тухать  и   не   погасло  совсем,   оставив
бархатно-черное, как кротовая шубка, небо усыпанным звездочками. Хорошо, что
северное сияние все-таки погасло,  иначе мы всю ночь были бы не в  состоянии
от  него оторваться и  не  смогли бы наутро начать работу.  Это было одно из
самых  мистических,  изысканных и  прекрасных явлений  природы,  которые мне
когда-либо доводилось видеть.
     На  следующее утро,  чуть свет,  после плотной трапезы,  не  уступавшей
завтраку Гаргантюа,  мы  отправились в  лес,  предварительно нацепив на себя
такое  количество всякой  одежды,  что  наши  неуклюжие движения  напоминали
прогулку  астронавтов  по   Луне   в   отсутствие  привычной  силы  тяжести.
Встретившая нас вчера неприветливая серая мгла за  ночь рассеялась,  и  небо
было голубым,  словно цветы льна,  а  слабое тепло,  исходившее от  бледного
зимнего солнца,  помогало деревьям сбрасывать с ветвей огромные шапки снега,
которые с тихим вздохом падали на пушистый снежный ковер.
     В   одном  из   эпизодов  этой  серии  мы  хотели  показать  необычную,
происходящую зимой под  снегом жизнь.  Не  так  давно было  обнаружено,  что
падающий на  землю первый снег,  на который затем ложатся другие слои снега,
меняет  свой  состав.   Снежинки  как  бы   сплавляются  друг  с   другом  и
окристаллизовываются,  превращаясь попросту в  сосульки;  внутрь этого  слоя
образуются туннели  и  ледяные  дворцы,  сверкающие изысканными кристаллами.
Слой  этот  у  канадских  индейцев  называется  "пакак".  Температура внутри
ледяных коридоров и  дворцов на  несколько градусов выше наружной,  так  как
внешний слой  снега действует как  изолятор.  Поэтому мыши  и  другие мелкие
грызуны преспокойно живут в  "пакак",  выкапывая из-под  него корни растений
для пропитания;  другие,  более хрупкие существа,  вроде насекомых и пауков,
отлично перезимовывают в  ледяных коридорах,  впадая в полуспячку.  Для того
чтобы  наглядно продемонстрировать теплоизолирующие свойства снега,  Аластер
решил  построить ледяной  дом,  который у  североамериканских индейцев носит
название куинзи,  а  у  эскимосов -  иглу.  Наша  группа разделилась на  две
половины:  одни отправились на поиски животных, другие под предводительством
Аластера занялись постройкой куинзи.
     Не  успели  мы  проехать  и  несколько миль,  как  обнаружили стоявшего
неподалеку от  дороги американского лося  с  чудовищными шоколадными рогами.
Лоси -  странного вида неуклюжие создания с  нескладными ногами и распухшим,
словно у пьяницы,  носом.  Когда я на них смотрю, меня не покидает ощущение,
будто  их  собирали по  частям  от  разных  животных.  Зверь,  шевеля ушами,
печально смотрел на нас некоторое время,  а затем, выпустив из шарообразного
носа два огромных облака пара, тяжело ступая удалился в чащу. Взрослый самец
американского лося  -  величественное животное,  не  уступающее по  размерам
тяжеловозу,  с  громадными  лапчатыми  рогами,  напоминающими увеличенный во
много раз лист остролиста.  Позже,  весной,  мы  наблюдали за  тем,  как они
пасутся по  берегам рек  и  озер,  отыскивая корни  водяных лилий.  Головы с
рогами на  какое-то время уходят под воду,  а  затем выныривают,  украшенные
спутанными стеблями и цветками лилий.
     Проехав  по  дороге  около  десяти  минут,  мы  увидели  двух  крупных,
застывших  в   величественных  позах  на  обочине  самцов  оленей  вапити  с
ветвистыми, похожими на великолепные костяные канделябры рогами. Они взирали
на нас с  царственным пренебрежением,  а затем грациозно и неспеша удалились
легкой рысью,  прокладывая себе путь через густые заросли столь искусно, что
их массивные рога ничуть не запутывались в ветвях.  Стоило им исчезнуть, как
появилось целое стадо ржаво-коричневых белохвостых оленей:  уши настороженно
приподняты,  ноздри  широко  раздуваются,  большие  влажные  глаза  боязливо
поглядывают по сторонам. Увидев нас, они остановились как вкопанные, сбились
в кучу и подозрительно принюхались.  Секунду-другую мне казалось,  что олени
решатся перебежать нам  дорогу,  но  вдруг один,  наиболее слабонервный,  не
выдержал,  и  тут же все стадо развернулось и,  подняв тучу снега,  унеслось
прочь;  их забавные,  в форме сердечек,  белые пятна под хвостиками мелькали
среди угольно-черных деревьев.
     Мы  ехали под ярко-голубым небом мимо сверкающих замерзших пейзажей,  и
через  полчаса нашим  взорам  открылась стиснутая по  бокам  голыми  черными
деревьями белая  долина,  по  которой  катилась каштаново-коричневая лавина.
Подъехав ближе,  мы  к  своему восторгу обнаружили небольшое стадо из  шести
бизонов -  горбатых, косматых, сбитых в плотную кучу, утопающих по лопатки в
снегу,  за которыми вился шлейф горячего дыхания.  Взрывая безупречно белую,
нетронутую целину,  они оставляли позади снежное месиво и  тянущиеся длинные
синие тени;  все это и  впрямь походило на мохнатую,  состоящую словно бы из
одних мышц лавину, утыканную блестящими рогами.
     Мы любовались ими до тех пор,  пока они не скрылись из виду, и были уже
готовы завести мотор, когда из чащи темных деревьев степенно вышел громадный
старый бизон и направился в белое, словно праздничная скатерть, поле. Борода
его  раскачивалась в  такт  шагам,  острые рога походили на  изогнутые луки,
необъятный лоб  и  мощный  загривок  были  покрыты  тугими  завитками темной
шерсти,  а  вырывавшееся из  ноздрей дыхание образовывало два  густых облака
пара.  Медленно,  словно солидный человек,  с  достоинством несущий дородное
тело, он грузно шествовал по белой пустыне.
     Снег в  этом месте был не  очень глубок и  доходил ему только до колен.
Приблизительно в  двухстах ярдах от  опушки леса он становился и  задумался;
образовавшееся от дыхания облако пара окутывало его лоб и  загривок.  Вдруг,
словно в  замедленной съемке,  он подогнул ноги и  лег на снег.  Полежав так
минуту-другую, он брыкнул ногами и перекатился на спину, затем еще несколько
рывков -  и  он  опять на животе.  В  течение следующих десяти минут мы были
удостоены чести присутствовать при  церемонии принятия бизоном снежных ванн,
состоявших из перекатываний со спины на живот и обратно, хрюканья и сопения,
выбрасывания в  воздух  серебряных клубов пара  и  летевших во  все  стороны
ошметков снега.  Наконец,  утомленный процедурой омовения,  он  завалился на
одну  сторону;  при  этом  он  часто  дышал  и  бока  его  резко вздымались.
Отлежавшись,  он тяжело поднялся и  встряхнулся изо всех сил так,  что с его
густого меха тучей посыпались снежинки, а затем гордо и уверенно проследовал
за своим стадом,  в котором,  вне всякого сомнения,  был вожаком.  Медленно,
весь погруженный в  самосозерцание,  похожий на большущее темное облако,  он
пересек долину и исчез в лесу.
     Вернувшись,  мы  застали  Аластера  порозовевшим от  трудов  праведных,
самодовольно расхаживающим вокруг островерхого сугроба пяти футов высотой.
     - Куинзи,  -  с  гордостью пояснил он,  держа  голову набок  и  любовно
оглядывая кучу снега. - Дальше... сами знаете... снегоступы и копать.
     Надев снегоступы,  мы утрамбовали снежный холм, а затем с одной стороны
сделали  углубление,  похожее на  церковный портал.  Через  это  углубление,
вгрызаясь все дальше в холм,  мы выгребали снег, пока внутри не образовалось
большое пространство.  Причем сразу  же  стала  видна  разница между снегом,
покрывавшим холм,  и теми его слоями, что находились внутри. Сверху снег был
как снег,  в  то  время как изнутри он  стал постепенно превращаться в  лед,
образуя  изоляционный слой.  Снаружи  температура  воздуха  была  -17oC,  но
забравшись в  куинзи на  четвереньках,  Ли  обнаружила,  что внутри снежного
домика она  была нулевой;  конечно,  не  бог весть какая жара,  но  и  этого
достаточно,  чтобы не  замерзнуть,  если вас  зимой в  открытом поле застала
ночь.
     Стоило нам закончить постройку куинзи,  как начали слетаться любопытные
птички, чтобы посмотреть, чем мы занимаемся. Первыми прилетела стайка гаичек
- таких нежных и хрупких,  что было непонятно, как им удается пережить столь
суровую  зиму.  Они  порхали  меж  ветвей,  повисали вниз  головой и  весело
чирикали,  но  вскоре мы  им наскучили и  они улетели прочь.  Следом за ними
появилась группа американских вечерниц,  красивых с  крупными клювами птиц в
сияющем  золотом  и  черно-зеленом оперении,  похожих на  вспыхивающие среди
темных  сосновых  ветвей  золотистые огоньки.  Они  оказались пугливее,  чем
гаички,  и  поспешили укрыться в  более глухих уголках леса.  Наша следующая
гостья оказалась,  напротив,  довольно нахальной.  Это была канадская кукша,
средних   размеров   птица   в   прелестном   светло-серо-черном   оперении.
Стремительно вылетев из леса,  она уселась на ближайшем к нам дереве.  Кукша
скакала с  ветки на ветку,  время от времени останавливаясь и посматривая на
нас,  склонив голову набок,  чем страшно походила на Аластера.  Беспримерная
храбрость этих  птиц  объясняется тем,  что  в  их  сознании появление людей
неразрывно связано с кормежкой.  Пошарив в карманах, мы обнаружили несколько
печений  и  горсть  арахисовых орехов.  Мы  любезно предложили наши  припасы
кукше, и, к нашему восторгу, она доверчиво слетела вниз и, усевшись прямо на
ладонь,  стала  старательно запихивать  в  клюв  столько  лакомых  кусочков,
сколько туда  могло  войти.  Набив полный клюв,  она  улетела и  проделывала
совершенно необыкновенные вещи:  найдя  подходящую ветку,  птица  с  помощью
своей клейкой слюны прикрепляла к  ней пищу.  Таким образом она собрала все,
что мы  могли ей  предложить,  сделав на  различных деревьях семь или восемь
тайных продовольственных складов на  будущее.  Мне кажется,  она даже слегка
рассердилась,  когда у  нас иссяк запас съестного,  но к  этому времени,  по
нашим подсчетам,  она накопила его столько, сколько хватило бы десяти кукшам
на неделю.
     Когда мы  вернулись,  день  клонился к  вечеру и  Аластер торопил всех,
чтобы успеть снять сцену ловли сов на  удочку.  Боб снабдил нас спиннингом и
двумя   чучелами  мышек   в   качестве  приманки.   Торжественная  процессия
направилась к  озеру и  спустилась на лед.  Здесь Боб торопливо преподал мне
урок по забрасыванию спиннинга.  Он несколько раз показал, в каком положении
должно находиться запястье,  причем мышка легко,  словно перышко, каждый раз
приземлялась в  одно и то же место футах в тридцати от него.  Со стороны вся
процедура казалась мне  проще простого,  и  было  непонятно,  почему рыбаки,
пользующиеся спиннингом,  так  много об  этом  говорят.  Я  уверенно схватил
удилище,  одним  концом смотревшее в  небо,  и  сделал,  как  мне  казалось,
мастерский заброс.
     К сожалению,  проклятая леска повела себя не так, как следовало. Вместо
того  чтобы  развернуться  и   перенести  мышку  в  положенное  место,   она
превратилась в розгу;  в результате мышка разделилась на две половинки, одна
из которых перелетела через озеро и  упала в сугроб,  а вторая,  с головой и
передними лапками, осталась болтаться на удилище.
     - Милый,  - сказала Паула, вдоволь насмеявшись, - боюсь, как бы мыши не
пробили брешь в нашем бюджете.
     - К счастью, у нас есть запасная, - включился Аластер.
     - Пожалуй,  я потренируюсь сначала с оставшейся половинкой, - сказал я.
- Было бы жаль испортить еще одну мышку.
     - Если бы зрители могли увидеть этот эпизод,  они сказали бы,  что роль
оказалась мышке не по силам,  -  пошутил Аластер и залился хохотом по поводу
собственного остроумия.
     Посчитав ниже своего достоинства отвечать на  столь грубый выпад в  мой
адрес,  я отправился в дальний конец озера поупражняться с полумышкой. Когда
я приобрел достаточный навык,  мы насадили в качестве приманки целую мышку и
сняли весь эпизод.  Бессмысленно добавлять,  что ни одна сова и  не подумала
появиться.
     В  эту  ночь,   нашу  последнюю  в  Райдинг-Маунтин,   северное  сияние
преподнесло нам прощальный подарок:  в  течение двух или трех часов,  лежа в
кровати,  мы  наблюдали за тем,  как в  небе разворачивались ленты,  свитки,
гофрированные занавеси,  переливавшиеся всеми  оттенками пастельных цветов -
создавалось  впечатление,  что  внутри  них  бушевал  огонь;  языки  пламени
сливались,  расходились,  пропадали  и  вновь  возникали  в  нескончаемом  и
неповторимом красочном карнавале.  Это было так удивительно и прекрасно, что
хотелось немедленно все зарисовать, хотя мы понимали, что ни одно полотно не
в состоянии передать волшебного изящества выгравированных на небе узоров. Не
говоря ни о чем другом,  одно только северное сияние стоило того, чтобы ради
него мерзнуть суровой канадской зимой.
     В  следующий раз мы попали в Канаду летом,  когда пейзаж был совершенно
другим -  с  деревьями,  одетыми листвой,  и  растущими повсюду цветами.  Мы
направлялись  в   Банф  -   расположенный  в   самом  сердце  Скалистых  гор
живописнейший  уголок  нашей   планеты,   являющийся  одним  из   крупнейших
национальных парков  Канады.  Череда  сменяющих друг  друга  горных  хребтов
напоминала гигантские,  застывшие в камне морские волны.  Похожие на зеленый
мех  сосновые леса  карабкались вверх  по  крутым склонам гор,  на  вершинах
которых сияли  вечные снега;  кое-где  на  отвесных скалах,  словно нагар на
свече,  лепился  висячий  ледник.  Парк  обладал  удивительным  свойством  -
возникавший за  каждым  поворотом дороги  новый  пейзаж настолько пленял ваш
взор,  что вы  готовы были признать его самым живописным местом заповедника;
но стоило только так подумать,  как открывающийся за следующим поворотом вид
ошеломлял вас  еще больше,  затмевая собой все виденное ранее.  Местами горы
вставали столь отвесно,  что лес размещался только у  их подножия,  зато все
долины и  складки коричневых и  красновато-коричневых гор были так тщательно
укрыты снегом,  что  создавалось впечатление,  будто кто-то  очень аккуратно
разложил на склонах свежевыстиранные и накрахмаленные салфетки.
     Остановившись передохнуть  на  обочине,  мы  обнаружили  под  деревьями
сверкавшие, точно яркие фонарики среди темных листьев, россыпи земляники, на
которую с вожделением набросились.  Населяющие парк черный медведь (барибал)
и гризли не меньше нашего любят землянику. Поэтому, забредя в чащу, надо все
время быть начеку,  чтобы не  очутиться на  одной земляничной полянке нос  к
носу с медведем.
     Над  нами  вздымались две  огромные,  с  гребнями,  похожими на  острие
топора,   горы,  между  которыми  в  форме  овальной  чаши  лежала  покрытая
нефритово-зеленой  растительностью долина.  Зеленую  гармонию  в  нескольких
местах нарушали белые  пятна,  которые я  вначале принял за  снег;  когда же
пятнышки зашевелились, я понял, что передо мной предмет моих давних мечтаний
- снежная  коза.  Спешу  предупредить,  что  не  следует  обольщаться  столь
поэтическим названием.
     Снежные  козы  -  существа незаурядные;  с  шелковистой белой  шерстью,
мягче,  чем кашмирская,  черными копытами,  рогами,  выразительными мордой и
глазами,  они настоящие денди животного царства. В отличие от других живущих
в горах копытных они не суетливы и не пугливы,  а, напротив, степенны, важны
и уверены в себе.
     Уверены до такой степени,  что рассказывают, как однажды коза, прыгая с
одного  узкого уступа высокой скалы  на  другой,  где-то  в  середине полета
поняла,  что цель слишком далека и  до  нее не добраться;  вместо того чтобы
рухнуть в  пропасть (что сделали бы  на  ее месте все другие копытные),  она
развернулась  в  полете,  с  силой  оттолкнулась  от  скалы  всеми  четырьмя
копытами,  сделала сальто назад и благополучно приземлилась на том уступе, с
которого прыгала.  У этого вида коз почти нет естественных врагов, но даже с
теми, которые имеются, они расправляются очень успешно. Однажды преследуемая
охотничьими собаками снежная коза проткнула рогами двух нападавших, а третью
столкнула в  пропасть  (так  что  та  разбилась насмерть).  Остальные собаки
испугались и  пустились наутек,  а  коза как ни в  чем не бывало отправилась
восвояси.  В другой раз нашли убитую гризли снежную козу. Но рядом с жертвой
лежал труп убийцы -  медведя гризли с продырявленной в двух местах на груди,
рядом с  сердцем,  шкурой.  Скорее всего смертельно раненный медведь нашел в
себе силы убить козу,  прежде чем умер от ран, нанесенных острыми как кинжал
рогами.  Некоторое время  мы  наблюдали в  бинокль  за  мирно  пасущимися на
зеленом лугу козами,  но ничего сверхъестественного, вроде эпизода с гризли,
так и  не  произошло.  Время от  времени животные останавливались и,  подняв
головы,   устремляли  задумчивый  взор   куда-то   вдаль;   их   удлиненные,
невозмутимые,  бледные физиономии придавали им  серьезный и  респектабельный
вид, делая похожими на группу викариев в белых меховых шубах.
     В  одном из  эпизодов этого фильма мы хотели показать летнюю активность
пищухи  (или  сеноставки)  -  удивительных  небольших  грызунов,  живущих  в
альпийских лугах.  Эти  маленькие существа не  впадают зимой в  спячку,  как
большинство живущих в горах животных,  таких,  например,  как толстый сурок.
Пищухи превратились в  усердных фермеров:  все лето они лихорадочно собирают
траву и листья,  складывая их в стога для просушки.  Когда верхний слой сена
подсохнет, пищуха осторожно переворачивает его, чтобы высохла и нижняя часть
стога. Сухие стога пищуха стаскивает в укромное место. Так образуются зимние
кладовые;  без  них животные погибли бы,  так как долины покрываются толстым
слоем  снега.  При  первых  признаках начинающегося дождя  пищухи перемещают
стожки в укрытие, а после дождя вновь выставляют их на солнце.
     По  словам  Джеффа Холройда,  нашего местного проводника,  лучше  всего
наблюдать сеноставок во  время страды на  альпийском лугу,  что  в  двадцати
милях от отеля,  где мы остановились.  Итак, рано утром мы тронулись в путь.
Прибыв к подножию горы,  мы оставили машину и начали двухмильное восхождение
по  крутому,  поросшему сосной и  лиственницей склону.  Как только мы начали
подъем,  отовсюду  послышался свист;  мы  приняли  его  поначалу  за  голоса
какого-то вида птиц,  судя по всему,  в  изобилии населяющего эту местность.
Позже, попав на небольшую лужайку, мы увидели перед собой певца, издававшего
эти звенящие,  похожие на пение флейты звуки, - жирного суслика в элегантной
серо-рыжей меховой шубке.  Он сидел у входа в нору прямо,  точно стражник, а
грудка его вздымалась и  опадала,  когда он издавал столь мелодичные сигналы
опасности.  Огромные,  влажные глаза разглядывали нас  со  свойственным всем
сусликам  пристальным,  слегка  глуповатым  выражением,  а  маленькие  лапки
дрожали от  усердия.  От  почти совсем нас не боялся.  Позволив Ли подойти к
нему на четыре-пять футов,  он спокойно удалился к  себе в  норку.  Этот вид
суслика называется колумбийским.  Как объяснил нам Джефф,  в горах на разных
уровнях живут  различные виды  сусликов;  по  тому  виду,  который обитает в
данной местности, всегда можно определить, как высоко в горах вы находитесь.
     По мере того как мы забирались все выше, лиственницы и сосны попадались
все реже и реже,  уступая место невысоким полярным растениям;  пронизывающие
северные ветры, несущие в себе острые как нож льдинки, обрушивались на сосны
и лиственницы,  коверкая их, превращая великаны-деревья в крошечных пигмеев,
словно из  миниатюрных японских садиков в  стиле бонсай.  То  здесь,  то там
среди   мини-деревьев   яркими   пятнами   желтого,    оранжево-розового   и
ярко-красного выделялась ястребинка золотистая -  красивое изящное  растение
со стеблями и листьями,  покрытыми облачком тонких,  едва заметных волосков.
Такое  волосяное покрытие типично для  многих альпийских растений и,  хотите
верьте - хотите нет, защищает их в течение девятимесячного ледяного ненастья
не хуже, чем толстая шуба медведя гризли.
     Вскоре  деревья закончились совсем,  уступив место  раскинувшейся перед
нами доли