с нами.
     Рафаэль поскакал  посвящать пеонов в план совместных действий, а Карлос
погнал лошадей галопом сквозь колючий  чертополох.  Мы  выскочили на простор
пампы  и с грохотом  понеслись по ней, раскачиваясь так сильно,  что в любую
минуту могли перевернуться. Карлос пригнулся на сиденье, нахлестывая лошадей
вожжами  и  подбадривая  их  громкими   криками.  Пара  острокрылых  ржанок,
выделявшихся  на  зеленой  траве своим  черно-белым  оперением,  внимательно
следила за повозкой, а потом, пробежав футов шесть по траве, легко  взмыла в
воздух и начала кружиться над нами на пестрых крыльях, извещая жителей пампы
о  нашем  приближении  пронзительными  криками:  "теро...  теро...  теро..."
Осторожно  высунувшись  из  раскачивающейся   повозки,  я  увидел  всадников
примерно в полумиле от нас, они вытянулись в цепь и ожидали, когда мы займем
условленную позицию.  Солнце палило  беспощадно, на боках лошадей  виднелись
темные  потеки пота.  Горизонт  был подернут  знойной  дымкой, казалось,  мы
смотрим на все  сквозь  запотевшее стекло.  Карлос резко натянул  поводья  и
остановил лошадей.
     -- Станем здесь, Джерри. Киноаппарат поставим там,-- сказал он.-- Нанду
должны пробежать с этой стороны.
     Мы вылезли из повозки, Карлос пошел вперед с  зонтом, я следовал за ним
с кинокамерой и треногой. Джеки осталась в повозке; она не отрываясь глядела
в бинокль,  чтобы  немедленно сообщить нам о появлении  нанду. Мы с Карлосом
отошли  ярдов  на  пятьдесят от  повозки  и  выбрали  место,  откуда  хорошо
просматривалась широкая полоса пампы, с обеих сторон  ограниченная зарослями
чертополоха. Я установил киноаппарат и стал делать необходимые приготовления
к съемке, а Карлос держал надо мной зонтик, чтобы кинокамера не нагрелась.
     -- Все в порядке,-- сказал я наконец, вытирая пот с лица.
     Карлос  поднял зонтик и помахал им  из стороны  в  сторону.  Тотчас  же
издали  послышались крики пеонов,  и один за другим,  понукая  лошадей,  они
исчезли  в чаще чертополоха.  После этого  воцарилась  тишина. Мы оставались
неподвижными,  и  ржанки, описав  над  нами  несколько кругов,  приземлились
неподалеку  и  стали  шнырять  в  траве,  то  и  дело  замирая  на  месте  и
настороженно глядя на нас. Джеки сидела в повозке,  сдвинув шляпу на затылок
и не отрываясь  от бинокля. Лошади стояли, опустив головы и время от времени
переминаясь с ноги на ногу, словно буфетчицы, задремавшие за стойкой к концу
рабочего  дня.  Пот струйками стекал у  меня  по лицу  и  по  спине, рубашка
противно прилипала  к телу. Вдруг Джеки сорвала  с  головы шляпу и  отчаянно
замахала ею,  что-то громко и  бессвязно выкрикивая. В ту же секунду  ржанки
сорвались с места и закружились над  нами  с пронзительными  криками. Издали
послышался  треск, топот лошадиных копыт  и возбужденные крики пеонов. Затем
из зарослей чертополоха показались нанду.
     Я  никогда  не  предполагал, что  птицы, ведущие наземный образ  жизни,
могут двигаться так же быстро  и  легко, как птицы в  полете, но в то утро я
мог в этом убедиться.  Восемь нанду, построившись  клином,  бежали изо  всех
сил.  Их ноги  передвигались с такой  быстротой,  что сливались  в  неясные,
расплывчатые пятна; различить  их можно было  лишь в тот момент,  когда  они
касались земли, давая птице  толчок вперед. Шеи птиц были вытянуты  почти по
прямой,  крылья слегка отставлены в стороны и  опущены  вниз. Сквозь громкие
крики ржанок были отчетливо слышны быстрые, ритмичные удары их ног о твердую
как камень  землю.  Если бы не этот стук,  можно  было подумать,  что  птицы
катятся на колесах -- так  быстро и легко они бежали. Как  уже было сказано,
они  бежали, казалось,  изо  всех сил, но когда  из  чертополоха  с громкими
криками  выехали  два  пеона, произошло  нечто  невероятное.  Нанду  поджали
хвосты,  словно  опасаясь  удара  сзади, и,  сделав  три  огромных косолапых
прыжка,  удвоили  скорость. Они исчезали вдали  с  поразительной  быстротой.
Пеоны мчались за ними вдогонку, и я увидел, как один из них отцепил от пояса
болеадорас.
     -- Надеюсь, они не  собираются ловить их там,  Карлос? Я ведь ничего не
смогу заснять на таком расстоянии.
     --  Нет,  нет,--  успокоил  меня Карлос.--  Они окружат  их и  пригонят
обратно. Пойдемте к повозке, там больше тени.
     -- Когда они окружат их?
     -- Минут через пять.
     Мы вернулись к повозке. Джеки подпрыгивала на сиденье, словно болельщик
на  стадионе,  и смотрела в бинокль, подбадривая далеких охотников какими-то
нечленораздельными   восклицаниями.   Я   пристроил   кинокамеру   в   тени,
отбрасываемой повозкой, и забрался на сиденье рядом с Джеки.
     -- Что  там происходит? -- спросил я, так  как к этому времени пеоны  и
нанду превратились в едва заметные точки на горизонте.
     --  Потрясающе!  -- кричала  Джеки,  вцепившись  в  бинокль,  который я
пытался у  нее отнять.--  Просто потрясающе! Видишь, как они  бегут?  Вот не
думала, что они могут так быстро бегать!
     -- Дай мне посмотреть.
     --  Сейчас,  сейчас,  одну минуту. Вот только взгляну... Нет, нет... ты
только посмотри...
     -- Что случилось?
     --  Они хотели прорваться, но Рафаэль вовремя их увидел. Нет, ты только
погляди, как бежит вон тот... Ты когда-нибудь видел что-либо подобное?
     -- Нет,--  честно  признался  я.--  Так что,  может  быть,  ты дашь мне
посмотреть?
     Я  насильно завладел биноклем  и поднес его к глазам.  Нанду лавировали
между  кустами чертополоха, уклоняясь от своих преследователей с легкостью и
грацией,  которым мог  бы  позавидовать  профессиональный  футболист.  Пеоны
метались  из  стороны  в сторону, сгоняя  птиц в одну стаю и тесня их в нашу
сторону.  У  всех пеонов теперь  были  в руках болеадорас,  и я  видел,  как
блестели  шары на концах веревок,  когда  они раскручивали их  над головами.
Нанду повернули всей стаей и побежали в нашу сторону, пеоны с торжествующими
криками помчались за ними.
     Вернув Джеки бинокль, я спрыгнул  вниз  и стал готовиться к  съемке. Не
успел я навести  объектив на резкость, как показались нанду; они по-прежнему
бежали  тесной кучкой прямо на нас. Ярдов за семьдесят они  заметили нас и в
то же мгновение все как один повернули под прямым углом, причем так дружно и
слаженно,  словно не раз  репетировали этот маневр. Пеоны преследовали их по
пятам,  из-под  копыт  лошадей  летели  комья  черной  земли;  болеадорас  с
пронзительным свистом кружились над головами всадников, описывая расплывчато
мерцающие  на солнце круги. Громкие крики,  стук копыт, свист  болеадорас на
мгновение  оглушили  нас и пронеслись  мимо,  замирая  вдали. Только  ржанки
продолжали  кружить над нами,  оглашая  воздух истерическими  криками. Джеки
вела беглый репортаж о дальнейших событиях.
     --  Рафаэль  и Эдуардо повернули вправо...  они все еще бегут... ага!..
один  бросился вправо,  Эдуардо  за ним...  теперь  стая рассыпалась...  все
разбежались... теперь их не собрать вместе...  вот кто-то собирается бросить
болеадорас... мимо... надо было видеть, что за поворот сделал  этот нанду...
посмотрите, что он делает! ...он поворачивает... он бежит обратно... Рафаэль
скачет за ним... бежит обратно... бежит обратно...
     Я  только  что  закурил  сигарету,  но  тут  же бросил ее и  кинулся  к
киноаппарату. Нанду  был близко, я слышал, как  трещали  ломавшиеся под  его
тяжестью кусты чертополоха.  Я  думал,  что пройдет по меньшей мере полчаса,
пока  пеонам удастся  собрать  рассыпавшихся птиц,  и  поэтому только  завел
киноаппарат, но  не стал наводить его на резкость и освещенность.  Теперь же
возиться со всем этим было поздно: птица мчалась к нам со скоростью двадцати
миль в час.  Я развернул  киноаппарат, поймал  птицу в  видоискатель и нажал
кнопку, надеясь, что из моих съемок что-нибудь да получится. Я начал съемку,
когда нанду был от меня футах в  полтораста.  Рафаэль скакал непосредственно
за ним, и это, вероятно, очень тревожило птицу, так как она явно не замечала
ни повозку, ни киноаппарат и мчалась прямо  на меня. Она подбегала все ближе
и ближе, постепенно заполняя  весь видоискатель. Джеки, стоявшая надо мной в
повозке, тихонько попискивала  от волнения. Еще несколько секунд  -- и нанду
полностью заполнил видоискатель. Мне  стало не по себе; птица по-прежнему не
видела  нас, а  я совсем  не  хотел, чтобы двухсотфунтовый  нанду  со  всего
разбега врезался в меня. Уповая на бога, я все же продолжал держать палец на
кнопке. Вдруг птица заметила  меня. В ее глазах  мелькнуло какое-то  смешное
выражение ужаса,  она  сделала резкий скачок влево  и скрылась из моего поля
зрения. Выпрямившись,  я вытер  испарину  со лба. Карлос  и  Джеки  круглыми
совиными глазами смотрели на меня с повозки.
     -- С какого места он  отвернул? -- спросил  я,  так как во время съемки
это было трудно установить.
     -- Он отвернул вон от того пучка травы, -- ответила Джеки.
     Я измерил шагами расстояние от треноги до травы. Оно не превышало шести
футов.
     Этот резкий  скачок оказался  роковым для нанду; расстояние между ним и
преследовавшим его Рафаэлем было так  мало, что даже после такого ничтожного
уклонения  в  сторону  свелось  к нулю.  Рафаэль  заставил взмыленного  коня
сделать отчаянный рывок, перерезал птице путь и  погнал ее обратно к нам. На
этот раз я был наготове. Тонкий свист болеадорас внезапно усилился  и  замер
на протяжном гудящем звуке. Веревка с шарами пролетела по воздуху и сплелась
вокруг  шеи и  ног птицы подобно  щупальцам спрута.  Нанду пробежал еще пару
шагов, веревка затянулась, и он упал на  землю, дергая ногами  и крыльями. С
протяжным победным криком Рафаэль  подъехал  к  нему, соскочил  на  землю  и
схватил  его  за  дрыгающие  ноги;  в  противном  случае нанду легко мог  бы
распороть  ему живот  своим  большим когтем. После  непродолжительной борьбы
нанду затих. Карлос, приплясывая от радости на сиденье, громкими, протяжными
криками  оповещал пеонов об успешном завершении охоты. Когда они прискакали,
мы все собрались вокруг нашего пленника.
     Это  была большая птица  с хорошо развитыми мускулистыми бедрами. Кости
крыльев, напротив,  были мягкими и слабыми и могли  гнуться,  словно молодые
зеленые  веточки.  Огромные, чуть  ли  не во  всю  щеку  глаза  прикрывались
большими,  как  у кинозвезд,  ресницами. Обращали  на себя внимание большие,
мощные  ступни  с  четырьмя пальцами.  Средний палец  был  самым  длинным  и
оканчивался острым изогнутым  когтем. Независимо от того,  ударял  ли страус
ногой вперед  или  назад, этот коготь, словно  острый  нож, врезался  в тело
противника,  разрывая  и  раздирая  его.  Перья  были  довольно  длинные   и
напоминали листья папоротника, вытянутые в длину.  Когда я осмотрел птицу  и
сделал с нее несколько снимков, мы освободили  ее  ноги и шею от болеадорас.
Мгновение она  неподвижно лежала  в траве, затем резким толчком вскочила  на
ноги и помчалась сквозь заросли чертополоха, на бегу набирая скорость.
     Мы пустились  в обратный путь. Пеоны, смеясь и переговариваясь,  тесной
гурьбой ехали вокруг нас; их разукрашенные пояса сверкали на солнце, удила и
уздечки   мелодично  позвякивали.  Лошади  потемнели  от  пота;   хотя  они,
несомненно, устали,  шли они весело и легко, то  и дело игриво  задирая друг
друга. Наши же серые коняги, которые  только довезли повозку до места  и всю
охоту  простояли в  оглоблях,  плелись  теперь  с таким видом, будто вот-вот
упадут   от  изнеможения.  За  нами   расстилалась  бескрайняя,  золотистая,
спокойная  пампа.  Bдали  над  травой взлетали  два  черно-белых пятнышка  и
слышался  приглушенный  расстоянием  голос  пампы, предупреждающий  всех  ее
обитателей  --  голос всегда  бодрствующих ржанок:  "теро... теро... теро...
теротеротеро..."

        ПРОЩАНИЕ

     Приближался  день нашего  отъезда.  С большим  сожалением  покидали  мы
имение Секунда, увозя с собой пойманных там животных: броненосцев, опоссумов
и  несколько  интересных  птиц.  Мы  возвращались  в  Буэнос-Айрес  поездом,
животные  сопровождали  нас в багажном вагоне. После такого  пополнения наша
коллекция приобрела  мало-мальски  пристойный  вид и  перестала походить  на
зоомагазин после распродажи. Но у нас  все же было очень мало птиц, и это не
давало  мне  покоя,  так  как  я  знал,  что  в  Аргентине  живет  несколько
исключительно интересных видов.
     И вот за день до нашего отъезда я вспомнил об одном разговоре с Бебитой
и позвонил ей.
     --  Бебита, ты,  кажется, говорила, что  знаешь в Буэнос-Айресе магазин
птиц?
     --  Магазин  птиц?  Да, конечно,  я  видела один  где-то неподалеку  от
вокзала.
     -- Ты не покажешь мне его?
     -- Ну разумеется. Приезжайте завтракать, а потом отправимся.
     После  обильного ленча  Бебита, Джеки и я сели в такси и поехали искать
магазин птиц. В конце  концов мы нашли  его на  громадной площади,  с  одной
стороны которой располагались сотни маленьких лавчонок,  торговавших  мясом,
овощами  и  другими  продуктами. Магазин был большой и,  к  нашей радости, с
обширным  и  разнообразным  выбором. Мы  медленно  обходили клетки,  пожирая
алчными взорами прыгавших там птиц всевозможных  форм, размеров и расцветок.
Владелец  магазина,  чем-то  напоминавший  неудачливого  борца-тяжелоатлета,
сопровождал нас, хищно поблескивая черными глазами.
     -- Ты решил, что тебе нужно купить? -- спросила Бебита.
     --  Да, я знаю, что  мне  нужно, вопрос только  в цене. По виду хозяина
трудно предположить, что он назначит разумную цену.
     Бебита, стройная, элегантно  одетая, лукаво  посмотрела  на коренастого
владельца лавки. Сняв перчатки,  она бережно положила  их  на мешок с кормом
для  птиц и одарила хозяина ослепительной улыбкой. Тот смущенно покраснел  и
опустил голову. Бебита повернулась ко мне.
     -- Но ведь он очень милый человек,-- вполне искренне сказала она.
     Я еще не привык к способности Бебиты находить ангельские черты в людях,
которые, судя по внешности, готовы с легким сердцем за полкроны отправить на
живодерню родную  мать, и  с удивлением смотрел на  хозяина, казавшегося мне
отпетым негодяем.
     -- Не знаю, -- ответил я наконец,-- мне он не кажется милым.
     -- А я уверена, что он славный человек,-- твердо возразила Бебита.-- Ты
только покажи мне птиц, которых хочешь купить, и предоставь переговоры мне.
     Несмотря  на  то  что  такой  способ  казался  мне  наихудшим  из  всех
возможных,  я все же обошел  еще  раз  лавку и показал  Бебите тех птиц,  от
одного взгляда на которых у  меня  начинали течь  слюнки; многие из них были
исключительно редкими. Бебита спросила, сколько я хотел бы заплатить за них,
и я  назвал  цену, которую  считал вполне  приличной и  справедливой. Бебита
направилась  к  хозяину,  еще  раз  вогнала  его в  краску своей  улыбкой  и
воркующим голосом -- вероятно, тем  самым, каким полагается разговаривать со
славными людьми,-- завела  речь о  покупке птиц. Пока она ворковала, изредка
прерываемая  почтительным:  "Да,  да,  сеньора",  мы   с  Джеки  обследовали
малодоступные уголки  лавки. Минут через двадцать мы вернулись к Бебите. Она
по-прежнему стояла среди грязных клеток, словно спустившаяся с небес богиня,
а  хозяин сидел  на  мешке,  то  и  дело вытирая со  лба  пот.  Его "Да, да,
сеньора",   по-прежнему   сопровождавшие   речь   Бебиты,   утратили    свой
первоначальный пыл  и  звучали теперь довольно  уныло.  Неожиданно он  пожал
плечами, развел руками  и улыбнулся ей.  Бебита взглянула  на него  с  такой
нежностью, словно он был ее единственный сын.
     --      B-b-bueno,--     сказала     она,--     muchisimas     gracias,
senor[59].
     -- De nada, senora[60],-- ответил он.
     Бебита повернулась ко мне.
     -- Я купила их тебе,-- сказала она.
     -- Очень хорошо. Сколько нам нужно заплатить?
     Бебита назвала  сумму  в четыре  раза  меньшую  той,  что  я  собирался
заплатить хозяину.
     -- Что ты, Бебита, ведь это же настоящий грабеж,-- недоверчиво возразил
я.
     -- Нет, нет, мальчик,-- серьезно  ответила  она.-- У нас эти  птицы  не
редкость,  и было бы  глупо с твоей стороны так дорого за них платить. Кроме
того, я  тебе уже  говорила,  что хозяин -- милейший человек,  и он  был рад
сбавить цену, чтобы сделать мне приятное.
     --  Сдаюсь,--  сказал  я.--  Ты  не поехала  бы  со  мной  в  следующую
экспедицию? Ты сэкономила бы мне кучу денег.
     -- Глупости,-- рассмеялась Бебита.-- Это не я сэкономила тебе деньги, а
человек, который казался тебе таким страшным.
     Я сердито посмотрел на нее  и с достоинством  удалился  отбирать птиц и
рассаживать их по клеткам. Вскоре  на прилавке выросла целая гора завернутых
в оберточную бумагу клеток.  Расплатившись  с  хозяином  и обменявшись с ним
бесчисленным множеством "gracias", я спросил его через Бебиту, нет ли у него
в продаже диких гусей и уток.
     Он ответил, что гусей и уток у  него нет, но есть очень  близкие к  ним
птицы, которые, быть может, заинтересуют сеньора. Он провел нас через заднюю
дверь  магазина  в небольшую уборную  и показал на  сидевших  там птиц. Я  с
трудом  подавил восторженный возглас, когда увидел двух грязных, изможденных
и  все  же  очень красивых  черношеих  лебедей.  С напускным  равнодушием  я
осмотрел их. Птицы были страшно  худыми и достигли высшей степени истощения,
характеризуемой   полнейшей  апатией  и   отсутствием   страха.  При  других
обстоятельствах  я бы не стал  покупать таких слабых  птиц, но  для меня это
была последняя возможность приобрести черношеих лебедей. К тому же я подумал
о том, что если им суждено умереть, то они по крайней мере умрут в комфорте.
Оставить этих великолепных птиц задыхаться в уборной рядом  с унитазом  было
свыше моих сил. Бебита снова взялась за дело, и после упорного торга  лебеди
стали моими. Возник вопрос, в чем их везти, так как у  хозяина не  оказалось
достаточно больших клеток. В конце  концов  мы посадили  птиц в обыкновенные
мешки,  и только  их  головы  торчали  наружу.  Забрав покупки,  мы покинули
магазин; хозяин, кланяясь, провожал нас. На улице мне вдруг  пришла в голову
одна мысль.
     -- А как мы доберемся до Бельграно? -- спросил я.
     -- На такси,-- ответила Бебита.
     Под мышками я держал по лебедю и чувствовал себя так, как, должно быть,
чувствовала себя Алиса, играя в крокет с фламинго.
     --  Нас не  пустят  в такси со  всем  этим  имуществом,--  ответил я.--
Водителям запрещено возить животных... С нами это уже бывало.
     -- Подожди здесь, я сейчас достану такси,-- сказала Бебита. Она перешла
улицу,  выбрала среди стоявших на стоянке такси то,  в  котором  сидел самый
несимпатичный  и  суровый  с  виду  водитель,  и  подъехала к  нам. Водитель
внимательно посмотрел  на  зажатые у меня под  мышками мешки, откуда, словно
питоны, выглядывали шеи лебедей, и повернулся к Бебите.
     -- Животные,-- сказал он.-- Нам запрещено перевозить животных.
     Бебита улыбнулась.
     -- Но если бы вы  не знали,  что у нас животные, вам бы никто ничего не
сказал,-- возразила она.
     Водитель прямо-таки зашатался от ее улыбки, но все еще не был убежден.
     -- Каждому видно, что это животные,-- возразил он.
     -- Видны только эти,-- ответила Бебита,-- но если мы поместим их сзади,
вы просто ничего не увидите.
     Водитель недоверчиво хмыкнул.
     -- Ну ладно, только учтите, что я ничего не видел. Если меня остановят,
я буду все отрицать.
     Итак,  мы направились в Бельграно; лебеди сидели в заднем отделении,  а
на  переднем  сиденье  громоздились клетки,  откуда  доносился  хор  птичьих
голосов  и  хлопанье  крыльев.  Но  водитель  усиленно  старался  ничего  не
замечать.
     -- Как только ты умеешь  добиваться своего?! --  сказал я Бебите.-- Эти
таксисты иной раз и меня-то отказываются везти, не говоря уже о зверинце.
     -- Но ведь они милейшие люди! -- возразила  Бебита, с нежностью глядя в
ж