иехала к  нам в  Лондон,
чтобы  транспортировать  заметно  осунувшегося  Даррелла  в   лоно  семьи  в
Борнмуте.   Здесь  после  дней  вынужденного  безделья  им   вдруг  овладело
неудержимое желание написать книгу,  о  которой он  помышлял не один год.  В
1935   году  семейство  Дарреллов  в   полном  составе  перебралось  на   не
подозревавший последствий этого  акта  греческий остров  Корфу,  где  они  и
прожили пять идиллических лет,  пока не разразилась война.  По тому, как они
рассказывали об этой поре,  было очевидно,  что остров очаровал их, и миссис
Даррелл часто говорила мне,  что  за  всю  свою жизнь только там ни  разу не
превышала свой  банковский кредит.  Никогда  не  видела,  чтобы  Джерри  так
трудился,  он выдавал страницу за страницей,  и бедняжка Софи едва поспевала
за  ним.  Спустя шесть  недель и  сто  двадцать тысяч слов  Даррелл предался
благостному изнеможению.  Книга была закончена -  и автор тоже едва не отдал
концы.
     "Мою семью и  других зверей" ждал огромный успех,  в чем никто из нас и
не  сомневался.  У  этой книги были все элементы бестселлера -  экзотический
остров,  сумасшедшее семейство и множество животных.  Она излучала солнечный
свет и свободу,  и даже критикам пришлась по нраву.  Много лет спустя она по
тиражам превосходит другие книги Даррелла,  и хотя благодаря ей мы приобрели
множество друзей во всем мире, эта книга, увы, превратила Корфу в туристский
аттракцион.  Великое благо  для  корфян  и  греческой экономики,  но  весьма
печальный факт для Дарреллов,  полюбивших остров,  каким он был в прошлом. И
как  же   повеселилась  вся  семья,   когда  именно  эту  книгу  включили  в
обязательный список  литературы для  сдающих  экзамен на  аттестат зрелости.
Даррелл не  получил систематического образования,  его  обучением занимались
различные эксцентричные субъекты,  которые  учили  его  чему  угодно,  кроме
обязательных школьных дисциплин.  Тем  не  менее он  получает много писем от
благодарных школяров,  заверяющих его,  что  наконец-то  хотя бы  экзамен по
английской литературе стал приносить им радость.
     Бедняга Даррелл потратил столько сил  на  "Мою семью",  что  совершенно
выдохся,  и  ему было предписано отдохнуть на  островах Силли.  Он прекрасно
знал эти чудесные острова,  я же впервые попала туда, и мы провели две тихих
недели  на  овеваемых ветрами  клочках земли,  обозревая заводи  на  скалах,
наблюдая  птиц   и   смакуя   домашнее  вино   из   пастернака  в   обществе
женщины-орнитолога, с которой там познакомились.
     Оправившись  от   переутомления,   Джерри   стал   помышлять  о   новом
путешествии.   Однако  на  этот  раз  он  решил  уделить  побольше  внимания
киносъемкам,  а  потому купил довольно дорогую немецкую камеру,  и несколько
недель мы ходили опутанные недодержанной пленкой,  пока Даррелл осваивался с
новой аппаратурой. Основательно поразмыслив, Джерри пришел к заключению, что
для  съемок хорошего фильма о  звероловной экспедиции лучше  всего  подойдет
Камерун,  и в частности -  королевство его старого друга и собутыльника Фона
Бафута.  Он уже побывал там два раза и  теперь уверял,  что для успеха столь
сложного дела, как съемка кино, следует направиться в хорошо знакомые места,
к  людям,  с  коими он  поладил,  и  главное -  к  животным,  которые его не
подведут.
     Поскольку намечалась явно небывалая по размаху экспедиция, я предложила
взять с собой Софи -  если она согласится. Ее не пришлось долго уговаривать.
А  еще мы решили обратиться за содействием к различным фабрикантам,  просить
не деньги,  а  нужную нам продукцию,  суля взамен хорошую рекламу.  Сочинили
надлежащее письмо,  и  хотя Софи в  тексте излишне напирала на телевизионную
популярность Джеральда Даррелла и заверяла получателей,  что одна из главных
целей экспедиции -  сбор сырья для  нового алкогольного напитка*,  результат
превзошел все ожидания.
     ______________
     *  В  тот  раз  она сверх того написала одному фирмачу,  прося прислать
дезинфектант и  туалетную бумагу и  обещая,  в  числе прочего,  что  пришлем
фотографии,  показывающие,  как мы пользуемся в  экспедиции этой продукцией.
Дж.Д.

     Экспедиторы Британских железных дорог и наш почтальон устали доставлять
нам огромные посылки,  мы  же  не уставали вскрывать упаковки и  восхищаться
богатым  содержимым.  Тут  было  все  -  от  пластиковых тазов  и  ведер  до
плотницкого  инструмента,  медикаменты для  зверей  и  для  нас,  элегантные
нейлоновые  рубашки  и  носки,  обувь,  походные  кровати,  растворимый чай,
проволочные сетки,  лодка  с  подвесным мотором,  электрогенератор,  словом,
нашего снаряжения хватило бы  на  небольшую армию.  Остальные обитатели дома
чертыхались,  наталкиваясь в  подъезде на людей,  склоненных над упаковочной
клетью, и цепляясь ногами за валяющуюся повсюду проволоку. Бедняжке Маргарет
стоило  немалого  труда  умиротворять своих  разгневанных жильцов.  В  конце
концов  понадобились  два   вместительных  фургона,   чтобы  доставить  наше
имущество в Саутгемптон к ожидающему нас банановозу.
     К  этому времени наш  отряд пополнился еще одним человеком.  Впервые мы
приняли предложение о помощи от будущих покупщиков нашего улова и остановили
свой  выбор  на  молодом  знатоке  рептилий,  поскольку Камерун сулил  самые
причудливые находки.  Близилось Рождество,  а потому Софи договорилась,  что
присоединится к  нам  позже,  так  как  хотела  встретить праздник вместе со
своими родичами.  В итоге нас на пароходе было только трое,  если не считать
капитана и  его команду.  Это было восхитительное плавание,  мы  чувствовали
себя так, будто стали обладателями собственной яхты.
     Африканский континент никогда не манил меня,  и  уж во всяком случае не
так,  как он манил Ливингстона,  тем не менее спустя десять дней я стояла на
пристани в столице Британского Камеруна,  Виктории,  наблюдая, как наш багаж
сгружают с  лихтера на  берег и  переносят на два мощных грузовика.  Путь до
Бафута нам предстояло проделать в два этапа,  с короткой остановкой в Мамфе,
где  Джерри уже доводилось располагаться лагерем на  берегу реки Кросс.  Как
обычно,  не  обошлось  без  препирательств  с  таможней,  которой  почему-то
вздумалось  конфисковать  сборную  алюминиевую  клетку  (чем-то  похожую  на
огромный детский "конструктор"), щедро предоставленную нам фирмой "Дексион".
Мы подняли страшный шум и в конце концов отстояли свое имущество, к великому
негодованию начальника таможни,  носившего не  совсем обычное имя Пайн Кофин
(сосновый гроб).  В  Мамфе нас  ожидало новое столкновение с  таможней из-за
"противозаконного обладания" револьвером, на владение коим в Западной Африке
требовалось специальное разрешение самого губернатора Нигерии.  К  несчастью
для таможенников, такое разрешение у нас было.
     Первый этап нашего пути внутрь страны был ничем не  примечателен,  если
не считать облака красной пыли и изрытые колеями дороги -  непременная черта
африканских ландшафтов в британских протекторатах.  Меня постоянно удивляет,
почему  французы  и  бельгийцы  могут  строить  вполне  приличные дороги  на
контролируемых  ими  территориях,   тогда  как  максимум,  на  что  способно
большинство созидателей Британской империи,  -  посыпать  щебенкой окраинные
улицы  главных  городов.   Впрочем,   все   это  только  добавляет  прелести
путешествию,  ибо  ничто так  не  поощряет вас  почаще останавливаться,  как
головная боль и ноющая спина.
     Первую  остановку мы  сделали в  деревушке Бекебе,  знакомой Джерри  по
ранним экспедициям, и один из его прежних боев - Бен тотчас подбежал к нему,
предлагая свои  услуги  и  первую  добычу  -  детеныша  черноногой мангусты,
которого мы  тотчас назвали Тикки и  которого Джерри сунул себе  за  пазуху,
поскольку у нас под рукой не было никакого подобия клеток.  Убедившись,  что
Бен присоединился к  другим боям в кузове грузовика (в Виктории мы с помощью
старого помощника Джерри -  Пия наняли нужных рабочих), мы снова тронулись в
путь и около девяти вечера подъехали к дому управляющего OAK в Мамфе. Джерри
выбрался из кабины и  исчез в  весьма элегантном с виду современном бунгало.
Вскоре он показался вновь,  сопровождаемый управляющим - Джоном Хендерсоном.
Джон  оказался радушным хозяином и  милейшим человеком и  вместе  со  своими
подчиненными все шесть недель,  что мы  с  нашим "проклятым зверьем" (как он
выражался) наводняли его  жилище,  не  жалел  сил,  помогая нам.  Он  охотно
признавался, что не выносит наших животных, но готов терпеть их ради нас.
     Крохотное селение Мамфе расположилось на высоком берегу реки Кросс; оно
не  лишено своих прелестей,  если останавливаешься там ненадолго,  однако не
скажу,  чтобы я его полюбила. Климат там отвратительный, круглые сутки царит
жара и  духота,  из-за  чего мы  с  Софи никак не  могли избавиться от сыпи,
несмотря  на  частые  купания  и  прилежное  пользование всякими  лосьонами,
которые,   по   словам  производителей,   обязаны  были   защитить  кожу  от
раздражений.  В селении обитало,  помимо управляющего OAK, еще около десятка
европейцев,  все они приняли нас одинаково радушно и обещали "распространить
в округе слух" о приезде помешанных любителей животных.  Мало-помалу веранда
вокруг дома Джона уподобилась зоомагазину.
     - Знаете, я все время ловлю себя на том, что заблудился, когда вижу это
проклятое зверье, - пожаловался Джон. - Сегодня чуть не поехал дальше искать
свой дом.
     - Послушай, Джон, - озабоченно произнес Джерри. - Если они и впрямь так
противны тебе, мы освободим помещение.
     - Глупости,  дружище, я пошутил, на самом деле я только рад вам и вашим
питомцам.
     Даррелл  стремился  возобновить  контакты  с  охотниками,  и  мы  стали
готовиться к прелестям вылазок в тропический лес,  где располагались далекие
деревушки.   На  рассвете  следующего  дня  пересекли  реку  на  долбленках,
прихватив рюкзаки с  бутербродами и термосами с холодной водой.  Высадившись
на  другом берегу,  довольно прытко зашагали гуськом по  битой  тропе.  Меня
сразу поразила царившая в  лесу  тишина и  липкая духота.  Редко-редко можно
было  услышать птичий голос или  шорох от  движения невидимых животных.  Вот
тебе и жуткие тропические дебри, кишащие зверьем и ядовитыми змеями!
     После двух часов утомительной ходьбы мы  вышли на  поляну,  где увидели
опирающихся на длинные посохи двух худых пожилых туземцев.
     - Здорово, Бо, - поздоровался Джерри.
     - Добро пожаловать,  маса, - дружно откликнулись они и принялись что-то
толковать на пиджин-инглиш.
     Для меня это была китайская грамота, но Джерри, к счастью, явно понимал
их. Наконец он угостил обоих сигаретами и попрощался.
     - О чем они говорили так долго? - спросила я.
     - Ничего серьезного, просто так поболтали, - ответил он, и мы двинулись
дальше.
     Около  полудня  мы  достигли  деревни  Эшоби.  Предупрежденные  "лесным
телеграфом" ее обитатели столпились на главной "улице", чтобы встретить нас.
Было  очевидно,  что  они  рады снова видеть Джерри.  Улыбаясь и  пощелкивая
пальцами,  они распевали:  "Добро пожаловать, добро пожаловать!" - и одаряли
нас  большими  свежими  кокосовыми орехами.  И  уж  поверьте мне,  ничто  не
освежает так  после  длительного перехода через жаркий африканский лес,  как
сок кокосового ореха.  Нам с Джерри были предложены два весьма шатких стула;
вся  в  поту,  я  с  благодарностью опустилась на  один из  них и  принялась
обозревать деревню. Она была грязнее и непригляднее других селений, виденных
мной на пути из Виктории,  дети выглядели жалкими и  тощими.  Не может быть,
подумала я,  что это та самая деревня,  в  которой Джерри жил и  которую так
расхваливал.  Но  оказалось,  что  это  она;  он  стал показывать мне разные
ориентиры,  включая место, где помещался его лагерь. Минуло восемь лет после
предыдущей экспедиции Даррелла в Камерун, за это время многое изменилось, во
всяком  случае,  на  политическом уровне.  Теперь нередко наиболее смышленые
члены общин занимали видные должности;  так  было и  со  старыми охотниками,
помогавшими Джерри во  время его первого визита.  Сидя на  земле вокруг нас,
они внимательно слушали Джерри. Он объяснил, что намерен вернуться в Эшоби и
остановиться здесь на несколько дней и что особенно его интересует необычная
птица -  плешивая сорока.  Вот только подходящее ли  сейчас время для отлова
птенцов, которых будет легче приучить к неволе? Элиас успокоил его.
     - Точно, сэр, иногда мы держим птенцов в доме. Я поищу.
     Договорились,  что  Джерри снова  придет в  Эшоби на  следующей неделе,
оставив нас с Софи в Мамфе присматривать за коллекцией.
     Базируясь в  Мамфе,  мы  приобрели двух  животных,  которые стали моими
любимцами:  детеныша редкого вида  галаго (я  назвала его  Пучеглазым) и  не
менее редкую разновидность белки,  получившей за свои малые размеры прозвище
Малютка.  Поскольку в обоих случаях речь шла о детенышах,  забота о них была
поручена мне.  Даррелла бесило, как мы с Софи сюсюкаем с нашими подопечными,
но мы не обращали на него внимания.
     Пучеглазый и  Малютка стали  нашими  повелителями -  во  всяком случае,
Малютка  вполне  повелевала  мной.  Очаровательное крохотное  создание,  еще
слепое и  совсем беспомощное,  она  всецело зависела от  тепла  и  внимания,
которое я  могла уделять ей.  Очень важно было смастерить для нее гнездышко,
где поместилась бы и небольшая грелка.
     В  конце  концов я  отыскала квадратную жестяную банку,  куда  положила
застеленную ватой  грелку  и  ватой  же  выложила стенки.  Получилась этакая
переносная колыбелька,  и я всюду носила ее с собой, потому что Малютка, как
и  все  младенцы,  нуждалась  в  частом  и  регулярном кормлении и  начинала
беспокоиться,  если я  оставляла ее  одну.  Первое время она получала разные
виды детского питания и глюкозу,  разведенные в теплой воде,  причем кормить
ее  приходилось с  помощью пипетки.  Она  была образцовым ребенком и  вскоре
стала  хватать пипетку передними лапками;  мне  оставалось только следить за
ровной подачей пищи и делать остановки,  чтобы Малютка могла отдышаться. Она
быстро росла и стала очень милым зверьком с оранжевой головой и обрамленными
черной каймой аккуратными ушками.  Розовое тельце было одето болотно-зеленым
мехом с рядами белых пятен по бокам.  Но особенно хорош был хвост - длинный,
пушистый,  сверху зеленый,  снизу ярко-оранжевый,  он  изгибался над  спиной
белочки так, что кончик висел над самым носом. Малютка была абсолютно ручная
и  с того момента,  когда у нее открылись глаза,  позволяла мне делать с ней
все что угодно.  Особенно ей нравилось почесывание, тут она впадала в транс.
Я  не  сомневалась,  что  Малютка окажется умненьким зверьком,  хотя Даррелл
только посмеивался над таким предположением. Однажды утром, когда за разными
делами я забыла про утреннее кормление, она решила сама напомнить мне о моих
обязанностях.  Каким-то  образом выбралась из оставленной подле моей кровати
банки,  сама  отыскала  вход  в  просторную гостиную и  возникла на  пороге,
издавая  резкие  звуки.  Подбежала ко  мне  и  вскарабкалась на  мое  плечо,
продолжая кричать, что пора кормить ее. Негодование Малютки было так велико,
что она не пожелала ждать,  когда я вооружусь пипеткой, а соскочила на стол,
где я готовила корм, и попыталась влезть в чашку. В конце концов мне удалось
успокоить ее,  но  с  того дня  она каждое утро забиралась на  мою кровать и
верещала мне  в  ухо,  а  после  кормления с  великим  интересом принималась
исследовать наши постели.
     - Знаешь,  Джекки, - заявил Даррелл, - придется тебе посадить Малютку в
настоящую клетку, не то останемся мы без белочки.
     Я понимала,  что Джерри заботится о ее сохранности, но знала также, что
ему решительно не  нравится,  как она роется в  его постели и  покусывает за
пятки*.  Пришлось  поместить Малютку  в  специально оборудованную клетку,  с
кроваткой наверху  и  ворохом  увлекательных гнилушек на  дне.  Освоившись в
новой  обители,   она  занялась  приготовлением  постели  с  таким  рвением,
подобного какому я  не  видела ни у  каких других белок.  За неимением более
гигиеничного материала я  выстлала ее кроватку бумажными салфетками,  однако
мой  вариант благоустройства не  удовлетворил Малютку,  и  она  не  один час
потратила на  то,  чтобы навести свой порядок.  Вытащив салфетки,  принялась
рвать их на мелкие кусочки и делать комки, которые несла обратно на кроватку
и с шумом что-то мастерила.  Когда я некоторое время спустя заглянула внутрь
клетки, на меня из вороха клочков уставились яркие глаза белочки, но она тут
же  забыла  про  меня,  продолжая  сооружать  замысловатое гнездо  наподобие
тесного кокона.  Укрывшись в  нем,  Малютка могла  закупорить вход  кусочком
салфетки и отдыхать,  надежно защищенная от шума и сквозняка.  Все то время,
что  белочка находилась у  нас,  я  готова была  часами наблюдать активность
этого забавного создания.
     ______________
     * Я вовсе не против разделять постель со зверьем,  однако мне совсем не
нравится  просыпаться  в  пять  утра  оттого,  что  озорная  белка  пытается
затолкать мне в ухо земляной орех. Дж.Д.

     Совсем другой,  независимый нрав был  у  Пучеглазого.  Он  уже  не  был
сосунком, когда мы его получили, его не надо было кормить из бутылочки, и мы
быстро обнаружили,  что  его любимое блюдо -  насекомые.  Однажды вечером мы
подверглись подлинному нашествию крылатых муравьев,  они залетали в комнаты,
в клетки,  и наши бои расставили повсюду миски с водой, куда падали муравьи.
Полученного таким  способом  улова  нам  хватило  на  несколько дней,  чтобы
кормить  наших  питомцев.  Бегая  по  комнатам  за  крылатыми насекомыми,  я
услышала доносящийся из  клетки Пучеглазого страшный шум и  обнаружила,  что
наш галаго,  окруженный роем муравьев,  с  вытаращенными глазами гоняется за
ними.  Рот  Пучеглазого уже был набит,  обе лапы заняты добычей,  но  он  не
прекращал охоту, не задумываясь о том, куда девать все это богатство.
     Пучеглазый тоже любил поиграть с нами,  носился по клетке, не даваясь в
руки.  Вскочит мне на  руку,  тихонько ущипнет и  тут же  прыгает дальше.  А
иногда он вел себя смирно, поднимал переднюю лапу, чтобы вы могли пощекотать
его  под  мышкой.  Но  больше всего любил,  лежа на  спине,  подставлять для
чесания живот, слегка отбиваясь для вида.
     Наша коллекция пополнялась все новыми экземплярами,  и мы задержались в
Мамфе  намного дольше,  чем  предполагали,  однако  нам  пришлось освободить
помещения в  доме Джона Хендерсона,  поскольку он собирался в отпуск,  а его
заместитель не  обязан был  мириться с  такими жильцами.  Джон предложил нам
переселиться в  маленький африканский домик  по  соседству,  с  глинобитными
стенами и  кровлей из  банановых листьев.  Довольно запущенное строение,  но
после  свежей  побелки и  обновления кровли там  стало  вполне уютно,  и  на
веранде нашлось достаточно места для всех наших зверей.  Правда, в этом доме
было куда жарче,  чем у  Джона,  и в нем кишели огромные пауки;  один из них
как-то ночью забрался на раскладушку Даррелла и прогулялся по его груди -  к
великому ужасу  Джерри и  к  вящему моему облегчению,  что  не  я  привлекла
внимание этой твари. Уборной в этом доме не было, все удобства, как водится,
во дворе,  и ночные вылазки туда были чреваты самыми тяжелыми переживаниями,
ибо никогда нельзя было предугадать, что тебя ждет в пути или на месте. Чаще
всего уборную навещали здоровенные тараканы, иногда наведывались пауки, а то
и змеи.  Чувствуя, что, если мы еще задержимся в Мамфе, мне грозит серьезное
помешательство,   я  стала  упрашивать  Даррелла  поскорее  продолжить  наше
путешествие курсом на Бафут.
     - Ладно,  -  сказал Джерри,  -  только сперва я  должен написать Фону и
предупредить его.  Сегодня же  напишу  и  завтра отправлю письмо с  рейсовой
машиной.
     Что  он  и  сделал,  приложив к