мной,  макал хворост в
керосин и зажигал его.  Отгородив животных огненным  барьером от муравьиного
войска, я почувствовал некоторое  облегчение. Но теперь, однако, требовалось
внимательно  следить  за  огнем,  так как  искры  могли поджечь  сухую крышу
здания. Вся  оборонительная операция была проведена нами в  предельные сроки
-- еще немного,  и  ничто не могло бы  спасти заключенных в клетки животных.
Поручив Пайосу и Джорджу следить за полосой огня  вокруг зверинца, я занялся
своей палаткой. Она  кишела  муравьями,  зеленые  стенки  ее превратились  в
колышущееся черное покрывало. Три  ящика с  высушенными шкурами были  набиты
муравьями, и шкуры пришли в  полную  негодность. Кровать, весь мой гардероб,
патронташи,  силки, сети, коробки  с  медикаментами  --  все  это  тщательно
обследовалось тысячами муравьев. В течение трех часов очищали мы от них  мою
палатку:  лишь  на  рассвете  угроза  дальнейшего  вторжения  муравьев  была
полностью предотвращена. Голые, грязные, усталые,  собрались мы на  площадке
около кухни, продолжая снимать друг с друга последних муравьев.
     Моя беседа  со сторожем состоялась после того,  как я  умылся, оделся и
более или менее пришел в себя. Она была довольно продолжительной и протекала
бурно. В заключение беседы  я приказал двум слугам связать сторожа и сообщил
ему, что намерен сдать  его  местным  властям  для  привлечения  к  суду  за
невыполнение служебного долга, попытку убить  меня, попытку  уничтожить  мою
коллекцию,  сон  на  посту и за  множество других  грехов.  Я  объяснил, что
начальство  очень серьезно отнесется к  совершенным им  преступлениям и  что
двухлетнее тюремное  заключение он может считать наилучшим для себя исходом.
Побелев  от  страха,  сторож  умолял меня  о  прощении.  С  видом  человека,
оказывающего  огромную услугу, я  согласился предоставить сторожу  последнюю
возможность исправиться. Но при этом  предупредил его, что, если муравьи еще
раз появятся в ста ярдах от лагеря и он  не поднимет своевременно тревогу, я
поступлю  с  ним  очень  сурово.  Я  даже  мрачно  намекнул  на  возможность
пожизненного  заключения.  Угроза  подействовала:  после  описанного  случая
сторож  нес службу образцово, и появлявшиеся  в  дальнейшем  отряды муравьев
своевременно обнаруживались и обезвреживались.
     Долго внушал я сторожу, что он лично отвечает за каждое сбежавшее ночью
животное. Дважды животные находили выломанное звено  решетки или разорванный
участок проволочной сетки и исчезали в лесу; сторож в это время мирно дремал
на банке  из-под керосина, склонившись  головой  к  древку  копья.  В  обоих
случаях я  ограничился выговором, так как убежавшие животные особой ценности
не представляли и  их можно было  легко заменить. Но я  решил  при первом же
подходящем  случае  дать сторожу небольшой  урок.  Однажды  вечером  охотник
принес  в лагерь молодого панголина. Я купил его и на ночь поместил в пустой
ящик, плотно прикрыв сверху множеством различных предметов. Зная. как сильны
у  этих зверей передние  лапы,  я предупредил сторожа, чтобы он  внимательно
следил за ящиком с панголином.
     С первых же дней создания лагеря я взял за правило перед сном совершать
обход  зверинца, проверяя  состояние  всех  клеток, всех  замков  и запоров.
Заглянув в ящик.  куда мы  поместили  панголина, я нашел  его  пустым. Каким
образом он исчез, я так  и не  понял  --  все  наваленные на  крышу предметы
остались на  месте. Но я уже  привык к подобным таинственным исчезновениям и
не стал терять времени  на решение этой загадки. Подозвав сторожа, я показал
ему пустой ящик:
     -- Сторож, этот зверь убежал.
     -- Да, я его не вижу, сэр, -- пробормотал сторож.
     -- Я знаю, что ты его не можешь видеть, потому  что ты плохо выполняешь
свои  обязанности. Этот  зверь передвигается  медленно, он сейчас где-нибудь
здесь  в кустах.  Возьми  свой фонарь и ищи его. Если ты  его не найдешь,  я
удержу из твоего жалованья пять шиллингов.
     Сторож забрал фонарь и копье и отправился на поиски. Я слышал, как он в
течение  часа  бродил  по  кустам,  тяжело вздыхал  и,  чтобы  поднять  себе
настроение, громко разговаривал сам  с собой.  Я уже засыпал, когда раздался
его торжествующий крик:
     -- Я нашел его здесь, я нашел его здесь в кустах!
     -- Хорошо, принеси его быстрее.
     Вскоре он появился, держа панголина за хвост и сияя  от удовольствия. Я
отнес   панголина  к  ящику,  отметив  про  себя,  что  панголин  как  будто
значительно  вырос.  Открыв  ящик, я  стал  перестилать  на  дне  его  сухие
банановые листья; неожиданно моя рука наткнулась на  что-то круглое, твердое
и  теплое.  Свернувшись  под банановыми листьями,  в ящике  лежал  панголин.
Оказалось, что сторож поймал совершенно другого представителя этой породы. Я
закрыл  в ящике  обоих панголинов и  вернулся  в  палатку. По  установленным
правилам  я  должен  был  заплатить  сторожу  за  пойманного  им  зверя.  Но
признаваться в своей ошибке я не хотел, так как это испортило бы впечатление
от преподанного урока. Поэтому я  решил промолчать  и успокоил свою совесть,
крупно переплатив  ему через  несколько  дней за  принесенных лягушек. Через
несколько дней аналогичная  история случилась со  сбежавшим огромным пауком.
На этот раз  паук действительно сбежал, и  сторож, разыскивая его  в кустах,
нашел другого громадного  паука  гораздо более редкой разновидности. Посадив
пойманного  паука  на  конец  палки  и направляясь  к  коллекции  коробок  с
насекомыми,  сторож  чуть не раздавил  ползавшего по  земле  в самом  центре
нашего лагеря первого паука.
     Огромные пальмовые пауки всегда  вызвали у меня отвращение. Туловище их
величиной  с яйцо,  длинные ноги легко  обхватывают большую тарелку. Обычный
цвет   этих    пауков   темно-коричневый,   сверху   они   покрыты    густым
светло-коричневым  мехом.  Взгляд  их маленьких блестящих  глаз казался  мне
злобно  вызывающим. Большинство  пауков,  если  к ним подходят  или начинают
щекотать  прутиком,  пытаются  убежать,  но  некоторые  из  них переходят  в
нападение. Пауки могут прыгать  на расстояние  до двух футов,  отрываясь при
этом от земли на шесть-семь дюймов. Во время прыжка они сжимаются и пытаются
вцепиться  в  противника  большими  изогнутыми  челюстями  и  обхватить  его
мохнатыми  передними  лапами. Я знал, что укус паука ядовит, но полагал, что
при всей его болезненности он не представляет опасности для жизни человека.
     Однажды ко  мне  пришел человек с двумя плетеными корзинами в  руках; в
одной  корзине  находилась  толстая красивая и смертельно ядовитая гадюка, в
другой  -- отвратительный пальмовый паук. Когда я приобрел содержимое  обеих
корзинок, мужчина обратился ко  мне с просьбой помочь  ему и  протянул руку.
обмотанную грязной  тряпкой. На  большом  пальце  была глубокая  рана, палец
распух и  посинел. Осмотрев палец,  я промыл  его  и наложил чистую повязку.
Затем я заинтересовался происхождением его раны.
     -- Зверь  меня укусил, -- лаконично ответил охотник,  кивнув  в сторону
корзинок.
     -- Какой зверь? Змея или паук? -- испуганно вскричал я.
     -- Нет, сэр, не змея, другой зверь.  Мне очень больно, вы не дадите мне
какое-нибудь лекарство от укуса, сэр?
     Я  дал  ему две  таблетки  аспирина,  стакан  желтого лимонного  сока и
заверил его,  что все кончится благополучно. Он поблагодарил меня и вернулся
на следующий день с просьбой  снова  дать  ему лекарство, которое так хорошо
помогает  ему.  Я предложил  еще  два  порошка аспирина, но охотник  от  них
отказался. Нет, он хочет не это  лекарство, а другое, желтое, так как именно
оно и помогло ему так быстро выздороветь.
     Через несколько  дней после этого случая мне вновь пришлось столкнуться
со  своеобразной  логикой  местных  жителей.  Маленький  мальчик принес  мне
черепаху, в панцире которого было пробито большое отверстие. Такой экземпляр
меня не устраивал, и я вернул черепаху владельцу, объяснив ему причину моего
отказа. Через полчаса  другой  юнец принес ту  же самую черепаху. Решив, что
первый продавец по малолетству не  понял моих объяснений, я снова рассказал,
по каким причинам эта черепаха мне не нужна. Вскоре эту же черепаху принес в
лагерь новый продавец. В течение всего дня множество людей разных возрастов,
от  карапузов  до  глухих  стариков, предлагали  мне купить эту искалеченную
черепаху. Я не  выдержал и  спросил последнего продавца, зачем  мне приносят
черепаху, которую я уже несколько раз отказывался покупать, объясняя каждому
приходившему, почему она мне не нужна.
     --  Быть может, если  маса не  купит  черепаху  у  меня. он купит  ее у
другого -- ответил временный владелец черепахи.
     -- Друг мой, скажи всем, что я не куплю эту черепаху.
     -- Да, сэр, -- улыбнулся мой собеседник, -- маса ее не купит.
     Больше я этой черепахи не видел.
     Другой характерной  чертой мышления охотников  было  твердое убеждение,
что. как бы ни был искалечен и изуродован принесенными ими зверь, меня можно
уговорить купить его, без конца повторяя, что зверь этот совершенно здоров и
будет жить еще  много  лет. В особенности это относилось к птицам. В  первое
время ребятишки,  ватагами бродившие по зарослям,  подрезая  лианы и собирая
появлявшуюся в надрезах белую жидкость, используемую  для изготовления клея,
считали, что мне нужны любые птицы в  любом состоянии. Главное, чтобы  птица
еще  дышала,  а на отсутствие  большинства  перьев  или на перелом одной или
обеих ног  продавцы не обращали ни  малейшего внимания. Потребовалось  много
времени  и  разговоров, прежде чем  ребята  поняли, каковы  мои  требования.
Окончательно убедил их случай с карликовым коростелем.
     Однажды  утром, осматривая  принесенных  мне  ребятишками  искалеченных
птиц, я читал им лекцию о бережном обращении с пойманными экземплярами. Пока
я  изливал  свой гнев и раздражение  птицеловам,  в  лагерь вошла  крохотная
шестилетняя  девочка с небольшим  хитро сплетенным гнездом  из сухой травы и
листьев в руке.
     -- Что это? -- спросил я.
     -- Птицы, сэр, -- пискнула она в ответ.
     Я взял из ее рук гнездо и заглянул внутрь, ожидая увидеть еще несколько
изувеченных  птиц. В  гнезде притаились  три красивые маленькие пташки,  без
всяких  ссадин  и переломов, с  нетронутым  оперением. У них  были тоненькие
ножки  и  длинные хрупкие  пальцы,  которые давно  уже  были  бы  переломаны
мальчишками-птицеловами. Ни одно перышко  у птичек не пострадало, а мальчики
первым делом  вырывали у  пойманных птиц перья,  чтобы лишить их возможности
улететь. Принесенные девочкой  птицы  находились  в прекрасном состоянии.  Я
решил использовать представившуюся мне возможность. Вытащив из гнезда одного
карликового коростеля, я показал его собравшимся мальчишкам.
     --  Смотрите, -- обратился я  к ним, -- девочка лучше вас ловит птиц. У
этой  птицы нет  ни одной раны, ноги  ее не порезаны веревками. Эту  птицу я
куплю, так  как она будет жить. Почему  же женщина  лучше вас, мужчин, умеет
ловить птиц? Вы увидите теперь, сколько я заплачу за хороших птиц.
     Повернувшись  к девочке,  я спросил  ее,  сколько  она просит  за птиц.
Девочка запросила по два шиллинга за птицу.
     -- Слышите? -- снова обратился я к мальчикам. -- Девочка  просит за эту
птицу  два  шиллинга. Это хорошая цена.  Девочка  увидела птичку, поймала ее
очень  осторожно,  не ушибла ее,  не связала ей ноги веревками. Так  как она
ловит птиц лучше вас всех, я даю ей по пять шиллингов за каждую птицу.
     Из  толпы ребятишек  послышались удивленные и  завистливые восклицания.
Девочка, ничего  не понявшая в моей назидательной речи, удивилась, что я дал
ей  значительно  больше  запрошенной суммы, схватила  деньги, прижала руки к
груди  и со  всей быстротой,  на  какую  только  были  способны  ее  толстые
маленькие  ножки,  побежала  из  лагеря,  опасаясь,  очевидно,  что  я  могу
передумать. Оживленная, жестикулирующая толпа детей последовала за ней.
     С того  дня птицы,  за редкими исключениями, стали  поступать  ко мне в
лагерь  в  хорошем  состоянии.  Маленькие  жители  деревни  начали  получать
заработанные деньги, а мои  клетки  стали заполняться пойманными интересными
экспонатами.
     Ребята применяли два способа ловли птиц. Оба были достаточно хороши, но
лучшим  я  считал  способ  с  применением  клея.  Надрезав   кору  одной  из
разновидностей растущих в лесу лиан, ребята добывают густой  белый сок. Этот
сок  смешивается  с  соком  удивительного красного плода, по  вкусу ничем не
отличающегося от лимона, и полученную смесь кипятят в течение  двух часов на
медленном огне. Застывая, смесь превращается  в упругую клейкую массу. После
этого  птицеловы  вырезают  из  листьев  пальмовых  деревьев длинные  тонкие
полоски и покрывают их полученной пастой. В лесу, в тех местах, где  водится
много  птиц, ребята  веерообразно  расставляют  эти  полоски  в песке  около
небольших водоемов.  По  каким-то малопонятным  причинам птицы,  прилетающие
пить воду, садятся  обычно  не на песок, а на эти похожие  на ветки полоски.
Ножки птицы приклеиваются к пасте, пытаясь вырваться, она  бьется крыльями и
приклеивается перьями к находящимся  рядом  полоскам.  Через несколько часов
этот птичий клей засыхает на перьях, и птицы легко счищают его клювом. Кроме
сетей, я не  знаю  другого такого  простого  и безболезненного способа ловли
птиц.
     Второй способ связан  с применением  интересной  и  довольно хитроумной
ловушки.  Гибкая палка  стягивается бечевкой наподобие лука.  Небольшой прут
оттягивает  тетиву примерно  около середины палки.  К одному из концов прута
прикрепляется приманка,  на прут накидывается скользящая  растянутая  петля,
соединенная с основной бечевкой.  Все это приспособление устанавливается или
подвешивается в лесу.
     Когда птица, привлеченная приманкой, садится на прут, он выскакивает из
распорок,  палка расправляется, бечевка удлиняется и стягивает петлю  вокруг
ног птицы.  Этот  способ  довольно эффективен,  но  допускает многочисленные
случаи  увечий  птиц.  Если  петля   стягивается  слишком  туго,  она  может
раздробить птице ноги. Во  многих  случаях птица  повисает  вниз  головой, и
попытки вернуться в нормальное  положение также  обычно приводят к переломам
ног. Из двух  описанных способов я предпочитал первый и скоро  стал покупать
только птиц, пойманных при помощи птичьего клея. Этим  способом были пойманы
и доставлены мне самые различные представители мира пернатых: алые  и черные
малимбусы  с  бледно-голубыми,  как у зяблика, клювиками; камешки  с  белыми
полосками около глаз и  с ярко-голубыми, как  у  сойки, пятнами  на крыльях;
лесные  малиновки,  очень  похожие  по  размерам  и  окраске  на  английских
малиновок, только  коричневые спинки  у  первых несколько  темнее, грудь  их
более яркого оранжево-красного  цвета,  а  на  щеках, у основания  клювиков,
находятся  два небольших белых пятнышка. В моих клетках появились  голуби --
изящные  серые и желтовато-коричневые птицы с  переливающимися ярко-зелеными
перьями  на крыльях, представители различных других видов голубей, блестящие
карликовые   зимородки,   голубые   зимородки,    и   другие   представители
многочисленных видов птиц, обитающих в тропических леса Камеруна.


ГЛАВА VII
     Дрилы, танцы и барабаны
     Обеспечить всех  насекомоядных  птиц  достаточным количеством пищи было
серьезной  проблемой,  которую  мне все  же  удалось  решить. Собрав человек
двадцать ребятишек,  я снабдил их бутылками  и  отправил ловить  кузнечиков.
Платил  сдельно, по  результатам работы. Обычная моя цена --  одно пенни  за
тридцать насекомых. Другую  группу ребят я посылал в лес  искать  муравьиные
гнезда. Такие гнезда, похожие по форме на крупные грибы, часто встречались в
темных густых уголках лесной чащи. Если  расколоть  такое гнездо, слепленное
из  твердой  коричневой  глины,  обнажается  лабиринт  крохотных туннелей  и
отверстий,  в которых  мечутся  тысячи маленьких  муравьев и лежит множество
мягких белых яичек. Эти яички служат любимой пищей для птиц. В лагере всегда
был большой запас муравьиных гнезд, и  в  течение  дня  непрерывным  потоком
приходили  ребятишки  с  этими  грибоподобными   глиняными  сооружениями  на
головах. Цепочка движущихся  по извилистой лесной  тропинке детей с большими
грибами  на  курчавых  головках,  их  громкий  смех  и  веселая,  оживленная
перекличка  производили  необычное  впечатление  и  немного  напоминали  мне
шествия сказочных гномов.
     В  поисках  муравьиных  гнезд юные  охотники иногда находили  в  лесу и
других представителей  животного мира, которых они с торжествующими  криками
приносили мне. Чаще всего им попадались  хамелеоны,  которых  местные жители
считали смертельно ядовитыми; ребята со страхом несли этих пресмыкающихся на
конце  длинной  палки  и  отчаянно   вскрикивали,  когда  хамелеон  совершал
какое-либо  движение, пытаясь к ним  приблизиться. Наиболее распространенной
разновидностью были выслошеие хамелеоны длиной около восьми дюймов, обычно с
ярко-зеленой   окраской.   Представители   этой   разновидности   хамелеонов
отличались воинственным характером:  попав  в  плен,  они меняли окраску  на
грязно-серую  со зловещими  коричневыми пятнами.  Раскачиваясь  из стороны в
сторону,  они  громко  шипели,  широко  раскрывая   рот.  При  благоприятной
возможности они наносили короткий  острый укус, который,  однако, не вызывал
кровотечения.   Когда   этих   хамелеонов   несли  на  палке,   они  шипели,
раскачивались,  бешено  вращали   большими   выпуклыми   глазами,   стремясь
рассмотреть все  их окружавшее, и крепко обхватывали палку своими изогнутыми
лапами.
     Маленькие искатели муравейников однажды принесли мне рогатого хамелеона
-- существо настолько фантастическое,  что  я не сразу поверил своим глазам.
По величине он несколько меньше  вислошеего хамелеона, на голове у  него нет
того большого шлема с блестящей голубой  кожей,  который есть  у последнего,
окраска его  скромнее и  равномернее. Но морду этого хамелеона описать почти
невозможно.  От  носа растут  два  заостренных искривленных рога  длиной  по
полдюйма. Они похожи на приподнятые хоботы игрушечных слоников.  Между двумя
рогами  от самого кончика носа растет  еще один рог. Он длиннее остальных  и
совершенно  прямой.  Из-за этого  рогового заслона  удивительно  осмысленным
взглядом смотрели большие выпуклые глаза.  Хамелеон  был окрашен в  приятный
перламутрово-серый  цвет  с  крупными  коричневыми  пятнами.  Рассердившись,
хамелеон менял окраску на  темную, почти черную,  с  ржаво-красными пятнами,
напоминающими отпечатки больших пальцев рук. Я предположил, что рога  служат
хамелеонам в качестве оборонительного средства. Когда у  меня нашлось время,
я проделал с хамелеонами этого вида несколько опытов. Прежде всего  я  начал
дразнить  хамелеона, но, хотя он и пытался,  разозлившись, укусить меня,  он
вопреки  моим предположениям совершенно не применял рога для  борьбы. Решив,
что хамелеон недостаточно рассержен, я положил его на землю  и стал щекотать
веткой. Хамелеон шипел,  менял цвет, пытался  схватить  ветку, но  при  всех
своих движениях не  нанес  ни  одного удара рогами. Тогда я предположил, что
хамелеон использует рога лишь для  схваток со своими соплеменниками. Когда у
меня появился второй экземпляр рогатого хамелеона, я поместил обоих на одной
ветке мордами  друг к другу  на  расстоянии  примерно трех футов.  Хамелеоны
страшно удивились неожиданной встрече, и это удивление немедленно отразилось
на  их  окраске. После того как  у  них восстановился  первоначальный  цвет,
хамелеоны медленно двинулись  навстречу  друг другу. Я с  нетерпением ожидал
начала боя. Когда они  столкнулись  мордами,  один  из хамелеонов прополз по
спине  второго с характерным  для пресмыкающихся невозмутимым видом. Я снова
разместил   их   в  исходном  положении,  и   все   повторилось  в   прежн