Разумеется, во власти эйфории я совершенно не представлял себе, сколько
денег и  тяжелого  труда  потребует  воплощение  в  жизнь  такой  мечты,  не
размышлял также о том, как,  по  сути, важны  зоопарки и  какими им  следует
быть.  Вполне эгоистично я мыслил себе свой зоопарк всего  лишь как  большую
коллекцию экзотических животных,  собранных в одном месте  для моего личного
просвещения.  Однако,   по  мере  того   как  я  взрослел  и  приближался  к
осуществлению своей цели, работая в различных зоопарках и отлавливая для них
зверей в разных концах света, мои представления стали заметно меняться.
     У   меня   начал   созревать   совершенно  новый   взгляд  на   функции
зоологического сада. Его  первейшая задача, заключил я,--  служить составной
частью   природоохранной  деятельности,  создавая  условия  для  размножения
угрожаемых   видов,  численность  которых  сокращалась  настолько,  что   им
становилось не под силу противостоять опасностям жизни  в своих ареалах. Это
вовсе не  подразумевало  простое заточение спасаемых животных в  неволе, чем
ограничивают  свои  усилия  некоторые  активисты  охраны   природы.  В  моем
представлении наряду с созданием  коллекций  угрожаемых  видов, чтобы они не
вымерли  совершенно,  следовало всячески  стараться  сохранить  естественную
среду  обитания  и  дикие  популяции,  чтобы возвращать  выращенные в неволе
особи, когда минует опасность для природного ареала. В этом  я видел главную
цель существования зоопарка.
     Далее: зоопарку надлежало помогать созданию питомников на родине видов,
нуждающихся в спасении, и обучать людей из  этих стран -- как  размножать  и
возвращать животных в природную среду.
     В-третьих, в задачи зоопарка должно было  входить  содействие  изучению
особенностей животных как  в  неволе, так и в  диком  состоянии, чтобы лучше
знать, как помочь им не исчезнуть с лица земли.
     И наконец,  зоопарк должен способствовать  обучению  людей, посвящающих
себя природоохранной деятельности, как в стране, где они находятся, так и  в
странах,  откуда  получены  угрожаемые  виды,-- вообще  повсюду,  где  такая
просветительская деятельность остро необходима.
     С великим огорчением я обнаружил,  что очень  многие зоопарки никуда не
годятся. Не годятся потому, что не преследуют серьезных целей, ограничиваясь
ролью аттракционов.  Единственной их заботой  было добывать "эффектные" виды
животных,  чтобы увеличить доход от продажи билетов. Чаще всего зверей плохо
кормили и содержали, и если у них появлялось  потомство, то скорее по чистой
случайности, а не благодаря сознательной  заботе. Мало кто занимался научным
изучением  великого множества видов, о которых  практически ничего  не  было
известно, а попытки просвещать  посетителей зоопарков в  лучшем случае можно
было назвать довольно жалкими. Я уже писал однажды, как Флоренс  Найтингейл,
потрясенная  ужасным  состоянием  современных ей  больниц, отнюдь  не  стала
предлагать, чтобы их все немедленно закрыли. Понимая, какую важную роль  они
играли, она настаивала на совершенствовании лечебных учреждений. Я ни в коем
случае не ставлю себя  в ряд с  этой замечательной женщиной, однако зоопарки
находились (и  по-прежнему находятся) в  таком же  состоянии. Причем  дурную
славу они, по моему глубокому убеждению, приобрели по собственной вине. Я не
сомневался, что при  правильном ведении дела зоопарки  могут стать  важными,
даже    превосходными    научно-исследовательскими    и    просветительскими
учреждениями  и,  что  главное  в  наше  время,--  стать  центрами  спасения
угрожаемых видов путем их размножения в неволе.
     Короче,  я  мечтал  о  зоопарке,  отвечающем  названным  принципам, кои
почитал обязательными  для всех зоопарков  вообще. Это  не значит, что я был
уверен в успехе,  так ведь и братья Райт не были  уверены, что полетят, пока
не поднялись  в воздух. А  потому мы попытались и теперь -- после долгих лет
упорного  труда  и  многих ошибок -- доказали, что перечисленные  выше  цели
достижимы. Отсюда и название  этой  книги: "Юбилей Ковчега",--ибо недавно мы
отметили свой двадцать  пятый день рождения.  Перед вами повесть о некоторых
этапах, пройденных нами на пути нашего роста.

        Глава первая. ЯВЛЕНИЕ ПОМЕСТЬЯ

     В  возрасте  двадцати  одного года  я  получил наследство -- три тысячи
фунтов.  Целое  состояние, однако недостаточное  для того,  чтобы  учреждать
зоопарк. И я решил заняться поставкой животных для зоопарков. Делал я это не
долго,  ибо обнаружил, что большинство  поставщиков  предпочитали втискивать
два десятка особей  в клетку, рассчитанную на одного  животного,  взвинчивая
цену  на тех бедняг, коим  удавалось выжить. Мне  такой вид работорговли был
противен,  посему я пользовался просторными клетками и заботился о животных.
И  довольно  скоро разорился.  Однако  я  успел приобрести  бесценный  опыт,
научился  ухаживать  за животными  в  тропиках, узнал  их  прихоти,  чем они
болеют.  Усвоил, что существующие зоопарки далеки  от моих  представлений  о
назначении таких учреждений.
     Оставшись без  денег,  я начал,  по  настоянию  моего  старшего  брата,
писать. Мне  повезло.  Первая же книга попала, как говорится, в  яблочко,  и
последующие  не  уступали  ей в  популярности.  Пользуясь тем,  что  фортуна
повернулась ко  мне лицом,  я снова стал подумывать о своем зоопарке. Взяв у
своего добросердечного многострадального издателя в долг двадцать пять тысяч
фунтов (под  еще  не написанные  шедевры),  решил  попробовать  организовать
зоопарк  на юге Англии.  И убедился, что сменяющие  друг друга лейбористские
правительства   окутали  страну   такой  смердящей   кафкианской  атмосферой
бюрократии, что рядовой обыватель не  мог и пальцем шевельнуть из-за крепких
пут  канцелярщины.  Получить  от  местных   властей  соизволение  на   самые
элементарные дела  было невозможно,  не говоря уже  о  столь необычном,  как
зоопарк.  Тогда  я,  по совету  издателя, отправился  на  Джерси  --  дивный
маленький самоуправляющийся остров,-- где уже через  несколько  часов  после
приземления  в местном аэропорту  нашел  Поместье Огр,  а  до истечения двух
суток оформил все нужные разрешения.
     Должен, однако,  сказать, что к осуществлению  своей затеи  я приступил
отнюдь  не очертя голову,  не посоветовавшись  со знающими  людьми. Сперва я
обратился ко всем известным мне авторитетам в области зоологии, одобрительно
относящимся  к  размножению  животных  в  неволе.  Начал  с  Джеймса Фишера,
великого  орнитолога и специалиста по зоопаркам. Он  подбодрил меня, заявив,
что я спятил.
     -- Ты сошел  с ума, дружище,-- сказал  он, уставившись на  меня  из-под
шапки седых  волос,  придающих  ему  сходство  с  весьма озабоченной  старой
английской овчаркой.-- Да-да, сошел  с ума.  Нормандские острова? Ни в  коем
случае!
     С этими словами он подлил себе еще джина из моей бутылки.
     -- Но почему, Джеймс? -- спросил я.
     --  Слишком  далеко, конец  света,-- объяснил он, подкрепляя свои слова
негативным жестом.-- Кому, по-твоему, взбредет на ум отправиться на какой-то
чертов  остров где-то в проливе, чтобы  полюбоваться твоей затеей?  Безумная
идея.  В  такую  даль я не поехал бы даже  ради твоего джина.  Из  чего тебе
должно быть  ясно, как я отношусь к этому плану. Тебя ждет полное разорение.
С таким же успехом ты мог бы открыть дело на острове Пасхи.
     Откровенное суждение, но не слишком вдохновляющее...
     Я  посетил  в  Клере  Жана  Делакура с его  знаменитым собранием  птиц.
Замечательный  орнитолог  и  птицевод,  Жан  путешествовал  по  всему свету,
коллекционируя  птиц и  описывая новые виды,  его перу  принадлежат солидные
труды о птицах самых глухих уголков земли. Во  время  двух мировых  войн его
огромные,   ценнейшие  орнитологические   коллекции   уничтожались  немцами.
Большинство людей сдались бы, он же  после второй мировой войны в третий раз
начал восстанавливать свою коллекцию.
     Мы   прогуливались  по  чудесному   заповеднику,   любуясь   птицами  и
млекопитающими, и Жан не  скупился на добрые  советы, которым не было  цены,
учитывая  его огромный  опыт. По бархатистому газону  мы спустились на берег
озера, где  на столике для нас был приготовлен чай. Отдыхая, слушали веселые
голоса гиббонов на островке  посреди озера, смотрели, как по зеленой лужайке
важно  шествуют  розовые,  точно бутоны цикламена,  фламинго, сопровождаемые
фазанами,  нарядными банкивскими курицами и павлинами,  небрежно волочившими
по траве хвосты, словно усеянные драгоценными каменьями. Собравшись с духом,
я решил  поделиться с  величайшим орнитологом  Франции  своими  взглядами на
охрану фауны.
     -- Скажи  мне, Жан, ты ведь уже более шестидесяти лет занимаешься этими
вопросами...
     --  Верно,--  отозвался похожий  на Уинстона Черчилля тучный  мужчина с
акцентом, коему позавидовал бы Морис Шевалье.
     -- Так вот,-- продолжал я,-- как по-твоему, есть еще надежды на то, что
нам удастся сохранить животный мир?
     Он поразмыслил, опираясь подбородком на руки, сжимающие набалдашник его
трости.
     -- Есть,-- произнес он наконец,-- есть надежды.
     Меня обрадовало оптимистичное суждение столь крупного авторитета.
     -- Если мы станем людоедами,-- добавил Жан Делакур.
     Дальше я отправился за консультацией к сэру Питеру Скотту, который, как
всегда, выслушал меня  с  большим интересом.  Питер,  пожалуй,  единственный
среди  ведущих деятелей  в  области охраны  фауны, верит в  идею размножения
животных  в  неволе,  потому-то,  в  частности,  он  основал  свой  всемирно
известный Трест по охране  водоплавающих птиц. Питер щедро поделился со мной
своим   опытом,  останавливаясь  на  затруднениях,   с   коими  сталкивался.
Разговаривая,  он в то же  время заканчивал писать большую  картину -- заход
солнца над болотом с летящими к берегу гусями. Глядя, как под его небрежными
мазками словно чудом рождается изображение, я вспомнил историю, рассказанную
одной моей знакомой, тоже  художницей, обожающей писать лошадей -- рысаков и
тяжеловозов. Она посетила Питера, чтобы получить от него советы по поводу ее
первой выставки.  Он  любезно  принял ее в  своей мастерской,  облаченный  в
разноцветный  шелковый халат, и так же  был занят писанием картины -- закат,
болото, летящие утки...  В разгар беседы, когда она жадно слушала его мудрые
наставления, зазвонил телефон.
     -- Черт! -- воскликнул Питер, хмуро глядя на полотно.
     Однако тут же лицо его прояснилось и он повернулся к гостье:
     --  Послушайте  -- вы ведь  художница, будьте  добры, закрасьте  желтым
цветом клювы уток, пока я буду говорить по телефону.
     К счастью,  от меня Питер не  потребовал художнических подвигов в обмен
на консультацию.
     Без одобрения  со  стороны старейшины биологического цеха сэра Джулиана
Хаксли,  казалось мне,  моей  идее  будет  недоставать,  так сказать,  знака
качества. До сих  пор он  никогда не отказывал  мне в помощи, но я опасался,
что  новый  грандиозный  план  может  встретить  у  него отпор.  И  напрасно
опасался, потому что он сразу загорелся,  как загорался любой  новой  идеей,
даже самой вроде бы незначительной. Успокоившись, я сел пить с ним чай, и мы
всласть поболтали обо всем на свете -- от чилийской араукарии до найденной в
одной  патагонской  пещере шкуры  мегатерия,  от  состава пищи  нарвалов  до
странной  адаптации зубов пойманной мной в  Гвиане ящерицы, позволяющей ей с
великой легкостью разгрызать и  поедать огромных улиток. Сэр Джулиан получил
от меня серию  фотографий, иллюстрирующих  этот процесс,  и  они  весьма его
заинтересовали.
     --  Кстати,  о  фотографии,  Даррелл,--  сказал  он  под  конец  нашего
застолья.-- Вы видели фильм, который молодой Эттенборо привез из  Африки, об
этой львице... как ее, Эльсе? Которую вырастила эта мадам Адамсон.
     -- Не видел, сэр,-- ответил я.-- К сожалению, пропустил.
     Он поглядел на часы.
     -- Сегодня вечером будет повторный показ, посмотрим?
     Величайший из  здравствующих  английских  биологов и я  разместились на
стульях перед телевизором, и Хаксли включил его. Мы молча смотрели, как Джой
Адамсон  гоняется за Эльсой, как Эльса гоняется  за Джой Адамсон,  как  Джой
Адамсон возлежит  на  Эльсе,  как  Эльса возлежит на Джой  Адамсон, как  они
вместе  лежат  на  кровати  и  так далее.  Наконец  фильм  кончился,  Хаксли
наклонился и выключил телевизор. Я молча ждал, что он скажет.
     Поразмыслив, сэр Джулиан вдруг спросил:
     -- Знаете что, Даррелл?
     Я почтительно  приготовился услышать глубокое и проницательное суждение
великого английского биолога о поведении животных.
     -- Что, сэр? -- осведомился я с волнением.
     -- Это единственный  известный мне случай лесбиянства между человеком и
львицей,-- совершенно серьезно произнес он.
     Чувствуя, что дальнейшая  наша беседа уже не  достигнет таких высот,  я
удалился.
     Рождение Джерсийского  зоопарка  состоялось 14 марта 1959 года. Первыми
его обитателями были звери,  которых я привез из Западной Африки и  какое-то
время  держал  во  дворе  дома  моей  сестры  в  Борнмуте  (одной  из  самых
замечательных приморских  здравниц), пока они  не стали, так сказать, в ряды
основателей зоологического сада.  Как только звери отбыли по морю на  остров
Джерси, соседи моей сестры облегченно вздохнули.
     Разумеется, до той поры в Поместье  Огр не один  месяц  кипела  работа.
Плотники  и каменщики  лихорадочно  трудились, цементируя площадки и мастеря
этакие  "клетки  на  курьих ножках"  из самого разнообразного  материала  --
горбыля,   шарнирных  цепей   и  проволочной  сетки.  Тарные  ящики  чудесно
преображались, каждый  отрезок железных труб с местной свалки, вообще всякий
железный  лом   находил   у   нас   применение.   Предметы,  выброшенные  за
ненадобностью  островитянами,  отлично  подходили для  сооружения  клеток  и
вольеров;  повсеместно  вырастали уродливые, но  пригодные для  эксплуатации
конструкции.
     Обстановка,  на  фоне  которой  развивалась  наша  деятельность,   была
идиллическая.  Дивное главное здание -- самая древняя укрепленная усадьба на
Джерси  --  важно  расположилось за  сводчатыми гранитными воротами на  краю
долинки с извилистой речушкой, вливающейся в  окруженное деревьями озерко. К
территории поместья  со  всех сторон прилегали  небольшие поля,  окаймленные
живой изгородью из  кустарника, старых дубов и каштанов.  Согласно преданию,
деревья эти  были совсем  юными, когда  претендовавший на  престол  красавец
принц Чарли (он же принц Карл Стюарт) участвовал в чаепитии на лужайке перед
поместьем.  Нетрудно  было  представить себе,  как при  любовном  уходе и  с
помощью новых посадок здесь  можно создать парк, образующий зеленое ожерелье
с усадьбой в роли драгоценного камня посередине.
     Довольно скоро я столкнулся  с первым серьезным затруднением. Одно дело
--  занять двадцать  пять  тысяч фунтов, совсем  другое  -- возвращать долг.
Следовало  возможно скорее отправляться в новую экспедицию за материалом для
новой  книги. С  великой  неохотой я взял  на должность управляющего  одного
своего давнего друга,  который, как мне казалось, способен справиться с этой
обязанностью.  Я  ошибся.  Вернувшись  из  экспедиции, я обнаружил, что  мои
письменные инструкции не были выполнены, а деньги растрачены по мелочам. Наш
корабль (будущий Ковчег, если хотите)  был чрезвычайно хрупок,  и теперь ему
грозили страшные  рифы  и мели  банкротства.  Казалось,  мои планы  учредить
заведение,  призванное спасти  от вымирания животных, сами почиют,  не успев
толком воплотиться в жизнь. Я уволил управляющего и взялся за дело сам.
     Последовало два-три года,  когда я  совсем не знал покоя. Просыпаясь по
утрам, каждый раз спрашивал  себя: не настал ли тот  день, когда мой  кредит
будет исчерпан и мечте придет конец?  Мои  сотрудники были  изумительны. Они
получали  гроши, но  не  бросали  меня, понимая  всю  серьезность  ситуации.
Вдохновленный этим, я набирался  смелости (не  без помощи транквилизаторов),
чтобы уговаривать банкиров  соглашаться на превышение кредитов, а зеленщиков
-- еще  и  еще  подождать с оплатой поставляемых  ими овощей  и  фруктов.  И
постепенно, очень  медленно, наш корабль перестал тонуть, обретая надлежащую
плавучесть.
     В эти первые годы  на нашу долю выпадало много необычных приключений, и
даже моя матушка не была избавлена от происшествий, подстерегающих человека,
неосмотрительно  согласившегося  жить  на  территории  зоопарка.  Наши  юные
шимпанзе  Чемли  и  Лулу  обнаружили   после  тщательных  исследований,  что
проволочную сетку клеток можно, найдя свободный конец, распустить  почти так
же легко и быстро, как распускают вязаные шерстяные изделия. Что и проделали
однажды, когда никого  не было поблизости. Моя родительница, расположившаяся
в это  время  с чашкой чая перед  телевизором, услышала настойчивый  стук  в
дверь, спустилась на  первый этаж, открыла  и с удивлением узрела на крыльце
Чемли  и Лулу. По всему было  видно,  как их обрадовало, что они застали  ее
дома; гости не сомневались, что и  она так же рада им. Матушка не отличалась
высоким ростом -- всего около ста сорока сантиметров, а оба гостя были ей по
пояс. Ничуть не обескураженная  таким зрелищем (и  вообще не склонная терять
голову в критических ситуациях), она пригласила шимпанзе в гостиную, усадила
их  на диван и  поставила на столик  перед ними  большую коробку  шоколадных
конфет  и  банку  печенья.  Пока  гости  уписывали  эту манну небесную, мама
позвонила  по  телефону в контору и сообщила, где находятся беглецы. Ей явно
не  приходило  в голову,  что  от обезьян всего можно  ожидать, и  мама даже
удивилась, когда я пожурил ее за то, что она впустила их в дом.
     -- Но, дорогой мой,-- обиделась она,--  они пожаловали как раз к чаю...
И  вели  себя,  кстати, куда лучше, чем кое-кто из людей, которые приходят к
тебе в гости.
     На заре  существования моего зоопарка у нас  был там  огромный и  очень
красивый  сетчатый питон по имени Пифагор.  Три с половиной  метра  в длину,
толщиной  с  телеграфный  столб  -- словом, тот  еще  верзила.  Обитал он  в
тогдашнем Доме рептилий,  в наскоро сколоченной  клетке, которая скоро стала
мала для него. Спешу добавить, что не я был автором этой  конструкции, а тот
самый  управляющий, кого  я  назначил  на  время своего отсутствия.  Лицевую
сторону  клетки составляли два  широких толстых стекла; они надвигались одно
на другое, что весьма затрудняло уборку,  если предварительно не  освободить
клетку от столь  опасного обитателя. Для этой  работы  требовалось не  менее
трех человек -- пока двое  заталкивали весьма недовольного таким  обращением
питона в  огромный матерчатый  короб,  третий приступал к уборке.  Вообще-то
Пифагор  отличался  вполне  спокойным  нравом, однако  не  любил,  когда его
тормошили, а потому я строго-настрого запретил сотрудникам вторгаться  в его
обитель в одиночку. Тем не менее однажды вечером  Джон Хартли,  напоминающий
жирафа  симпатичный юноша, который год назад, сразу после школы,  поступил к
нам  на работу  и  проявил такой  энтузиазм,  что  вскоре ему было  поручено
заведовать  рептилиями,  зашел  чересчур далеко  в своем  рвении.  Проходя в
сумерках,  после  закрытия   зоопарка,   мимо   Дома   рептилий,  я  услышал
приглушенные   крики  о   помощи.  Вошел   и  увидел,   что   Джон  совершил
непростительную  ошибку --  решил один произвести  уборку в клетке Пифагора.
Могучий  питон  заключил его  в  свои  объятия,  и Джон  очутился  словно  в
смирительной рубашке. К счастью, ему  удалось схватить Пифагора за голову, и
тот шипел, будто огромный кипящий чайник.
     Сейчас было не время предаваться нравоучениям. Схватив питона за хвост,
я принялся его  разматывать. Проблема заключалась  в том, что  каждый виток,
который  я  снимал  с  Джона,  тут же  обматывался  вокруг  ме