, а воздух огласился негодующими
криками птиц, стремившихся доказать друг другу свое превосходство. Разняв их
при  помощи  метлы,  я  отогнал  кариам  в кусты  подальше  друг  от  друга.
Разгоряченный,   взволнованный  и  немало  возмущенный  тем,  что  птицы  не
поддерживают меня в моей трудной деятельности, я вдруг заметил, что попугаи,
воспользовавшись  случаем, спустились  с  деревьев и теперь сидят рядком  на
крышах своих  клеток, глядя на меня  печальными глазами и дожидаясь, когда я
открою дверцы и пущу их домой.
     Я  решил  на время оставить птиц в покое  и  занялся  млекопитающими  и
пресмыкающимися.  Отобрав двух броненосцев, которых мы  собирались  взять  с
собой, я прогнал всех  остальных  в  близлежащие кусты.  Других  животных  я
рассадил  кружком вокруг  лагеря,  чтобы им  виден  был  простор  равнин:  я
надеялся, что  они не доставят  мне  особенных хлопот. Лучше всех  вели себя
пресмыкающиеся;  к моему облегчению, они не собирались оставаться в лагере и
довольно быстро уползли в  болото.  Решив, что я  достаточно поработал в это
утро  (по  крайней  мере  с  точки  зрения  животных),  я  отправился  домой
перекусить.
     Ленч прошел в хмуром молчании; покончив с едой, мы  вернулись в лагерь,
чтобы заняться  остальными  нашими  питомцами.  Зрелище,  представшее  нашим
глазам, было бы чрезвычайно забавным, если бы не было печальным.
     В одном углу лагеря Дракула, тигровая выпь и  чернолицый ибис ссорились
из-за  куска  сала, который  не доел  Пу. Возле груды немытых  мисок рыскали
трехпоясные  броненосцы,  похожие  на  полчища  живых пушечных  ядер. Вокруг
опустевших клеток, словно  часовые,  прохаживались  кариамы, а  Трясохвостка
возбужденно    бегала   взад-вперед,    напоминая   школьную    учительницу,
обнаружившую,  что  весь  ее  класс   прогулял.  Попугаи  с  грустным  видом
по-прежнему  сидели на крышах клеток;  только двое из них,  очевидно потеряв
терпение  и не  надеясь  на  то,  что  я скоро приду,  перешли к решительным
действиям, проделали дыру  в сетке и таким  образом  проникли внутрь. Теперь
они  сидели  на жердочках,  смотрели на  нас голодными  глазами  и  издавали
своеобразное хриплое ворчание,  которым  некоторые южноамериканские  попугаи
выражают свое раздражение. Мы с Джеки сели на ящик, беспомощно глядя на них.
     -- Ну что с ними делать? -- спросила наконец Джеки.
     -- Ума  не приложу. Оставить их так нельзя, их  перебьют, как только мы
уедем отсюда.
     -- Ты пробовал отогнать их подальше?
     -- Я  перепробовал  все способы,  кроме ударов палкой  по  голове.  Они
просто не хотят улетать.
     Тем  временем  Дракула  отказался от борьбы за кусок сала,  предоставив
выпи и  ибису улаживать  спор между собой, и настойчиво пытался проникнуть в
свою клетку через проволочную сетку, сквозь которую не удалось бы проскочить
и колибри.
     -- Я бы  очень хотел,--  злорадно сказал я,-- чтобы здесь присутствовал
сейчас один из этих слюнтяев.
     -- Каких слюнтяев?
     -- Один  из этих сентиментальных  всезнаек,  которые вечно твердят мне,
что  жестоко запирать бедных диких  животных в маленьких деревянных клетках.
Хотел бы я показать им, как наши лохматые  и пернатые  братья при  первой же
возможности торопятся обрести свободу.
     Одна  из кариам подошла ко мне  и  начала клевать шнурок моего ботинка,
очевидно  принимая  его за огромного червяка.  Дракула отказался от  попыток
забраться  в свою клетку  и  удовольствовался  тем, что  протиснулся  сквозь
деревянную решетку  в клетку  ибиса; теперь  он  сидел  внутри,  восторженно
бормоча что-то и глядя на нас затуманенными глазами.
     -- Хорошо,--  сказал я после  продолжительной паузы.-- Я думаю, если мы
не будем обращать  на них внимания, они проголодаются и отправятся на поиски
пищи. Это решит все. Надеюсь, что к завтрашнему утру их здесь уже не будет.
     Остаток дня прошел в каком-то  кошмаре. Понимая, что животных ни в коем
случае  не следует  кормить, мы приносили  еду  только  тем, кого собирались
брать с собой, а  голодная орава птиц и животных кричала, свистела, верещала
и шумела в лагере; они бросались к нам, завидя нас с миской в  руках, рядами
сидели на столе, где мы обычно готовили для них пищу, и с надеждой  смотрели
на нас. Мы испытывали почти непреодолимое желание накормить их, но крепились
и делали вид, что ничего  не замечаем. Мы были  убеждены, что  на  следующее
утро голод заставит животных покинуть лагерь.
     Но  на  следующее  утро, когда  мы пошли кормить отобранных для поездки
животных,  мы  застали  все  население лагеря  на  прежнем  месте.  Животные
выглядели  более раздраженными и удрученными, чем накануне, но встретили нас
такими бурными изъявлениями восторга, что мы едва не капитулировали. Все  же
мы  взяли себя  в руки и  сделали  вид,  будто  не  замечаем  их,  хотя  они
сгрудились вокруг наших ног, так что нам пришлось двигаться с осторожностью,
чтобы не передавить их. В разгар всей этой суматохи в лагере появился индеец
со  старым  ящиком  из-под мыла в  руках.  Он поставил ящик на землю, отошел
немного назад,  едва  не наткнувшись на  кариаму,  которая проходила мимо, и
снял с головы соломенную шляпу.
     -- Добрый  день,  сеньор,-- сказал он.--  У  меня есть для вас  хорошее
bicho.
     -- О господи! -- простонала Джеки.-- Только этого еще не хватало.
     --  Вы  пришли  слишком поздно, мой друг,-- с горечью  сказал  я.-- Мне
больше не нужны bichos.
     Индеец, нахмурившись, смотрел на меня.
     -- Сеньор, вы ведь говорили, что покупаете bichos.
     -- Говорил, но это было до революции. Теперь я не могу покупать bichos,
потому что не могу  забрать  их с  собой. Пароходы не ходят.-- Я показал  на
бродивших по лагерю животных.-- Вы видите, мне пришлось  отпустить всех этих
bichos.
     Индеец растерянно огляделся.
     -- Но они ведь не уходят,-- резонно заметил он.
     --  Вижу.  Но они уйдут. Мне очень жаль, но больше я  не  могу покупать
животных.
     Индеец  не спускал  с меня глаз. Он был совершенно убежден в том, что я
сгораю от нетерпения поскорее заглянуть в ящик и узнать, кого он принес.
     --  Это  очень  хорошее  bicho,--  заговорил  он  умоляющим  голосом,--
чудесное  bicho,   очень  сильное  и  очень  опасное.  Мне   пришлось  много
потрудиться, чтобы поймать его.
     -- Что это за bicho? -- не выдержав, спросил я.
     Индеец воодушевился, его черные глаза засверкали.
     --  Это  очень  редкое  bicho,  сеньор,  и очень,  очень  опасное.  Это
cascabel, сеньор, и такой громадный, что невозможно  даже поверить, когда он
сердится, он шумит, как тысяча лошадей.
     Я  осторожно  коснулся  ящика   носком  сапога,  и  тотчас  же   оттуда
послышались те особенные, характерные звуки, которыми гремучая змея извещает
мир  о своем  присутствии, дурном настроении и  агрессивных намерениях.  Эти
необыкновенные  звуки,  начинающиеся  легким  шуршанием и  потрескиванием  с
последующим переходом  к громкому треску, напоминающему пальбу из игрушечных
ружей, несомненно,  представляют собой одно  из самых  любопытных явлений  в
мире пресмыкающихся. Они наводят гораздо  больший ужас, чем  обычное шипение
змеи,  так как в  них  слышится столько злобы  и  жестокости,  будто  ведьма
готовит свою адскую похлебку.
     -- И все же, мой друг, я не могу купить змею,-- печально сказал я.
     Индеец выглядел очень расстроенным.
     -- Даже за десять гуарани? -- спросил он.
     Я отрицательно покачал головой.
     -- Восемь гуарани, сеньор?
     -- Нет, мне очень жаль, но я не могу купить ее.
     Индеец вздохнул, поняв, что я не торгуюсь,
     -- Хорошо, сеньор, я оставлю  ее  вам,  ведь мне она совсем не нужна,--
сказал он.
     Я дал ему пачку сигарет, и он начал пробираться к выходу, лавируя между
бродившими по территории птицами.
     Он ушел, а мы остались с гремучей змеей на руках.
     -- Что мы будем с ней делать? -- спросила Джеки.
     -- Запишем ее на пленку и отпустим,-- сказал я.-- Она очень оригинально
трещит. Кажется, это довольно крупная змея,
     По ряду  причин в тот день  нам не удалось  записать  гремучую змею. На
следующее утро  все  животные по-прежнему оставались в лагере, но после того
как мы гоняли их  в течение часа, по крайней мере некоторые из них убедились
в том, что мы не собираемся их кормить, и начали постепенно  исчезать. Тогда
мы вынесли магнитофон, поставили его рядом с ящиком, в котором сидела  змея,
установили микрофон  и ударили  по  ящику.  Ответа не последовало.  Я  снова
ударил -- молчание. Я стал изо всей силы колотить по ящику, но все напрасно.
     -- Может быть, она умерла? -- спросила Джеки.
     -- Нет,  обычная история. Эти проклятые твари шумят сколько угодно,  но
стоит поставить рядом магнитофон, и из них не вытянешь ни звука.
     Я слегка наклонил ящик и почувствовал, как змея  покатилась по его дну.
Это произвело  желаемый эффект:  ящик  загрохотал,  и зеленая  игла аппарата
задрожала и  закачалась, отмечая звук необычайной  силы.  Трижды я  наклонял
ящик,  и  с каждым разом змея отвечала  все  более  свирепо. К тому времени,
когда я кончил записывать,  она вошла в такую ярость, что из ящика доносился
непрерывный громкий треск, напоминавший стрельбу из пулемета.
     -- Теперь можно ее отпустить,-- сказал я, беря мачете.
     -- Надеюсь, ты не собираешься выпускать ее здесь?  -- тревожно спросила
Джеки.
     -- А что особенного? Я дам ей пинка, и она уползет в болото.
     --  Судя по шуму, она  очень рассержена. Ты  уверен,  что  она  захочет
уползти в болото?
     --  Ну,  хватит  об  этом разговаривать,  отойди  подальше  и  стань  в
стороне,-- заявил я с апломбом, который хоть кого мог вывести из себя.
     Джеки  отошла  на  почтительное расстояние,  а  я начал отдирать крышку
ящика.  Это  оказалось  нелегким  делом,  так  как  индеец   приколотил   ее
неимоверным количеством длинных ржавых  гвоздей. В конце концов я просунул в
щель  конец  мачете  и,  понатужившись,  оторвал  часть  крышки.  Облегченно
вздохнув, я наклонился и заглянул  в ящик, чтобы рассмотреть  змею. Это было
величайшей глупостью с моей  стороны. Мало  сказать, что змея была разъярена
--   она кипела от  ярости, и когда  мое  лицо  показалось  в отверстии,  она
прыгнула на меня снизу вверх с разинутой пастью.
     Я  никогда  не подозревал,  что  гремучие змеи могут бросаться  на свою
жертву  снизу вверх, в отличие от остальных  змей,  которые бросаются  прямо
вперед. С удивлением и  страхом  я увидел, как тупая голова змеи, бугристая,
как ананас, метнулась снизу к моему лицу.  Пасть ее, розовая и влажная, была
широко раскрыта,  а  клыки, со  страху показавшиеся мне огромными, как когти
тигра, были готовы  нанести смертельный удар.  Я  отскочил от ящика прыжком,
который  мог повторить,  но  не превзойти лишь отлично владеющий своим телом
кенгуру в расцвете сил. Моему прыжку мог бы позавидовать любой гимнаст,  но,
к  сожалению,  я  споткнулся о мачете и  тяжело плюхнулся на землю. Змея тем
временем  выползла из ящика  и  свернулась, словно часовая  пружина,  подняв
голову и  с таким ожесточением  тряся  своей  погремушкой, что  она казалась
расплывчатым пятном вокруг ее хвоста.
     --  Дай  ей  пинка,  и  она  уползет  в  болото,--   с  явной  издевкой
посоветовала Джеки.
     У меня не было настроения пикироваться. Я вырезал длинную палку и снова
подошел к  змее,  рассчитывая прижать ее к  земле, а  потом поднять. Но змея
была  другого  мнения  на  этот счет. Она  дважды  бросалась на опускавшуюся
палку,  а  потом  быстро   поползла  ко  мне  с   такими  явно  агрессивными
намерениями, что я был вынужден  снова повторить свой  балетный прыжок. Змея
была  разъярена  до  предела  и, что  неприятнее всего, упорно  отказывалась
поддаваться на угрозы и обман, направленные к тому, чтобы удалить ее с нашей
территории.  Мы  кидали  в нее  комья земли, но  она  только сворачивалась и
гремела кольцами. Тогда  я вылил на змею  ведро воды, но это,  вероятно, еще
больше  взбесило ее,  она развернулась  и поползла ко мне.  Неприятнее всего
было то, что мы  не могли оставить ее на какое-то время в покое, так  как  у
нас было много неотложных дел, а все время оглядываться при работе, чтобы не
наступить на четырехфутовую гремучую змею, было не очень-то сподручно. Кроме
того, Пу и Кай сидели на привязи около своих клеток, и я боялся, как бы змея
не укусила кого-нибудь из них. Волей-неволей я пришел к выводу, что остается
только убить змею как можно скорее и безболезненнее. И вот Джеки  при помощи
палки отвлекла ее  внимание,  а я осторожно  подкрался к  ней сзади,  выбрал
удобный  момент и  отрубил ей  голову. С  минуту после того как  голова была
отделена от тела, ее челюсти сжимались и разжимались, и даже полчаса спустя,
когда я касался палкой обезглавленного тела, оно конвульсивно подергивалось.
Удивительнее всего было то, что обычно  гремучая змея может  нападать,  лишь
предварительно свернувшись в  кольцо,  и поэтому,  как  бы разъярена она  ни
была, она всегда свертывается в клубок для нанесения удара;  эта же змея без
малейших колебаний развертывалась и  ползла ко мне. Не  знаю, сумела бы  она
броситься и укусить  меня из такого  положения, но  я не испытывал  никакого
желания проверять это на практике.
     На  следующее  утро большинство  животных  исчезло, и только  несколько
упрямцев  продолжало  бродить  по  лагерю.  В  полдень  пришел  посыльный  с
радиостанции  и  сказал, что американец связался  с ними  и  сообщил,  что в
Асунсьоне боевые  действия временно прекращены и после полудня он вышлет для
нас   самолет.  Мы  принялись  лихорадочно   упаковывать  оставшиеся   вещи,
одновременно утешая  Паулу,  которая  ходила  за нами  из комнаты в комнату,
разражаясь  долгими  душераздирающими  рыданиями  при  мысли  о  предстоящей
разлуке. Уложив вещи, мы наскоро перекусили и начали рассаживать животных по
временным клеткам. Все они повиновались  беспрекословно, за исключением  Пу,
который вообразил, что мы изобрели новое, изощренное орудие пытки. Сперва мы
пробовали завлечь его в клетку, бросая туда  бананы, но он вылавливал их, не
заходя  внутрь,  своими длинными  артистическими пальцами  и  с наслаждением
съедал. В конце  концов, когда время стало поджимать, пришлось схватить  его
одной рукой  за загривок, а  другой  под заднее место  и затолкать  в клетку
головой вперед; при этом он вопил, как грешник в аду, и отчаянно цеплялся за
что попало всеми четырьмя лапами. Загнав его в клетку, мы  дали ему яйцо, он
с философским спокойствием принялся высасывать его и больше нас не тревожил.
     Тем  временем  пришли  девочки Паулы и застыли в скорбных позах, словно
плакальщицы  на похоронах. По  лицу  Паулы непрерывно и  все  увеличиваясь в
числе  катились слезы, губя ее косметику,  но  поскольку она  явно упивалась
своим  горем, я  решил,  что это  пустяки. Внезапно она  заставила  всех нас
вздрогнуть, издав громкий стон, который сделал бы честь тени отца Гамлета, и
крикнула замогильным голосом: "Вон он!" -- после чего снова начала  изливать
водопады слез. Далеко в небе мы услышали  тихий, прерывистый гул самолета, и
почти в ту же минуту к дому  подъехал грузовик. Пока я грузил в него багаж и
животных,  Джеки  переходила из  объятий в  объятья, которые  раскрывали  ей
девицы, а  затем  была  притиснута к  взволнованно  вздымавшейся,  орошенной
слезами  груди Паулы.  Когда подошла  моя  очередь, я  облегченно  вздохнул,
увидев,  что девицы не имели намерения  обниматься  со мной, а лишь пожимали
мне руку  и делали короткий реверанс, отчего я чувствовал  себя чем-то вроде
царственной  особы.  Паула схватила  мою  руку обеими  руками, прижала ее  к
животу и подняла ко мне заплаканное лицо.
     --  Прощайте, сеньор,--  сказала она,  и из  ее  черных  глаз  катились
большие, тучные слезы.-- Счастливого  пути  вам  и сеньоре. Если будет на то
божья воля, вы еще вернетесь в Чако.
     Грузовик покатил по пыльной дороге, подпрыгивая на ухабах; мы махали на
прощание Пауле и ее  девушкам,  напоминавшим стайку великолепных тропических
птиц; они тоже  отчаянно махали руками и пронзительными голосами кричали нам
вслед:
     -- Adios![57]
     Мы подъехали  к аэродрому в ту минуту, когда самолет, словно сверкающая
серебристая  стрекоза,   пошел  на   посадку.   Он   исключительно  неудачно
приземлился и стал выруливать к нам.
     -- Да, вам достался сумасшедший,-- сказал шофер грузовика.
     -- Сумасшедший? -- удивился я.-- Кто сумасшедший?
     --  Летчик,--  ответил  шофер,  презрительно  ткнув  пальцем в  сторону
приближавшегося самолета.-- Говорят, что  он сумасшедший,  он еще ни разу не
посадил машину, не заставив ее подпрыгнуть, как олень.
     Летчик вылез из кабины. Это  был  коренастый, крепкий поляк с седеющими
волосами  и  мягким,  неопределенным  выражением лица,  чем-то  напоминающий
Белого рыцаря из книги "Алиса в  Зазеркалье".  При помощи небольших весов мы
определили  вес  нашего багажа  и с  ужасом  увидели,  что  он на  несколько
килограммов превышает максимально допустимую нагрузку самолета.
     -- Ничего,-- улыбаясь, сказал летчик,-- я думаю, он вытянет.
     Мы  уложили  в  самолет  чемоданы,  затем  втиснулись  сами,  и   шофер
взгромоздил  мне на колени  клетки  с  живностью.  Верхняя  клетка  пришлась
вровень  с  моей  головой. Сара, которая полчаса назад отказалась от бутылки
молока, вдруг  проголодалась и  страшно раскапризничалась,  так что пришлось
вытащить ее из клетки и посадить на колени Джеки, чтобы она успокоила ее.
     Летчик задергал рычаги управления, и, когда мотор  взревел, на его лице
отобразилась детски радостная улыбка. "Очень трудно",-- сказал  он  и весело
расхохотался.  Минут  пять  мы  катались по полю в  различных  направлениях,
выбирая достаточно сухую взлетную дорожку. Наконец летчик дал газ, и самолет
помчался по траве,  качаясь и подпрыгивая. Мы  оторвались от земли  в  самый
последний момент и, проскользнув в каких-нибудь шести дюймах над  верхушками
окаймлявших аэродром  деревьев, начали  набирать высоту.  Пилот  вытер рукой
лоб.
     --  Поднялись!  --  прокричал  он мне.-- Теперь одна забота --  как  бы
благополучно приземлиться!
     Под  нами  раскинулась  бескрайняя равнина, подернутая знойной  дымкой.
Самолет сделал вираж, выровнялся -- и вот  мы  уже летели над рекой, которая
словно отлитыми  из металла  излучинами уходила  к  горизонту, терявшемуся в
смутном мерцании; там впереди лежал Асунсьон.

        ИНТЕРЛЮДИЯ

     Я  не особенно люблю города и  никогда  не думал,  что вид  какого-либо
города доставит  мне  особую радость.  Однако  на  этот  раз  мы с  чувством
безграничного удовольствия и облегчения увидели под крылом самолета кварталы
Буэнос-Айреса, выделявшиеся большими правильными четырехугольниками,  словно
блестки в  полумраке.  В  аэропорту я совершил традиционное  паломничество к
телефонной будке и набрал номер Бебиты.
     --  Ах,  мой  мальчик,  я  так  рада, что  вы  живы-здоровы.  Ах, ты  и
представить себе  не  можешь, как  мы о вас беспокоились. Где вы  сейчас? На
аэродроме? Приезжайте обедать.
     -- Мы опять с животными,-- мрачно произнес я.-- Нам нужно где-нибудь их
разместить.  Здесь страшно холодно, и, если мы  не  найдем теплое помещение,
они рискуют схватить воспаление легких.
     --  Ах, ну  конечно,  вы опять с животными,-- ответила Бебита.--  Я уже
сняла для них маленький домик.
     -- Домик?
     --  Ну да,  домик, только  совсем  маленький, в нем, кажется, всего две
комнаты.  Там есть  водопровод, а вот насчет отопления  не уверена. Но это в
конце концов не важно, зайдите ко мне и возьмите у меня печку.
     -- Я не сомневаюсь, что этот дом принадлежит одному из твоих друзей.
     --  Разумеется.  Печку   ты  мне   должен  будешь  скоро  вернуть,  она
принадлежит Мононо, и он умрет без нее.
     "Маленький домик" Бебиты состоял из двух просторных комнат, выходящих в
небольшой