м новым повторением рассказ этот приобретал
все новые и новые поразительные подробности. Когда  мы дошли до моей виллы и
ящерица поселилась  в просторной  клетке,  я  собрал  всех  Гончих Бафута  и
произнес  перед  ними  небольшую  речь.  Я сказал  им, что,  как  они видели
собственными  глазами,  мое   лекарство   -  прекрасная   защита  от  укусов
Ке-фонг-гуу, Охотники с жаром закивали  в знак согласия. Поэтому,  продолжал
я, завтра все они получат чудодейственную жидкость - ведь  мне нужно поймать
очень много таких ящериц, и с этим лекарством они могут смело пойти на охоту
и принести мне добычу - теперь им бояться нечего. И тут я широко, благодушно
улыбнулся,  ожидая  услышать  крики  восторга.  Однако  никаких восторгов не
последовало: напротив, охотники  совсем помрачнели  и  угрюмо  топтались  на
месте, пальцы их босых ног зарывались в дорожную пыль.
     - Ну как? - спросил я после долгого молчания. - Вы не согласны?
     - Нет, маса, - пробормотали мои Гончие.
     -  Почему  же?  Разве  вы не слышали,  ведь я  дам  вам  мое  особенное
лекарство? Чего вы боитесь?
     Охотники скребли в  затылках, переминаясь с  ноги на  ногу,  беспомощно
поглядывали  друг  на друга,  и наконец  один  из  них  набрался  храбрости,
несколько раз откашлялся и заговорил.
     - Маса,  - начал он. - Твой  лекарство, он, конечно,  очень хороший. Мы
это сами видеть. Мы видеть, как добыча кусать маса и маса не умереть.
     - В чем же дело?
     - Этот лекарство, маса, он колдует только белый  человек. Он не колдует
черный человек. Для маса этот лекарство хороший, для нас он не хороший.
     Добрых  полчаса  я  их  убеждал,  умолял,  уговаривал.  Они  были очень
вежливы, но непреклонны:  лекарство годится  для белых, а  на  черных оно не
подействует. В этом они были убеждены и твердо стояли на своем. Каких только
доводов я не придумывал, пытаясь  их  переубедить!  Но  тщетно.  Под  конец,
безмерно разозлившись  оттого,  что мой хитрый план не сработал,  я отпустил
охотников и отправился обедать.
     Вечером с бутылкой джина явился Фон в сопровождении пяти членов совета.
Полчаса  мы просидели на залитой лунным светом веранде и бессвязно болтали о
всякой всячине; потом Фон пододвинул свой стул поближе  к  моему, наклонился
ко мне, и неизменная широкая подкупающая улыбка осветила его лицо.
     -  Один  человек сказать мне, ты поймать  Ке-фонг-гуу, - сказал  Фон. -
Этот человек сказать мне правда?
     - Да, верно, - кивнул я, - Очень хорошая добыча, эта ящерица.
     - Этот человек сказать, ты поймать Ке-фонг-гуу голый рука,  - продолжал
Фон. - Я думать, этот человек сказать неправда, а? Этот добыча, Ке-фонг-гуу,
он очень опасный, его нельзя брать голый рука,  а? Он тебя  убить  один раз,
разве не так?
     - Нет, этот  человек сказал тебе правду, - решительно  возразил я. -  Я
держал ящерицу голой рукой.
     Услышав мой ответ, члены совета шумно перевели дух, а  Фон откинулся на
спинку стула и смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
     - И когда ты его поймать,  что он  делать? - спросил Фон после  долгого
молчания.
     - Она меня укусила. Фон и его советники дружно ахнули.
     -  Она  меня  укусила  вот  сюда,  -  сказал я  и вытянул руку,  а  Фон
отшатнулся, точно я наставил на него ружье. Он и его  советники оглядели мою
руку с безопасного расстояния и оживленно о чем-то поговорили.
     - Почему ты не умереть? - спросил потом Фон.
     - Умереть? - нахмурился я. - А почему я должен был умереть?
     - Да ведь этот добыча -  опасный,  - в волнении сказал Фон.  - Он очень
много  сильно кусаться.  Если  его  схватить  черный человек,  он  один  раз
умереть. Почему ты никогда не умереть, друг мой?
     - Ну, у меня от этого есть особенное лекарство, - небрежно бросил я.
     И снова все присутствующие дружно ахнули.
     - Этот лекарство - европейский? - спросил Фон.
     - Да. Хочешь, я тебе его покажу?
     - Да, да, отлично! - вскричал Фон.
     Все молча  ждали,  а я  пошел в комнату  и  принес свою  аптечку; потом
вытащил из ящичка  пакет борной  кислоты в порошке и высыпал щепотку себе на
ладонь.  Все жадно вытянули шеи, стараясь получше разглядеть чудодейственное
лекарство. Я налил в стакан  воды, размешал в ней порошок  и натер раствором
ладони.
     - Вот  и все!  - сказал  я  и развел руками, как заправский фокусник. -
Теперь Ке-фонг-гуу не сможет меня убить.
     После этого я подошел к клетке с ящерицей, открыл дверцу и обернулся  к
своим гостям,  держа в руках животное. Раздался шелест  одеяний, и все члены
совета, теснясь и толкаясь, точно стадо перепуганных овец, кинулись в другой
конец веранды. Фон не шелохнулся в  своем кресле, но, когда он увидел, что я
направляюсь к нему, на лице его отразились страх и отвращение. Я остановился
перед его  креслом и  протянул  ему  ящерицу,  которая  между  тем  силилась
отгрызть мне палец.
     - Смотри... Видишь? - сказал я. - Эта добыча не может меня убить.
     Не сводя глаз с ящерицы. Фон в полнейшем  изумлении со свистом выдохнул
воздух. Наконец он оторвал от нее зачарованный взгляд и посмотрел на меня.
     -  Этот  лекарство...  -  сказал  он  хрипло. - Он  годится  для черный
человек?
     - Очень годится и для черного человека.
     - И черный человек не умереть?
     - Ни в коем случае, друг мой.
     Фон откинулся на спинку кресла и, пораженный, глядел на меня.
     - А! - сказал он наконец. - Отличный штука, этот лекарство.
     - Хочешь попробовать его на себе? - небрежно спросил я.
     - Э-э-э...  да,  да, отлично, -  с тревогой  ответил  Фон. Не давая ему
времени передумать,  я посадил ящерицу обратно в  клетку и развел в воде еще
немного  борной. Потом  еще раз  показал Фону,  как этим  пользоваться, и он
долго, усердно втирал "волшебное зелье" в свои огромные ладони.
     Наконец я принес клетку, вытащил ящерицу и протянул ее Фону.
     Настала  решающая минута:  советники  окружили нас, все же стараясь  не
подходить слишком близко, и, затаив  дыхание,  следили за нами. Их лица были
искажены  страхом, а Фон  облизнул губы,  протянул было руку  к ящерице,  но
тотчас тревожно отдернул, потом протянул еще раз. Мгновение нерешительности,
огромная  черная  рука повисла  в воздухе  над  радужной  ящерицей,  наконец
глубокий  вздох  - и  ящерица  у  него на руке, уверенно схваченная  поперек
туловища.
     - А-а-а-а-а-а! - выдохнули зрители.
     - Вот! Я  его держать! - завопил  Фон  и  стиснул несчастную  ящерицу с
такой силой, что я испугался за ее жизнь.
     - Полегче! - взмолился я. - Не тискай так, ты ее убьешь!
     Но  Фон  совсем  оцепенел,  сложная   смесь  страха  и  восторга  перед
собственной смелостью сковала его: он сидел  неподвижно, не  спуская  глаз с
ящерицы, зажатой у  него в  руке, и только бормотал: - Я его  взять... я его
держать...
     Мне пришлось  силой разжать  его пальцы,  отнять злополучную  ящерицу и
посадить ее обратно в клетку.
     Фон  оглядел свои  ладони  и  поднял  на меня  глаза;  лицо  его  сияло
совершенно детской  радостью. Советники о чем-то  оживленно переговаривались
между  собой. Фон  замахал  на меня руками и расхохотался. Он  все  хохотал,
хохотал и никак  не мог остановиться; при  этом  он  хлопал  себя по бедрам,
сгибался в три погибели в своем  кресле, кашлял,  брызгал слюной, и  по лицу
его текли слезы. Смех этот был так заразителен, что засмеялся и я. а потом и
советники тоже не заставили себя ждать. Мы все топали ногами и хохотали так,
будто  уже  никогда в жизни не перестанем: в конце  концов один из хохочущих
советников совсем задохнулся и стал кататься по полу,  а Фон,  сотрясаясь от
бурных приступов смеха, без сил откинулся на спинку кресла.
     - Чего это вы смеетесь? - сквозь смех выговорил я наконец.
     - Да очень  смешно, - покатываясь от смеха, ответил  Фон. - Очень долго
время, еще когда я быть совсем малый и после,  я всегда бояться этот добыча.
Ха,  я много его  бояться. А  теперь  ты давать  мне  лекарство и я  уже  не
бояться,
     Он опять откинулся на спинку кресла, и при одной этой мысли  рассмеялся
до слез, даже всхлипнул от смеха.
     -  Ке-фонг-гуу,  твой  время  прошел,  я  тебя  теперь  не  бояться.  -
захлебывался он.
     Потом, совсем ослабев от хохота, не в силах разогнуться, мы допили все,
что оставалось в бутылке, и Фон ушел к себе. бережно сжимая в руке пакетик с
борной. Я предупредил, его, что это лекарство отлично помогает против укусов
агам, Ке-фонг-гуу и гекконов, но, если ужалит змея, оно ни в коем случае  не
поможет. Как  я и надеялся,  рассказ  о том, что мое  лекарство сделало Фона
неуязвимым - он держал  в руке Ке-фонг-гуу и  остался  жив  и здоров.  -  на
другой же  день был у всех на устах. Еще до вечера ко мне явились мои Гончие
и озарили меня такими улыбками, что сердиться на них было просто невозможно.
     - Ну, что случилось? - холодно спросил я.
     - Маса, -  попросили Гончие, - дай нам тот лекарство, который ты давать
Фону, и мы пойти ловить для маса Ке-фонг-гуу.
     В  тот  же  вечер  я  оказался   счастливым   обладателем  двух  ящиков
красивейших равнинных  сцинков, а Гончие Бафута,  окруженные толпой бафутян,
распивали пиво и живописали восхищенным слушателям все подробности охоты, уж
наверно украшая рассказ всевозможными домыслами.  Я сидел на  веранде и тоже
слушал, а  заодно писал записку в  ближайшую аптеку с просьбой  прислать мне
борной. Несомненно, она мне еще очень и очень пригодится.

ГЛАВА VIII. Мнимая слепозмейка

     Через   несколько   недель  поток  бафутян,   которые   приносили   мне
всевозможную "добычу", усох до тоненького ручейка. Произошло это потому, что
к   тому   времени   у   меня   набралось   достаточно   экземпляров   самых
распространенных здесь животных и я  таких больше не  покупал. Веранда возле
моей   спальни  была  доверху  забита  всевозможными  клетками,   в  которых
размещались самые  разнообразные млекопитающие,  птицы и  пресмыкающиеся,  и
потому изо  дня в день все утро напролет и почти весь вечер я посвящал уходу
за ними. Дел было по горло, скучать некогда: только успевай чистить клетки и
кормить зверей, а сверх того я не уставал с  истинным наслаждением наблюдать
повадки моих пленников, присматривался, как они относятся к плену и ко  мне.
Кроме того, я  наблюдал жизнь в Бафуте. Веранда, где я хлопотал, поднималась
высоко  над  дорогой, и отсюда отлично  видна была  сама дорога, двор Фона и
окружающие дома. Я  глядел сквозь  лохматую завесу бугенвиллеи и  видел, как
снуют взад  и вперед многочисленные жены Фона, его отпрыски и советники, как
приходят и  уходят  по дороге жители Бафута. С моей  веранды  я видел немало
сцен, которые  разыгрывались внизу, а стоило протянуть руку за биноклем, как
лица  актеров приближались ко мне настолько,  что я мог  разглядеть малейшую
перемену в выражении этих лиц.
     Однажды вечером  я заметил на  дороге стройную миловидную  девушку; она
брела, едва волоча  ноги,  точно дожидалась, чтобы кто-то ее догнал. Она как
раз проходила  мимо веранды,  и я  совсем  было собрался  окликнуть  ее,  но
вовремя увидел, что  ее рысцой догоняет молодой рослый  парень, по внешности
настоящий  богатырь: лицо его  перекосила свирепая гримаса. Он резко крикнул
что-то; девушка остановилась, потом обернулась к нему, ее хорошенькое личико
казалось  недовольным и в то же  время  дерзким, и это явно  не  понравилось
молодому  человеку. Он  остановился  перед ней и  громко, сердито заговорил,
неистово  размахивая руками, на  темном  лице  так  и сверкали глаза и зубы.
Девушка  слушала  не  шевелясь, на  губах ее  играла  недобрая,  насмешливая
улыбка.
     Тут на сцене появилось  еще одно действующее лицо: по дороге  торопливо
подбегала старуха, она вопила благим матом и размахивала длинной  бамбуковой
палкой. Юноша не обратил на нее никакого внимания и продолжал что-то сердито
толковать девушке, а та не удостаивала его ответом.  Старуха чуть не плясала
вокруг них, махала своей  палкой  и пронзительно вопила, дряблые морщинистые
груди подпрыгивали при  каждом ее движении.  Чем пронзительней  она визжала,
тем  громче  кричал  молодой  человек, а чем громче  он кричал, тем  мрачней
становилось лицо  девушки. Внезапно  старуха  волчком повернулась  на  одной
ноге, точно  дервиш, и с размаху ударила молодого человека палкой по плечам.
Тот  словно  и не почувствовал  удара,  только  протянул длинную мускулистую
руку, вырвал  у  старухи палку  и  закинул так высоко, что  палка перелетела
через кирпичную  стену  и упала  во  двор  Фона. Старуха  секунду  стояла  в
замешательстве, потом подскочила к молодому человеку сзади и со злостью дала
ему  пинка под зад. И опять он не обратил на  нее ни  малейшего внимания,  а
продолжал кричать на  девушку  и все яростней  размахивал  руками,  И  вдруг
девушка злобно что-то ему ответила и, аккуратно прицелясь, плюнула точно ему
на ноги.
     До сих  пор  молодой  человек,  видимо,  не  собирался начинать военные
действия, и  я  решил, что  дело его плохо, женщины. похоже,  пускают в  ход
нечестные  методы  и  потому  берут  верх.  Но  плевок  на  ноги,  очевидно,
переполнил  чашу  его  терпения:  на  секунду  обиженный  великан  застыл  с
раскрытым ртом - подобного предательства он никак не ожидал! - а потом одним
прыжком с яростным воплем  рванулся  к девушке, схватил  ее  одной рукой  за
горло, а другой стал осыпать звонкими оплеухами; наконец он отшвырнул  ее от
себя  так,  что  она  упала  наземь. Такой поворот событий  настолько потряс
старуху,  что она повалилась навзничь в канаву и забилась  в великолепнейшей
истерике, я таких сроду не видывал! Она каталась с боку на бок, шлепала себя
ладонью по губам и издавала протяжные вопли, от которых у меня кровь стыла в
жилах. Время  от времени вопли прерывались пронзительным визгом. Девушка меж
тем лежала  в  красной  дорожной  пыли и  горько плакала;  молодой  богатырь
по-прежнему  не  обращал внимания  на старуху, он присел на  корточки  возле
девушки  и,  очевидно, о  чем-то  ее упрашивал. Немного  погодя она  подняла
голову и слабо улыбнулась; тут он вскочил на ноги, схватил ее за руку, и они
вдвоем зашагали обратно по дороге, а старуха все каталась  в  своей канаве и
громко вопила.
     Честно говоря, эта  сцена  порядком  меня озадачила.  В чем  тут  дело?
Может, эта девушка - жена  молодого  богатыря? Может, она была ему неверна и
он  об  этом узнал? Но  при  чем  же тогда старуха?  А может, девушка у него
что-нибудь украла?  Или, что, пожалуй, еще правдоподобнее, девушка и старуха
хотели  его заколдовать, а он об этом узнал? Да, колдовство, думал я; должно
быть, разгадка  в этом. Красотке  надоел ее молодой муж, и она  пыталась его
отравить  -  наверно,  намешала ему в еду мелко  изрубленные усы леопарда, а
добыла  она  это  волшебное  средство  у старухи,  а старуха - уж  наверняка
известная здешняя  колдунья.  На муж  заподозрил  неладное, и  молодая  жена
убежала к колдунье,  чтобы та ее  защитила. Муж бросился  догонять  жену,  а
колдунья (есть же у нее какие-то обязанности по отношению к своим клиентам!)
побежала вслед за ними обоими в надежде как-то уладить  дело. Только я успел
разработать эту версию  и придать ей  душещипательную форму, подходящую  для
рассказа в "Уайд уорлд мэгэзин", как вдруг увидел Джейкоба: он стоял внизу и
сквозь зеленую изгородь  глядел на старуху - та все еще с воплями каталась в
канаве.
     - Джейкоб! - крикнул я ему. - Что там такое творится?
     Джейкоб поднял голову и гортанно хохотнул.
     -  Этот  старуха,  сэр,  она мамми  для тот  девочка.  Тот  молоденький
девчонка, он жена для тот мужчина. Тот мужчина весь день  ходить на охота, а
как он прийти  домой, жена не приготовила ему никакая еда. А  он быть сильно
голодный и хотел побить  жена, а  жена бежать, и он  тоже  бежать,  хотел ее
побить, а старуха тоже бежать, хотел побить мужа.
     Какое горькое разочарование! Я почувствовал, что Африка, этот огромный,
таинственный  континент,  меня   предала.  Взамен  моего  сочного  сюжета  с
колдуньями и  чудодейственными зельями,  полными усов  леопарда, передо мной
разыгралась  зауряднейшая семейная  ссора  с обычными  участниками:  ленивая
жена, голодный муж, неприготовленный обед  и теща, которая,  как и  положено
тещам, суется не в свое  дело. Я вновь занялся своим зверинцем,  но не сразу
мне  удалось  отделаться  от  ощущения,  что  меня  обманули.  Больше  всего
досаждала мне мысль о теще.
     Вскоре  после этого  случая  на  веранде  и  вокруг  нее вновь поднялся
переполох,  в котором главную роль  играл я, но только очень нескоро сумел я
по достоинству оценить смешную сторону этого происшествия.
     Вечер стоял прекрасный, и стайки узких, пушистых облачков собирались на
западе  -  ясно, что  закат  предстоит  великолепный!  Я  только  что  допил
заработанную тяжким  трудом чашку  чаю и  в лучах  закатного солнца сидел на
верхней  ступеньке  лестницы, пытаясь научить  невероятно  глупого бельчонка
сосать  молоко с ватного тампона, намотанного на  конец спички. На секунду я
прервал эту  мучительную  работу,  поднял  глаза  - и  увидел, что по дороге
вперевалочку шагает толстая  пожилая женщина. На ней была одна только совсем
узенькая набедренная повязка, в зубах зажата длинная,  тонкая черная трубка.
На макушке  поверх коротко остриженных седых волос торчал крохотный калебас.
Женщина остановилась у подножия  моей лестницы,  выбила  трубку  и аккуратно
повесила  на  веревку,  обмотанную  вокруг  ее  обширной талии, потом  стала
подниматься по бесконечным ступеням ко мне на веранду.
     - Здравствуй, мамми, - окликнул я.
     Женщина приостановилась и широко улыбнулась мне.
     -  Здравствуй,   маса,  -   отозвалась   она  и  продолжала  с   трудом
передвигаться  со ступеньки на ступеньку, задыхаясь и шумно переводя  дух от
усталости.
     Наконец она добралась до меня, поставила калебас к моим ногам и, пыхтя,
привалилась к стене всем своим жирным телом.
     - Устала, мамми?-спросил я.
     - А, маса, я стал много жирный. - объяснила она.
     -  Жирная! -возразил я с негодованием.  - Совсем тыне жирная, мамми. Ты
ничуть не жирней меня.
     Толстуха громко захихикала, и ее огромное тело затряслось.
     - Нет, маса, ты надо мной смеяться.
     - Нет, мамми, я верно говорю, ты еще совсем худенькая.
     Женщина  откинулась  к  стене  и  затряслась  от  смеха  -  это  она-то
худенькая! Все ее громадное тело колыхалось. Наконец она немного успокоилась
и указала пальцем на калебас.
     - Я тебе принести добыча, маса.
     - Какая же это добыча?
     - Змея, маса.
     Я  вынул  затычку и  заглянул  в  калебас. На дне  свернулась  в кольцо
тоненькая коричневая  змейка, дюймов восьми в длину. Я сразу решил, что  это
слепозмейка - вид  безглазой змеи, которая проводит свой  век,  зарывшись  в
землю. Слепозмейки  внешне напоминают английскую  веретенницу  и  совершенно
безвредны. У меня уже набрался  целый ящик  этих пресмыкающихся, но мне  так
понравилась веселая толстуха, что не хотелось ее огорчать, отказавшись от ее
"добычи".
     - Сколько ты хочешь за эту добычу, мамми?-спросил я.
     - А, маса, ты мне платить сколько знаешь.
     - А змея не ранена?
     - Нет, маса, он здоровый.
     Я опрокинул калебас вверх дном, и змея выпала на гладкий цементный пол.
Женщина  с  удивительным для  такой толстухи проворством метнулась  в другой
конец веранды.
     - Он тебя кусать, маса, - предостерегла она.
     Джейкоб, который явился поглядеть, что  тут происходит, бросил  на  нее
испепеляющий взгляд.
     - Ты  разве не знать, маса не бояться никакой яд, - сказал он. - У маса
есть особый лекарство, и такой змея его не кусать.
     - А-а, вот как? - сказала женщина.
     Я наклонился и подобрал слепозмейку, собираясь получше разглядеть  ее и
убедиться,  что она цела и невредима. Я осторожно взял ее  двумя пальцами, и
она  обвилась  вокруг  моего  указательного пальца.  Взглянул на