  наяривать  на  гармошке  "Тихую  ночь";  ему  вторил окончательно
одуревший петух. Ни тот, ни другой не попадали в такт.
     Из сортира я  прямиком направился в  офис  вице-президента, у  которого
наконец  было готово письмо. Сияющий чиновник подписал  его, и мы уже готовы
были отбыть  с  победой, как вдруг  его бдительный взгляд заметил  промашку:
фамилия  вашего  покорного  слуги везде была написана  с  одним  "р". Бедной
обруганной секретарше пришлось выстукивать все сызнова, а нам покорно сидеть
и  ждать. За  стеной все так  же  плакала невидимая  гармоника, срываясь  на
втором  такте, и  прошла, казалось, целая  вечность,  прежде чем письмо было
отпечатано,  вычитано, подписано и отдано  нам. Вся процедура отняла  у  нас
полчаса времени, а письмом так ни разу и не пришлось воспользоваться.
     Между  тем Мианта выведал по  каким-то таинственным каналам,  что у его
кузины, живущей в деревне  в трех милях отсюда, обитает  кроткий лемур; туда
мы  и  отправились  выяснить,  сколь правдивы эти сведения.  Как  только  мы
добрались  до места, Мианта вышел из машины и исчез, как струйка дыма, чтобы
вскоре вернуться с триумфом  и с корзиной из прутьев,  в которой съежился от
страха  молодой лемур. Выяснилось,  что  кузина Мианты видела  в тот день на
рынке штук пять лемуров, продаваемых как деликатесное кушанье, и выложила за
этого колоссальную  сумму в  семьдесят  пять пенсов, намереваясь приготовить
великолепный ужин  для  мужа. Выплатив ей убыток,  мы  популярно разъяснили,
сколь беззаконно убивать, ловить и есть этих животных, о чем она понятия  не
имела и узнала с удивлением.
     Вот типичный пример, когда исчезающий вид  оказывается под охраной лишь
на  бумаге.  Такое бывает не только на Мадагаскаре,  так происходит во  всем
мире.  Закон-то принимается, но не  доводится до сведения местных жителей, а
средств  на  создание инфраструктуры, чтобы обеспечить  его действие, нет. В
итоге, при самых благих пожеланиях, закон остается бездействующим.
     Бедное создание было столь напугано, что  я решил не подвергать его еще
одному стрессу и  не  пересаживать  в  свою  корзину из той,  в  которой его
принесли.  Ли села в  машину, поставила корзину с лемуром на колени и крепко
прижала  крышку на  случай,  если  пленнику  придет в  голову  вырваться  на
свободу.  Я  решил, что,  ввиду моего довольно опасного состояния  здоровья,
следует  вернуться  в отельчик, где все же имелись более  или менее  сносные
удобства. Наша  кибитка снова затарахтела в сгустившихся сумерках, как вдруг
на середину дороги  внезапно выскочил мужчина  и  стал  отчаянно размахивать
руками,  точно крылья мельницы.  К счастью,  тормоза  на  Ромуловой  тележке
каким-то  чудом  оказались  в  исправности,  и  все же  мужчина был в  такой
близости от смерти, какой я никогда бы себе не пожелал. Он  сообщил нам, что
в деревне примерно в четверти мили отсюда имеются три пойманных лемура.
     Скрепя  сердце  я дал знак Ромулу  свернуть с главной дороги. Потрясясь
еще немного  по  камням и  кочкам,  мы  въехали на  главную площадь довольно
большой  деревни  и встали.  Было  решено,  что  Ли  с  ее  отличным знанием
французского  пойдет и  разведает  насчет лемуров, а  затем  доложит  мне  о
наличии  таковых.  Она переставила корзину  с нашей первой добычей ко мне на
колени и упорхнула выполнять задание. Наши помощники последовали за ней.
     Я сидел, держа корзину с лемуром  на  коленях,  а тем  временем  машину
мгновенно,   неким  таинственным  образом  обступила  толпа  из  двух  сотен
мальгашских детей и тридцати гусей.  Тут  же обнаружились  два неприятнейших
обстоятельства: во-первых,  проснулся лемур и решил во  что бы  то ни  стало
вырваться  на  волю,  а   во-вторых,  боли   в  животе   сделались  особенно
мучительными.  Мне  нужно было  срочно выйти  по  делам,  иначе  меня  ждала
неминуемая смерть, но вопрос был в том, как удержать  зверюгу. Если я отпущу
крышку,  он тут же  вырвется,  а  поднять  стекла  машины  было  невозможно.
Выплакать  мою  тоску  было  некому --  мальгашская  ребятня,  с  изумлением
разглядывавшая  странного  бородатого  вазаха  (так  мальгаши  зовут  белого
человека), словно пришельца с Марса, разумеется,  говорила только  на  своем
родном  языке, а его-то как  раз я не выучил.  С  не меньшим  интересом, чем
дети, меня разглядывали гуси, при этом негромко гогоча; но, сами  понимаете,
Рим спасли, а меня -- никак.
     Окруженный  морем  очаровательных смуглых  лиц,  удивленно  распахнутых
черных глаз размером  с  блюдце, я проклинал себя под гоготанье гусей за то,
что  выгляжу таким  идиотом.  Между  тем лемур удесятерил  усилия, а резь  в
желудке достигла такой  мощи,  словно  кто-то орудовал там бензопилой;  пора
было что-то предпринять.
     "И на кой шут,-- ругал я  себя,-- ты со  всем этим  связался! Седина  в
бороду, а воображаешь, что у тебя  сил, как у двадцатилетнего. Играл бы себе
в гольф, как все порядочные люди в твоем возрасте, или вырезал бы фигурки из
мыла. На  черта было пускаться в такой мучительный  путь? Зачем  женился  на
молоденькой, которая все подстрекает тебя к опасным странствиям? Не проще ли
плюнуть на все да наложить на себя руки?"
     Тут я  сообразил, что  если покончу с  собой,  то  упущу  зверюгу. Круг
замкнулся. Прервав на сем философические размышления,  я вдруг увидел Ромула
на другом конце деревни и, не думая о последствиях, высунул голову из машины
и заорал благим матом:
     --Ромул!!! Сюда!!! Живо!!!
     Удивление на  детских лицах сменилось ужасом.  С дикими воплями ребятня
брызнула в разные стороны, ища  убежища кто  в  закоулках,  кто  за  дверями
хижин, словно  большой белый вазаха был самим дьяволом,  жаждущим  их крови.
Вслед за детьми в панике разбежались гуси, клаксоня, словно старые машины, и
воздев крылья, точно трубящие ангелы. Иные  из гусей забегали в хижины и тут
же с шумом изгонялись наружу. Вот уж не  думал, что могу произвести на детей
и зверей такой эффект. Тут подскочил встревоженный Ромул.
     -- Месье,-- проговорил он, задыхаясь,-- что вам?
     -- Жену ко мне, быстро! -- ответил я.
     Он бросился на поиски и через несколько секунд притащил испуганную Ли.
     -- Что случилось? -- спросила она.
     -- Живот... А тут  еще эта  тварь  пытается  вырваться...-- пробормотал
я.-- Пересади его в нашу корзину! Ну почему мы не сделали этого сразу?
     Наконец  дело было  сделано, другие дела тоже, но и по сей день меня не
отпускает мысль, что жуткий образ бородатого рычащего вазаха запечатлелся  в
памяти несчастных детишек на долгие  годы. Жалею,  что так произошло (право,
белые люди  достойны лучших воспоминаний у туземцев), но поймите, в  каком я
был состоянии.
     * * *
     Мы вернулись в отельчик и втихомолку пронесли лемура в  номер. По опыту
многих лет я  знаю, что в иных гостиницах вам  не разрешат  держать в номере
бородавочника и устроят  скандал, если вы  соберетесь поселить в ванне змей.
Прямо  скажем, близорукая  политика,  способная  отбить  у владельцев  таких
гостиниц  клиентуру. Так что самое правильное -- затащить животное  в  номер
подальше от  глаз  администратора.  Но  это  не  всегда  удается.  Как-то  с
хорошенькой  горничной-латиноамериканкой случился  сердечный приступ,  когда
она обнаружила у меня под кроватью не любовницу,  таящуюся от  жены (что там
считается обычным делом), а детеныша гигантского муравьеда.
     Лемур,  которого  мы теперь  могли  рассмотреть  как следует,  оказался
размером с  небольшую кошку.  У него  была бронзово-зеленая  шкура,  большие
золотистые глаза и  огромные лапы. На  обратном пути мы сделали остановку, и
Мианта нарезал  ему на корм сочного тростника  и папируса. Ли накрошила туда
морковки и банана. Чем  раньше приучишь зверюшку  есть  что дают, тем  легче
будет ваша задача. Где мы, к примеру, найдем на Джерси этот сорт тростника и
папирус? А морковки там сколько хочешь, да и бананы найдутся. Следовательно,
чем быстрее приучишь зверька к  морковке  и бананам, тем лучше. Но только Ли
открыла дверцу клетки, чтобы дать лемуру продегустировать приготовленное  ею
блюдо,  как зверек забился в угол, встал на задние  лапы, вытаращил  глаза и
раскрыл передние лапы, как если бы хотел обнять свою благодетельницу.
     -- Не скажу,  что этот лемур  очень кроток,-- заметил  я, когда  зверек
затявкал на Ли, словно испуганная собачонка.
     -- А что ты хочешь от бедняжки? -- возразила Ли.-- Как бы ты вел  себя,
если бы оказался на волосок от смерти в кастрюле?
     Крыть было нечем.
     ...Ли отправилась  на базар  купить нашему подопечному свежих фруктов и
овощей, оставив меня сидеть  на  нашей факирской  кровати, поглощать пачками
антибиотики  и  запивать  их  стаканами  шотландского виски.  Едва в  номере
воцарилась  тишина, я  услышал, как в клетке  сначала  заскребли когтями,  а
затем  раздалось  довольное  похрустывание. Это  очень  обрадовало  меня  --
случается, что проходят  сутки, а то и  больше, пока  вновь пойманный зверек
оправится  от  шока  и  начнет  есть.   Если  голодовка  затянется,  зверька
необходимо  выпустить. Но  если  он сразу начинает  есть  --  значит,  скоро
привыкнет к неволе.
     Нахрустевшись вдоволь,  лемур принялся обнюхивать клетку,  издавая  еле
слышные звуки, напоминающие мяуканье; затем последовала долгая тишина. Вдруг
он начал издавать весьма странные звуки,  похожие на "юрп", как будто кто-то
вынимал  пробку  из маленькой  бутылки.  Я  даже  подумал,  не  положила  ли
сердобольная Ли  в  клетку  бутылочку  шампанского.  Но  звук,  напоминающий
открывание бутылки, повторялся  снова и  снова  с регулярными интервалами, и
тогда я подумал, уж не является ли это у лемуров коммуникативным сигналом. В
густых   тростниках  звук,  напоминающий   выдергивание   пробки,  возможно,
наилучшим образом позволяет  животным  поддерживать  контакт, оставаясь друг
для друга невидимыми.
     Наблюдая за нашими лемурами,  я  поразился, какой у них  богатый  язык:
звуки, напоминающие выдергивание  пробки,  кошачье  мяуканье  и  мурлыканье,
собачье тявканье  и даже  ворчание, как  у лилипутского тигра. На  следующее
утро мы, к своей  радости,  обнаружили, что звереныш  съел весь предложенный
ему запас  растительности,  а  также  немного моркови и  полбанана. Когда Ли
кормила  его, он по-прежнему  таращил на  нее глаза  и разевал  рот, стоя на
задних лапах и  раскинув  руки, но  уже не тявкал.  Что мы сочли  еще  одним
добрым знаком.
     Мианта сообщил нам,  что завтра Ромул  отвезет нас  на восточный  берег
озера,  где  больше деревень и где  есть надежда найти пару нашему лемуру, а
возможно, и другие экземпляры.

        Глава вторая. ПОТОК ЛЕМУРОВ

     На  следующее  утро,  завтракая  яичницей  пополам  с антибиотиками,  я
наблюдал из окна ресторана  за уличной толпой. Ромул  прислал известие,  что
его механическая  повозка  поломалась  (в  чем  не было  конечно  же  ничего
удивительного),  и  попросил  немного  подождать.   Таким  образом,  в  моем
распоряжении оказался еще час на любование базаром, от которого я не отводил
глаз  с четырех утра  и который теперь был  в  самом  разгаре. К этой толчее
присоединилась  и Ли в поисках корзин  с крышками для  зверьков, которых нам
предстояло поймать,  а я наслаждался тем, что делал зарисовки.  Наблюдая  за
мальгашскими женщинами,  я  постиг,  сколько  функций у предмета одежды  под
названием ламба.
     Ламба -- кусок хлопчатобумажной ткани размером  четыре на восемь футов,
покрытый самым  изощренным и  многоцветным  узором. У  других  народов  этот
предмет  одеяния называется  саронг, и я помню, как в  годы  моей юности его
носила  мисс Дороги Леймур,  но сугубо с целью оттенить свои соблазнительные
прелести.  У  жительниц  же  Амбатундразаки  ламба  может  служить  и  более
практическим целям. Во-первых, плотно завернувшись  в нее, можно привязать к
себе и  ребенка  - со  стороны это  выглядит так, будто  у женщины  чрево со
спины.  Если у  вас нет ребенка,  можно переносить небольшие кули  с  рисом,
цыплят  и уток, завтрак и обед, в конце концов. Она может служить и платьем,
и  плащом,  и накидкой  от  солнца, и набедренной повязкой;  ею  можно тепло
укрыться на ночь, и наконец,- но не в последнюю очередь,- она просто сделает
вас прелестней.
     Мальгашки миниатюрны, хорошо сложены, и я нахожу их походку грациознее,
чем  танец  любой виденной мною балерины. Это  отчасти объясняется  тем, что
мальгашки с детства  приучаются носить  поклажу  на голове. Дух захватывает,
когда любуешься этими прелестницами в кокетливо надетых набекрень сияющих на
солнце  белых  соломенных  шляпах  и ламба всех  цветов  радуги,  облегающих
соблазнительные выпуклости  тела.  Поражает  и то, какую  тяжесть они  могут
переносить на голове;  удивительно, что  их тонкая шейка не ломается, словно
стебелек цветка. Однажды  я стал свидетелем, как такая красавица  переносила
на голове  корзину,  полную  сладкого картофеля; чтобы водрузить  на  голову
эдакую  тяжесть,  понадобилась  помощь  двух  ее друзей.  Но  как  только, к
удовлетворению  мальгашки,  груз  был  водружен  куда  положено,  она плавно
двинулась с  места  и  поплыла  по дороге, словно шар по гладкой поверхности
льда. Забавную картину представляла собой другая  леди, у  которой на голове
была огромная корзина с двумя гусями. Корзина скрывала птиц почти целиком, и
я всласть посмеялся над зрелищем двух крякающих голов, торчащих из корзины.
     Пока я дожидался в баре,  к жене хозяина гостиницы,  которая была здесь
за  барменшу,  тянулась  вереница  людей,  и всяк  предлагал  что-нибудь  на
продажу: кто  жестяной чан  рыбы,  кто  связку кудахчущих кур, несомых  вниз
головой, кто  заднюю  ногу  зебу, кто  десяток-другой  яиц.  Мадам тщательно
инспектировала  каждое предложение  и либо отсылала продавца на кухню,  либо
отмахивалась рукой в знак отказа.
     За  наблюдением этой  удивительной и красочной  сцены меня застали наши
друзья  Араминта  и Эдвард, которые решили  взять отпуск  и  поехать с нами.
Страстно  болея  за наше  дело,  они  надумали  посмотреть,  как  собирается
коллекция животных. Двоюродный дедушка Эдварда, Герберт  Уитли, основавший и
построивший зоопарк  в Пейнтоне в  Девоншире, в свое  время покупал  у  меня
множество  видов  для своей  коллекции. Это был  замечательный  натуралист и
большой оригинал из той породы людей, которая встречается, наверно, только в
Англии. На удивление чуткий ко всему живому, он умудрялся разводить у себя в
зоопарке  такие виды  животных,  каких  никому  другому  не  удавалось  даже
сохранить  живыми в  неволе.  Эдвард  внешне  во  многом  походил на  своего
двоюродного деда:  такой  же высокий и крепкий, с такой же походкой с легким
наклоном  головы,  с  теми же  выступающими  скулами;  он  одаривал  каждого
зазывным невинным  взглядом, будто искал партнера на  партию в теннис.  А  у
Араминты  глаза  были темные  с  поволокой,  и взгляд  у  нее  был добрым  и
пытливым. Она как нельзя лучше подходила своему  пышущему здоровьем спутнику
- как,  впрочем, ей подходило  и  это  чудесное викторианское имя, сейчас, к
сожалению, вышедшее из моды.
     Случился, к  несчастью, конфуз. Когда два  дня  назад я вышел встречать
их,  сильно уставших после перелета, Араминта подцепила-таки от меня одну из
тех инфекций, которых я успел набраться в тропиках. Впрочем, она готова была
простить мне эту оплошность  при условии, что я нареку первую пару пойманных
лемуров Араминтой и  Эдвардом, на что я,  разу