Уже более тысячелетия поля и  пастбища в Англии традиционно огораживают
густой живой изгородью.  Впервые вторгшись в  Британию,  саксы начали валить
лес,  или Уайлд Вуд*, как они его называли, с тем чтобы расчистить землю под
луга  и  пашни.  Тогда и  возникла идея живой изгороди,  которая должна была
служить  границей пахотных угодий  и  своеобразным "пастухом" скота.  Вскоре
саксы  нашли  идеальное  для   этой  цели  растение  -   боярышник.   Хорошо
размножающийся с помощью отводков и черенков, боярышник быстро разрастался в
густую,  непроницаемую,  колючую изгородь,  прекрасно защищавшую от  ветров,
непроходимую для скота.  Взращенная на месте сведенного строевого леса,  она
взяла на  себя заботу о  жившем там  зверье.  Подсчитано,  что протяженность
живой  изгороди,   превратившей  сельский  пейзаж  Англии  в  некое  подобие
шахматной  доски,   составляет  около  полумиллиона  миль.   Это  гениальное
изобретение средневековья служило не  только  убежищем для  диких  животных,
помогало следить за  пасущимся скотом и  спасать урожай;  оно было настоящей
аптекой, полной целебных трав, способных вылечить человека от любой болезни,
начиная от  головной боли  и  кончая грыжей;  а  некоторые растения обладали
свойствами совершенно иного рода и  могли отводить колдовские чары,  что  по
тем  временам  играло  немаловажную роль.  Прелестная  белая,  словно  снег,
звездчатка  лечила  от  прострела  в  пояснице;  прохладные мясистые  листья
конского  щавеля  помогали  при  укусах  насекомых и  крапивных ожогах;  для
быстрого   заживления  рекомендовали  прикладывать  к   ранам   Черноголовку
обыкновенную;  при  лихорадках  и  воспалении слизистой  оболочки  идеальным
средством  считалась  лапчатка  гусиная.  В  средние  века  люди  с  большим
почтением относились к живым изгородям,  веря,  что их населяют эльфы, феи и
прочие духи.  С  живой  изгородью было  связано множество примет -  дурных и
добрых.  Считалось,  что  если  сорвать сердечник луговой,  тебя  непременно
укусит гадюка,  а если невинную голубую веронику -  случится гроза или, того
хуже,  птица  выклюет тебе  глаз.  Среди  добрых примет можно назвать такие:
стоит протереть коровье вымя лютиками, и удой молока резко возрастет, а если
повесить в коровнике пучок крапивы, то сколько бы ни старались потом ведьмы,
молоко все равно не прокиснет.
     __________
     * Уайлд Вуд - дикий лес (англ.).

     В  те времена живая изгородь была жизненной необходимостью,  и  поэтому
относились  к  ней  очень  бережно;  в  результате выигрывали и  человек,  и
природа. Современные же фермеры считают живую изгородь досадным анахронизмом
и спешат от нее избавиться, безжалостно выкорчевывая древнюю реликвию, чтобы
дать место все новым и новым участкам земли,  которые будут отданы во власть
разрушительной деятельности дождя и ветра.
     Нам хотелось заснять один из нетронутых уголков прежней живой изгороди,
отразив  ее  эстетическую  и  экономическую ценность.  Пройдет  еще  немного
времени, и живая изгородь, эта прекрасная и такая важная страница британской
истории, канет в Лету. Поэтому мы торопились увидеть и запечатлеть ее такой,
какой она была на  протяжении тысячелетия.  В  нашем путешествии было решено
воспользоваться тремя  старинными  видами  транспорта.  Джонатан  отыскал  в
Суссексе великолепный участок живой  изгороди,  идущей  вдоль  проложенной в
траве настоящей проселочной дороги,  к слову сказать, не испорченной гравием
и асфальтом, разукрашенной по обочинам полевыми цветами, под сенью высокого,
в  белом,  словно снег,  цвету  боярышника.  Такой  же  точно  дорогой ходил
когда-то Шекспир,  брели на богомолье в Кентерберийское аббатство пилигримы.
Доставить нас  в  этот  зачарованный уголок  Англии,  к  моему  неописуемому
восторгу, должен был самый настоящий паровоз.
     Горячие поклонники этого вида транспорта,  облазив всю  Великобританию,
нашли несколько старинных паровозов и,  любовно их отреставрировав, добились
разрешения  пользоваться ими  на  специально отведенных для  этого  участках
пути.   Бригада,   обслуживающая  поезд,   включая  машиниста,   проводника,
кондуктора и  другой персонал,  -  не профессионалы,  а любители.  В обычной
жизни  это  учителя,  профессора,  владельцы магазинов,  химики  или  просто
пенсионеры,  работающие  совершенно безвозмездно с  той  лишь  целью,  чтобы
молодое  поколение могло  наяву  ощутить всю  прелесть поездки на  паровозе,
вдохнуть  едкий,  дурманящий  запах  угля,  копоти  и  пара,  вздрогнуть  от
пронзительного,  словно крик совы,  паровозного гудка,  почувствовать что-то
невероятно  ностальгическое,   когда  паровоз,  грохоча,  скрежеща  и  шипя,
трогается с места,  а потом отдаться во власть ритмичного, как удары сердца,
перестука колес.  Поэтому  мы  с  радостью предвкушали поездку  по  железной
дороге с поэтическим названием "Колокольчик".
     Ли,  дожив до тридцати трех лет, ни разу в жизни не ездила на паровозе.
Меня,  страстного любителя паровозной езды, это открытие потрясло до глубины
души.  Когда  мы  прибыли на  станцию,  паровоз уже  ждал  нас,  чистенький,
сияющий,  с  вьющимся над составом щегольским шлейфом пара;  позади паровоза
размещались нарядные вагончики первого,  второго и  третьего классов (причем
разница между ними  была хорошо заметна).  Тяжелые двери мягко захлопнулись;
при желании можно было опустить державшееся с помощью толстых кожаных ремней
окно.  Правда,  при этом в  глаз вам могла попасть искра от  паровоза или вы
могли испачкать в  саже  нос,  -  зато такого рода ощущения были непременным
атрибутом  настоящего путешествия на  настоящем паровозе.  Махнув  рукой  на
бюджет,  Джонатан королевским жестом зарезервировал для  нас места в  первом
классе  с   широкими  диванами,   богато  украшенными  вдавленными  крупными
пуговицами,  похожими на  грибные шляпки.  На  стенах  были  развешаны яркие
картинки с изображением морских курортов года эдак 1920-го; море на них было
такой невероятной синевы, что приходилось только удивляться, как после этого
люди вообще отдыхали на  Средиземноморье.  Багажные полки были так  широки и
прочны,  что  преспокойно выдержали бы  бессчетное количество глэдстоновских
чемоданов,  шляпных коробок,  корзин с  провизией и прочего скарба.  Мы с Ли
заняли места у окна, а Крис с Брайаном, магнитофоном и камерой расположились
в дальнем конце купе; в начале серии предполагалось дать мой голос за кадром
на  фоне мелькающего за  окнами сельского пейзажа.  По  техническим причинам
сцену снимали несколько раз,  из-за  чего нам пришлось кататься по  одному и
тому же  маршруту взад-вперед.  Правда,  на  сей  раз я  не  возражал против
пересъемки, так как езда на паровозе доставляла мне большое удовольствие.
     Но вот,  наконец,  начальная сцена была снята,  и  мы неохотно покинули
поезд,  остановившийся у  маленькой деревянной платформы с надписью крупными
белыми  буквами:  "Остановка "Чистое поле".  По  требованию".  Выбравшись на
шаткий настил,  мы извлекли из купе проводника следующий вид транспорта,  на
котором  нам  предстояло  прокатиться,   -   большой,   сверкающий  металлом
велосипедный тандем.
     Это была еще одна гениальная затея нашего режиссера. Я, правда, пытался
слабо протестовать, говоря, что не сидел на велосипеде лет тридцать пять, но
Джонатан,  как всегда,  был непоколебим,  уверяя (в  который раз!),  что это
проще простого. Велосипед прибыл к нам в отель накануне вечером, и наутро мы
с  Ли решили его опробовать,  выбрав для этого дворик перед входом в  отель.
Вначале наш экипаж двигался довольно неровно,  так как Ли заявила, что лучше
меня знает,  как  на  нем  ездить.  К  тому же  велосипед был очень легким и
приходилось все  время быть начеку,  особенно на  поворотах,  когда переднее
колесо неожиданно складывалось, наподобие птичьего крыла, и вы оказывались в
придорожной канаве.  Но  вскоре  мы  овладели  техникой велосипедной езды  и
начали носиться по дворику,  со свистом рассекая воздух.  На наше несчастье,
из   отеля   неожиданно   выпорхнули  три   пожилые   дамы,   сопровождаемые
джентльменом,  своим  внешним видом  напоминавшим бригадного генерала старой
закалки, и пересекли путь прямо перед носом нашей машины. Я с силой нажал на
тормоз,  тандем занесло,  переднее колесо сложилось,  и мы с Ли очутились на
земле,  изобразив кучу  малу,  а  сверху  нас  придавил велосипед.  Старушки
взвизгнули, бригадный генерал пробормотал что-то вроде "черт побери", а Ли и
я, покатавшись по земле, с трудом выбрались из-под велосипеда и поднялись на
ноги.  Бригадный генерал вставил в  глаз монокль и  оглядел нас с  головы до
ног.  Мы были одеты по-походному,  а  если к тому же учесть,  что за день до
описываемых событий наши костюмы попали под дождь,  то вид у нас был,  прямо
скажем, не парадный.
     - Бродяги,  -  после  недолгого  молчания  заключил  бригадный генерал,
вложив в  это  слово все презрение,  которое испытывает средний англичанин к
представителям пролетариата. Затем, растопырив руки, как бы пытаясь оградить
божьих одуванчиков от могущей пристать к ним заразы, он пропустил их вперед,
и вся четверка удалилась. Начало было довольно обескураживающим.
     Тем не менее когда мы вышли на перрон в  "Чистом поле" и  "Блэк Найт"*,
окутанный клубами пара,  подарив пронзительный прощальный свисток, удалился,
звуки и  запахи солнечного майского дня нахлынули на  нас со всех сторон.  С
голубого неба лилось пение жаворонков.  Громко,  без  передышки,  куковали в
полях  кукушки;  воздух  был  напоен  ароматом  сотен  весенних  цветов.  По
деревянному настилу  мы  скатили  "Дейзи"** (так  окрестили наш  тандем)  на
гаревую дорожку, а потом по узкому скользкому проходу спустились к неширокой
тропе;  ее  высокие  откосы  были  покрыты россыпями желтых,  точно  шафран,
калужниц, а на самом верху стояла живая изгородь из боярышника с соцветиями,
похожими на кучевые облака.  Оседлав "Дейзи",  под лучами жаркого солнца,  в
сопровождении птичьего гомона мы отправились на поиски старой доброй Англии.
     _________
     * "Блэк Найт" - "Черный Рыцарь" (название паровоза) (англ.).
     ** Дейзи - маргаритка (англ.).

     Место,  выбранное  Джонатаном (учитывая  время  года),  оказалось  выше
всяческих похвал.  Высокие откосы и сама живая изгородь напоминали красочное
цветовое панно:  канареечно-желтые лютики,  красные первоцветы,  белые цветы
звездчатки,  голубоватая дымка  колокольчиков,  сиреневые фиалки и  плоские,
похожие  на  бледный  туман  соцветия  бутня  одуряющего.  Между  изгородями
раскинулись огромные и пышные луга, пестреющие кляксами цветов, с островками
одиночных живописных дубов и  берез;  их только-только распустившаяся листва
отбрасывала на  землю узорчатую тень.  Коттеджи и  небольшие виллы прятались
между деревьями так,  что  их  совсем не  было видно,  и  создавалось полное
впечатление,  что  местность необитаема.  В  конце  концов  мы  добрались до
проселочной дороги,  охраняемой с  одной  стороны живой изгородью -  густой,
почти  непроходимой стеной  боярышника с  вплетенным в  нее  странного  вида
дубом,  чьи  корни были скрыты под  плотной сетью плюща.  Здесь нас поджидал
Дэйв  Стритер,  назначенный  нашим  проводником по  зеленой  изгороди.  Дэйв
оказался для  нас  настоящей находкой.  Стройный,  темноволосый,  с  быстрым
взглядом карих  глаз  и  носом  с  горбинкой,  похожим на  клюв,  он  чем-то
неуловимо напоминал птицу.  Дэйв  гордился живой  изгородью так,  словно она
была посажена его руками,  и не было ни одного местного растения,  птицы или
насекомого,  которых бы он не знал. Он помогал нам проникать в тайны древней
живой стены.
     История  большинства живых  изгородей  насчитывает несколько веков,  но
натуралистам  удалось  довольно  точно  определять  их  возраст.  Технология
достаточно  проста.  Отмерив  тридцать  шагов  от  определенного  места,  вы
возвращаетесь назад и подсчитываете число видов деревьев, растущих на данном
участке.  Каждый вид дерева соответствует одному столетию.  На первый взгляд
такое утверждение может показаться маловероятным,  но  ученые подкрепили его
целым рядом убедительных доказательств. При закладке изгороди фермеры обычно
использовали одно,  реже два  вида растений.  С  течением времени в  посадки
проникали и другие виды деревьев,  занесенные в виде семян с птичьим пометом
или грызунами,  которые закапывали орехи и  семена про запас,  а потом о них
забывали.  Проверив предположения на лесополосах, возраст которых был хорошо
известен,  ученые установили,  что  новый вид древесного растения появляется
раз в столетие.
     Отмерив положенное число шагов,  мы  с  Ли занялись подсчетом росших на
нашем  участке видов  деревьев.  Обнаружив более  десяти  образцов различной
древесной  растительности,   пришли  к  выводу,   что  наша  живая  изгородь
существовала  уже  тогда,   когда  Лондонского  Тауэра  и   Вестминстерского
аббатства и  в  помине не было!  Приходится только удивляться тому,  с каким
благоговением чтят память этих каменных реликвий,  совершенно не  заботясь о
другой, не один век приносившей неисчислимую пользу не только человеку, но и
всему живому, а ныне методически уничтожаемой прямо на глазах. Слабые голоса
энтузиастов-биологов  в  защиту  природной  реликвии,   которая  безжалостно
выкорчевывается бульдозерами, тонут в море полного равнодушия. Если бы можно
было  хоть на  минуту представить,  что  кому-то  пришло в  голову разобрать
Вестминстерское аббатство,  чтобы  построить на  его  месте административное
здание,  или  взорвать Тауэр,  чтобы возвести еще один Хилтон,  -  да  этого
наглеца стерли бы в порошок,  хотя оба знаменитых здания,  вместе взятые, за
все  время  своего  существования принесли  человечеству  неизмеримо  меньше
пользы, чем скромные живые изгороди.
     Живая изгородь (помимо разнообразных травянистых растений, скрывающихся
под  сенью ее  колючего полога) дает пристанище многим видам пресмыкающихся,
птиц и млекопитающих,  часть из которых нам удалось заснять.  Одной из самых
симпатичных,   на  мой  взгляд,  является  мышь-малютка  -  самое  крошечное
млекопитающее Британских островов, которой принадлежит честь быть открытой и
описанной не кем иным,  как одним из известнейших натуралистов-любителей,  -
самим Гилбертом Уайтом.  В  его несравненной "Естественной истории Селбурна"
первое научное описание мыши-малютки звучит так:

               "Мне удалось раздобыть нескольких мышей,  о которых
          я упоминал в предыдущих  письмах.  Это  молодой  самец и
          беременная  самка,  которых  я  заспиртовал. По окраске,
          форме тела и размерам, а также способу устройства гнезда
          это,  несомненно,  доселе  не  известный  науке вид. Они
          гораздо  мельче  и  тоньше,  чей  Mus domesticus medius,
          описанная  Реем;  по  расцветке  ближе к белке или соне;
          живот  белый;  сбоку  по  шерстке проходит четкая линия,
          отделяющая  по цвету живот от спины. Эти мыши никогда не
          живут  в  доме,  их  заносят  в амбары и сараи в снопах.
          Место  их обитания - поле, гнезда они строят над землей,
          на  стеблях  злаковых,  иногда  в  чертополохе. В помете
          бывает  до  восьми  мышат  в  крошечном  круглом гнезде,
          свитом из стебельков и листьев трав и пшеницы.
               Одно из таких гнезд я раздобыл  этой  осенью: очень
          искусно   сработанное,  состоящее  из  листьев  пшеницы,
          совершенно  круглое, размером в крикетный шар. Отверстие
          было   так   ловко  закрыто,  что  было  невозможно  его
          обнаружить.  Само  гнездо  было  плотным  и  столь  туго
          набитым,  что его спокойно можно было катать по столу, и
          оно  нисколько  не развалилось бы, несмотря на то, что в
          нем  находилось  восемь  голых и слепых мышат. Я задавал
          себе  вопрос,  как  в  условиях такой тесноты мать могла
          навещать  и  кормить своих крошек, учитывая, что им надо
          было  ее  сосать?  Может  быть, она проделывала в разных
          местах  небольшие  отверстия и просовывала туда сосок, а
          после  кормления заделывала отверстие? Ясно одно: она ни
          за  что не могла бы поместиться в гнезде сама, к тому же
          мышата   с  каждым  днем  становились  все  больше.  Эту
          замечательную   колыбельку,   изящнейший  образчик  дани
          инстинкту,  я  нашел  на  пшеничном  поле  подвешенной к
          головке чертополоха".

     Мышь-малютка приспособилась к  такому  полувоздушному образу  жизни  не
хуже многих приматов Нового Света.  У  нее очень цепкие лапки,  которыми она
крепко обхватывает стебли растений,  и удивительно сильный хвост, на котором
она висит, обмотав его вокруг стебля, когда строит гнездо. Круглые, размером
с  теннисный мяч,  гнезда  сплетены  из  неоторванных от  стеблей  травинок,
иногда,  для большей прочности,  сцементированных между собой размочаленными
листьями.  Такие  "ясли",  в  которых мать  выращивает свое  потомство,  для
удобства малышей выложены изнутри мелко  пережеванными листьями и  имеют два
входа.  При  рождении мышата весят  около  грамма;  по  определению Гилберта
Уайта,  пара мышат потянет на медную монетку в полпенни.  Для каждого нового
помета строится новое гнездо;  в  урожайный год  мышь-малютка может принести
шесть пометов в год по пять-шесть мышат в каждом. По меркам человечества это
грозило бы катастрофой.  Но природа очень мудра.  В те годы, когда рождается
много мышей, резко увеличивается приплод у хищников, которые ими питаются, -
лисиц,  ласок,  горностаев,  сов и  других.  В  неурожайный на мышей год для
хищников наступают тяжелые времена.  Таким образом, их численность полностью
регулируется количеством корма,  то есть мышей.  К  сожалению,  у человека в
наши  дни  остался только один  враг  -  он  сам.  Но  численность населения
остается столь  высокой,  что  даже  самые  кровожадные вылазки против  себе
подобных не  могут столь же  удачно решить проблему перенаселения,  как  это
делает природа.
     Еще одними обитателями живой изгороди являются ежи.  Это мои давние, со
времен детства,  проведенного на Корфу,  любимцы.  Однажды крестьянин принес
мне четырех новорожденных ежат,  которых он  нашел в  гнезде на  краю своего
поля.  Они  были светло-кремовыми с  мягкими,  словно резиновыми,  иголками.
Когда ежики подросли, они превратились в коричневых, а иголки стали твердыми
и  острыми.  Это  удивительно умные создания -  мне даже удалось приучить их
просить еду,  стоя на  задних лапках.  Часто я  брал их  с  собой в  дальние
прогулки по окрестностям,  и  они послушно семенили за мной,  выстроившись в
цепочку.  Ежи  были необычайно проворны.  Как  только я  поднимал камень или
бревно в поисках насекомых для моей коллекции,  они были тут как тут. Стоило
мне зазеваться -  драгоценный экспонат выхватывался у меня из-под носа и тут
же  съедался.  Как-то  раз мы  забрели на заброшенный виноградник.  Пока ежи
возились вокруг лозы,  я,  разомлев от жары,  отошел в тень стоявших ярдах в
ста оливковых деревьев.  Усевшись под оливой,  я  наблюдал за ежами,  но они
меня  не  видели;  через какое-то  время,  обнаружив пропажу,  они  пришли в
смятение.  Они кружили на месте с жалобным писком, пока наконец один, уткнув
нос в  землю,  словно собака,  учуял мой след и  затрусил рысцой;  остальные
бросились за  ним.  То,  что  ежи  шли  точно  по  моему следу,  сомнений не
вызывало.  Вместо  того  чтобы  избрать кратчайший путь,  они  отклонялись в
стороны,  в точности повторяя мой маршрут.  Обнаружив меня,  ежи возбужденно
зашумели, а потом, пыхтя и попискивая, начали карабкаться ко мне на колени.
     Помнится, когда наша семья жила в Хэмпшире, у нас в саду росла огромная
яблоня.  И  вот однажды случился небывалый урожай яблок.  Их было так много,
что мама, заготовив впрок тонны джема