оль".
   - Иммиграция? - обратился я к Джону. - Как это понимать? Они принимают  в
неделю всего-то один самолет с Реюньона и три с Маврикия.
   - Не спрашивай меня, - ответил он. - Может быть, это нас не касается.
   - Прошу приготовить паспорта для иммиграционного контроля, - развеял наши
сомнения добродушный полицейский чин в щегольском зеленом мундире.
   Хорошо, что мы случайно захватили паспорта; Родригес входит в государство
Маврикий, и нам в голову не приходило, что они могут здесь  понадобиться.  В
эту минуту появился  и  сам  представитель  иммиграционных  властей,  тучный
шоколадный островитянин в красивой форме защитного цвета. Блестя от пота, он
нес в руках кипу торчащих в разные стороны папок. Озабоченное и хмурое  лицо
придавало ему сходство с ищейкой, перенесшей нервное  потрясение.  Он  занял
место  за  конторкой,  сбил  папками  дощечку  "Иммиграционный  контроль"  и
поправил ее, нервозно улыбаясь  нам.  Мы  выстроились  перед  ним,  послушно
приготовив паспорта. Чиновник приветствовал нас легким поклоном, прокашлялся
и важно распахнул  папку  с  въездными  анкетами,  содержащими  всевозможные
нелепые вопросы, от даты вашего рождения до состояния ногтей на ногах  вашей
бабушки. Строгий образ блюстителя закона был несколько смазан,  когда  порыв
горячего  ветра  из  окна  подхватил  бланки  и  разбросал  их  по  местному
эквиваленту  зала  ожидания.  Опустившись   на   четвереньки,   мы   собрали
разлетевшиеся бумажки, и чиновник рассыпался в благодарностях.
   Обливаясь потом, он во избежание новых инцидентов прижал анкеты  грузными
локтями и взял паспорт Энн. Старательно переписал  место  и  дату  рождения,
возраст и профессию. Задача была несложная, и он вернул  паспорт  хозяйке  с
широкой белозубой торжествующей улыбкой человека, полностью  контролирующего
положение. Увы, торжество его было преждевременным: в приливе энтузиазма  он
наклонился вперед за моим паспортом, и новый порыв коварного ветра  раскидал
его бланки по всему помещению, словно конфетти. Несколько минут ушло на  то,
чтобы собрать их; при этом на анкете  Энн  отпечатался  аккуратный  след  от
башмака полицейского, который остановил ногой скользившую мимо него бумагу.
   Мы водворили представителя  иммиграционных  властей  на  его  престол  за
конторкой, и он с благодарностью принял предложение Энн,  которая  вызвалась
придерживать  бланки,  стоя  за   его   спиной,   чтобы   он   мог   всецело
сосредоточиться на их заполнении. Освободившись от части бумажного  бремени,
он получил возможность вложить всю душу  в  дела  иммиграционные.  Взял  мой
паспорт, перелистал его шоколадными пальцами, словно шулер карточную колоду,
и устремил на меня взгляд острый и проницательный, как ему представлялось, а
на самом деле, скорее, плутовской.
   - Откуда вы прибыли? - последовал вопрос.
   Поскольку Родригес уже две недели не просыхал, и за  все  это  время  наш
самолет был первым, прилетевшим с Маврикия, и никаких  других  самолетов  на
аэродроме не было, я слегка опешил. Задайте мне  такой  вопрос,-  скажем,  в
Лондонском аэропорту, где каждый час садится сотня самолетов,  еще  куда  ни
шло, но на Родригесе, где в лучшем случае прибывало четыре машины в  неделю,
он отдавал Алисиным Зазеркальем. Подавив желание сказать, что я  только  что
добрался вплавь до берега,  я  ответил,  что  прибыл  с  Маврикия.  Чиновник
поразмыслил над словами "писатель/зоолог" в графе "Занятие" в моем паспорте,
явно  заподозрив,  что  за  ними  кроется  что-то  опасное,  вроде  ЦРУ  или
английской контрразведки, затем старательно ("зоолог" дался  ему  не  сразу)
вписал их в бланк. Проштемпелевал паспорт и с чарующей  улыбкой  вернул  его
мне, после чего я уступил место Джону. Тем временем Энн воевала с  бланками,
поскольку ветер заметно прибавил в силе.  На  помощь  ей  пришел  тот  самый
полицейский, который снабдил ее анкету отпечатком своего  каблука.  Он  явно
полагал,  что  полиции  не  след  отставать  от  иммиграционных  властей   в
преданности долгу.
   А чиновник уже допытывался у Джона, откуда он прибыл, держа в  руках  его
паспорт.
   - Из Йоркшира, Англия, - простодушно сознался Джон прежде,  чем  я  успел
его остановить.
   - Нет-нет, - возразил чиновник, озадаченный таким потоком  информации.  -
Мне надо знать, откуда вы теперь?
   - О, - сообразил Джон. - С Маврикия.
   Чиновник  тщательно  записал  ответ.  Раскрыл  паспорт  и   добросовестно
скопировал данные о появлении Джона на свет. Потом перевел взгляд  на  графу
"Занятие"  и  увидел  непонятное,  ужасное  слово  "герпетолог".  Глаза  его
зажмурились, и все лицо тревожно сморщилось. Казалось, перед  нами  человек,
уже не первый год с криком пробуждающийся каждую ночь от  страшного  сна,  в
котором  начальство  требует  от  него  не  только  объяснить,,  что  значит
"герпетолог", но и произнести это слово по слогам. И вот ночной кошмар  стал
явью. Он облизнул пересохшие губы,, открыл глаза и нервно взглянул на жуткое
сочетание букв, надеясь, что оно исчезло. Непонятное и непроизносимое  слово
в ответ безжалостно смотрело на него. Чиновник сделал доблестную попытку.
   - Герпа... э... герпер... - произнес  он  и  обратил  молящий  взгляд  на
полицейского.
   Полицейский наклонился над плечом коллеги  с  довольным  видом  человека,
которому решить кроссворд в  "Таймсе"  -  раз  плюнуть,  но  тут  глаза  его
наткнулись на "герпетолога", п он слегка оторопел.
   - Герп... герп... - уныло и бестолково забормотал он.
   - Герпа... герпер... - повторял чиновник.
   - Герп... герп... герп... - бубнил полицейский. Это было похоже  на  одну
из наименее известных и наиболее невразумительных немецких опер.
   - Герпетолог, - буркнул я.
   - Ну конечно же, - глубокомысленно изрек чиновник.
   - А что это такое? - Полицейский явно уступал ему в сообразительности.
   - Так называют человека, который изучает змей, - объяснил я.
   Полицейский смотрел, не отрываясь, на мудреное слово.
   - Вы прибыли сюда изучать змей? - спросил он наконец  с  видом  человека,
ублажающего психопата.
   - У нас здесь нет змей, - властно произнес его  коллега;  было  очевидно,
что уж он-то сделает все, чтобы ни одна  змея  не  могла  проникнуть  сквозь
рогатки иммиграционного контроля.
   - Да нет же, мы прибыли ловить летучих мышей, - неосторожно сказал я.
   Они недоверчиво воззрились на меня.
   - Летучих мышей? - переспросил полицейский.
   - Летучие мыши - никак не змеи, - возвестил  чиновник  с  пафосом  Чарлза
Дарвина, одаряющего мир плодами своих многолетних изысканий.
   - Конечно, конечно, - согласился я. -  Мы  прибыли  сюда  ловить  летучих
мышей по приглашению Высокого комиссара, мистера Хэзелтайна.
   Я в глаза не видел мистера Хэзелтайна, однако был уверен, что он  простит
мне этот невинный обман. Услышав фамилию Высокого комиссара,  полицейский  и
чиновник дружно стали навытяжку.
   - Вы знакомы с мистером Хэзелтайном? - спросил чиновник.
   - Он пригласил нас, - ответил я.
   Представитель иммиграционных  властей  умел  признавать  свое  поражение.
Тщательно выведя слово "герпетолог", он проштемпелевал  паспорт  Джона  и  с
нескрываемым облегчением улыбнулся нам. Мы обменялись рукопожатиями с ним  и
с  любезным  полицейским  и  услышали  пожелание  успехов  на  Родригесе.  Я
спрашивал  себя:  зачем  понадобилось  навязывать  простым,  прямодушным   и
счастливым островитянам бюрократию, столь неуместную  и  столь  никчемную  в
этом уголке земли.
   Мы разместились в гостиничном джипе, и он повез нас  по  змеистой  дороге
среди ландшафта, отмеченного эрозией и  сушью.  Кое-где  на  обочинах  росла
зелень; вокруг лачуг из рифленого железа сгрудились серые деревья  и  кусты.
Водитель заверил нас, что остров стал совсем зеленым после  дождей.  Глядяна
опаленный  немилосердным  солнцем  пыльный,  засушливый  крап,   я   пытался
представить себе, как он выглядел раньше.
   Наконец джип  въехал  на  главную  улицу  Порт-Матурина,  который  служит
столицей Родригеса. Улицу окаймляло беспорядочное скопище жилых  и  торговых
строений из дерева и железа, но толпы занятых покупками ярко одетых  горожан
делали ее похожей на цветочную клумбу. Сразу за портом  джип  остановился  у
пригорка, на котором примостилась гостиница - низенькая постройка с  широкой
крышей, круто нависающей над  просторной  и  тенистой  круговой  верандой  с
широким крыльцом и коваными железными перилами, выкрашенными в  белый  цвет.
На веранде были расставлены столы и плетеные кресла. С  пригорка  открывался
вид на весь Порт-Матурин и на риф километрах в пяти от берега. В  целом  это
напоминало  сильно  увеличенные  декорации  для  какого-нибудь   фильма   по
рассказам Сомерсета Моэма. Сходство  усугублялось  поднимающейся  по  откосу
крутой дорожкой в обрамлении гибискуса с  большими,  словно  вырезанными  из
бумаги, оранжевыми и ярко-красными цветками и стадом не слишком чистых, зато
чрезвычайно  общительных  и  приветливых  свиней,  устроивших   сходку   под
гостиницей и вокруг нее.
   Заняв  отведенные  нам  номера  и  посетив  Высокого  комиссара,  мистера
Хэзелтайна, обитающего в импозантном  старинном  особняке  среди  обвешанных
эпифитами могучих деревьев за стеной с воинственного вида пушкой у ворот, мы
познакомились с  директором  лесничества,  мистером  Мари,  и  он  предложил
отвезти нас в лес, чтобы мы посмотрели на крыланов. По его  словам,  колония
поселилась в долине Каскад-Пиджин, километрах в  пяти  от  Порт-Матурина.  В
других частях острова, говорил он, можно встретить  две-три  особи,  ведущие
одиночный образ жизни, но основная популяция сосредоточена в этой долине. Мы
втиснулись  в  его  лендровер  и  вместе  с  молодым   лесничим,   страстным
натуралистом Жаном Клодом Рабо, который  в  свое  время  помогал  экспедиции
Энтони Чика, двинулись в путь.
   На гребне мы оставили джип и на скользком каменистом откосе нашли  тропу,
более всего похожую  на  русло.  На  полдороге  вниз  торчал  утес;  с  него
открывался вид на  склон  слева,  покрытый  невысокими,  метров  шесть-семь,
деревьями, среди которых возвышались могучие, тенистые мангиферы с  широкими
глянцевитыми листьями. Эти великаны и служили обителью крыланов.
   Посмотришь в бинокль - в первую минуту  кажется,  что  мангиферы  увешаны
странными мохнатыми плодами шоколадного и рыжеватого цвета, но когда крыланы
зевали и потягивались, становились видны  перепончатые,  как  зонт,,  кожные
крылья. Крыловые перепонки - темно-коричневые; голова и тело  покрыты  мехом
от ярко-желтого, будто золотая канитель, до густо-рыжего цвета. Никогда  еще
я не видел таких красивых крыланов. Округлые головы с маленькими аккуратными
ушками и короткими притупленными мордочками придавали им сходство с  шпицем.
Основная масса колонии пристроилась на трех мангиферах, но  отдельные  особи
разместились на меньших деревьях по соседству.
   Итак, мы установили местонахождение колонии; теперь  надо  было  поточнее
определить ее численность. Это оказалось не так-то  просто:  многие  крыланы
укрылись в гуще листвы, сразу и не рассмотришь, к тому же время  от  времени
то один, то другой крылан перелетал с дерева на дерево или не спеша описывал
круг над склоном, после чего возвращался на старое место. Стоя на утесе, все
члены нашей пятерки порознь произвели подсчет; итоги сложили и разделили  на
пять. Конечно, этот средний результат был весьма приблизительным,  поскольку
часть крыланов находилась в непрерывном движении, но нас  ободрило  уже  то,
что двое насчитали больше, чем Энтони Чик двумя годами раньше.
   Жан Клод уверял, что колония заметно выросла за эти годы, и  подчеркивал,
что лучше считать крыланов либо  утром,  когда  они  только  возвращаются  с
ночной кормежки, либо в полдень, когда солнце особенно припекает; в эти часы
они ведут себя всего спокойнее. Сейчас было одиннадцать, поэтому  мы  решили
дождаться полудня и повторить подсчет, а до тех пор - присмотреть место  для
сетей на случай, если решим отловить несколько экземпляров.  Джон  обнаружил
на склоне очень удобную прогалину; окружающие ее высокие деревья как  нельзя
лучше подходили для развешивания сетей и вместе с тем надежно  защищали  нас
от солнца.
   В тишине знойного полудня мы еще раз посчитали  крыланов;  они  почти  не
двигались, лишь изредка расправляли темные крылья  и  обмахивались  ими  для
прохлады. Получилось более ста особей. Эта цифра нас обрадовала, но  во  имя
осторожности я попросил Джона и  Жана  Клода  повторить  подсчет  с  другого
склона. Кроме того, для полной уверенности мы  посчитали,  сколько  крыланов
вылетело вечером на кормежку и сколько возвратилось с охоты на другое  утро.
Окончательная цифра колебалась между ста двадцатью н ста тридцатью  особями.
Внушительной ее не назовешь, но все же она ободрила нас, так  как  выходило,
что после экспедиции Чика прибавилось около тридцати пяти особей.
   Воодушевленные этим фактом,  мы  заключили,  что  максимум,  какой  можно
отловить, не боясь подорвать жизнеспособность колонии, и минимум,  потребный
нам для образования плодовитых групп - восемнадцать экземпляров.  Я  исходил
из  того,  что  летучие  мыши,  как  и  большинство  колониальных  животных,
нуждаются в общении с себе подобными, чтобы успешно освоиться и размножаться
на новом месте, а потому брать одну, даже две пары бессмысленно. Должна быть
пусть маленькая, но все-таки колония. Но одно дело  постановить,  сколько  и
какого пола особей отлавливать, даже если известно место;  совсем  другое  -
успешно выполнить задуманное.
   Выбранная нами прогалина находилась, примерно в полукилометре от колонии,
на пути, которым, как мы приметили, следовали крыланы,  вылетая  вечером  на
кормежку. Строго говоря, они летели чуть ниже прогалины, но я уповал на  то,
что плод джак (он  сразу  придал  нашей  гостинице  совершенно  неповторимый
колорит) сыграет свою роль и приманит летучих мышей на наш уровень.
   Способ лова был предельно прост. С помощью  Жана  Клода  и  его  товарища
(который  нанес  чувствительный  удар  по   моему   самолюбию   бесстрашного
путешественника  тем,:  что  носил  тенниску  с  красочной  надписью  "Я  за
президента Кеннеди") мы развесили на деревьях восемь марлевых сетей так, что
получилось нечто вроде прямоугольного загона размером пятнадцать на двадцать
метров, с высотой стенок около двенадцти метров. Затем из проволочной  сетки
смастерили похожее на миниатюрный гробик вместилище для приманки и подвесили
в  середине  загона,  старательно   замаскировав   ветками.   Закончив   все
необходимые приготовления, мы помчались обратно в  гостиницу,  перекусили  и
снова направились в долину, вооруженные фонарями и фруктами.
   Наступили зеленоватые сумерки, предшествующие серому полумраку, и крыланы
уже начали просыпаться, готовясь вылететь на ночную кормежку. Они вели  себя
довольно шумно и поминутно снимались с мангифер, описывали беспокойные круги
в воздухе, потом возвращались на место. С их  точки  зрения  явно  было  еще
недостаточно темно. Мы набил наш проводочный ящик перезрелыми плодами манго,
бананами и ананасами, а я вооружился секачом и подошел к плоду джак.  Прежде
чем он успел оказать сопротивление, я рассек его пополам, о  чем  тут  же  и
пожалел. Мое убеждение, что дивный фрукт просто не может пахнуть сильнее, не
оправдалось. Казалось, весь остров Родригес в  несколько  секунд  пропитался
острым ароматом джака. Надеясь, что крыланам в  отличие  от  нас  сей  запах
будет по  душе,  мы  засунули  плод  в  ящик  и  подтянули  вверх  вместе  с
маскирующими ветвями, так что он повис  среди  сетей  на  высоте  шести-семи
метров. После чего подыскали себе удобное укрытие в кустарнике  и  принялись
ждать. К сожалению, нам пришлось  для  облегчения  багажа  оставить  большую
часть одежды на Маврикии, и мы были одеты лишь в шорты и майки  с  короткими
рукавами - далеко не  надежная  защита  от  трех  четвертей  всей  комариной
популяции Родригеса, которым вздумалось разделить с нами бдение.
   Под звон возбужденных,  пронзительных,  радостных  комариных  голосов  мы
проводили зеленый сумрак, небо посерело, и уже незадолго перед тем, как  все
потонуло в кромешном мраке, крыланы  наконец  тронулись  в  путь.  Когда  по
одному, когда по  три-четыре  вместе,  они  летели  над  долиной  в  сторону
Порт-Матурина. Проносясь  мимо  нашей  прогалины,  они  казались  неожиданно
большими на фоне неба, и тяжелый, медленный их полет вызывал в памяти  сцены
из фильмов про Дракулу. С похвальной целеустремленностью  крыланы  держались
избранного направления, не отклоняясь ни  вправо,  ни  влево.  И  совершенно
пренебрегая  нами,  нашими  сетями  и  благоухающей  приманкой.   Окруженные
комариной мглой, мы  чесались  и  хмуро  созерцали  сторонящийся  нас  поток
рукокрылых. Вскоре поток сузился до струйки, потом пошли отдельные лежебоки,
догоняющие главную стаю. Но вот и они исчезли. И ни один крылан  не  проявил
даже малейшего интереса к нашей прогалине, разящей джаком.
   - А что, все правильно, - произнес Джон, высовывая из куста свои  длинные
ноги, словно раненый жираф. - Честное слово, хорошо, что мы  сюда  приехали.
Страшно подумать, что все эти комары остались бы голодными без нас.
   - Верно, -  согласился  я,  -  чем  не  мероприятие  по  охране  природы.
Представь себе, сколько  комаров  мы  спасли  сегодня  вечером  от  голодной
смерти. Глядишь, придет время, и Всемирный фонд дикой природы воздвигнет  на
этом месте золотой памятник, чтобы посмертно отметить наш вклад.
   - Хорошо вам острить, - мрачно сказала Энн. - Вам, я смотрю, хоть бы что,
а  я  чешусь  как  проклятая  и  буду  потом  ходить  с  опухшей  и  красной
физиономией.
   - Плюнь, - попытался я ее  утешить.  -  Лучше  закрой  глаза  и  попробуй
представить себе, как мы будем управляться со всеми крыланами, которых здесь
отловим.
   Энн только фыркнула в ответ.
   Прошло  часа  два,  крыланы  больше  не  показывались,  и,  когда  комары
вернулись за главным блюдом, мы устроили военный совет. Я был за  то,  чтобы
по меньшей мере один человек остался  до  утра  на  случай,  если  один  или
несколько крыланов, возвращаясь,  попадут  в  сети.  Убрать  сейчас  сложную
ловушку не представлялось возможным, а мне не хотелось,  чтобы  какой-нибудь
пленник провисел в ней всю ночь.  Посовещавшись,  мы  решили  остаться  все;
устроимся в кустарнике поудобнее и будем дежурить по одному, пока  остальные
спят.
   Под утро пошел дождь. Без всякого предупреждения - ни грома,  ни  молний,
ни каких-либо еще бурных прелюдий. Внезапно  раздался  гул,  как  от  лавины
стальных подшипников, и тучи обрушили на нас  яростный  поток  воды,  словно
вдруг распахнулись затворы большой плотины. В несколько секунд  мы  промокли
насквозь, и нас окружила стремнина, которая  обещала  сравниться  в  мощи  с
Ниагарой. По контрасту с душным и жарким ночным воздухом казалось,  что  нас
поливают струи с горного ледника, и мы стучали зубами от  холода.  Поспешили
из кустов перебраться  под  дерево  -  все-таки  укрытие  получше.  Огромные
дождевые капли долбили  листву  пулеметными  очередями;  по  стволам  бежали
ручьи.
   Мы удерживали позицию целый час, потом разведка установила, что небо  над
всем островом черным-черно и тучи явно простерлись  от  Каскад-Пиджин  через
Индийский океан до самого Дели. Было очевидно, что ни  один  уважающий  себя
крылан не станет летать под таким проливным  дождем,  а  потому  мы  собрали
мокрое снаряжение и направились обратно в гостиницу, чтобы скрыться от дождя
и комаров и поспать два-три часа. Мы твердо намеревались вернуться  к  сетям
на рассвете, когда  летучие  мыши,  возвращаясь  с  кормежки,  вполне  могли
угодить в наши тенета.
   Причудливый зеленоватый рассвет  застал  нас,  вялых,  полусонных,  подле
ловчих  сетей.  Лес   источал   жаркое   благоухание   -   точь-в-точь   как
свежеиспеченный фруктовый торт. Но как  ни  сильно  пахли  омытые  дождем  и
согр