сравнение.  Что ж,  все хорошо,  что
хорошо кончается.
     - А скажите, - поинтересовался Чарли, - что это за книга, из-за которой
они так сцепились?
     - Речь идет о великолепном труде, - объяснил я. - Очень полезные книги,
если правильно ими пользоваться, однако здесь у вас стоит человеку начать их
читать, как на него находит какое-то безумие.
     - А  там  есть  какие-нибудь  советы...  об  интимной стороне брака?  -
задумчиво справился Чарли.
     У меня упало сердце.
     - Ну...  вообще-то да,  -  ответил я.  -  Но ты должен помнить, что эти
книги, они вроде как бы учебные пособия.
     - Ага,  -  продолжал Чарли.  -  Похоже,  это как раз то, что мне нужно.
Учебное пособие - что-то вроде школьных учебников, так?
     - Боже мой. Но ты уверен?..
     - Понимаете,  - доверительно начал Чарли, - у нас со старухой последнее
время что-то не очень получается.  Она стала какая-то кислая, сварливая, так
сказать.  Все ей не так. И вот недели две назад она сходила, посмотрела один
фонографический фильм и  теперь все твердит,  что я  не так делаю.  Дескать,
каждый раз все тот же старый способ,  который ей уже осточертел.  Дескать, я
лишен воображения.  Я ей сказал, что и она никакая не Кама-чертова-Сутра, но
она винит во всем меня.
     - Что ж, всякое может быть.
     - Так вот, в этой вашей книге... что-нибудь говорится на этот счет? Ну,
про разные там способы и так далее?
     - Говорится, - осторожно ответил я.
     - Так, может, вы могли бы одолжить ее мне на время? - попросил Чарли. -
Чтобы я, так сказать, усовершенствовал свою технику?
     Разве мог я отказать пожилому толстячку,  которому понадобилось учебное
пособие,  чтобы поладить в постели с супругой?  Это было бы просто жестоко с
моей стороны.
     - Хорошо, - уступил я. - Я одолжу вам том второй.
     - Спасибо,  сэр.  -  Он расплылся в улыбке.  -  Точно! Бьюсь об заклад,
старуха сразу оживет. Она будет счастлива, не сойти мне с этого места.
     Он  ошибался.  Через  два  дня,  когда я  пришел в  ресторан на  второй
завтрак,  Чарли медленно вышел из кухни и  направился к моему столику,  неся
том второй.  Правый глаз его почти не открывался,  и  вся верхняя скула была
расписана разными оттенками красного цвета - от пурпурного до розового.
     - Привет, - поздоровался я. - Что это ты сделал с глазом?
     Он осторожно опустил на стол Хэвлока.
     - Это не я  сделал,  -  ответил Чарли.  -  Это моя старуха постаралась.
Столько ныла, приставала ко мне с этим чертовым сексом, а тут врезала, будто
дубиной. И знаете почему, сэр?
     - Почему? - заинтересовался я.
     Он  тяжело  вздохнул,  как  вздыхает мужчина,  столкнувшийся с  женской
логикой.
     - Потому, сэр, что я-де принес в дом грязную книгу. Вот почему.
     Я  решил,  что Хэвлок натворил достаточно бед и следует забрать обратно
все тома, что я раздал. К тому же через сутки я должен был уезжать, а Хэвлок
пользовался таким успехом, что какие-то книги могли и пропасть.
     Итак,  я прошелся по этажам,  оставляя записки Дэнису,  Гэвину и Стелле
(так звали горничную,  которая была озабочена поведением своего дружка:  "Он
только о сексе и думает.  Представляете,  даже футболом не интересуется"). В
это время мне встретился директор гостиницы, мистер Ведерстоун-Томпсон.
     - О,  добрый день, мистер Даррелл, - приветствовал он меня. - Я слышал,
вы собираетесь покинуть нас послезавтра?
     - Увы, - отозвался я, - необходимо возвращаться на Джерси.
     - Конечно, конечно, у вас должно быть столько хлопот с вашими гориллами
и прочей живностью.  -  Он подобострастно хихикнул.  - Но мы были очень рады
вам.
     - Мне тоже было здесь приятно, - ответил я, отступая к лифту.
     - Нам всем будет вас не хватать.  -  Мистер Ведерстоун-Томпсон проворно
встал между мной и  лифтом.  -  Вас и,  не сомневаюсь...  вашей -  ха-ха!  -
маленькой библиотеки.
     Я  мысленно  застонал.  Мистер  Ведерстоун-Томпсон  был  вечно  потный,
сопящий,  пятидесятилетний тяжеловес,  благоухающий смесью виски,  одеколона
"Пармские  фиалки"  и   дешевых  сигар.   Он   был  женат  на  ослепительной
(химической) блондинке вдвое моложе его,  которая не просто заглядывалась на
мужчин,  а  прилежно  охотилась  за  ними.  У  мистера  Ведерстоун-Томпсона,
несомненно,  были проблемы, однако я не собирался одалживать ему Хэвлока для
их разрешения. Ловко обогнув его, я первым оказался у дверей лифта.
     - Да-да,  конечно,  Хэвлок Эллис,  - сказал я. - Чрезвычайно интересные
тома.
     - Не сомневаюсь,  не сомневаюсь, - подхватил мистер Ведерстоун-Томпсон.
- И я подумал,  может быть,  когда остальной персонал кончит... э... черпать
познания из этого источника, тогда мне...
     - О,  какая досада!  -  воскликнул я покаянно.  - Что бы вам сказать об
этом раньше. Я уже запаковал все тома и отправил на Джерси.
     На него жалко было смотреть, так он расстроился, но я оставался тверд.
     - О,  - сказал директор. - Ну что ж. Ладно. Ничего не поделаешь. Я ведь
как считаю -  книги такого рода по-своему интересны,  но,  по правде говоря,
когда речь идет об опытных мужчинах,  вроде нас с вами...  н-да, вряд ли они
могут научить нас чему-то новому.
     - Совершенно верно,  -  согласился я.  - Уверен, нет той книги, которая
могла бы добавить что-либо к вашим познаниям.
     Мистер Ведерстоун-Томпсон засмеялся, и по глазам его было видно, что он
мысленно обозревает свою (воображаемую) высокую квалификацию.
     - Что ж,  не стану отрицать,  - хихикнул он. - Бывало у меня такое, что
грех жаловаться.
     - Не сомневаюсь,  - отозвался я, заходя в лифт. - По правде говоря, вам
самому следовало бы писать книги на эту тему.
     Новый  взрыв  смеха  этого Казановы,  Марка Антония и  Рамона Наварро в
одном  лице  призван  был  выразить  его  протест:  дескать,  я  перехватил,
изображая его неотразимым соблазнителем.
     К  утру следующего дня  мне  уже возвратили тома кроме того,  который я
одолжил  Гэвину.   При  этом  я  обнаружил,   что  чары  Хэвлока  продолжают
действовать. Дэнис сообщил мне, что совершенно сбит с толку. До знакомства с
Хэвлоком ему был известен только один, чистый и непорочный вид секса. Стелла
рассказала,  что ее  дружок отнюдь не  заинтересовался футболом,  напротив -
ведет себя хуже прежнего,  и  накануне вечером она  еле-еле  смогла отстоять
свою девственность.
     Итак,  оставалось заполучить обратно том,  одолженный Гэвину.  А именно
тот,  который был посвящен нормальному сексу, поскольку Гэвин один за другим
проштудировал все  девять томов.  Мне  сказали,  что он  уехал в  Шеффилд на
уик-энд, но в понедельник утром должен вернуться.
     Наступил день моего отъезда,  и  рано утром меня разбудил скрип двери в
передней моего номера и  какой-то глухой стук.  Тут же дверь закрылась,  и я
решил, что мне принесли завтрак.
     - Входите! - крикнул я сонно, однако ответа не последовало.
     Не  иначе какая-нибудь не  в  меру прилежная горничная задумала с  утра
пораньше  проверить,  не  пора  ли  приступать  к  уборке,  сказал  я  себе.
Повернулся на другой бок и снова заснул.
     И  лишь после того,  как  я  встал и  принял душ,  я  увидел на  полу в
передней восьмой том Хэвлока Эллиса.  Стало быть, это Гэвин приходил вернуть
прочитанную книгу. Я поднял ее, из книги выпала записка.
     "Спасибо за книгу,  -  сообщал мне Гэвин.  - Лучше бы я вовсе не брал в
руки этот проклятый том. Дал почитать Руперту, а когда после работы пришел к
себе,  застал его  в  моей  постели с  девушкой.  Все,  с  сексом покончено.
Искренне ваш Гэвин".
     Хэвлок, стойкий боец, нанес последний удар.


        "ЧЕЛОВЕК ОТ "МИШЛЕНА""

     Много лет назад, когда я только начинал путешествовать по Франции, один
добрый  приятель вручил мне  экземпляр "Путеводителя Мишлена",  руководимый,
видимо,  теми  же  чувствами,  какие  побуждают  членов  религиозных обществ
снабжать  экземплярами  Библии  гостиничные  номера.  Для  путешественника и
гурмана "Путеводитель Мишлена" (ласково именуемый "Миш") то  же,  что Библия
для христианина,  Коран для мусульманина,  изречения Будды для немалой части
человечества.  Во  Франции он ваш гид,  наставник и  друг.  Он -  маленький,
толстый  и   красный,   подобно  многим  упитанным  добродушным  французским
крестьянам,  цветущим от многолетнего потребления хорошей пищи и  вина.  Под
ярким переплетом собраны данные и раскрыты сокровенные секреты примерно двух
тысяч гостиниц, пансионатов и ресторанов.
     Откройте "Миш",  и  вы  найдете  сведения о  всех  достойных упоминания
пристанищах  в   радиусе  до   ста  километров  от  вашего  местонахождения.
Путеводитель скажет вам,  дозволено ли приводить в номер собак, можете ли вы
рассчитывать на  полный комфорт или всего лишь на  сносные условия,  есть ли
при гостинице гараж,  а  в  номерах -  телефон,  ванная и прочие современные
удобства,  обеспечен ли  вам полный покой (о чем говорит знак,  изображающий
красное кресло-качалку), окружена ли гостиница садом.
     Однако "Миш" предложит вам не только перечень примет, сравнимых с досье
Скотленд-Ярда,  он  расскажет,  как  кормят  в  каждом  отдельном заведении.
Франция - чрезвычайно здравомыслящая страна, люди ее относятся к пище, как к
произведению искусства, и ведь хорошо приготовить и оформить блюдо - в самом
деле искусство, которое, увы, почти совершенно забыто в Англии. Во Франции к
выбору блюда подходят так же  осмотрительно,  как вы  отнеслись бы к  выбору
супруги,  а  то и  еще придирчивее.  Вот почему в "Мише" вы увидите на полях
рядом  с  названиями  ресторанов  знаки,  помогающие верно  сориентироваться
человеку, серьезно относящемуся к пище и ее приготовлению.
     Первый  знак  такого рода  изображает скрещенные ложку  и  вилку.  Если
напечатан один знак,  можете рассчитывать на простую и  сытную трапезу,  два
или три знака сулят отличный или превосходный стол,  четыре скрещенных ложки
и  вилки  означают  нечто  особенное.   Дальше  следует  такое,  что  у  вас
захватывает дух.
     Четыре знака  плюс  звездочка обещают божественную трапезу в  идеальной
обстановке;  эта  комбинация -  первая  ступенька гастрономической лестницы,
ведущей в  рай,  обозначенный четырьмя скрещенными ложками и вилками и тремя
звездочками. Правда, таких заведений во всей Франции только четыре. Получить
в  "Мише" три  звездочки неизмеримо труднее,  чем заслужить английский крест
Виктории,  французский  Военный  Крест  или  американский  орден  "Пурпурное
Сердце";  даже одна звездочка делает на всю жизнь счастливым уважающего себя
шеф-повара.
     Оценив кулинарный рейтинг заведения по числу скрещенных ложек и  вилок,
плюс  звездочек  на  полях,  вы  можете  приступить  к  изучению  дальнейших
сведений,  коими  вас  заботливо снабжает "Мишлен".  Для  каждого  ресторана
названы фирменные блюда и  вина,  которыми особенно гордится заведение.  Так
что,  остановив свой выбор на том или ином пристанище,  вы можете затем пять
или  шесть минут дразнить свои вкусовые сосочки,  мысленно смакуя запеченных
раков,  или поджаренного в сметане палтуса,  или суп из омаров, или бифштекс
"шароле" с маслятами, этими чудесными грибами, черными, как смертный грех, и
вызывающими представление о ведьминых зонтах.
     Таким образом, "Путеводитель Мишлена" - не просто справочник, это еще и
гастрономическая поэма.  Лишь  однажды  подверг я  сомнению достоинства сего
несравненного издания.  Лишь однажды - и то ненадолго - меня посетила мысль,
что  в  своем  стремлении не  проходить  мимо  ни  одного  гастрономического
достижения "Миш" нарушил каноны приличия. Случилось это несколько лет назад,
когда я  совершал ежегодное паломничество в  маленький домик,  приобретенный
мной в Южной Франции,  где я пытаюсь делать вид,  будто Александр Белл вовсе
не изобрел телефон, и кое-что написать.
     В  том году Европа выбралась из объятий теплой влажной зимы и встретила
пышную,  благоухающую многоцветную весну. Соответственно Франция, и без того
одна  из  самых красивых стран мира,  смотрелась как  великолепный узорчатый
гобелен, деревенские сады с их ярким многоцветьем напрашивались на сравнение
с  пасхальными яйцами Фаберже.  Цвела полевая горчица,  когда я взял курс на
юг,  и моя машина катила по меандрам проселочных дорог среди ослепительного,
канареечно-желтого   ландшафта.   Восхищенный  картинами  усыпанных  цветами
изгородей и  склонов,  безбрежных желтых полей  горчицы,  озаренных весенним
солнцем крыш с пряничной черепицей, я ехал, будто в полусне.
     В  полдень я  сделал остановку в  селении,  где обитало с полсотни душ,
купил вина,  булку свежего серого хлеба,  отличный сыр и фрукты.  После чего
поехал дальше,  пока не  очутился среди огромного поля горчицы,  покрывающей
желтым ковром волнистые холмы.  Здесь я  остановился в тени под каштанами и,
захватив провиант,  нырнул в  шелковистое желто-зеленое море.  Лег на  землю
среди  ломких  стеблей и  приступил к  трапезе,  омываемый золотистой рябью.
Решил наконец, что пора ехать дальше, и... погрузился в глубокий сон.
     Проснулся я,  когда солнце уже склонилось к горизонту, и косые лучи его
превратили мое светло-желтое ложе в темное золото. Поразмыслив, я понял, что
ехал  куда  глаза  глядят,  проспал  слишком долго  и  теперь  совершенно не
представляю себе,  где  очутился.  Близился тот предвечерний час,  когда все
разумные путешественники по  французским дорогам  сворачивают на  обочину  и
обращаются за советом к своему "Мишу". Вот только мне он вряд ли мог помочь,
поскольку я не знал, куда меня занесло.
     А  потому я  завел машину и  медленно поехал по  дороге,  пока удача не
послала  мне  навстречу телегу  с  грузом  благоухающего навоза.  Возница  -
добродушный коротыш  с  лицом,  напоминающим грецкий  орех,  придержал своих
коней-тяжеловозов и  коричневым от земли и загара мозолистым пальцем показал
на карте,  где я нахожусь.  Я поблагодарил его,  и телега,  скрипя, покатила
дальше под цоканье копыт;  я же достал свой "Миш" и стал искать какой-нибудь
подходящий город или  селение в  радиусе пятидесяти километров.  Увы,  "Миш"
довольно холодно отзывался о  заведениях этих мест,  не  видя в  них никаких
гастрономических достоинств.  Было очевидно,  что я  очутился в одном из тех
редких районов Франции, которые можно назвать "немишленистыми".
     Глаза  мои  остановились на  деревне  километрах  в  двадцати  от  моей
позиции.  Судя по всему,  она была такой крохотной и уединенной, что вряд ли
располагала чем-либо примечательным, однако меня привлекло ее название - Буа
де Россиньоль (Соловьиная Роща).  Я  вчитался в  текст,  и  "Миш",  к  моему
удивлению, сообщил мне (чуть ли не дрожа от удовольствия), что эта деревушка
гордится кабачком "Ле Пти Шансон";  очень подходящее наименование,  сказал я
себе,  для кабачка в Соловьиной Роще.  Чудо из чудес - при этом кабачке было
шесть номеров для постояльцев,  с ванными,  телефонами, гаражом, дом стоял в
саду,  и значок,  изображающий красное кресло-качалку, сулил полный покой. В
довершение всего кабачок был удостоен трех скрещенных ложек и  вилок и одной
звездочки.  На  зиму он  закрывался,  но  как  раз  в  этот день должно было
состояться открытие.
     Я  перечитал эти сведения,  не веря своим глазам.  Все так -  черным по
белому. Дальше следовал перечень фирменных блюд, который просто поразил меня
- такое меню сделало бы  честь крупной гостинице на Лазурном берегу.  Хозяин
явно  сам  давал названия своим творениям,  и  они  обличали натуру тонкую и
независимую.  Тут  были  "Раки в  яичном облаке",  мясо в  красном вине "Для
утоления голода Теодора Пуллини",  "Торт с лесной земляникой для услады Софи
Клемансо".  Восхищенный таким меню,  я  решил во  что бы то ни стало сделать
остановку в  "Ле Пти Шансон".  Захлопнул "Миш",  включил зажигание и  развил
предельную скорость,  спеша прибыть в  Соловьиную Рощу до  того,  как другие
странствующие гурманы,  глотая слюнки,  примчатся туда  и  займут все  шесть
номеров на постоялом дворе.
     Моим  глазам  предстала  прелестная деревушка.  Два-три  десятка  домов
привольно расположились вокруг залитой солнцем маленькой площади, на которой
высокие платаны окружили маленький красивый фонтан.  У  одного конца площади
расположилась чудесная церквушка XV  века,  чей  тонкий шпиль  наставительно
возвышался  над  пряничными крышами  жилых  строений.  На  подоконниках,  на
тротуарах, на верхних кромках каменных стен каждый свободный клочок занимали
ряды цветочных горшков и ящиков, жестяных банок, а кое-где стояли даже тачки
и  старые ручные тележки с  ослепительной россыпью ярких весенних цветов.  Я
остановил  машину  перед  скамейкой,   на   которой  сидели  пять  беззубых,
морщинистых,  как ящерицы,  стариков,  впитывающих лучи вечернего солнца,  и
спросил,  как проехать в "Ле Пти Шансон".  Тотчас хор дрожащих голосов и лес
узловатых палок  направили меня  в  дальний конец  деревушки.  Выехав за  ее
пределы,   я   в  нескольких  сотнях  метров  увидел  поворот  и  указатель,
извещающий,  что  "Ле Пти Шансон" находится где-то  слева.  Узкая подъездная
дорога  вдоль   серебристо-зеленого  ручейка  тянулась  между  перелеском  и
виноградниками,  где  узловатые  канделябры черной  лозы  венчались париками
свежих зеленых листьев.
     Облик "Ле  Пти Шансон" вполне оправдал мои ожидания.  Описав дугу между
двумя могучими дубами, я узрел окруженный пестрым цветочным ковром постоялый
двор,  длинное  низкое  строение с  красной  черепичной крышей,  расписанной
изумрудными подушечками мха.  Впрочем,  часть крыши,  как и все стены,  была
почти неразличима за ветвями одной из самых великолепных глициний, какие мне
когда-либо доводилось видеть.  Год  за  годом она  нежно обвивала дом своими
плетями,  и дошло до того, что его обитатели вынуждены были укрощать ее пыл,
чтобы лиана совсем не  закрыла окна  и  двери.  Нижняя часть ствола достигла
упитанности,  которая сделала бы  честь  уважающему себя  удаву,  и  сложное
переплетение ветвей было покрыто синими,  как крыло зимородка,  цветами.  На
посыпанной гравием площадке среди  клумб перед домом,  под  сенью полудюжины
цветущих крон багрянника были расставлены аккуратные белые столики и стулья.
Алые цветки уже начали осыпаться, и землю устилал красный ковер лепестков, а
белые  столы  были  словно  обрызганы драконовой кровью.  За  пределами сада
зеленели рощи и возвышались одетые желтой горчицей холмы.
     Оставив  свой  автомобиль  на  стоянке,   я  захватил  сумку  с  самыми
необходимыми вещами и вошел в дом. В маленьком холле пахло вкусными блюдами,
вином  и  полиролем,  царила  идеальная чистота.  Первым меня  приветствовал
огромный косматый пес;  попадись он вам в  лесу,  вы вполне могли бы принять
его за медведя,  однако это было добродушнейшее создание. Я скоро обнаружил,
что у него за ушами есть весьма чувствительные точки,  и принялся почесывать
их,  чем доставил псу великое удовольствие. Затем появился молодой официант,
и я спросил, есть ли в гостинице свободный номер, где я мог бы переночевать.
     - Конечно, мсье, - учтиво ответил он, взял мою сумку и проводил меня по
коридору в  очаровательную спальню,  где через окна в рамке из синих цветков
глицинии открывался вид на поля горчицы.
     Приняв душ и переодевшись,  я вышел в сад,  озаренный лучами заходящего
солнца.  Сев за  стол,  прикинул,  что не  худо бы выпить рюмочку ароматного
ликера, когда вновь показался молодой официант.
     - Извините,  мсье,  -  сказал он,  -  но мсье хозяин просил узнать,  не
пожелаете ли  вы  выпить  с  ним  бутылочку вина,  поскольку вы  наш  первый
постоялец в этом году и у него заведено отмечать такое событие.
     Как было не порадоваться такому просвещенному обычаю!
     - Разумеется,  я буду счастлив,  - ответил я. - Однако, надеюсь, хозяин
не откажется выйти сюда?
     - Конечно, - отозвался официант. - Я скажу ему.
     Мне  очень  хотелось  познакомиться  с   хозяином,   потому  что  я