была  освещена только икона  -  светло-желтым
светом  горящих  лампадок.  Сейчас  же  внутренность храма  была  расцвечена
десятками  живых  бело-зеленых  фонариков  -   влетевших  в  открытые  двери
светлячков.  Они ползали по стульям и стенам, передвигаясь с одного места на
другое, словно мерцающие звездочки. Несколько насекомых опустилось на икону,
превратившись в сияющую оправу из драгоценных камней.  Околдованный дивным и
необычным зрелищем,  я  простоял так  очень  долго,  но  потом,  боясь,  что
светлячки погибнут в закрытой часовне,  потратил битых полчаса на то,  чтобы
отловить их  сачком и  выдворить на улицу.  Завершив изгнание светлячков,  я
подумал о том,  что богоматери, должно быть, было жаль расставаться со столь
изысканным украшением.
     Вернувшись из часовни,  мы увидели Джонатана, который с виноватым видом
держал в руке кусочек оконного стекла.
     - Взгляните,  -  сказал он,  показывая нам кусок стекла.  -  Я  пытался
заглянуть в  окно  с  заднего фасада,  а  оно  выпало прямо  на  меня.  Если
просунуть в дыру руку, можно открыть окно и проникнуть внутрь.
     Я вздохнул.
     - Не  знаю  точно,  какое  наказание  предусмотрено греческим уголовным
кодексом за  попытку  влезть  в  чужой  дом,  но,  думаю,  никак  не  меньше
нескольких лет, а греческие тюрьмы, уверяю тебя, не слишком комфортабельны.
     - Мне кажется,  если мы потом вставим стекло на место,  - сказала Ли, -
никто ничего не узнает.
     - А что,  если хозяин прибудет в тот момент, когда мы проникнем внутрь?
- возразил я.
     - Чему быть,  того не миновать,  -  ответил Джонатан. - По крайней мере
успеем снять сцены на веранде.
     Итак,  мы  вошли  в  дом.  Наше  настойчивое стремление попасть  внутрь
объяснялось двумя вескими причинами.  Во-первых, Джонатан хотел заснять меня
и  Ли,  выглядывающими из  всех  окон на  всех этажах и  выходящими из  всех
дверей,  а во-вторых, для проведения вечерних и ночных съемок нам необходимо
было подключиться к электрической сети. На все это ушла масса времени, и так
как  было уже  поздно,  мы  сложили оборудование,  заперли дом и,  аккуратно
вставив на место стекло, отправились ночевать в "Корфу-Палас".
     Черепахи по-прежнему жили в ванной.
     Следующее утро у  нас  выдалось свободным,  так  как  Паула и  Джонатан
отправились на таможню вызволять из-под ареста гусениц.  Чтобы у читателя не
возникло недоумения,  спешу пояснить суть дела.  Съемки на Корфу пришлись на
такое время,  когда гусеницы уже  давно превратились в  бабочек (по  крайней
мере,  те их виды, которые мы собирались снимать). Поэтому мы были вынуждены
импортировать  гусениц  из  Англии  со  специальной  фермы,  на  которой  их
разводят.  Представьте себе реакцию таможенников, когда, настояв на вскрытии
показавшегося им подозрительным ящика, они обнаружили гусениц перламутровки,
капустницы  и  парусника,  с  невозмутимым  видом  облепивших  свои  любимые
растения и преспокойно их поедающих!  Зрелище,  даже для привычных ко всяким
неожиданностям жителей Корфу,  из ряда вон выходящее. Попытки Энн объяснить,
что  все  эти  виды  гусениц обитают на  острове,  не  встретили со  стороны
таможенных властей  никакого сочувствия.  Зачем,  спрашивали они,  если  эти
гусеницы водятся на Корфу,  следовало входить в  такие расходы,  ввозя их из
Англии?  Объяснять  все  тонкости  съемок  фильмов  о  животных  сотрудникам
греческой таможни было  бесполезно.  Далее  дело  приняло совсем неожиданный
оборот.  В таможенниках вдруг взыграла национальная гордость.  Почему,  если
такие же  точно гусеницы в  изобилии водятся на Корфу,  мы не используем их,
вопрошали они.  Может  быть,  считаем  их  хуже  английских?  Греция  всегда
славилась своими  гусеницами -  они  отвечают лучшим  мировым образцам.  Так
зачем  ввозить английских гусениц (весьма сомнительных достоинств),  к  тому
же, быть может, больных какой-нибудь нехорошей болезнью, которая вызовет мор
среди местных гусениц?  К полудню,  после горячих дебатов выведенные из себя
Джонатан,  Энн и Паула вынуждены были в письменном виде подтвердить, что все
до  единой  гусеницы  были  лично  осмотрены Королевской коллегией хирургов,
Королевской   коллегией   ветеринарных  хирургов,   министерством  сельского
хозяйства и  Лондонским зоологическим обществом.  Были также даны письменные
гарантии о  выплате крупных страховых сумм греческому правительству в случае
гибели хотя  бы  одной (бесспорно,  лучшего качества) корфиотской гусеницы в
результате общения с  английскими.  С нас взяли торжественное обещание,  что
английские гусеницы не  будут вступать ни  в  какие сношения с  корфиотскими
(дабы  не  распространять на  них  своего  дурного влияния) и  сразу  же  по
окончании съемок будут все до  единой моментально выдворены за пределы Корфу
и  отправлены обратно в  Англию,  где  им  и  надлежит вне всякого сомнения,
превратиться впоследствии во  второсортных бабочек.  Когда все  формальности
были   утрясены,   вконец   измочаленная  тяжкой   борьбой  троица   победно
возвратилась в отель с коробкой британских гусениц.
     В  полдень  мы  снова  отправились на  виллу.  Благодаря  вмешательству
каких-то  таинственных сил вновь случайно выпало оконное стекло,  мы открыли
дом  и  начали  съемки.  Гусеницы,  как,  впрочем,  и  большинство животных,
партнеры довольно никудышные. Они либо застывают, словно музейные экспонаты,
на одном месте,  либо начинают так оголтело скакать по растению,  что камера
не успевает их заснять.  Покончив с  гусеницами,  мы переключились на других
насекомых,  которых Энн,  Ли и я усердно собирали в течение нескольких дней:
жуков-скакунов,  скарабеев, цикад и прочих. Все они были аккуратно рассажены
по банкам и спичечным коробкам.  Во времена моего детства,  когда мы жили на
Корфу,  у  меня не  было таких прекрасных приспособлений для ловли животных,
какими  пользуются  современные  натуралисты,   но,   как  говорится,  нужда
заставит,  и потому изобретательность моя была поистине безгранична. В нашем
доме не пропадало ни одной банки или склянки; картонные коробки, равно как и
жестянки,  ценились на  вес золота.  Но лучше всего были спичечные коробки -
легкие и компактные,  они были удобным вместилищем для моих живых трофеев. В
моем распоряжении одновременно находилось несколько сотен таких коробков;  я
брал их с  собой в походы и возвращался с полным уловом,  напоминая бродячий
мини-зверинец.  Правда,  иногда случались и  всякого рода казусы.  Я  хорошо
помню тот день,  когда случайно оставил один из  своих коробков на  камине и
мой  старший брат  (мягко говоря,  не  разделявший моих увлечений животными)
открыл его, чтобы прикурить, и в этот момент ему на руку выползла обвешанная
детенышами скорпиониха.  Думаю,  излишне описывать, что за этим последовало.
Возвращаясь  к  спичечным  коробкам,  замечу:  мне  было  приятно,  что  мое
изобретение не утеряло своей актуальности и  по сей день,  оказав нам помощь
при съемках фильма.  Что же  касается обитателей спичечных коробков,  то они
проявляли удивительную непонятливость -  то падали с  цветов,  на которые их
сажали, то, не сказав ни слова, расправляли крылышки и улетали. Наконец день
начал  гаснуть,  что  (правда,  с  большой  неохотой) пришлось признать даже
нашему режиссеру;  тогда  мы,  забрав с  собой  наших  второсортных гусениц,
возвратились в город.
     Черепахи по-прежнему жили в ванне.
     Наступившее утро было (как ему и  полагалось) солнечным,  с  безмятежно
голубым небом.  Когда мы заканчивали затянувшийся завтрак, появился сияющий,
как никогда,  Джонатан.  Заказав свой обычный скромный завтрак, состоящий из
овсяной каши,  кофе,  тостов,  джема,  колбасы,  бекона,  яичницы,  жареного
картофеля и  десерта  в  виде  фруктового салата  со  взбитыми сливками,  он
откинулся на стуле и одарил нас лучезарной улыбкой.
     - Сегодня,  -  возвестил он  голосом доброго волшебника,  собирающегося
выполнить ваше заветное желание,  -  мы будем снимать змею. А Жан-Пьер будет
нам помогать.
     - Ты имеешь в виду желтопузика? - спросил я.
     - Да, именно его.
     - Должен заметить,  что ты неправильно называешь желтопузика змеей.  На
самом деле это большая безногая ящерица.
     - А  на  вид  -   просто  вылитая  змея,   -  не  соглашался  Джонатан,
раздосадованный очередным надувательством со стороны матушки-природы.
     - И  тем  не  менее у  него  имеются рудиментарные конечности;  а  если
неосторожно взять его за хвост, то он отвалится, как у всех ящериц.
     - Боже мой,  -  ужаснулся Джонатан,  -  не  хватало еще,  чтобы у  этой
чертовой твари  посреди эпизода отвалился хвост.  Господи,  почему  я  такой
несчастный?
     Захватив Жан-Пьера и  рептилию,  мы отправились в  выбранную Джонатаном
оливковую  рощу,  которая  показалась  ему  самой  живописной  (хотя  какими
критериями он руководствовался в своей оценке,  я так и не смог понять - все
оливковые рощи на Корфу в высшей степени живописны). По дороге я предупредил
его, что желтопузик движется со скоростью, близкой к скорости света, поэтому
съемочную площадку следует устроить с таким расчетом,  чтобы его легко можно
было поймать. Джонатан уверил меня, что он нашел именно такое место. К моему
удивлению,  он  сказал правду.  Когда  мы  приехали,  я  увидел идущую вдоль
оливковых зарослей,  вытоптанную ослами тропинку, заключенную с обеих сторон
в сложенную из камней изгородь, так что образовался извилистый желоб, вполне
подходящий для выгула змей, хотя вовсе для этого не предназначавшийся.
     - А теперь,  -  сказал Джонатан,  -  ты и Ли, начав путь от этой оливы,
дойдете до того куста, где неожиданно увидите желтопузика и поймаете его.
     - Погоди,  -  возразил я.  - Пока мы будем идти эти пятьдесят ярдов, он
будет уже в пяти милях отсюда.
     - Хорошо, что же ты предлагаешь? - спросил он.
     - Его надо выпустить, когда мы подойдем к кусту, - сказал я.
     - А как это сделать? - спросил Джонатан.
     Я  посмотрел вперед,  туда,  где  должна была состояться предполагаемая
поимка.  В  этом месте дорожка делала поворот,  а  вместе с ней изгибалась и
стена, образуя небольшую выемку.
     - Если кто-нибудь спрячется в этой нише,  он сможет выпустить рептилию,
как только мы подойдем, - предложил я.
     - А кто будет этот "кто-нибудь"? - спросил Джонатан.
     - Я,   -  сказал  Жан-Пьер,  змеелюб-управляющий  отеля  "Корфу-Палас",
раздетый по пояс и готовый тут же приступить к делу.
     - Отлично,   -   согласился  Джонатан.   -   Отправляйтесь  туда,  надо
посмотреть, как это будет выглядеть.
     Взяв  сумку с  желтопузиком,  Жан-Пьер  послушно потрусил по  дорожке к
указанному месту и вжался в стенную нишу.
     - Так  не  пойдет.  Вас  видно,  -  крикнул Джонатан.  -  Надо  немного
пригнуться.
     Без возражений Жан-Пьер присел на корточки.
     - Нет,  опять  нехорошо,  -  снова  закричал Джонатан.  -  Теперь видна
голова. Ложитесь.
     Управляющий "Корфу-Паласа" лег на  землю лицом вниз позади стены.  Если
бы  постояльцы отеля  могли  его  сейчас  видеть,  репутация его  здорово бы
пострадала.
     - Прекрасно,  - обрадовался Джонатан. - Оставайтесь в таком положении и
не забудьте выпустить змею, когда Джерри и Ли подойдут поближе.
     Итак,  Жан-Пьер лежал в  позе,  подсказанной ему режиссером,  а  мы тем
временем провели две небольшие репетиции.  Затем началась съемка. Желтопузик
был выпущен в самый подходящий момент и,  к моему большому удивлению,  повел
себя исключительно примерно.  Он  пересек нам путь и  свернулся в  кольцо на
кочке под стеной, откуда его легко можно было достать без риска оторвать ему
хвост. Тут же поднялся и Жан-Пьер - спина в поту, грудь и живот в пыли, зато
на  устах гордая улыбка.  Мы  сняли желтопузика крупным планом,  показав его
блестящее тело  с  чешуей,  похожей  на  бронзовую черепицу,  зачатки задних
конечностей,  изящную головку с  прекрасными выразительными глазами и  ртом,
сложенным в  кроткую улыбку.  Затем мы его отпустили и  еще долго следили за
плавным,  точно масляным,  скольжением сквозь кусты.  К этому времени начало
смеркаться и  мы,  вкусив  освежающей,  розовой,  словно  облако на  закате,
арбузной  мякоти,  упаковали оборудование и,  захватив  с  собой  уставшего,
пыльного,  разгоряченного,  но счастливого своим удачным кинематографическим
дебютом управляющего, тронулись в обратный путь.
     Черепахи все еще жили в ванне.
     На следующее утро Джонатан, по обыкновению занятый усердным поглощением
обильной трапезы, вновь пребывал в отличном настроении.
     - А сегодня,  -  провозгласил он,  дожевывая яичницу с колбасой,  -  мы
отправляемся снимать на озеро... как его... а, да, Скоттини.
     - И кого же мы будем там снимать? - спросил я.
     - Превосходных черепах, - радостно сообщил он.
     - Превосходных черепах? - недоверчиво переспросил я.
     - Да,  -  подтвердил он, но, заподозрив в моем вопросе какой-то подвох,
заволновался. - Они по-прежнему находятся у вас, не так ли?
     - А где же им еще быть,  - ответил я. - Мне даже кажется, что ванну без
черепах даже и ванной назвать нельзя.
     - Вот и хорошо,  -  успокоился Джонатан.  -  А то я боялся,  как бы они
куда-нибудь не делись.
     - К несчастью, они все еще там, - ответил я.
     - Тогда  я  скажу,  что  вам  предстоит сегодня  сделать.  Мы  намерены
запечатлеть тебя и Ли на берегу озера,  где ты будешь рассказывать ей, как в
детстве ловил там всякую всячину.  В это время мы покажем лягушек, тритонов,
пойманного Жан-Пьером ужа и  перейдем на  черепах.  Тут ты начнешь объяснять
ей, как просто их поймать.
     - Прошу прощения,  -  прервал я  его.  -  Ты когда-нибудь видел бегущую
черепаху?
     - Ну,  это  пустяки,  отмахнулся  Джонатан,  не  прореагировав  на  мой
каламбур.  -  В  конце концов,  у  нас их  целых восемь штук.  И  уж одна-то
непременно окажется пенсионеркой,  которой  по  рангу  положено двигаться не
спеша.
     Джонатан пребывал в  фанатической убежденности,  что  рано  или  поздно
найдется животное, которое подчинится его приказаниям. В течение всех съемок
он свято верил в  непогрешимость этого принципа,  хотя жизнь столь же упорно
доказывала обратное.
     - По-моему,  среди них нет ни одного пенсионера,  -  вполголоса сказала
мне Ли.  -  Когда мы вытаскиваем их из ванны, чтобы принять душ, они мечутся
по полу как угорелые.
     - Мне это известно,  -  ответил я.  -  Но  не  будем до поры до времени
подрывать святую веру Джонатана в матушку-природу.  Как знать,  может на сей
раз произойдет чудо?
     Так  начался  великий  черепаший день.  Черепах  вытащили из  ванны  (к
несказанному облегчению убиравшихся в  нашем  номере горничных),  посадили в
специальный сосуд и  в сопровождении трех машин отправили на озеро.  В одной
из машин находился Жан-Пьер,  окрыленный своим вчерашним кинематографическим
успехом с  желтопузиком и  собирающийся закрепить его сегодня с  ужом.  День
выдался необычайно жарким,  и мы очень обрадовались,  когда дорога нырнула в
тенистую,  шелестящую глубину густых оливковых зарослей.  В  дни моей юности
эти  заросли были для меня неким магическим местом.  Для взрослых,  гуляющих
меж   огромных,    с   зияющими   ранами   дупел   стволов,    под   пологом
серебристо-зеленой листвы, оливковые рощи были просто живописной местностью,
дарующей спасительную прохладу;  для меня же они были кладом,  из которого я
черпал живые сокровища. Мириады отверстий в коре деревьев служили прибежищем
для разнообразных существ -  от сплюшки обыкновенной и  сони до крапивника и
черных крыс.  В  определенное время года  можно было  видеть выбирающихся из
земли и  ползущих вверх по  стволам странных,  горбатых пучеглазых созданий.
Через какое-то  время кожа на их спинах лопалась,  и  медленно,  с  огромным
трудом  из  футляра  выбирались орехово-коричневые с  серебряными крылышками
цикады -  предвестницы лета,  заставляющие весь остров звенеть от  их песен.
Меж корней олив можно было найти многоножек длиной с  карандаш и среброкожих
с  зелеными пятнышками жаб,  напоминающих средневековые карты со  спутанными
очертаниями континентов.  Повсюду  сновали  насекомые:  бабочки,  муравьиные
львы,  божьи коровки,  хрупкие мушки с кружевными крылышками,  откладывающие
яйца в пазухе между черенком листа и стеблем;  попадались пары иссиня-черных
жуков-скарабеев,  скатывающие свои экскременты в  шары и  закапывающие их  в
землю в  качестве инкубаторов для будущего потомства.  Кто-то однажды сказал
мне,  что  не  понимает,  что необыкновенного можно найти под оливами -  они
такие скучные и  неинтересные.  Для  меня  же  это  был  полный бесконечного
множества живых существ огромный дом,  превращавшийся весной в море цветов -
казалось будто  кто-то  опрокинул ящик  с  красками среди огромных,  темных,
искривленных стволов. Разве такое можно назвать скучным и неинтересным?
     Наконец  каменистая дорога  пошла  под  уклон  и  мы  выехали на  берег
Скоттини - круглого, неглубокого, ярко-зеленого от водорослей озера площадью
около семи-восьми акров.  Озеро было  со  всех сторон окружено деревьями,  а
посредине  высился  довольно  большой,  заросший  тростником остров.  Как  и
оливковые  рощи,   озеро  на   первый  взгляд  могло  показаться  скучным  и
безжизненным.  На  самом  же  деле  это  огромный мир,  в  глубинах которого
метались,  толкались,  плавали, крутились, извивались самых невероятных форм
микроскопические существа,  устрашающего  вида  личинки  стрекоз,  маленькие
рыбешки,  тритоны,  лягушки, змеи и пресноводные черепахи. Вспоминается мне,
как однажды,  давным-давно,  я  отправился на  озеро и  целый день занимался
сбором экспонатов для  моей  коллекции;  улов  оказался столь  богатым,  что
вскоре все взятые из дома емкости оказались занятыми, и чтобы унести все мои
трофеи, пришлось снять одежду, так что домой я явился в прямом смысле голым,
к  глубокому огорчению мамы.  После того  как  Джонатан,  побегав по  берегу
взад-вперед,  нашел подходящее место,  установили кинокамеры и начали съемку
эпизода,  в  котором главным действующим лицом был уж.  Наш укротитель змей,
забыв обо всем на свете, босиком, с закатанными штанами, обнаженный по пояс,
вытанцовывал по  колено  в  жидкой грязи,  пытался скорректировать поведение
красавца-ужа  с  учетом  требований режиссера.  Уж  безупречно выполнил свою
задачу:  прополз по  грязи,  потом по траве и  наконец пустился вплавь через
озеро,  высоко держа над водой крупную красивую голову и  оставляя за  собой
V-образный след мелкой ряби.
     - А  теперь займемся piece de resistance*,  -  весело заметил Джонатан,
окончательно потерявший голову  после  успеха  с  ужом.  -  Итак,  черепахи.
Кто-нибудь из помощников сейчас положит их на травянистом берегу, а ты и Ли,
проходя мимо,  увидите загорающих черепах,  подкрадетесь и схватите одну,  а
две другие прыгнут в озеро.
     ____________
     * Piece de resistance - здесь "гвoздь программы" (фр.).

     - Ты  и  до одного не успеешь сосчитать,  а  они уже будут в  озере,  -
заметил я.
     - Все равно, давайте попробуем, - упрямился Джонатан.
     Вытащили трех черепах,  и Жан-Пьер отнес их на указанное место,  а мы с
Ли заняли исходную позицию.
     - Внимание, мотор! - скомандовал Джонатан.
     Жан-Пьер отпустил черепах и отскочил назад, чтобы не попасть в кадр. Мы
с  Ли  сделали шаг  вперед.  Черепашья троица  сорвалась с  места,  не  хуже
гоночных машин в Ле Манс,  в одно мгновение скатилась вниз и камнем ушла под
воду.
     - Проклятье, - резюмировал Джонатан. - Придется держать их подальше.
     - Не забудь, что осталось только пять штук, - уточнила Ли.
     - Давайте попробуем следующую тройку,  - сказал Джонатан. - На этот раз
все должно получиться как надо.
     Еще  три черепахи были отнесены подальше от  озера,  и  Жан-Пьер крепко
держал их до тех пор, пока не раздалась команда "мотор".
     На сей раз черепахи вели себя по-иному.  Вероятно,