ня.  Вскоре мы
уподобились сиамским близнецам и уже вместе  звали на  помощь. Рабочий  день
кончился, и я не без страха думал, что все сотрудники зоопарка уже разошлись
по домам. Мне уже  рисовалось,  что  мы простоим вот так  до самого  утра. К
счастью,  наши  вопли  услышал  кто-то из  отдела млекопитающих,  и при  его
содействии  Пифагор был возвращен в свою  обитель.  Можете представить себе,
как  сухо я разговаривал с Джоном последующие несколько дней. Однако объятия
питона явно сближают людей, ибо теперь Джон -- мой первый заместитель.
     Обычно  мы не  воспринимали -- и не воспринимаем  --  такие эпизоды как
нечто из ряда вон  выходящее, поскольку они стали неотъемлемой частью  нашей
жизни и нашей работы. Лишь в тех случаях, когда мы показываем свою коллекцию
друзьям или знакомым, нас  порой посещает мысль,  что наш образ жизни должен
казаться крайне эксцентричным простому обывателю. Что нисколько не мешает им
восхищаться увиденным. Сегодня они могут  любоваться  великолепным собранием
рептилий -- змей,  чьи движения изяществом  превосходят самые  пластичные па
танцовщиц  острова  Бали, неуклюжих черепах,  похожих  на  огромные  ожившие
грецкие орехи. Мы показываем наших чудных, рыкающих по-медвежьи, шоколадного
цвета горилл;  их вожак Джамбо напрашивается на сравнение  с  обросшим мехом
японским борцом, только он куда красивее  и ласков,  словно котенок.  Дальше
следуют  наши косматые орангутаны  с  их восточным разрезом  глаз, сложением
Будды  и  сотнями оранжевых,  желтых  и  рыжих  косичек.  Гости  восхищаются
красочной  коллекцией птиц --  стройных и элегантных,  как молодое  деревцо,
журавлей, фазанов  с многоцветным муаровым  плюмажем, медленно шествующих по
зеленой  лужайке фламинго,  подобных влекомым  ветром  лепесткам  розы.  Они
влюбляются в  наших  мармозеток и тамаринов -- самых крохотных  из  обезьян,
одетых  в  коричневый,  оранжевый  или черный  мех,  а иные  -- в золотистых
мантиях;  эти хрупкие  малютки так и снуют с ветки на  ветку, нежные, словно
птицы, и чирикающие  по-птичьи. В зарослях у озера  лемуры, будто  в домино,
порыкивают хором, так  что земля вибрирует у  нас  под ногами. На очереди --
бабирусса, самый изумительный уродливый зверь в мире, с огромными изогнутыми
клыками и  почти  голым телом  с  таким  обилием  складок и  морщин, что оно
напоминает рельефную карту  Луны. За бабируссой -- гепарды, сидящие  прямо в
рамке из высокой травы, с  черными  следами слез на морде; так объясняет эти
полоски  легенда,   согласно  которой   гепард  после  его  сотворения  стал
относиться  к  другим  животным  так  злобно  и  надменно,  что  получил  от
Всевышнего выговор  и плакал черными слезами, которые  оставили на его морде
след, напоминающий о Божьем гневе.
     Все это видят наши друзья -- зверей, про которых знали раньше, и таких,
о существовании которых и не подозревали,-- и они спрашивают, как и для чего
нами собрана эта  коллекция. Мы отвечаем, что она  насчитывает более  тысячи
особей и девяносто процентов  наших питомцев  относятся к  угрожаемым видам,
привезены из самых разных уголков земли. Вымирание грозит им главным образом
из-за деятельности человека,  по их положению  можно судить  о  том,  как мы
обращаемся с  нашей планетой. Нами руководит стремление предоставить убежище
этим тварям, ради этого я и учредил собственный зоопарк.
     В самые трудные первые  годы я настойчиво проводил в жизнь свой план --
сделать  зоопарк  научным  учреждением,  преследующим  благие цели.  Однако,
прежде  чем  станет возможным  учредить задуманный мной Трест,  чьим  штабом
будет  зоопарк,  необходимо  было  рассчитаться с  долгами.  Хотя  доходы от
посетителей  постоянно  росли,  на  горизонте  упорно  чернело  облако   тех
проклятых  двадцати пяти  тысяч фунтов. Было  совершенно очевидно, что никак
нельзя  учреждать Трест,  вешая  на него  такой  долг.  Чтобы  не  тормозить
процесс, следовало действовать решительно; мои книги продолжали пользоваться
успехом, посему я  взял на себя обязательство  по  возвращению  займа, таким
образом   Джерсийский   трест  охраны  диких  животных  мог   начинать  свое
существование, не обремененный долгами.
     И  вот наступил тот  великий  день в  1963  году, когда мы  собрались в
темных покоях  Королевского  суда в Сент-Хелиере,  чтобы услышать,  как  нас
регистрируют в качестве юридического лица. В полумраке сновали, будто черные
вороны,  законники в длинных мантиях и в париках, напоминающих белые  шляпки
грибов в сумеречном лесу. Они переговаривались вполголоса  на своем странном
профессиональном языке, таком  же  непонятном,  как  английская речь  времен
Чосера,  а  на  бумаге не  менее  загадочном, чем  свитки  Мертвого  моря, и
временами почти таком же архаичном. Наконец  мы вышли, щурясь  от  весеннего
солнца, на  волю и поспешили в ближайшую гостиницу -- отметить тот факт, что
Джерсийский трест охраны диких животных из мечты стал явью.
     Нам   предстояло  еще  изрядно  поработать,   чтобы  Трест  преуспевал.
Требовалось  наладить и  расширить членство, без  чего не может жить ни одна
организация; дело непростое и  трудоемкое.  К счастью, нашу задачу облегчало
то, что  я  тщательно  хранил  все письма  с похвалой в мой адрес. Теперь мы
обратились к их доброжелательным авторам, и я рад сообщить, что очень многие
согласились стать членами  -- учредителями Треста.  (Вообще же с той поры по
день  написания  этих  строк число членов  Треста, живущих  в  разных концах
земли, достигло двадцати тысяч.)
     Одна  из  первых  наших  задач  после учреждения  Треста была  довольно
печального свойства. Коллекция  насчитывала  изрядное  число видов животных,
которым  не  грозило вымирание,  которых  я приобретал,  работая  для других
зоопарков,  или  навязанных нам.  Они занимали  драгоценную  площадь, на  их
содержание уходили деньги, между тем и для первого, и для второго можно было
найти  лучшее  применение. Требовалось "очистить" нашу  коллекцию от  широко
распространенных видов и где-то их пристроить. Избавляться от животных, коих
ты  сам   выкармливал   или  с  коими  за  много   лет  успел  сдружиться,--
неблагодарная  задача, но у нас не оставалось выбора, если мы  хотели, чтобы
Трест  мог  делать  то,  ради  чего  был  создан.  Дополнительную  трудность
создавало очень уж малое количество зоопарков, куда я согласился бы передать
моих зверей. На всех  Британских островах таковых  можно  было  сосчитать на
пальцах одной руки.
     В  этот  день с  утра мы  с  Джереми  Молинсоном совершали обход  нашей
территории,  настроившись  быть  беспощадными  при  отборе животных, от коих
надлежало избавиться. Джереми занимает должность  директора зоопарка, он был
временно  зачислен в  штат вскоре после открытия  зверинца, и эта  временная
работа длится уже тридцать  лет. Природа наградила его орлиным носом, желтой
шевелюрой и васильковыми глазами, а к нашим питомцам он относился так, будто
лично  произвел  на  свет каждого из  них. Привычка  называть своих знакомых
обоего  пола  "хорошими  экземплярами"  свидетельствовала,   что  для   него
стирается грань между работой и повседневной жизнью.
     Первая  остановка --  у загона  тапиров. Эти южноамериканские  животные
размерами  напоминают шотландских пони,  а видом  -- этакий  гибрид  древней
лошади и мини-слона  с  укороченным  хоботом. За  их странные подвижные носы
наша пара  получила клички Клавдий и  Клодетта; детеныша мы назвали Нероном.
Завидев нас, вся троица  затрусила к ограде,  издавая приветственный писк --
совсем неожиданный звук для таких  бочонков шоколадного цвета. Почесывая ухо
Клавдия, я вспомнил,  как  впервые увидел  его кротко и уныло восседающим  в
окне  одного зоомагазина в Буэнос-Айресе. Скудные познания в испанском языке
вынудили меня обратиться за помощью к одной из  самых красивых женщин, каких
я  когда-либо  знал,--  к  Бебите  Феррейра.  С  важным  видом она  вплыла в
пропыленную  лавку  и,  пустив  в  ход   все  свое  обаяние  в  сочетании  с
практичностью,  какой  позавидовала  бы  работорговка,  в  несколько  секунд
покорила сердце хозяина, так что Клавдий достался нам за полцены.
     После  чего  Бебита  надела свои длинные белые перчатки, которые сняла,
чтобы не мешали торговаться, и величественно удалилась; я смиренно  следовал
за ней,  ведя  Клавдия  на  поводке. Она  жестом  остановила такси, но когда
водитель обнаружил, что Бебита собирается везти с собой Клавдия, на лице его
появилось выражение ужаса.
     --  Сеньора,  бичо не положено  возить  в такси,-- сказал он.  Бичо  --
весьма удобное южноамериканское слово, подразумевающее любых диких животных.
     Бебита  наградила  водителя  взглядом,  каким,  должно  быть,  королева
Виктория удостаивала своих подданных, когда бывала не в духе.
     -- Это не бичо,-- холодно молвила она,-- это тапир.
     -- Нет, это бичо,-- упорствовал таксист,-- дикий свирепый бичо.
     -- Он не дикий, не свирепый и не бичо,-- возразила Бебита.-- Но если ты
отказываешься заработать тридцать песо, я не сомневаюсь, что найдутся другие
таксисты.
     -- Но... полиция...--  ответил  водитель,  в душе которого корыстолюбие
сразилось с инстинктом самосохранения.
     -- Полицию я беру на себя,-- отрезала Бебита, и вопрос был решен.
     У нас Клавдий уже дважды становился отцом, и более красивого тапира мне
не доводилось видеть. Пока я чесал его ухо, он  вдруг с громким вздохом упал
на спину,  точно подстреленный,  давая  понять,  чтобы  я почесал также  его
животик. Я послушался, а вечно  голодный Нерон  принялся жевать  ухо  своего
родителя, отчего тот вскочил на ноги, негодующе фыркая. Джереми сообщил мне,
что  никак не может найти  подходящий зоопарк,  куда можно  было бы передать
Клавдия  с его семейством, и я изобразил  на лице огорчение, хотя в душе был
только рад этому известию.
     Затем мы подошли к загону пекари, где Хуанита успела уже произвести  на
свет  целый выводок этих южноамериканских  свиней.  Я  приобрел Хуаниту  еще
поросенком  в  провинции  Жужуй на севере  Аргентины, и  пока моя  коллекция
животных добиралась  поездом  до  Буэнос-Айреса,  она  заболела  воспалением
легких.  В городе  для  моих  зверей  нашлось убежище  на  территории  Музея
естественной истории; сам же я  поселился у одного моего  друга. Разумеется,
Хуанита въехала к нему вместе  со мной,  чтобы я мог  за  ней ухаживать. Она
была очень плоха,  и я был уверен, что Хуанита не  выживет.  Между  музеем и
квартирой моего друга  располагался квартал публичных домов,  и там на улице
Венти-Чинко-де-Марцо находился музыкальный бар Олли, куда мы  наведывались в
перерывах   между    работой   в   наших   зверинцах,   чтобы   подкрепиться
кувшином-другим  вина.  Девицы  Олли  вскоре проведали  о  наших  с  Давидом
занятиях  и о бедственном состоянии  Хуаниты. Каждый  вечер они с предельной
чуткостью справлялись о ее здоровье и наперебой предлагали маленькие подарки
для Хуаниты (приобретенные, как я полагаю,  на доходы, кои люди  назвали  бы
"нечестивыми")  -- шоколадные конфеты, инжир, авокадо,  вареную кукурузу.  И
как  же  они ликовали,  когда  я  сообщил,  что Хуанита решительно  идет  на
поправку.  Одна  из  девушек  прослезилась, так  что  пришлось  ободрить  ее
стаканчиком бренди, а  сам  Олли угостил напитками  всех собравшихся за счет
заведения. Что бы ни говорили о падших женщинах, попади я в больницу, был бы
не прочь стать предметом  искренней любви и заботы дев из  бара Олли. Теперь
же  я  с  радостью  услышал  от  Джереми,  что он затрудняется  найти  новое
прибежище для наших пекари.
     От  Хуаниты  с ее потомством мы проследовали к обители пальмовой циветы
по имени Потсил.  Этот зверек  похож на кошку; шерсть рыжевато-коричневая  с
темными пятнышками,  длинный  хвост  украшен кольчатым  рисунком.  Янтарного
цвета выпуклые глаза с щелевидным зрачком придают цивете отдаленное сходство
с рептилией. Я приобрел Потсила в Западной Африке, когда он только родился и
еще  был  слепой. Как только у него открылись глаза  и  прорезались молочные
зубы, мне  стало ясно, что  я выкармливаю монстра.  Для Потсила смысл  жизни
заключался в обжорстве, он жадно набрасывался на все, на  чем останавливался
его взгляд, оправдывая с лихвой  определение "всеядный", коим в справочниках
сопровождается  название  этого  зверька.  Издавая  ликующие  звуки,  Потсил
уписывал все, что прочие наши  питомцы отвергали как совершенно несъедобное.
Похоже,  больше всего на свете он мечтал о том,  чтобы  скушать человека, не
сомневаясь,  что ему это вполне по  силам. Чистить клетку Потсила было делом
весьма рискованным -- каким  бы сонным он  ни казался с  виду,  под влиянием
желудочных соков  мог  двигаться с быстротой  молнии.  Одним из  моих  самых
интересных шрамов я обязан именно  Потсилу, а потому готов  был расстаться с
ним без всякого сожаления.
     А дело было  так. Однажды утром, проходя мимо его обители, я  застал за
уборкой одного  нашего  сотрудника.  Наивный новичок,  он  посчитал  Потсила
этакой  безобидной кошечкой, а  потому  взял его за  шиворот одной  рукой  и
прижал  к  своей  груди, чтобы  другой рукой  приступить  к  уборке.  Иногда
наивность подобного рода окупается, потому  что застигнутый врасплох  зверек
не сразу приходит в себя. Сдуру я решил помочь новичку.
     -- Дай-ка я его подержу,-- сказал я,-- он знает меня.
     Наклонившись вперед, я схватил Потсила  за шиворот и приготовился взять
его   другой  рукой   за  хвост.  Обычно   этот  способ   позволял  избегать
соприкосновения  с  зубами  и когтями Потсила. Не успел я,  однако,  довести
задуманный  маневр  до конца,  как за  спиной у меня  чей-то  голос радостно
произнес:
     -- Вы, очевидно, мистер Даррелл!
     Я  повернулся на  голос, и  Потсил  не  замедлил воспользоваться  этим.
Повиснув  в воздухе, точно висельник  в петле,  он изогнулся и  вонзил в мое
запястье  острейшие втяжные когти, за  которыми последовали и зубы, коим мог
бы позавидовать детеныш саблезубого тигра. Полагаю, многим из нас доводилось
поражаться тому, сколько  крови  содержится в наших сосудах, ведь  обычно мы
стараемся  не слишком ее расплескивать. Когда клыки Потсила вонзились в  мое
тело, как  горячее лезвие вонзается  в масло,  мне показалось,  что я каждую
секунду  теряю  не  менее  полутора  литров  животворной жидкости.  Каким-то
образом мне удалось подавить крик боли, заставив себя произнести:
     -- Доброе утро.
     Передо  мной  стояли две  маленькие старушки -- ни  дать ни  взять  два
гномика с улыбкой на морщинистых лицах и шляпками от гриба на головах.
     --  Извините,  ради  Бога,  что  мы   помешали   вам  играть  с  вашими
зверушками,-- сказал первый гномик,-- но нам казалось, что мы просто обязаны
рассказать вам, как нам понравился ваш зоопарк.
     -- Спасибо,-- прохрипел я.
     -- И все животные такие упитанные,  так  хорошо  выглядят,-- продолжала
старушка.
     -- Мы  стараемся давать им только отборный  корм,-- сообщил я,  меж тем
как Потсил, ворча от удовольствия, продолжал уплетать мою руку.
     Ни  одна  героиня фильмов про  Дракулу  не  могла бы похвастаться таким
кровотечением, как я в эту минуту, но мне удавалось держать  своего мучителя
так, что гномики ничего не видели.
     --  Вы каждый день играете со всеми вашими животными?  --  осведомились
старушки с живейшим интересом.
     -- Нет, вовсе не со всеми,-- ответил я.
     -- Только с любимчиками вроде этого? -- спросил гномик постарше.
     --  Да,-- выдавил я из себя,  пытаясь  вспомнить,  сколько  крови может
лишиться человек, прежде чем потеряет сознание.
     -- Как  мило... должно быть, им  это очень  нравится.  И  они, конечно,
любят вас,-- заметил младший гномик.
     --  О  да,--  поспешил  я  согласиться,  чувствуя,  как  клыки  Потсила
добрались до моих суставов,-- они... э... они очень привязаны к нам.
     --  Ладно,  не будем  больше  отвлекать,  у  вас столько всяких  дел,--
заключил  старший  гномик.--  Мы получили  огромное  удовольствие.  Большое,
большое спасибо.
     С этими словами они,  слава Богу, удалились,  и я  услышал, как одна из
них говорит, обращаясь к подруге:
     -- Правда, Эдит, сразу видно человека, который искренне любит животных?
     Знай они, что я  в тот момент  думал о  Потсиле, наверно, поспешили  бы
обратиться  в  Королевское  общество  борьбы  против  жестокого  обращения с
животными.
     Но вернемся к нашему с Джереми обходу.
     --  Мы вполне могли бы обойтись без  Потсила,--  заметил  я.--  Но,  по
правде говоря, нам не следует умалчивать о его склонности к людоедству.
     -- От желающих заполучить его нет отбоя,-- сказал Джереми.
     --  А  ты говорил,  что это  хищный  монстр,  перед  которым зараженный
бешенством бенгальский тигр покажется смирным котенком.
     -- Нет,--  смущенно порозовел Джереми,-- но я говорил, что это отличный
экземпляр.
     --  Надеюсь,  при твоем  умении хитрить  и пользоваться эвфемизмами  мы
быстро избавимся от наиболее опасных особей,-- заключил я.
     Постепенно,  ожесточая   свои  сердца,  мы  продолжали,  так   сказать,
выбраковку,  причем  занятие  это  осложнялось  еще  и  тем,  что  следовало
считаться не  только с нашими  эмоциями,  но и с чувствами всех  сотрудников
зоопарка.  Не  успеет  главный  арбитр,  собравшись  с  духом,  вынести свой
приговор,  как  выясняется,  что  у   удаляемого   с  поля  есть  свой  клуб
болельщиков,  для которого  его  решение  -- подлинная катастрофа.  Диктуешь
секретарше важную бумагу, а  она стучит по  клавишам, поджав губы, поминутно
вытирая платком опухшие глаза и бросая на тебя такие взгляды, будто ты новое
воплощение гуннского вождя Аттилы. Крепкие мужчины  из технической  обслуги,
коих вроде бы никак нельзя заподозрить в сентиментальности, глядят  на вас с
ненавистью, глазами, влажными от непролитых слез. Словом, для  всех это была
пора тяжких испытаний, однако обошлось без потока заявлений об уходе.
     Еще одной задачей для новорожденного Треста было составление картотеки.
Мы  уже  записывали  данные  о  наших  питомцах, но  делалось  это  кое-как.
Требовалось  нечто  более  солидное, поскольку обладать  большой  коллекцией
экзотических  животных  без  надлежащей систематической  картотеки было  все
равно что держать библиотеку  без  каталога. Карточки должны были  содержать
сведения о стране происхождения животного, возрасте, поле -- вообще все, что
обычно значится в паспортах. Но  кроме того, на наших карточках записывались
результаты  повседневных наблюдений.  И  вскоре  у  нас  накопилось  великое
множество  данных  о поведении  животных вообще,  об  особенностях питания и
размножения,  о болезнях  и  лечении.  Немалая  часть этой  информации  была
совершенно  новой; таким  образом  у нас  постепенно  копился  исключительно
важный архив. Хотите верьте, хотите нет,  но в  начале шестидесятых годов мы
значительно опережали время на этом поприще, во всяком случае в  Соединенном
Королевстве.
     Как раз  тогда  мне  довелось  участвовать  в конференции в  Лондонском
зоопарке на тему "Роль и значение зоопарка". На мой взгляд, самое интересное
сообщение  представила Кэролайн Джервис,  ныне графиня  Кранбрукская. В этом
сообщении  коротко и  ясно  излагалось,  какими должны  быть зоопарки  и что
необходимо делать, чтобы они становились лучше. Меня это особенно обрадовало
потому,  что  многое из  предлагаемого  автором  у  нас  уже не  первый  год
проводилось в жизнь, в  том числе,  разумеется, создание картотеки. Карточки
хранились в четырех  массивных деревянных шкафах (металлические были для нас
недостижимой  роскошью), подаренных  очень  кстати  одним из членов  Треста;
помещалось это сокровище в кабинете Джереми.
     Однажды ночью  меня  разбудил звук бегущих ног  на  дворе.  В три  часа
пополуночи такой звук где угодно  навеет мысль о какой-то беде, а в зоопарке
возможности бед не  поддаются учету. Не успев толком  про