-  независимое государство Кооперативная Республика
Гайана.  Британской же  Гвиане,  помимо  уникальной природы,  стяжали  славу
легендарные почтовые марки. (Примеч. пер.)

     Мы  пришли к  выводу,  что Британскую Гвиану можно условно разделить на
две части.  Огромную лесистую территорию сменяют обширные саванны,  покрытые
травой, небольшими рощицами и кустарником. В Британском Камеруне примерно та
же картина,  а это значит, что и там и здесь есть животные, населяющие леса,
а есть - населяющие луга, и они сильно отличаются друг от друга.
     Побережье Гвианы,  где крупные реки впадают в  море,  изрезано тысячами
речек и  ручьев.  Некоторые шириной в  несколько футов,  а иные гораздо шире
обычной английской реки.  Эта огромная водная сеть - самый прекрасный пейзаж
Гвианы.  Воды,  полные мертвых листьев и бревен,  окрашены в цвет перезрелой
вишни,  а их течение столь плавно, что поверхность похожа на темное зеркало.
Над  водой  нависают огромные деревья;  их  ветви  украшены длинными прядями
испанского мха -  серого, похожего на лишайник растения, свисающего тысячами
нитей.  Здесь и орхидеи самых разнообразных оттенков,  растущие на стволах и
ветвях; порой их столько, что кажется, будто дерево украшено самоцветами.
     Обычно речки  и  ручьи  подобны длинным темным зеркалам,  но  иногда на
водной  глади  вдруг  возникает  зеленый  растительный  ковер  с  узором  из
розовато-лиловых  и   желтых  цветов.   Там,   где   сквозь  кроны  деревьев
проглядывает солнце,  на  поверхности воды  можно  увидеть  заросли  водяных
лилий,  цветы которых крупнее чайника,  а похожие на гигантские блюда листья
достигают размера  велосипедного колеса.  Пробираешься на  лодке  по  такому
заросшему протоку,  и  кажется,  будто  скользишь по  лужайке  -  нос  лодки
раздвигает растения,  а  за  кормой они снова смыкаются,  так что воды и  не
видно вовсе.  Движется лодка -  и колышется вверх-вниз ковер,  точно зеленые
волны.
     Мы  основали свой базовый лагерь в  столице Гвианы -  Джорджтауне.  Там
было легко достать все необходимое,  и  к тому же рядом был порт,  откуда мы
собирались отплыть на родину. Устроившись, мы начали поездки в глубь страны,
стремясь  побывать  в  разных  ландшафтных  зонах  и  добыть  обитающих  там
животных.
     Первую такую поездку мы совершили в заросшие густой травой луга в пойме
реки Померун.  Сначала мы  плыли по  речкам к  небольшому индейскому поселку
Санта-Мария,  спрятанному в  глубине этой странной болотистой страны.  Чтобы
добраться до  пункта  назначения,  нам  потребовался целый  день.  Это  было
незабываемое путешествие.  Лодка  медленно скользит по  гладкой  поверхности
воды, осененной сверкающими на солнце деревьями; с резкими криками пролетают
над головой крупные черные дятлы с красными макушками;  время от времени они
садятся на ствол мертвого дерева и  начинают интенсивно работать клювами.  В
подлеске  вдоль  берега  приютились стаи  болотных птиц  размером не  больше
воробья,  с черными телами и блестящими, канареечного цвета головками. Порой
за  каким-нибудь поворотом взлетала пара пурпурных ибисов,  махая розовыми и
малиновыми крыльями;  на  коврах из  водяных лилий нам  попадалось множество
диковинных птиц якана,  похожих на шотландских куропаток. Самое удивительное
в  них -  длинные стройные ноги,  заканчивающиеся тонкими пальцами,  которые
дают им  возможность разгуливать по листьям водных растений не проваливаясь.
Прежде чем сделать шаг,  якана вытягивает пальцы,  как паук свои ноги,  и ее
вес равномерно распределяется по  поверхности листа.  Когда они торжественно
шествуют по ковру из водяных лилий,  они просто тускло-коричневые;  но когда
они взлетают, под каждым крылом вспыхивает лимонно-желтое пятно.
     Иногда нам  случалось потревожить лежащих на  берегу кайманов.  Что для
Египта нильский крокодил,  то для Южной Америки кайман.  Когда мы проплывали
мимо,  они на мгновение поднимали голову и  наблюдали за нами с полуоткрытой
пастью, а затем тяжело подползали к краю берега и плюхались в воду.
     Мы  добрались до  Санта-Марии поздно вечером,  а  наутро,  взяв  себе в
помощники аборигенов,  отправились на поиски животных.  Местные жители часто
держат диких зверей в качестве домашних любимчиков,  и многих из них они нам
продали.  Таким образом, за короткое время мы приобрели множество прекрасных
макак,  от  чьих воплей и  криков едва не оглохли в  нашей небольшой хижине;
несколько молодых боа-констрикторов и  двух-трех  обезьян-капуцинов.  Я  был
весьма удивлен,  увидев боа в доме,  - я-то думал, что индейцы так же боятся
змей,  как и  африканцы.  Оказалось,  что эти рептилии обитают в  хижинах на
балках и  занимают в  жизни индейцев примерно такое же  место,  как в  жизни
англичан -  кошка;  эти змеи, питающиеся крысами и мышами, легко приручаются
и,  пока в  доме есть живой корм,  так и  сидят на своих балках и  никуда не
уходят.  Индейцы уверяли,  что  боа-констрикторы не  только дадут сто  очков
вперед любой кошке по ловле крыс и мышей,  но и по своей окраске -  розовая,
серебряная,  черная,  белая - куда красивее этих животных. Они сворачиваются
под крышами хижин точно пестрые шарфы.
     В  Британской Гвиане имеется три вида муравьедов:  большой,  с  длинным
волосатым хвостом,  свыше шести футов длиной;  таманду,  примерно размером с
пекинеса;  и  карликовый,  не  больше восьми дюймов.  Все  три  вида живут в
совершенно разных растительных зонах.  Большой муравьед предпочитает луга  в
северной части Британской Гвианы, а два других, лазящих по деревьям, обитают
в  лесах.  Правда,  таманду можно найти даже  в  тех  районах,  где  ведется
сельское хозяйство, но за карликовым нужно отправляться в самые дебри.
     Чтобы поймать большого муравьеда, мне пришлось пролететь приблизительно
двести миль  в  глубь страны.  Самолет высадил меня у  ранчо на  берегу реки
Рупунун.  Там  я  заручился помощью необыкновенно умного охотника-индейца по
имени Фрэнсис.  Я  объяснил,  что мне нужно,  и после длительных раздумий он
сказал,  что лучше ему одному отправиться на поиски муравьеда,  а  уж ловить
его мы будем вместе.
     Я  согласился.  Три  дня  спустя  Фрэнсис  вернулся и  с  сияющим видом
сообщил,  что его поход закончился успешно.  В  одном месте он отыскал явные
признаки муравьеда: все муравьиные гнезда разорены его могучими челюстями.
     И вот рано поутру Фрэнсис, я и мой приятель сели на коней и отправились
в   поход  за  муравьедом.   До  самого  горизонта,   окаймленного  бледными
зеленовато-синими горами, простирались золотые луга, сиявшие в лучах солнца.
Мы  ехали уже  несколько часов,  а  все никаких признаков жизни,  кроме пары
крошечных коршунов, чертивших круг за кругом высоко над нами в голубом небе.
     Я  знал,  что в  лугах обитает немало животных,  и был удивлен,  почему
никого не встретил. Но вскоре мы подъехали к огромной овальной котловине, на
дне  которой  лежало  тихое  озеро,  заросшее водяными лилиями и  окруженное
сочной растительностью и  небольшими деревцами.  Вот  где жизнь била ключом!
Воздух был наполнен звоном стрекоз, блестящие пестрые ящерицы шмыгали из-под
копыт наших коней,  зимородки сидели на мертвых сучьях, свисавших над водой,
а  в камышах и кустах,  растущих вдоль берега,  щебетало и порхало множество
крохотных птиц.  Мы проехали дальше,  и  я  увидел на противоположном берегу
десять аистов ябиру,  каждый высотой примерно в четыре фута; опустив длинные
клювы,  они глядели на  нас с  неким торжеством.  Когда мы  миновали озеро и
поскакали дальше по лугам,  все вокруг снова затихло -  слышался только стук
копыт.
     Я понял,  в чем тут дело. Этим лугам недоставало воды, и все животные и
птицы концентрировались по берегам больших и малых озер, которые встречались
тут не так уж часто.  Можно было проскакать много миль,  не встретив никакой
живности, но у любой водной котловины кипел настоящий праздник жизни.
     Наконец около  полудня мы  достигли цели  -  небольшого уголка саванны,
где,  по словам Фрэнсиса,  и жил муравьед. Он посоветовал нам развернуться в
линию и скакать, производя как можно больше шума, чтобы выгнать муравьеда из
гнезда и загнать в более низкую траву,  где его легче сцапать.  Мы помчались
среди  травы,  достававшей нашим  коням до  груди,  шумя  и  крича насколько
хватало сил.
     Почва под травой спеклась, словно кирпич, в ней было множество трещин и
щелей;  кони часто спотыкались,  и каждый рисковал перелететь через голову и
угодить под копыта.  Вдруг Фрэнсис издал победный клич,  и,  взглянув в  его
сторону,  я увидел, как что-то темное прыгает в траве прямо перед его конем.
Мы с  напарником тут же подскочили к  нему.  Муравьед -  а  похоже,  это был
именно он - старался углубиться в высокую траву, но нам удалось отрезать ему
путь к  отступлению и  выгнать на открытый участок.  Толстые щетинистые ноги
зверя топали по  земле,  длинная голова,  похожая на  сосульку,  моталась из
стороны в сторону, а огромный хвост развевался позади как знамя.
     Мы пустили коней в  галоп.  Я  свернул в  одну сторону,  чтобы помешать
зверю удрать в высокую траву, Фрэнсис - в другую и, пришпоривая коня, достал
лассо.  Поравнявшись с муравьедом, скакавшим во все лопатки, он кинул лассо,
но,  к сожалению, не рассчитал диаметра петли - он оказался слишком большим,
и  муравьед,  благополучно проскочив через  петлю,  с  шипеньем и  фырканьем
продолжил бег.  Фрэнсис придержал коня,  смотал веревку и  снова  пустился в
погоню.  Вновь поравнявшись с животным, он опять кинул лассо, и - вот удача!
- зверь оказался в петле!
     Фрэнсис тут же соскочил с  коня.  Стиснув зубы,  он с  трудом удерживал
конец веревки,  тогда как разъяренный муравьед ринулся со всех ног по густой
траве,  увлекая за собой обидчика.  Я  спрыгнул с  коня и  тоже ухватился за
веревку.  Я  поразился,  какая же  силища заключалась в  неуклюжих волосатых
ногах этого зверя -  он  таскал нас за  собою туда-сюда по саванне,  пока мы
окончательно не выдохлись, а веревка не изрезала нам руки.
     Вдруг  Фрэнсис,  глянув через плечо,  вздохнул с  облегчением.  Я  тоже
оглянулся и  увидел,  что борьба довела нас до небольшого,  около двенадцати
футов высотой,  дерева -  единственного на  много миль вокруг.  Тяжко дыша и
обливаясь  потом,  мы  подтащили  к  нему  упирающегося муравьеда  и  крепко
привязали.  Когда я уже затягивал последний узел,  Фрэнсис взглянул наверх и
вдруг издал душераздирающий вопль.  Я глянул туда же - и увидел в двух футах
у  нас  над  головами шарообразное осиное гнездо размером с  футбольный мяч.
Муравьед изо всех сил рвался с  веревки,  тряся и качая деревце из стороны в
сторону.  Не  следует думать,  что  осам это  очень нравилось -  вся колония
вилась  вокруг  гнезда,  рассерженно жужжа.  Мы  с  Фрэнсисом  со  всех  ног
бросились наутек.
     Уверенные, что привязали зверя накрепко, мы вернулись к коням захватить
кое-какие  принадлежности  -  веревки  попрочнее  и  мешки  побольше,  чтобы
упаковать нашу  добычу.  Когда  я  вернулся  назад  к  дереву,  муравьед уже
развязывал последний узел.  Освободившись от  пут,  он  встряхнулся,  словно
крупная собака,  и медленным шагом двинулся в родную саванну, преисполненный
достоинства.  Оставив  Фрэнсиса отвязывать лассо  от  дерева,  я  бросился в
погоню за беглецом, на ходу завязывая петлю.
     Догнав зверя,  я  кинул свое  импровизированное лассо,  но,  не  будучи
искушен в этом деле так,  как Фрэнсис,  естественно,  промахнулся.  Муравьед
продолжал улепетывать.  Я повторил бросок - результат тот же. Я попробовал в
третий раз,  но  зверь,  раздраженный моим неотвязным преследованием,  вдруг
решил переменить тактику.  Внезапно остановившись,  он  повернулся ко  мне и
поднялся на задние лапы,  так что голова его оказалась на уровне моей груди,
и  я  с  опаской  поглядывал на  его  шестидюймовые когти,  которые он  явно
собирался пустить в ход.
     Шипя и фыркая, он мотал своим длинным тонким рылом из стороны в сторону
и  махал  передними  лапами,  как  боксер.  Мне  не  хотелось  связываться с
противником,  который способен в  два счета изувечить обидчика когтями,  и я
решил  подождать Фрэнсиса -  тогда  один  сможет  отвлечь внимание зверя,  а
другой его поймает.  Я принялся ходить вокруг муравьеда,  раздумывая, нельзя
ли  подкрасться к  нему сзади и  захватить врасплох,  но  он,  не отрываясь,
следил за  мной,  постоянно держа когти наготове.  Мне ничего не оставалось,
как сесть на землю и дожидаться Фрэнсиса.
     Поняв,  что  ему  предложили перемирие,  муравьед решил воспользоваться
шансом и  восстановить попранное в  борьбе достоинство.  Пока он  носился по
саванне,  слюна у  него текла ручьями.  Слюна у муравьеда тягучая и вязкая -
именно  благодаря ей  добыча намертво приклеивается к  языку.  Теперь вместо
добычи на  морду  налипла масса веточек и  травинок.  Сев  на  корточки,  он
принялся тщательно очищать  ее  с  помощью когтей.  Потом  глубоко вздохнул,
встал на четыре лапы, отряхнулся и заковылял прочь.
     Когда явился Фрэнсис с  лассо в  руках,  мы снова бросились в погоню за
муравьедом.  Заслышав наше приближение,  он остановился,  обернулся и  опять
встал на задние лапы, но с двумя ему было не справиться. Пока я отвлекал его
внимание, Фрэнсис подполз сзади и аккуратно набросил лассо. Как только зверь
почувствовал,  что вокруг него снова затянулась веревка,  он бросился бежать
что есть мочи,  волоча за собой меня и Фрэнсиса.  Он еще с полчаса протаскал
нас,  пока не удалось связать его так, что он не мог больше двигаться. После
этого мы сунули его в большой мешок, откуда торчала только голова.
     Мы  уже бросились поздравлять друг друга с  победой,  и  что же?  Новая
преграда внезапно встала на  пути.  Когда мы  собрались ехать обратно,  наши
кони,  как  один,  заупрямились и  отказались везти  такой  странный  багаж,
который свирепо фырчит и шипит. Битых четверть часа мы пытались успокоить их
- какое там!  Всякий раз,  когда мы  приближались к  ним с  муравьедом,  они
вскидывали головы и разъяренно смотрели на нас.
     Фрэнсис решил, что единственный выход - если я, сидя верхом, поведу его
коня,  а  сам он пойдет пешком с грузом на плечах.  Я засомневался,  что это
увенчается успехом  -  ведь  двигаться  предстояло много  миль  под  палящим
солнцем, а вес у муравьеда был приличный. Однако ничего другого мы придумать
не смогли и отправились в путь.  Муравьед так извивался,  что нести его было
почти невозможно.  За  час  мы  покрыли какую-нибудь пару миль,  ибо  каждые
две-три сотни ярдов Фрэнсису приходилось снимать мешок с плеч и отдыхать.
     Так дело не пойдет, решили мы. Этак мы целую неделю будем добираться до
ранчо.  Фрэнсис  предложил,  чтобы  я  или  мой  друг  остались  посторожить
муравьеда,  а  он  с  кем-нибудь из  нас  двоих поскачет на  ранчо к  своему
приятелю,  обитавшему тут  неподалеку,  -  он  показал  темное  пятнышко  на
горизонте.  Там,  заверил он,  найдется вьючный вол. Впрочем, его английский
был настолько плох, что мне послышалось что-то вроде "волейбол". Я, понятно,
удивился,  но  Фрэнсис настаивал,  что это единственный выход из  положения.
Меня  разобрало любопытство,  и,  оставив  приятеля  стеречь  муравьеда,  мы
галопом поскакали в указанном направлении.
     На ранчо пожилой симпатичный индеец предложил нам кофе, а затем Фрэнсис
повел  меня  в  стойло.   Там  действительно  стоял,   конечно,  никакой  не
"волейбол",  а  обыкновенный вол,  каких во всем мире впрягают в повозки или
используют для вьючных перевозок. Тут появилась жена Фрэнсиса и сказала, что
она поедет на воле, а мы поскачем впереди. Крошечная индеанка смело вскочила
на огромную спину и  села как амазонка.  Ее длинные черные волосы спускались
до  пояса,  что  делало ее  похожей на  леди  Годиву.  Всадница ударила вола
длинной палкой, и мы тронулись в путь.
     Когда мы с Фрэнсисом прибыли туда,  где оставили друга с муравьедом, то
обнаружили,   что  последний  устроил  ему  веселую  жизнь.   Зверю  удалось
наполовину выбраться из  мешка да еще прорвать мешковину когтями задних лап,
так что казалось,  будто на нем надеты неуклюжие мешковатые штаны;  он бегал
туда-сюда по  траве,  и  мой приятель совершенно запарился,  носясь за  ним.
Дружными усилиями мы изловили зверюгу,  засадили в новый мешок,  и,  пока мы
думали,  как  завязать его  понадежнее,  мой  друг поведал нам все,  что ему
довелось пережить за время нашего отсутствия.
     Началось с  того,  что его конь,  который,  как он думал,  был накрепко
привязан, отвязался и поскакал куда глаза глядят. Долго пришлось моему другу
преследовать его,  пока  наконец  удалось  поймать.  Тем  временем  муравьед
частично выпутался из веревок,  разорвал мешок когтями и наполовину выбрался
оттуда.  Мой приятель,  насмерть перепугавшись,  что он улизнет,  бросился к
пленнику,  запихал его  обратно в  мешок  и  связал снова;  оглянувшись,  он
обнаружил,  что снова отвязался конь.  Пока он ловил его, муравьед выпутался
во  второй раз  -  это  случилось как  раз  к  моменту нашего прибытия.  Тут
подъехала жена Фрэнсиса на  своем воле и  помогла погрузить муравьеда ему на
спину.  Как ни странно,  вол весьма спокойно ко всему отнесся, - похоже, ему
было все  равно,  мешок ли  это  с  картошкой или с  гремучими змеями.  Хотя
муравьед шипел и вырывался изо всех сил, вол спокойно двигался вперед.
     Уже совсем стемнело,  когда мы  добрались до ранчо.  Мы извлекли нашего
пленника из  мешка и  развязали его.  Я  сделал из веревки прочную уздечку и
привязал муравьеда к  могучему дереву.  Поставив перед  ним  большую миску с
водой,  мы отправились отсыпаться.  Ранним утром я пошел взглянуть на него и
не нашел.  "Сбежал", - мелькнула мысль. И вдруг вижу: оказывается, он лежит,
свернувшись клубком между корней дерева и целиком накрывшись хвостом,  точно
серой шалью,  так  что  издали походит скорее на  кучу золы,  чем на  зверя.
Теперь я понял,  как полезен ему этот огромный хвост. Устраивая себе постель
в  густой траве,  он сворачивается клубочком и  накрывается хвостом,  словно
брезентом.  Сквозь такую пушистую крышу под  силу пробиться разве что  очень
сильному ливню.
     Теперь встала проблема,  как  приучить Эймоса -  так я  его назвал -  к
новой  пище:  в  английском зоопарке его  белыми  муравьями не  накормят.  Я
приготовил смесь  из  молока,  сырого  яйца  и  мелко  накрошенной говядины,
добавив в нее три капли рыбьего жира.  К счастью,  недалеко от ранчо имелось
гнездо белых муравьев,  и  я,  пробив в  гнезде дырку и достав оттуда горсть
этих лакомых существ, кинул их в миску с вязкой смесью.
     Я боялся, что на приучение муравьеда к новой пище уйдет немало времени,
но,  к моему удивлению,  зверь,  завидев миску,  встал и тут же устремился к
ней.  Он тщательно обнюхал предложенное кушанье, высунул длинный, похожий на
змею  язык и  погрузил его  в  миску.  Потом мгновение раздумывал,  оценивая
блюдо,  и,  как  видно решив,  что  оно  пришлось ему по  вкусу,  принялся с
необыкновенной быстротой работать языком,  выстреливая им в содержимое миски
и втягивая назад,  пока посудина совсем не опустела. У муравьедов нет зубов,
и  при  принятии пищи  они  пользуются только  языком  и  обволакивающей его
слюной.  Иногда в  награду я давал ему полную миску термитов -  естественно,
перемешанных с  обломками их глиняного гнезда.  Было забавно наблюдать,  как
животное погружает язык в миску и вынимает его, весь облепленный термитами и
кусочками глины,  приклеившимися к  нему,  как мухи к  липучке.  Но когда он
втягивает язык  внутрь,  губы  очищают его  от  кусочков глины,  и  муравьед
съедает только термитов. Ничего не скажешь, умно придумано!
     Вскоре после того, как мы вернулись в лагерь и Эймос справил новоселье,
у  него появилась подруга.  Появилась в  виде фыркающего узла,  впихнутого в
кузов  грузового  такси.  Охотник,  поймавший муравьедицу,  видимо,  был  не
слишком искусен в своем р