их криков и
взмахов  многих  крыльев.  Передав  фонарь Андрае,  я  взял  сачок  и  после
нескольких  попыток поймал  им  четырех летучих мышей. Они  мне нужны были в
качестве музейных экспонатов, так как сохранить этих маленьких насекомоядных
и  доставить их  живыми  в Англию мне бы конечно  не удалось. Размах крыльев
этих  мышей  около  восьми дюймов,  у них  жирное, покрытое  мехом  туловище
величиной  с грецкий  орех. Больше всего поразили меня  их головы, которые я
рассматривал  при  свете  фонаря. Большие, похожие на  лепестки цветов, уши,
казавшиеся прозрачными  при свете фонаря, отчетливо выделялись на голове. Но
носу у них не было  никакой растительности, бугры,  канавки и наросты на  их
мордочках   создавали   впечатление  замысловатого  барельефа,  похожего  на
миниатюрный  герб тюдоровской Англии. Выпуклые  маленькие глазки блестели, в
приоткрытых ртах выделялись яркие белые зубы.
     Затем мы начали  искать  более  крупных  представителей летучих  мышей,
питающихся не  насекомыми, а  плодами,  так называемых летучих лисиц. Поиски
наши не увенчались успехом, мы вскоре отправили  Даниеля  с сетями наружу, а
через  некоторое время и сами последовали за ним. Когда я  выполз, щурясь  и
моргая от яркого света, Плотник бросился помогать мне подняться на ноги.
     -- Добрый день! -- сказал он таким тоном, словно я вернулся из далекого
путешествия.
     -- Ты думал, что меня схватили злые духи, Плотник?
     -- Нет, сэр, но иногда в этом месте можно встретить хищных зверей.
     -- А злых духов?
     -- Иногда и злых духов,--согласился он.
     Появился  Андрая,  исцарапанный  и  грязный;  мы  присели  отдохнуть  и
погреться немного на солнце после холодной пещеры.
     -- А где Элиас? --спросил я, заметив его отсутствие.
     -- Он пошел в лес искать другую пещеру,--ответил Плотник.
     -- Разве здесь есть еще и другая пещера?--сразу заинтересовался я.
     -- Возможно,  что  Элиас  что-нибудь  и  найдет, --  с явным недоверием
ответил Плотник.
     Сомнения  Плотника не оправдались.  Элиас  вернулся и  сообщил, что  на
расстоянии полумили есть пещера, значительно больше только что исследованной
нами, и что в ней тоже находится много летучих  мышей. Мы вскочили и  быстро
пошли за Элиасом.
     Вторая  пещера действительно оказалась крупнее первой; она находилась в
глубине большого  высокого холма, и вход в нее  был почти  совершенно закрыт
растительностью.   Длина  пещеры  достигала   семидесяти  ярдов,  высота  ее
составляла  по  меньшей  мере  тридцать  футов.  Потолок был  покрыт  густым
колышущимся слоем летучих мышей,  оглашавших пещеру  громким,  пронзительным
писком:  это  были  летучие  мыши,  питающиеся  плодами.  Обрадовавшись,   я
поздравил  Элиаса  со счастливой  находкой. Вскоре  выяснилось,  однако, что
поймать летучую мышь в этой пещере отнюдь не просто. Наши сачки не доставали
до  высокого  потолка, вход  в пещеру  был  слишком  велик,  и  мы  не могли
перекрыть его сетью. После продолжительных размышлений мы  составили наконец
план  действий. Двое охотников  отправились в лес и  срубили там по молодому
деревцу длиной около двадцати футов: деревца эти очистили от сучьев, оставив
только на  самой  верхушке по нескольку  веток с листьями. Мы закрыли  сетью
часть  входа,  после чего  я  велел охотникам  приготовить небольшие  мягкие
сумки. Подойдя  затем к входу, я  направил  свое ружье горизонтально в глубь
пещеры  и  выстрелил  одновременно  из  обоих  стволов.  Оглушительный   шум
выстрелов и перекаты  эха вызвали в пещере страшный  переполох. Все  летучие
мыши,  а  их было  внутри не  меньше пятисот, сорвались с места  и с криками
начали  метаться по  пещере.  Хлопанье  их крыльев  напоминало  громкий  шум
разбивающихся  о береговые скалы морских  волн.  Убедившись, что потолок  не
обрушился от  выстрелов, мы ворвались в пещеру. Летучие мыши тучами носились
по пещере, почти касались нас, обдавая ветром, вызываемым взмахами крыльев.
     Мы  принялись  за работу  и начали  энергично  размахивать  срубленными
жердями. Попытки задеть ими  летучих мышей  не удавались,  так как они легко
ускользали от  палок.  Выбрав  место,  где  мышей было  особенно  много,  мы
добивались того, что  неочищенные от веток верхушки наших  жердей сбивали на
пол  несколько зверьков. Отбросив жерди,  мы кидались к ним  прежде, чем они
успевали снова подняться в воздух. Полученные ими удары,  нанесенные ветками
и  листьями,  не были  слишком  сильными,  но их  было достаточно,  чтобы на
несколько секунд заставить  мышей сесть на пол.  Но и в этом  положении  они
проявляли  исключительное  проворство,  и  нам  с  большим  трудом  удалось,
спасаясь  от  их  острых и длинных зубов.  загнать несколько летучих мышей в
приготовленные для этой цели мешки.
     В  течение сорока пяти минут мы непрерывно преследовали летучих мышей и
поймали двадцать пять  зверьков. К  этому  времени  некоторые мыши  покинули
пещеру  и повисли на  окрестных  деревьях,  подобно дрожащим  черным плодам.
Оставшиеся  в  пещере успели  понять, что, вернувшись к  куполу пещеры,  они
будут недосягаемы  для нас. Я решил, что для начала  мне  хватит  и двадцати
пяти экземпляров и дaл команду прекратить охоту. Выйдя из пещеры, мы присели
отдохнуть, закурили  и стали смотреть, как повисшие на деревьях летучие мыши
одна  за  другой  отрывались  от   ветвей  и  исчезали   в  темноте  пещеры,
присоединяясь к своим возбужденным сопленникам. Вероятно, за  столетия жизни
колонии летучих  мышей  в этой  пещере  впервые  им пришлось испытать  такие
неприятности, как  сегодня.  Вероятно также,  что пройдет еще много времени,
прежде чем такая неприятность снова повторится. Учитывая это, можно считать,
что летучие мыши ведут на редкость счастливую жизнь. Целыми днями спят они в
темной,  прохладной   и  безопасной  пещере.  Вечером,  проголодавшись,  они
большими группами  выскакивают наружу,  летают в лучах заходящего солнца над
позолоченными вершинами деревьев, садятся на ветки и, пока темнота окутывает
лес,  наслаждаются прекрасными спелыми плодами. С рассветом они возвращаются
в  пещеру,  насытившиеся,  с  пятнами  засохшего  фруктового сока на шкурке,
спорят и ссорятся из-за лучших мест на потолке и постепенно засыпают: солнце
снова поднимается над деревьями,  под  его благодетельными лучами  вырастает
новый урожай плодов для следующего ночного пиршества.
     Когда мы уходили, деревья уже  отбрасывали  на землю длинные  тени. Я в
последний раз взглянул  на  пещеру.  В стене обрыва  зияло черное отверстие,
откуда уже вылетали  первые группы летучих мышей и взмывали высоко в воздух.
Сначала  редкие, эти  группы  становились все  многочисленнее  и  постепенно
слились  в сплошной поток, казавшийся на  далеком расстоянии  струйкой дыма.
Спотыкаясь в сгущавшейся темноте леса, мы слышали высоко над нашими головами
звонкие крики отправившихся на поиски пищи летучих мышей.


ГЛАВА IV
     Ночью в лесу
     В   результате   проведенных  нами   на  охоте  дней  и  исключительной
старательности  жителей  окрестных  деревень  клетки  в  моем  лагере  скоро
оказались переполненными, и я  стал  целые дни уделять уходу за животными. Я
мог  располагать для прогулок лишь тем временем,  которое  оставалось у меня
после окончания дневной работы, поэтому мы начали охотиться  ночью при свете
фонарей. Из  Англии я привез четыре больших  фонаря,  к  ним  я  добавил еще
четыре фонаря, приобретенные  в Камеруне.  Обеспеченные таким обилием света,
мы бродили  по лесу обычно с  двенадцати до  трех часов ночи и поймали в эти
часы множество таких  ночных животных, которых мы вряд ли  обнаружили  бы  в
другое время суток.
     Лес ночью  резко  отличается от леса при дневном  освещении. Все  живое
бодрствует,  то и дело  где-нибудь  на дереве  сверкают  чьи-то  раскаленные
глаза, из зарослей  все  время доносятся шорохи  и крики.  Свет фонаря часто
падает на  раскачивающиеся, подергивающиеся лианы -- в ста пятидесяти  футах
над  нашими головами  какое-нибудь животное задело  их  в  своем движении. С
шумом падают на землю спелые плоды и сухие ветки. Цикады, которые  как будто
не  спят  ни  днем, ни  ночью,  оглашают лес своим звоном, время от  времени
невидимая большая птица громко выкрикивает прокатывающееся по лесу: "Карр...
каррр... карр". Обычными для ночного леса звуками являются крики Dendrohyrax
dorsalis. Вначале мягкий пронзительный свист разделяется правильными частыми
интервалами, затем интервалы становятся все короче, пока все  не сливается в
непрерывый  громкий и  резкий свист. Совершенно неожиданно,  в момент, когда
свист  кажется нестерпимо  пронзительным,  он  резко  обрывается,  и  воздух
доносит лишь звуки замирающего эха. В лесу также очень много лягушек и  жаб.
С наступлением темноты начинаются безумолчные крики, кваканье, свист,  треск
и  щебет. Все это доносится отовсюду -- начиная с вершин высочайших деревьев
и  кончая  маленькими  расщелинами под  скалами  на  берегах  многочисленных
ручьев.
     При ночной охоте расстояния в лесу представляются по меньшей мере в два
раза  большими, чем  днем. Мы  движемся под огромной, шуршащей крышей,  и за
пределами круга света,  отбрасываемого фонарями, стоит непроницаемая  черная
стена. Только в  маленьком радиусе от источника света можно различать цвета.
При свете фонаря  многое выглядит иначе, чем днем; листья и трава, например,
приобретают воздушный, золотисто-зеленый оттенок. Создается впечатление, что
мы бродим в глубинах  подводного  мира, где в течение тысячелетий  не бывает
солнечного   света.  Жалкий  свет  наших  фонарей  показывает  нам   участки
чудовищных,  извивающихся  корней  и  блеклую  окраску  листьев. Серебристые
мотыльки, подобно стайкам крошечных рыбок, группками порхают вокруг фонаря и
исчезают  во мраке. Воздух в лесу  тяжелый и сырой; поднимая  фонарь кверху,
можно заметить,  как слабые  струйки тумана обвиваются вокруг ветвей и лиан,
просачиваются через сплетение стволов  и веток. Все представления о формах и
размерах   оказываются   ошибочными,   высокие   стройные  деревья   кажутся
бесформенными   обрубками,  корни  их  извиваются   и   петляют  при   нашем
приближении, словно стремясь скрыться в темноте; иногда я готов  был принять
их за живые существа. Все вокруг было таинственно, очаровательно и страшно.
     Первый ночной поход, который я совершил с Андраей  и Элиасом, мы начали
рано,  так  как  Элиас   хотел  повести  нас   к  берегам   большого  ручья,
находившегося  далеко  от  лагеря. Он  уверял  меня,  что там  можно поймать
речного  зверя.  Я не  знал,  что  имел в  виду Элиас,  так как название это
местные охотники применяют  очень  широко, относя его  в равной  мере как  к
гиппопотаму, так и к  лягушке. От Элиаса я мог узнать только, что это "очень
хороший зверь" и что я буду рад,  если  мы его поймаем. Мы прошли около мили
по  тропинке,  ведущей  к лесу, и оставили  уже  позади последнюю  банановую
плантацию, когда Элиас внезапно остановился, и я, не удержавшись, налетел на
него. Элиас направил  фонарь к верхушке небольшого, футов  на сорок, дерева.
Он обошел дерево кругом, светя фонарем  из разных положений и что-то бормоча
про себя.
     -- В чем дело, Элиас? -- спросил я хриплым шепотом.
     -- Кролик, сэр, -- последовал странный ответ.
     -- Кролик,.. ты в этом уверен, Элиас?
     -- Да, сэр, конечно кролик.  Он забрался на дерево; видите его глаза за
тем сучком?
     Разглядывая при свете  фонаря верхушку дерева, я  лихорадочно ворошил в
своей памяти  все сведения  о фауне  Камеруна.  Я был  уверен, что ни разу в
описаниях местной фауны не  встречались кролики; больше того, я был убежден,
что ни в одной части света кролики не лазают по  деревьям. Каким  же образом
кролик, если  он даже и появился в Камеруне, мог забраться на верхушку этого
дерева? Разглядев две рубиново-красные точки, я  направил  на  них  фонарь и
увидел "кролика". Высоко над нами на ветке спокойно сидела и облизывала свои
усики серая крыса.
     -- Элиас, это крыса, а не кролик.
     Я   был   доволен,   что  мои  зоологические   познания   не  оказались
опровергнутыми. Я боялся, что открытие лазающих по деревьям кроликов вызовет
в зоологической науке большое волнение.
     -- Крыса, сэр? Мы зовем ее кроликом.
     -- Можем мы ее поймать, как ты думаешь?
     -- Да, сэр. Вы и Андрая обождете внизу, а я поднимусь на дерево.
     Мы  навели  фонари  на  крысу, а Элиас  исчез  в темноте. Вскоре легкое
покачивание  дерева  дало  нам  знать,  что Элиас  полез  по  стволу.  Крыса
встревоженно  посмотрела вниз, отбежала к краю ветки, на которой она сидела,
и  снова посмотрела вниз.  Голова  Элиаса  показалась среди листьев в полосе
света от фонарей под той самой веткой, где сидела крыса.
     -- В какой стороне, сэр? -- спросил Элиас, щурясь от света.
     -- Выше, с левой стороны.
     Пока мы  выкрикивали  указания, крыса быстро  соскользнула  по  лиане и
опустилась на ветку футах в пятнадцати ниже Элиаса.
     -- Она убежала, Элиас! -- закричал Андрая. -- Она теперь под тобой!
     Медленно, прислушиваясь к нашим указаниям, Элиас спустился до ветки, на
которой   находилась  крыса.  Зверек  в   это  время  спокойно  облизывался,
заканчивая  свой  туалет.  Элиас  начал  осторожно  продвигаться  по  ветке,
готовясь схватить  крысу.  Та  искоса  следила  за  ним,  подождала, пока он
подкрался ближе,  и  вдруг  стремительным  броском  метнулась  в воздух.  Мы
проводили ее взглядами  и  увидели, как она скрылась в  мелком кустарнике. В
это  время  сверху  послышался треск, испуганный возглас, затем  мы услышали
глухой стук падения тяжелого тела. Подняв фонари, мы обнаружили исчезновение
Элиаса; мы нашли его в кустах у подножия дерева, он  потирал ушибленную ногу
и  жалобно стонал. При ближайшем рассмотрении оказалось, что Элиас отделался
легкими царапинами: успокоив его, мы продолжали путь.
     Некоторое  время  мы  оживленно   обсуждали  вопрос  о  различии  между
кроликами  и  крысами.  Вскоре  у  меня  под  ногами захрустел белый  песок.
Взглянув вверх, я понял,  что мы  вышли из лесу. над нами  было ясное ночное
небо.  темнота  тропической  ночи   подчеркивалась   миганием   и  мерцанием
многочисленных звезд. Я и  не  заметил,  что  мы шли  уже  по  берегу речки;
коричневые воды бесшумно текли здесь между ровными  берегами. Речка медленно
и  тихо, как большая змея, проползала мимо нас. Мы покинули песчаный берег и
вошли  в  густые  высокие заросли,  постепенно переходившие  в  лес. В  этих
зарослях мы и остановились.
     --  Здесь  можно поймать речного зверя, сэр,  -- шепнул Элиас, и Андрая
поддержал его:
     -- Нам только нужно тихо-тихо двигаться, и мы его поймаем.
     Итак, мы начали тихо-тихо двигаться  по пышным  зарослям, освещая  себе
путь фонарем. Я на  мгновение  задержался,  чтобы  снять с листа  лягушку  и
положить ее в банку, как вдруг Элиас кинул мне свой фонарь и нырнул в кусты.
Пытаясь  поймать брошенный им  фонарь,  я  уронил свой, который  ударился  о
камень и погас. Фонарь Элиаса я все  же не сумел поймать, он упал на землю и
тоже перестал светить. У нас остался только тусклый фонарик Андраи со старой
отсыревшей  батарейкой.  Элиас боролся в  кустах  с каким-то, очевидно очень
сильным, животным. Я взял фонарь у Андраи и при слабом его свете увидел, как
Элиас  барахтается в  кустах, держа в руках  красивую  с белыми крапинками и
полосками на шкуре, яростно брыкающуюся антилопу.
     --  Я держу ее,  сэр! --кричал Элиас,  отплевывая  листья.--  Принесите
быстрее фонарь, сэр, это очень сильное животное.
     Бросившись  к нему на помощь,  я споткнулся  о камень  и упал,  выронив
фонарик из руки. Последний наш источник света тоже  угас.  Я  сел и принялся
лихорадочно  обшаривать  траву  в  поисках  фонаря,  подгоняемый  отчаянными
криками  Элиаса.   Но  когда  мои  пальцы  уже  нащупали  фонарь,  наступила
неожиданная тишина. После  нескольких попыток я включил свет и  навел его на
Элиаса, который скорбно сидел и вытирал себе лицо.
     --  Она  убежала, сэр. Мне  очень  жаль,  сэр,  но это животное сильнее
человека. Смотрите, как оно ранило меня своим копытом.
     Грудь  Элиаса  была  рассечена длинной  глубокой  ссадиной,  из которой
сочилась кровь. Эта рана была нанесена острым копытом маленькой антилопы.
     -- Ничего, мы поймаем ее в другой раз, -- успокаивал я Элиаса, смазывая
йодом его рану.
     Когда  мы разыскали остальные два  фонаря, выяснилось, что обе лампочки
разбились  при  падении.  Запасных  лампочек  у нас  при  себе  не  было,  и
единственным источником  света остался третий фонарь,  который едва  горел и
грозил  угаснуть  в  любую  минуту.  Нам  не оставалось ничего другого,  как
отменить охоту и немедленно возвращаться в лагерь, пока у нас еще действовал
хоть один фонарь. Удрученные, отправились мы в  обратный путь, стараясь идти
как можно быстрее.
     Когда мы  подошли  к полям,  окружающим  деревню,  Элиас остановился  и
показал  рукой  на  сухой сук,  низко нависший над тропой. Он был совершенно
голый, на нем сохранился только один высохший листок.
     -- В чем дело?
     -- Здесь, на сухой ветке, сэр.
     -- Я ничего здесь не вижу.
     Встревоженный нашим шепотом, сухой лист высунул  головку  из-под крыла,
бегло взглянул на нас, взмыл в воздух и скрылся в темноте.
     -- Птица, сэр, -- объяснил Элиас.
     Это была  в общем очень неудачная, но  вместе с тем и  очень интересная
ночь. После первой вылазки я понял, на что можно  рассчитывать ночью в лесу.
То обстоятельство, что птицы спят так близко к земле, удивило меня -- в лесу
достаточно  высоких  деревьев,  где птицы могут  облюбовать  себе место  для
отдыха. Подумав немного, я понял причину такого, на первый взгляд странного,
поведения птиц. Усевшись на  краю  длинной  тонкой  веточки, птица чувствует
себя  в  безопасности, ибо любой зверь, пытаясь до нее добраться, согнет или
просто обломит  ветку.  Поэтому  не имеет  большого значения,  находится  ли
тонкая, длинная изолированная ветка на высоте ста  или на  высоте пяти футов
над  землей.  Расспросив Элиаса,  я  узнал, что ночью часто можно  встретить
спящих на нижних ветвях деревьев птиц. Таких птиц легко можно обнаружить и в
непосредственной близости к деревне и к нашему лагерю.
     На следующую ночь,  захватив большие мягкие сумки, мы вышли на охоту. Я
вооружился на этот раз длинным сачком для ловли бабочек. Невдалеке от лагеря
мы обнаружили сидящего на тонкой ветке футах в  пяти над  землей бюльбюля --
почти  неразличимый  на фоне листьев комок  серого  пуха.  Пока мои спутники
освещали  фонарями  дерево, я подвел сачок  к  птице и  сделал стремительный
рывок. Несчастный  бюльбюль,  вероятно, в  жизни  не  испытывал  еще  такого
ужасного  пробуждения; взволнованно  чирикая, он слетел с  ветки  и исчез во
мраке ночи. Оказалось, что размашистое  движение  сачком  снизу  вверх  было
ошибочным.   Вскоре  мы  увидели  мирно   дремавшего  на  ветке  карликового
зимородка. На этот раз я опускал сачок сверху,  довел его до земли, и  через
минуту зимородок оказался уже в сумке. Попадая в мягкий мешок, птицы лежат в
нем  свободно  и  расслабленно,  во   время  передвижения   не   размахивают
крылышками,  так  что  нам  удавалось  доставлять  их  в  лагерь  совершенно
невредимыми.
     Я  был увлечен  новым методом  пополнения моей  коллекции птиц, который
казался мне наиболее совершенным. Более  трех  часов посвятили  мы охоте  за
птицами и поймали за это время пять  птиц: зимородка, двух лесных малиновок,
пестро-глубокого голубя и  бюльбюля.  В  дальнейшем, если в течение дня  мне
приходилось много работать и я не уходил на  ночь в лес, мы бродили вечерами
по  часу  в  окрестностях деревни  и редко возвращались  в лагерь  с пустыми
руками.
     Элиас  болезненно  переживал неудачу нашей  первой  ночной охоты. Через
несколько дней он снова  предложил  мне отправиться ночью к речке, сообщ