зами, обитателем закатонового царства в прозрачном свежем  воздухе
у вершины вулкана.  Потом перевел взгляд на долину, где  под густой  пеленой
смога таился мегаполис. И мне подумалось, что кролик сумел вписаться  в свою
среду, не  вредя ей,  тогда как человек,  куда бы  ни пришел,  гадит в своем
гнезде, портит все не  только для себя, но  и  для других  созданий, которые
пытаются выжить возле него.
     Уже  и в  шестидесятые  годы было  видно, как домашний скот и  зерновые
взбираются вверх  по склонам вулканов, угрожая среде обитания кроликов,  и я
подумал,  что  пора  действовать. За  два года  отправил  одиннадцать  писем
соответствующим органам власти в  Мехико и не получил  ни одного ответа.  От
досады  несколько писем  послал заказными, чтобы не  говорили, будто  они не
дошли.  Когда  же, выйдя из себя, сам  отправился  в  Мехико,  чтобы увидеть
человека, коему адресовал свои послания,  назначенные встречи сплошь и рядом
отменялись  под каким-нибудь предлогом. Наконец я все  же застал его, но  он
категорически отрицал получение каких-либо писем от меня, хотя я показал ему
папку  с  копиями. После  чего, встав  на защиту  своего латиноамериканского
самолюбия,  изрядно  пострадавшего  от  моего  раздражения,  вызванного  его
канителью, еще долго манежил  меня,  прежде чем выдал  разрешение на отлов и
вывоз бесхвостых кроликов.
     Когда имеешь дело с бюрократией и  ее тупыми представителями, есть лишь
один способ достичь  успеха: будь холоден, как глетчер, и напирай  сантиметр
за  сантиметром,  как  тот же глетчер,  покуда не добьешься  своего.  Однако
схватка с бюрократами -- подобно схваткам с аллигаторами -- требует  отваги,
силы и времени, а времени как раз  порой и не  хватает, потому что требуется
срочное решение вопроса.  К тому же не  всегда  бюрократ  становится  камнем
преткновения.  Кто  не  знает, что мистер Бамбл  у Чарлза Диккенса сравнивал
закон с ослом,  и кто не сталкивался с законом, напрашивающимся на сравнение
с потрясающе бестолковым, умственно отсталым ослом.
     Дефицит  времени  и законотворческого здравого смысла ярко выразился  в
случае   с  приморской  овсянкой  Даски,   случае   настолько  несуразном  и
смехотворном,  что,  если бы не трагический исход, рассказ о  нем  вызвал бы
недоверчивый смех  в  любой аудитории  и  люди хвалили бы  вас за редкостный
сарказм и способность к преувеличению.
     Приморская  овсянка  Даски (о  ней  теперь приходится,  увы, говорить в
прошедшем  времени)  --  симпатичная  маленькая  птичка,  обладавшая  темным
оперением  в желтую крапинку и мелодичным голосом. Она обитала на приморских
засоленных  болотах Флориды,  но дренажные работы  и вторжение человека в ее
среду обитания привели к тому, что под конец оставалось всего  четыре особи,
притом  все  --  самцы.  Их  отловили  и  приступили  к  поиску   самки   --
безрезультатно.  Таким  образом,  единственными в  мире представителями вида
была  упомянутая  четверка  самцов.  Между  тем  поблизости жила родственная
приморская  овсянка Скотта(1),  и возникла идея скрестить самку этого вида с
овсянками Даски, с тем чтобы, скрещивая далее потомство, постепенно получить
вид, генетически неотличимый  от овсянок Даски. Казалось бы, разумный подход
к  проблеме,  требующей  безотлагательного  решения, и все  соглашались, что
стоит попытаться. Все  -- кроме Службы рыбных ресурсов и диких животных США,
федеральной организации, в чьем ведении находились уцелевшие овсянки Даски и
в чьи обязанности входило позаботиться о том, чтобы вид не вымер.
     1)  Несколько лет спустя,  исследуя ДНК приморских овсянок, установили,
что овсянка  Скотта родственно не так  близка овсянке Даски,  как  некоторые
другие  приморские виды. Однако этот факт не играет роли для моих дальнейших
рассуждений, а  только говорит о  том,  что борцам за охрану живой природы и
генетикам следовало раньше объединить свои усилия.
     Проблема заключалась  не в  финансах,  ибо  деньги  для  этого  проекта
предоставили  неправительственные  источники  (в  том   числе   американское
отделение нашего Треста), от федеральных органов  тут ничего не требовалось.
А камень преткновения был исключительно юридического свойства, как это можно
видеть  по приводимым здесь выдержкам  из  пресс-релиза Флоридского общества
имени Одюбона, который оказался гласом вопиющего в пустыне.
     ДЛЯ НЕМЕДЛЕННОГО ОПУБЛИКОВАНИЯ
     ПРОЩАЙ НАВЕКИ, ПРИМОРСКАЯ ОВСЯНКА ДАСКИ?
     Мейтленд.  Флоридское  общество  имени Одюбона  настоятельно  призывает
федеральные органы  одобрить мероприятие  по  скрещиванию, призванное спасти
для мира гены приморской овсянки Даски.
     По  словам  Питера  Родса  Морта,  председателя  Флоридского  общества,
намеченную программу следует осуществить немедленно, пока  живы содержащиеся
в  неволе  четыре  самца  овсянки  Даски...  "Мы  можем  создать  плодовитую
популяцию, чьи гены  по сути будут аналогичны генам овсянок Даски. У нас уже
есть деньги на год работы с этим проектом". Однако Морт сообщает, что Служба
рыбных ресурсов и диких животных до сих пор отказывается одобрить  программу
скрещивания. Юристы названной Службы пришли к выводу,  что потомство овсянок
Даски -- Скотта никогда не даст "чистокровных Даски", стало быть,  не  может
считаться  угрожаемым видом. А потому Служба  не  вправе расходовать на  эту
программу  деньги,  предназначенные  для  спасения угрожаемых  видов,  и  не
берется охранять выпущенных на волю гибридов Даски -- Скотта.
     "Если Служба  полагает, что нет смысла тратиться  на  сохранение  генов
овсянки Даски,-- говорит Морт,-- предпочитая  расходовать  средства на более
знатные угрожаемые  виды, мы как-нибудь переживем это решение. Однако нельзя
позволять  юристам  обрекать  посредством софизмов  овсянок Даски на  полное
исчезновение, тем более  что  есть разумная  реальная  альтернатива.  Нельзя
допустить,  чтобы  вид совершенно  исчез  лишь  потому,  что  Служба  рыбных
ресурсов  и  диких   животных   не   в   состоянии  преодолеть   собственную
бюрократическую инерцию. Короче,  мы не можем бездеятельно дожидаться, когда
одна  за  другой  вымрут  оставшиеся  овсянки  Даски.  Особенно  коль  скоро
существует альтернатива и есть средства, предоставленные частным сектором".
     Однако на этом битва  не кончилась.  В  борьбу включились Международный
совет  по  охране  птиц,  ученый  секретарь  Смитсонова   института,  видный
орнитолог и  птицевод  Диллон Рипли, и куратор Отдела  естественных  наук во
Флоридском  государственном  музее  доктор  Харди,  который написал письмо в
Вашингтон  директору  Службы  рыбных ресурсов и  диких  животных  США.  Ниже
следует  выдержка из полученного  им ответа, образец возведения  напыщенного
пустословия в ранг  нового искусства. В  скобках -- перевод бюрократического
диалекта на обычный язык и мой комментарий.
     "...Хотя ваше предложение содержит некоторые интересные возможности, мы
полагаем,  что скрещивание  овсянок  Даски с родственными приморскими видами
вряд ли оправданно по следующим причинам:
     1. Нет никаких гарантий, что скрещивание даст Даски-подобных приморских
овсянок,  способных  жить на  засоленных болотах,  служащих обителью овсянок
Даски, нет также гарантий, что гибриды будут плодовитыми. (Такое скрещивание
никогда  не  производили,  стало быть,  вы  не  можете  знать, что  из этого
выйдет.)
     2.  Скрещивание приведет  к постоянному размыванию димов овсянки Даски,
что нам  представляется нежелательным. (На языке  биологов  "дим" -- "группа
особей  с высокой вероятностью спаривания между  собой"...  Но  можно ли при
наличии всего  четырех самцов вообще говорить о  каком-то диме, тем более  о
каком-то размывании, тем более о желательности или нежелательности?)
     3.  Нам  слишком  мало  известно   о  том,  осуществимо   ли  "обратное
скрещивание" и способно ли  оно дать почти "чистокровных" приморских овсянок
Даски.  (Опять же -- вы еще не делали  никаких  попыток; и вообще  -- что вы
теряете?)
     4. Мы не считаем,  что метод  гибридизации как природоохранное средство
регенерации  конкретных  видов   совместим  с  уставом  нашей   организации.
(Насколько я  понимаю, он хочет  сказать:  "Мы предпочитаем ничего не делать
вместо того, чтобы  что-то делать,  так  как,  делая что-то,  можем  создать
прецедент и нам придется работать".)
     5. Одобрение данного  проекта создаст в области  скрещивания прецедент,
который мы не можем поддерживать. (Прецедент, явившись на свет, превращается
в  хищного  монстра,  ищущего,  кого  бы  сожрать.  Ящик  Пандоры  лучше  не
открывать. Овсянки всегда найдутся, бюрократов следует беречь.)
     Сожалею,  что  наши взгляды  на способы сохранения  приморской  овсянки
Даски расходятся. Тем не менее мы весьма  признательны за ваше предложение и
надеемся, что  вы  сможете  поддержать  задуманное  нами  мероприятие.  (Под
"мероприятием" подразумевались дальнейшие поиски самок овсянки Даски.)
     Искренне..."
     Один комментатор высказался по этому поводу еще более едко, чем я.
     "Причины   отказа   выражены    в   форме   софистических   выкрутасов,
продиктованных опасением  "создать прецедент".  Поскольку  вымирание вида --
прецедент, с которым мы будем сталкиваться постоянно, нам трудно оценить или
понять юридический  жаргон и  бюрократические  препоны, воздвигаемые  людьми
(иные из  которых  были биологами  и специалистами по охране живой  природы,
прежде  чем запутались  в сетях управленческих структур),  коим следовало бы
понимать, что к чему. Есть нечто нелепое в том, что последний удар популяции
приморской  овсянки  Даски  нанесен  именно  тем федеральным органом,  в чьи
обязанности входило не дать ей исчезнуть".
     Пока шла эта  битва, овсянки  Даски  одна за другой умирали, но  Служба
рыбных ресурсов и диких животных не расставалась с бюрократическими шорами и
стояла на своем.
     Шестнадцатого июня  1987  года умер  последний самец приморской овсянки
Даски.  Так  за сорок с небольшим  лет популяция, насчитывавшая  в сороковых
годах  больше  шести  тысяч особей,  исчезла  с лица земли из-за бездумья  и
захватнических  повадок человека в  сочетании  с идиотскими бюрократическими
замашками   несимпатичной   людской   породы,   именуемой   юристами.   Один
превосходный  молодой  журналист  завершил свою  корреспонденцию в  "Орландо
сентинел" о  кончине  овсянки  такими  словами: "Как  канарейка давала знать
шахтерам,  что  в воздухе мало  кислорода,  так  исчезновение  овсянки Даски
предупреждает о грозящей всем нам опасности".
     Таковы некоторые ситуации,  с коими мы сталкивались на фронте борьбы за
охрану живой природы, стараясь наладить размножение видов  в  неволе. Иногда
ваш  противник  --  мелкое  правительственное  учреждение,  иногда  --  один
отдельный человек  (что отнюдь  не  всегда облегчает вашу задачу). А  иногда
битва  развертывается  по всему свету, вовлекая  столько  различных людей  и
организаций, что  вы  теряете всякую надежду  чего-либо добиться.  Здесь мне
сразу  вспоминается международная  торговля дикими животными  и связанным  с
ними товаром.
     В те дни, когда я только-только учредил свой зоопарк на Джерси, меня на
одном  совещании познакомили с голландским торговцем животными,  обаятельным
человеком, который блестяще изъяснялся  по-английски и (думаю,  подобно всем
торговцам)  не  знал   никаких  моральных  мучений.   Конечно,  в  ту   пору
общественность не очень-то была осведомлена (не то что сегодня) о незавидном
положении  дикой  фауны и не  было настоящего,  действенного  международного
охранного законодательства. Правда, в некоторых странах существовало то, что
я  всегда  называл  "бумажной  охраной"  части  обитающих  там  видов,  но с
проведением законов  в жизнь дело обстояло плохо, и,  даже  если проявлялась
некая активность,  чаще всего  дело срывалось  из-за  отсутствия  средств на
необходимый  персонал  и  оборудование.  Да  и  торговцы  (подобно  нынешним
наркодельцам) неустанно изобретали новые хитрые способы обойти закон.
     Вечером, когда завершилось упомянутое совещание, голландец отыскал меня
-- обнаружив,  что я учредил зоопарк, он хотел знать, нельзя  ли продать мне
что-нибудь.  Услышал с  огорчением,  что у него  нет ничего, что я желал  бы
приобрести,  а если бы  и пожелал --  мне  это не по карману. Однако, будучи
человеком компанейским,  он засиделся  допоздна. Под  воздействием  алкоголя
голландец  становился все  более  общительным и разоткровенничался.  Надо ли
говорить, что  я, полагаясь  на  крепость своей  головы и  надеясь  побольше
разузнать, щедро подливал ему спиртного и не скупился на вопросы.
     -- Дорогой Джерри,-- говорил он (мы уже  перешли на "ты", и он  смотрел
на меня как на побратима),-- ты только пожелай, я раздобуду для тебя  любого
зверя, какие бы законы его ни охраняли.
     -- Брось  хвастаться,-- сказал я,  укоризненно улыбаясь,  как  если  бы
передо мной сидел озорной ребенок,-- ни за что не поверю.
     --  Да  нет же, Джерри, это правда,  уверяю,-- настаивал  он.-- Клянусь
могилой матери.
     -- Прими мои соболезнования по поводу кончины твоей матушки.
     --  Она жива,--  последовало опровержение.--  Но я  клянусь  могилой, в
которую она когда-нибудь ляжет. Давай, назови какое-нибудь животное, проверь
меня.
     --  Комодоский  варан,-- сразу  сказал я,  зная,  как строго эти  самые
крупные ящерицы охраняются на их острове индонезийскими властями.
     -- Пфу! -- Он  приложился  к  своему стаканчику.-- Придумай  что-нибудь
потруднее. С комодоскими варанами не будет никаких проблем.
     -- Ну и как же ты это сделаешь? -- поинтересовался я.
     --  Понимаешь,--  он  указал   на  меня  длинным  пальцем  с  аккуратно
подстриженным  ногтем,--  у индонезийцев  есть  катер,  который  патрулирует
берега острова Комодо, ясно?
     --  Знаю,--  отозвался  я,--  патруль   для  борьбы  с  контрабандой  и
браконьерством.
     Голландец кивнул и выразительно моргнул большим влажным карим глазом.
     -- А знаешь ли  ты,  какую скорость развивает этот катер? -- последовал
риторический вопрос.-- Максимум пятнадцать узлов.
     --И что?
     -- А  то, что на одном из соседних  островов живет мой друг,  чей катер
развивает тридцать пять  узлов.  Мы подходим к  Комодо, этот друг высаживает
меня  на берег.  Разумеется, мы  подкупаем островитян --  жутко криминальные
типы... Три дня отлавливаем варанов. Затем мой катер возвращается и забирает
меня. Пять раз за нами гонялись таможенники -- куда там. И получай драконов,
Европа, получай, Америка.
     Он удовлетворенно вздохнул и опустошил свой стаканчик.
     --  Ну хорошо,--  продолжал  я его  провоцировать.--  Вот  тебе задачка
потруднее. Как насчет большой панды?
     Я  был  уверен,   что  это  собьет  спесь  с  голландца,  а  он  только
снисходительно посмотрел на меня.
     --  Нет,  правда,--  назвал  бы что-нибудь потруднее! Захочешь панду --
элементарно.
     -- Ну и как же ты это сделаешь?
     -- Говорю  -- элементарно. Поймаю для тебя панду, выкрашу в черный цвет
и провезу легально как медведя. Ни один таможенник не отличит.
     Я пошел спать.
     Во времена, когда  состоялась  эта беседа с ловким голландским дельцом,
международная  торговля дикими  животными  не  регулировалась  по-настоящему
никакими  законами, несмотря на  бумажную  или  реальную  охрану животных  в
странах их обитания, которая была далека от совершенства. Отношение к судьбе
различных  видов  было  совершенно  бездушным.  Тиграм,  пятнистым   кошкам,
крокодилам и морским черепахам грозило полное  истребление  из-за  их  шкур,
кожи, панциря. Численность  тропических обезьян  сокращалась, потому что они
требовались для  экспериментов медицинским  учреждениям  в Европе и Америке.
Сотни  тысяч  птиц,   рептилий,  амфибий  и  рыбок  отлавливали  по   заказу
зоомагазинов,  и  немногие  из них  выживали, поскольку  любители  комнатной
живности ничего не смыслили в содержании своих "любимцев".
     Впрочем, с тех пор положение  несколько  изменилось к лучшему. Посвятив
десять лет изучению торговли животными, Международный союз охраны природы  и
природных  ресурсов (МСОП)  разработал  Конвенцию  о  международной торговле
угрожаемыми  видами  (КМТУВ);  в  1973   году  ее  подписало  двадцать  одно
государство,  на сегодняшний день  к ним  присоединилось еще семьдесят. Цель
Конвенции  -- контролировать  и  регулировать международную  торговлю  дикой
фауной и флорой,  а также отдельными продуктами промысла -- например, мехом,
шкурами, слоновой костью,  охраняя  виды,  коим грозит  полное  истребление.
Смысл Конвенции  не  в  том, чтобы  вовсе запретить обмен между странами при
разумном использовании  дикой фауны, а  в том,  чтобы этот  обмен эффективно
контролировался и не наносил  ущерба ресурсам.  Совсем без Конвенции было бы
худо;  правда,  беспринципные  торговцы  и  перекупщики  все  равно  находят
лазейки.  Пусть даже  одна страна  подписала Конвенцию,  у нее может найтись
сосед (или  соседи), не подписавший --  вот  вам  и канал  для  контрабанды,
поскольку таможня не вправе конфисковать животное или растение, вывозимое из
страны, не признающей КМТУВ.
     Сложная ситуация возникла, в частности, в связи с нелегальной торговлей
златоголовым тамарином из  Бразилии. Спрос на этого  прелестного  крохотного
примата в  сочетании с  тем  фактом,  что леса,  где он  обитает,  подвергли
сплошной вырубке, освобождая пространство  для сельскохозяйственных  угодий,
повлек за  собой катастрофическое сокращение  численности вида.  И вдруг, ко
всеобщему  удивлению,  один  бразильский  перекупщик предложил  для  продажи
двадцать четыре  особи, что, по всем данным,  составляло чуть ли не четверть
всей сохранившейся в мире популяции. Появление этих  тамаринов на рынке было
поистине ужасным событием. Дальнейшие исследования показали, что в зоопарках
и у  частных лиц  в  Японии, Гонконге, Франции  и Португалии  содержатся еще
пятьдесят четыре  особи.  Оказалось, что  все  они  нелегально  отловлены  в
Бразилии,  участнице КМТУВ, где формально  эти  зверьки  охраняются законом.
Пойманных тамаринов переправляли контрабандой в Гайану, где они и попадали в
руки  перекупщиков. При  этом никого из покупателей не смущало, что тамарины
не только не происходили из Гайаны -- сама вероятность обнаружить там  дикую
популяцию была  равна  возможности найти колонию  белых  медведей в  Сахаре.
Гайана тогда еще не подписывала Конвенцию, не участвовала в КМТУВ и Бельгия,
что  позволяло этим  странам действовать  по своему произволу. В итоге около
половины мировой популяции хрупкого зверька оказалось в частном владении или
в зоопарках.
     Тотчас были мобилизованы  силы  борцов за  охрану природы. Никак нельзя
было  мириться  с тем,  что столь большой процент мировой популяции  редкого
вида разбросан по всему земному шару. К  тому  же  тамарины были  нелегально
отловлены и вывезены из  Бразилии.  Желательнее  всего было  возвратить их в
Бразилию; если же это  окажется  невозможным  --  собрать вместе,  чтобы они
составили  ядро  группы  для  размножения  в  неволе.  Легче  сказать,   чем
сделать...  Безмерно любящий мар-мозеток и тамаринов Джереми оказался в гуще
этих событий.  Первым делом надлежало добиться, чтобы бельгийский перекупщик
отдал  попавших  к  нему  животных.  Естественно,  он   не  был   расположен
соглашаться, ведь он изрядно потратился, а возвращать  тамаринов бразильским
властям значило отказаться от наживы. К  этому времени  в борьбу за спасение
несчастных  тамаринов  включились,  кроме  нас,  МСОП,  Международный   фонд
любителей  диких   животных,  правительства  Бразилии  и  Бельгии,  а  также
Национальный  зоопарк в Вашингтоне.  Все мы настроились ни в коем случае  не
выкупать животных (хотя  это  было вполне возможно), ибо это могло выглядеть
так, будто  мы  смотрим  сквозь  пальцы,  даже поощря