альмовых листьев; в таких корзинках  мне
обычно приносили пойманных зверей.
     --  Этот  человек  поймал зверя,  Даниель?  --  спросил  я,  затормозив
велосипед.
     -- Кажется, да, сэр.
     Мужчина медленно  шагал  по  пыльной  дороге.  Приблизившись,  он  снял
головной убор и улыбнулся; я узнал одного из жителей Эшоби.
     -- Добрый день! -- крикнул я. -- Ты идешь ко мне?
     --  Добрый  день,  сэр!  --  ответил  он,  показывая  мне свою  зеленую
корзинку. -- Я принес вам зверя.
     --  Надеюсь, что  это хороший зверь,  в  противном случае  ты  напрасно
проделал такой длинный путь.
     Я взял у него корзинку.
     Даниель и охотник обменялись рукопожатиями и быстро заговорили на своем
родном языке.
     Я приоткрыл корзинку и  заглянул внутрь, надеясь увидеть там мешетчатую
крысу,  или  белку,   или  какого-нибудь  другого  обыкновенного,  ничем  не
примечательного  зверька.  Но  на  дне  корзинки,  глядя  на  меня  большими
золотистыми  глазами, сидел  ангвантибо -- тот самый ангвантибо,  на  поиски
которого я мобилизовал в свое время всех охотников Эшоби.
     В  жизни,  к   сожалению,  очень   редко  встречаются  минуты   полного
совершенного  счастья.  Именно  такие  редкие  минуты  я  пережил  при  виде
пойманного ангвантибо. Даниель и охотник  решили, очевидно,  что  я сошел  с
ума: прямо на дороге  я  проделал несколько диких прыжков,  громкими криками
распугал  находившихся поблизости  птиц, хлопал по  плечу охотника, Даниеля,
если  бы сумел,  похлопал бы по плечу и  себя. После многих месяцев  тщетных
поисков я наконец имел в руках настоящего живого ангвантибо. Сознание этого,
как хмель, ударило мне в голову.
     -- Когда ты его  поймал? -- спросил  я  после того, как возбуждение мое
немного улеглось.
     -- Вчера днем, сэр.
     Из этого  следовало, что драгоценный  зверек  уже почти сутки находился
без  пищи и воды.  Нужно  было  срочно доставить его в Бакебе,  поместить  в
хорошей клетке, накормить и напоить.
     -- Даниель,  я  быстро поеду  в  Бакебе, чтобы  накормить зверя,  а  ты
пойдешь вместе с охотником пешком.
     -- Хорошо, сэр.
     Оставив Даниеля с обеими корзинами, я повернул велосипед, подвесил себе
на грудь корзинку с ангвантибо и поехал обратно в Бакебе. Я несся вперед, не
замечая пыли, мостов,  рытвин. Мной  владела единственная  мысль  -- быстрее
поместить   драгоценного   зверька  в  подходящей  клетке,   обеспечить  его
надлежащим уходом и пищей. Добравшись наконец до Бакебе, я оставил велосипед
в деревне  и побежал вверх  по  холму к нашему дому.  На полпути  мне  вдруг
пришла  в голову  страшная мысль: не ошибся ли  я,  решив,  что  в  корзинке
находится  ангвантибо?  Быть может,  это  просто детеныш западноафриканского
лемура,  который  очень  похож  на ангвантибо? Затаив дыхание,  я  приоткрыл
корзинку  и  снова   взглянул  на  зверька.   Быстро  установив  характерные
особенности  ангвантибо,  я успокоился. Количество  и  очертания пальцев  на
лапах,  размер  ушей, отсутствие хвоста -- все  признаки  подтверждали,  что
передо мной был настоящий ангвантибо. Облегченно вздохнув, я продолжил путь.
     Вскоре  я  увидел  Джона,  медленно  прохаживавшегося  вдоль  клеток  и
следившего  за  кормлением  птиц.  Широко  размахивая  шляпой  над  головой,
радостный и возбужденный, я издали начал выкрикивать отчет о случившемся:
     --Джон,  я достал ангвантибо... живого и здорового... ангвантибо...  ты
слышишь?
     Все  слуги бросились  мне  навстречу, чтобы увидеть зверя, о котором  я
столько рассказывал  и  за  поимку которого  установил  огромную  цену.  Они
улыбались  и  переговаривались,  разделяя  мой восторг и  возбуждение. Джон,
напротив, не проявил ни малейшего интереса к радостному событию. Взглянув на
меня через плечо, он проронил небрежно:
     -- Это хорошо, старина, -- и продолжал кормить своих птиц.
     Ни одно животное не вносило  своим появлением в лагере  и  половины той
суматохи, которую вызвало появление ангвантибо. Семья мешетчатых крыс, мирно
дремавшая в клетке,  была без  всяких церемоний изгнана в другое  помещение.
Клетка  после  тщательной  чистки  была приспособлена в  качестве временного
жилья для ангвантибо. Плотнику было дано задание в кратчайший срок построить
самую  лучшую  клетку,  какую только  он  в  состоянии сделать.  Слуги  были
разосланы в  разные стороны в  поисках яиц, поу-поу, бананов,  мертвых птиц.
Когда бывшая  клетка  крыс была  оборудована  многочисленными  жердочками  и
перекладинами и на  покрытом чистыми  опилками полу были расставлены миски с
водой и пищей, наступил торжественный момент. Окруженный толпой слуг, каждый
из которых едва  осмеливался  дышать, боясь встревожить дорогого  пленника и
навлечь  на себя  мой гнев,  я осторожно  вытряхнул ангвантибо из корзинки в
отведенное  ему  помещение.  Зверек  несколько  секунд  осматривался,  затем
подошел  к  одной из мисок, засунул в рот кусок  банана, быстро забрался  на
одну  из  перекладин и, притаившись,  принялся поспешно уплетать  его. Я был
приятно  удивлен, так как опасался,  что  перемена  обстановки  отрицательно
скажется на  аппетите  животного. Видя  его  сидящим на перекладине и  мирно
жующим банан,  я вдруг почувствовал  такую гордость,  как будто поймал его в
лесу собственными руками.
     -- Джон, -- позвал я хриплым шепотом, -- пойди, посмотри на него.
     --Очень милый маленький зверек, -- отозвался Джон.
     Это была в устах Джона величайшая похвала по адресу  живых  существ, не
принадлежащих  к  миру  пернатых.  Но  ангвантибо  действительно  был  милым
маленьким зверьком.  Он немного  походил  своим плотным золотисто-коричневым
мехом,  сутулой  спиной и  яркими бусинками глаз  на  игрушечного  плюшевого
медвежонка. Величиной  он был  с месячного котенка,  по сравнению с толстым,
покрытым густым мехом туловищем ноги его казались длинными и тонкими. Руки и
ноги его имели большое сходство с человеческими, только первые два пальца на
руках  были значительно укорочены. Это позволяло  зверьку легко цепляться за
жерди и перекладины: схватившись руками за толстую жердь или ветку, он висел
на ней, как приклеенный..
     Больше получаса провел я в почтительном молчании  возле  клетки. За это
время ангвантибо съел полтора  банана, примостился  на сравнительно  пологой
перекладине, крепко обхватил ее руками и ногами, положил голову между руками
и задремал. Осторожно накрыл я клетку куском ткани, чтобы солнечные  лучи не
беспокоили спящего, и на цыпочках отошел в сторону.
     Через каждые полчаса я  подкрадывался к  клетке, чтобы  убедиться,  что
зверек не упал с жерди и не  унесен злыми духами. В ближайшие два  дня я  по
утрам вскакивал и бежал к клетке, не успевая  даже выпить традиционную чашку
чаю,  к  великому  изумлению  слуг.  Даже  Джон  заразился  моим  волнением:
высунувшись из-под противомоскитной  сетки, он с беспокойством следил, как я
снимал накидку с передней стенки клетки и заглядывал внутрь.
     -- Все в порядке? -- спрашивал он. -- Как зверек кушал?
     -- Хорошо, он съел полбанана и дохлую птицу.
     Суматоха,  вызванная появлением в лагере ангвантибо, или, если называть
его  точно,  Arctocebus  calabarensis,  объяснялась  несколькими  причинами.
Прежде всего, животное это встречается чрезвычайно редко; оно водится только
в лесах  Камеруна,  причем в очень небольшом количестве. Во-вторых, им очень
интересовался  Лондонский  зоопарк, от которого мы  получили заказ на поимку
этого вида животных.
     Хотя ангвантибо  и известен ученым с 1859 года,  в Британском  музее не
больше дюжины  чучел и  шкур этих животных.  Натуралисты сходятся во мнении,
что ангвантибо встречается  чрезвычайно редко  и  поймать  их  очень трудно.
Ангвантибо  относятся  к  группе  лемуров  --  животных,  близко  стоящих  к
обезьянам. Известен лишь один случай, когда ангвантибо содержали в неволе  и
наблюдали за ним в искусственных условиях,  но  я  был бы первым, кто привез
живого  ангвантибо в Англию. В случае успеха  нашего  эксперимента зоологи и
анатомы  впервые  получили  бы возможность  изучать  привычки и образ  жизни
ангвантибо.  Поэтому я и не хотел допускать ни малейшего риска при уходе  за
пленником, так как понимал, что, потеряв  его,  я вряд  ли  мог рассчитывать
найти замену.
     Я должен отдать справедливость зверьку и отметить,  что он не доставлял
нам значительных хлопот. С первых же дней определился его  вкус к  бананам и
дохлым  птицам. Пищу он охотно запивал  молоком, перед сном  с удовольствием
проглатывал полдюжины  кузнечиков. Целыми днями он спал, плотно прижавшись к
жерди  и  спрятав  голову  между  передними  лапами. Вечером,  перед заходом
солнца,  он  обычно  просыпался,  быстро встряхивался,  несколько раз зевал,
показывая  при  этом широкий розовый  язык,  и  начинал прогулку по  клетке,
очевидно,  с  целью  нагнать  аппетит.  Он спускался  к одному  краю клетки,
переходил  по  полу  к  противоположной   стене,  снова  поднимался  кверху,
карабкаясь  между  жердями и  перекладинами; возвращался  на прежнее место и
начинал все с самого  начала. Это круговое движение длилось около часа, пока
не подходило время  кормления. Как только в  клетке появлялась миска с едой,
ангвантибо  приступал к  трапезе,  не высказывая никаких  признаков  страха.
Иногда он спускался на землю, низко  склонял  голову и выгибал спину; в  эти
минуты он особенно походил на крошечного медвежонка. Если миска стояла прямо
под какой-нибудь подходящей перекладиной, он повисал на ней,  ухватившись за
нее  ногами, хватал руками куски банана и засовывал их в рот, облизывая губы
и слизывая с носа банановый сок. Единственными звуками, которые  я слышал от
него, были слабое, похоже  на кошачье,  мурлыканье и тихое  шипение, когда я
пытался дотронуться до него.  С  большим трудом удавалось  мне снимать его с
жерди, в которую он вцеплялся лапами с невероятной для своего размера силой.
Приходилось  обхватывать его вокруг  туловища и изо всех  сил тащить,  в  то
время как он упирался и при случае старался укусить меня в руку острыми, как
иголки, зубами.
     Неделю  спустя,  убедившись, что Аркто, как мы  назвали зверька, хорошо
прижился в лагере,  я повторил попытку познакомиться с  Нда-Али. Снова  мы с
Даниелем двинулись в путь по пыльной ухабистой дороге, но на этот  раз ничто
нас  не   задержало,  и  к  одиннадцати  часам   утра,  уставшие,  мокрые  и
взъерошенные,   мы  прибыли  в   Финешанг.  Там   нас  уже  ожидал  охотник,
необыкновенно мрачный. Без всяких задержек мы отправились в  путь. Даниеля я
оставил в деревне, решив, что слабому юноше трудно будет совершить подъем на
крутую высокую гору. Не прошли мы, однако, и половины пути, как я понял, что
и мои собственные силы также могут оказаться недостаточными.
     Охотник поднимался по крутому склону  горы с  удивительной быстротой. Я
карабкался  за ним, стараясь сохранить  престиж белого человека, пот  градом
катился по моему лицу. Лишь однажды охотник немного замедлил шаг:  произошло
это  тогда,  когда зеленая  мамба,  пожалуй, наиболее  быстрая и ядовитая из
встречающихся в западной  Африке змей, зеленой  стрелой  пересекла  тропинку
перед нами.  Она  появилась  на  стволе  одного из деревьев,  скользнула  по
тропинке в трех  футах от  охотника  и исчезла в кустах.  Охотник застыл  на
месте, лицо  его покрылось  смертельной бледностью.  Свирепо  взглянув в  ту
сторону, где исчезла змея он повернулся ко мне.
     -- Уг! -- произнес он выразительно и энергично. С момента нашего выхода
из деревни это  было первое обращенное ко мне слово, и я счел себя обязанным
на него ответить.
     -- Уг! -- согласился я.
     Дальше пошли молча. Пройдя около половины пути, мы вышли к широкому, но
мелкому  озерцу, в которое  впадал  небольшой ручей. Мой спутник разделся  и
начал купаться в ручье. Я последовал его  примеру. Искупавшись, охотник стал
жадно  пить воду из ручья.  Я примостился  на  скале и решил открыть бутылку
пива,  но обнаружил, что не захватил с собой штопор. Помянув недобрым словом
слугу,  укладывавшего мою  корзину, я  отбил  горлышко и  стал пить прямо из
бутылки, надеясь, что не проглочу вместе с пивом и осколки стекла. Охотник в
это время  с подобающей скромностью скрылся  за одной из  скал. Напившись, я
принялся искать лягушек среди скал на берегу ручья.
     Вскоре  появился  мой  проводник, и мы  пошли дальше. Я  двигался почти
машинально,  пот  непрерывно  заливал   мне  глаза.  Эта  часть  путешествия
совершенно выпала из  моей  памяти.  Я  очнулся, когда мы вышли  из леса  на
маленькую  залитую  солнцем поляну,  густо  заросшую  высокой травой.  Стадо
мона-гвенонов,  вспугнутое  нами,  убежало  с  поляны  и,  шурша   листьями,
забралось на деревья. Мы долго слышали шум  от их  движения и  громкие крики
"оинк... оинк...".  На краю  поляны  находилась огромная  скала, величиной с
большой дом, венчавшая склон горы,  по которому мы  только что  поднялись. С
этой скалы передо мной раскрылась изумительная панорама.
     На  многие мили  во всех направлениях раскинулась неровная  поверхность
тропического  леса.  Местами  вырисовывались причудливые  очертания  холмов,
покрытых  деревьями,  листва   которых  давала  самые  различные  оттенки  и
сочетания  зеленого цвета. Далеко внизу под нами, подобно нарисованной мелом
на  зеленом  фоне тонкой белой полоске, виднелась дорога. Быстро  охватив ее
взглядом, я нашел Бакебе, холмик рядом с ним и наш крохотный домик на холме.
Прямо перед нами лес уходил за  французскую границу, справа, тускло мерцая в
дымке  полуденного  зноя, похожая на неясный туманный отпечаток  на  голубом
небосводе, примерно в восьмидесяти милях от нас вырисовывалась гора Камерун.
Это  было  захватывающее,  изумительное   по   красоте  зрелище;  впервые  я
по-настоящему  охватил  величие  и  беспредельность  лесных массивов Африки.
Сплошной  пояс  тропических  лесов пересекал  всю  Африку и  лишь  далеко на
востоке -- в Кении,  Танганьике, Родезии  -- переходил в полосу саванн.  Эта
мысль поразила  меня; закурив, я принялся считать, сколько зверей приходится
на  одну квадратную  милю  лесов,  но  после нескольких  минут,  заполненных
сложными  арифметическими  выкладками, мне  пришлось отказаться  от подобных
расчетов.
     Охотник лежал на скале и дремал. Я сидел рядом с ним, с помощью бинокля
рассматривал различные участки леса и не  мог оторваться от этого занятия. Я
следил за  полетом  птиц-носорогов  над  вершинами  деревьев, казавшимися на
таком расстоянии  головками  цветной капусты.  Я следил и за движением стада
обезьян по  лесу; самих обезьян я не видел,  но колыхание  листьев указывало
направление их пути.
     На  дороге  показалось  красное  пятнышко, походившее  на экзотического
красного жука. Это был двигавшийся из Мамфе  в  Кумбу грузовик, поднявший за
собой   тучи  пыли.   Некоторое   время  я   следил   за  машиной,  а  затем
заинтересовался чем-то другим. Позднее, когда я вернулся домой,  выяснилось,
что замеченный мной  грузовик провалился вскоре  на одном из мостов и упал в
ручей с  двадцатифутовой  высоты.  Джону  пришлось уделить  полдня  оказанию
первой помощи пострадавшим пассажирам.
     Пока охотник  мирно спал,  я  спустился со  скалы  и начал  осматривать
поляну. На противоположной стороне  в лесу,  футах в двадцати  от опушки,  я
наткнулся  на прогалину между  стволами крупных  деревьев; маленький  ручеек
журчал  здесь  между покрытыми  мохом  камнями.  Я  решил,  что это наиболее
подходящее  место   для  разбивки  лагеря.   Пока  я  исследовал  местность,
рассматривая  камни   и  деревья,  я  неожиданно  вышел  на  другую  поляну,
значительно больше первой. Таким образом, облюбованное мною место для лагеря
находилось  между  двумя  полянами.  Я  счел  такое местоположение  особенно
удобным, надеясь встретить на полянах интересных животных.
     Когда я вернулся, охотник уже не спал. Я  предложил возвращаться домой,
так  как основное мне уже было ясно, а  времени до вечера  оставалось совсем
немного. В течение всего пути мой спутник не проронил ни  слова. Он оказался
самым молчаливым из всех встреченных мной жителей Камеруна.
     Спуск был  значительно  легче  подъема,  и мы  затратили на него меньше
времени. Когда мы  достигли последнего  склона горы, поднялся  ветер и полил
сильнейший дождь.  Листья  и сухие ветки отлетали от  деревьев  и падали  на
землю,  время от времени раздавался  громкий треск падения больших деревьев,
не выдержавших порывов сильного ветра.
     В Финешанг мы пришли совершенно мокрые. Я укрылся  от дождя в неуютной,
с  отвратительным  запахом хижине  охотника.  Вскоре к  ним  присоединился и
Даниель. Мы закурили,  и, так как  охотник  не затрагивал  эту тему, я прямо
спросил его,  когда он поведет  моих  людей в горы, поможет  нам разбить там
лагерь и сколько он за это хочет получить денег.
     -- Маса даст мне двадцать  фунтов за эту работу, -- совершенно спокойно
произнес он в ответ.
     От неожиданности  я расхохотался, что очень обидело моего  собеседника.
Он  произнес длинную тираду о кознях злых духов,  обитающих в горах, о  том,
что  он  единственный  человек,   имеющий  на  них  некоторое  влияние,   об
опасностях, которые грозят  людям, не  проявляющим должного уважения к  воле
злых  духов,  и т.  д.  Он уверенно заявил, что без его помощи  я  не  сумею
подняться в горы и потому вынужден буду  согласиться с назначенной им ценой.
К тому времени дождь прекратился, я встал и посмотрел ему в лицо.
     -- Слушай, мой друг, если ты поведешь  меня в горы, я буду платить тебе
по  два  шиллинга в  день. Если мы поймаем в  горах нужных  мне животных, ты
получишь от меня хороший подарок. Если  ты не согласен, я  пойду в горы  без
тебя. Я найду других охотников. Если ты согласен, скажи мне об этом.
     Охотник с презрением взглянул на меня и вызывающе сказал что-то Даниелю
на своем языке. Даниель с жаром стал ему возражать.
     -- Он согласен. Даниель?
     --Нет, сэр, он не согласен.
     -- Хорошо, оставим этого глупца.
     Я  положил  на порог хижины три шиллинга, раздраженно вышел из деревни,
сел  на велосипед и поехал домой. На  этом  мои  переговоры с  охотником  из
Финешанга  закончились. Лишь впоследствии  я  понял, какого опасного врага я
приобрел в его лице.


ГЛАВА Х
     Нда-Али
     Восхождение  на Нда-Али  началось  в  предрассветный  час. Когда первые
солнечные лучи  прорвали  редеющий туман, мы находились уже у нижних склонов
горы. Отсюда пошел тяжелый участок пути.  Носильщики задыхались, кряхтели, и
стонали, карабкаясь в гору, прыгая с грузом  со скалы на скалу, переступая и
обходя  огромные  разветвленные  корни  деревьев.  В  подобной  местности  я
испытывал особенное чувство уважения и симпатии к моим носильщикам. Двигаясь
почти налегке, с биноклем и ружьем, я тяжело дышал, чувствовал, как учащенно
бьется мое сердце, через каждые полмили садился отдыхать. А цепь носильщиков
продолжала безостановочно двигаться вперед; у каждого из них на голове лежал
тяжелый груз, лица блестели от пота,  шейные мускулы напрягались до предела,
так  как  требовались  огромные усилия,  чтобы  на  таком подъеме  сохранить
равновесие ящиков и мешков. Я и Тэйлор шли впереди, выбирая наиболее удобный
путь, мой  спутник  быстрыми  взмахами своего ножа  мачете делал зарубки  на
зеленой коре молодых  деревьев. Если на нашем пути встречались опасные скалы
или  упавшие   деревья,   обвитые   густой  сетью   лиан,  мы   с   Тэйлором
останавливались,  дожидались подхода  носильщиков и помогали им преодолевать
трудные места. Я старался при этом обменяться несколькими словами на ломаном
английском  языке  с  каждым  проходившим  мимо,  что  очень  их  забавляло.
Добравшись  до безопасного места, носильщики с громким, разносившимся далеко
по лесу свистом облегченно вздыхали.
     После часа непрерывного подъема  мы прошли, по моим расчетам,  половину
пути до места, выбранного